Пустой лотос

Чем ближе вечер жизни, тем длиннее тени прошлого.
 
Вода в аквариуме давно стала травянисто-зеленой и, кажется, кроме меня здесь никого больше не осталось. Я покачиваюсь на листьях и наблюдаю, как вокруг одна за другой распахиваются пустые глазницы отцветающих лотосов. Перед закатом — самое красивое освещение. Мягкое золото воздуха наделяет каждый предмет пудровым сиянием.

В этот благословенный час, отмеченный божественной красотой, я поднимаю полупрозрачные руки с изумрудными прожилками вен и складываю пальцы так, как учила старая храмовая танцовщица. Мой танец с годами стал медленнее и ломаннее. Фарфоровые суставы сухо отщелкивают его неторопливый ритм.

Я разучивала эти движения с самого детства и до сих пор помню их последовательность. Танец должен был стать безупречным аперитивом ко всему остальному. Зачаровывающий голод, cмягчающий сердце, разжигающий любовь, успокаивающий ум, превращающий кровавую жертву в единение супругов. Меня растили как изысканный дар чудовищу, подобно сотням цветов  до меня, и никто не говорил мне, что я стану последней.

Раньше этот аквариум был чище и будто бы больше. Здесь резвились дивные и ласковые создания. Когда я была маленькой, мы с другими воспитанницами тайком наблюдали из-под сени сада, как послушники вычищали хрустальный резервуар после каждого танца. Нам было страшно, но мы все равно каждый год сбегали из молитвенных залов и смотрели, как вылавливают сачками остатки тел, как натирают до блеска выпуклые стенки аквариума, как заменяют рубиновую воду лазурной, как выбирают флору и фауну для следующей сцены.

Никто никогда не видел само чудовище, только последствия его голода и гнева. Мы боялись, как наши деды и прадеды, догадываясь о его нраве и размерах по отпечаткам когтей и зубов. Поколениями жрецы разгадывали его волю, доводя ритуал до совершенства. Мы все сызмала знали о служении нашего народа и каждый без тени сомнения был готов выкупить будущее чистой молодой кровью, приготовленной по особому рецепту.

В урочный нас погрузили в аквариум. Сквозь узорчатые скобы, вживленные в стопы, пропустили легкие крепкие цепи. Мы ждали. Нас было семеро. Нам было по 14 лет. Интересно, сколько мне сейчас?..

Я уже плохо помню имена и лица остальных девушек, хорошо запомнилась только последняя — Майя. Я слишком долго вглядывалась в ее черты, слишком долго вслушивалась в интонации голоса, угадывая усталость и бред. Она навсегда впечаталась в мою память. Мы очень сроднились с нею сердцами, и каждая знала, что в этой охоте нет ничего личного, только животный инстинкт. Наконец, я дождалась, когда она обессилела от голода и задремала на солнышке. Тогда я быстро накинула ей на шею цепь, заранее заготовленную в одном из лотосов, и задушила.  Майя была моим последним другом и пищей. Я сохранила ее голову среди пустых лотосных коробочек. Иногда я пою ей или рассказываю что-нибудь.

Меня все больше удивляет звук моего голоса. Интересно, правильно ли я выговариваю слова?.. Я не вижу своего отражения в густой и мутной воде, но знаю, что изменила цвет. Меня не пугают витые когти на руках, перепонки между пальцами ног. Страх умер во мне в тот момент, когда я поняла, что чудище не придет.

Никто не придёт.

2019