Ми5 Не тот карандаш, так этот

Кажется, за две недели, что мы были «на картошке» от завода, я успел натворить – чего только не успел! И проводить, дополнительно к физическим нагрузкам на картофельном поле, ежедневные продуктивные специализированные тренировки. И чуть не потеряться в непроходимой Беловежской Пуще. И трижды изменить своим избранницам, вернувшись домой беспорочным перед своей любимой. И наладить прекрасные отношения с инженерно-техническими работниками нашего цеха, которым я пропагандировал здоровый образ жизни и по мере своих сил и знаний консультировал с объемами физических нагрузок. (Что помогло передвинуть меня в слесарный отдел, где работали, в отличие от токарей и фрезеровщиков в одну смену, что мне, как посчитало симпатизировавшее руководство, было необходимо для учебы на вечернем отделении института).

К моему удивлению, к юной медичке по возвращению в город меня не очень тянуло. И к новым условиям работы на заводе надо было привыкать, и общая смена обстановки, и некоторое пресыщение любовью, которой я наглотался в деревенской жизни…Причиной не торопиться к «малой» я считал даже то, что меня при возвращении домой заставляли постричься и в бригаде на новом месте работы, и дома, где моему авторитетному дяде не нравилось, что в его семье проживает шпана с «заграничной» прической.

Уступив давлению с обеих сторон, я все же подстригся - как и подозревал, крайне неудачно. Мои роскошные локоны, успевшие сильно подрасти за 4 месяца проживания вне казарменной обстановки отчего дома, которые выгодно отличали меня от стандартно-допризывно стриженых моих ровесников, сменились короткой и неровной стрижкой, как я считал, «под додика». Это не прибавило мне очков и в глазах млеющей от моей прежней «битловской» прически возлюбленной, которая любила запускать в ее густые заросли свои шаловливые пальчики…

При первой нашей встрече после нашей двадцатидневной разлуки ( я потащился на свидание к ее медучилищу лишь через пять дней после возвращения), я увидел в ее глазах ожидаемое разочарование. Добавляло ли неловкости в наше общение внутреннее ощущение скрытой моей измены, но мое часовое, как прежде, провожание на трамвае, мне особого удовольствия не принесло. Что-то очевидно передалось и ей, когда она, как бы нехотя, назначила мне свидание не в первый же, а в завтрашний вечер.

Приехав на ее окраину в следующий вечер, когда уже темнело, я какое-то время искал ее взглядом – не так, как прежде, когда она меня чуть ли не вытаскивала из автобуса. Неожиданно сзади подошла рослая девица: «Привет, это ты Кока? А чего подстригся, раньше тебе больше шло… Хорошо, она предупредила, что тебя обкарнали…»

Кажется, прежде мы разок-другой виделись, как бы случайно сталкиваясь при свиданиях с моей малышкой…

«А она сегодня не придет – меня послала. Заболела у нее тетка, в больницу отвезли, так она с детьми малыми вместо нее у них сидит. Давай, меня выгуливай, зря что ли пришла…»
Долго погулять не пришлось, да и разговор что-то не клеился…Вдруг из-за раскидистого дерева вынырнул здоровенный амбал и очутился за моей спиной: «Здоровеньки булы! А я гадаю, куда моя Машка убегла…А у ей свиданка! Привет, кореш, хороша моя баба?!»

И он ловко обхватил мою шею своей здоровенной лапой. «Придется драться! - промелькнуло в моем мозгу. – Но он явно в выигрышной позиции!»

«Э! Э! – вступила наконец в нашу «мирную» беседу его баба. – Ты чё? Это Нинкин кадр! Она не могла прийти, меня встретить его послала!» - «Нинкин? – поразился парень. – Так она ж малая!» - «Так у них еще ничего и нет. Да ты не гляди, что он крупный – тоже зеленый!»

«Ну ты извини, хлопец, сгоряча я это… Тогда прощевай, мы с Машкой в кино пойдем, как раз к сеансу, а ты – на следующем автобусе, коли так. Завтра с ней встретишься.»

Что-то назавтра у нас не пришлось. У медучилища я ее не дождался, видно, некем ее было подменить у племяшек. Но я особо и не переживал – по дороге домой, уже после пересадки на автобус, загляделся на двух симпатичных подружек, которые сидели напротив, явно под хмельком. Одной уже надо было выходить и она почти криком требовала вернуть ее гримерный карандаш, размахивая коробочкой с остальными: «Где еще один карандаш – тут было  шесть! Украла, сволочь! Это же дефицит, итальянские!»

И с этими словами она полезла в лифчик к подруге, растянув его так, что наружу выскочила ее соблазнительно оформленная грудь. Следующим движением она полезла к сидевшей и пошарила под ее короткой юбкой. Потом, нагнувшись, стянула легкую туфельку и не найдя ничего в ней, треснула напоследок этим предметом обуви подруге по голове и бросив ей на колени, выскочила из автобуса со словами: «Я все равно тебя достану! Ишь ты, дай посмотреть, попробовать…А сама!»

Оставшаяся в автобусе, напялила туфельку на место и, с довольной улыбкой, глядя мне в глаза, проворковала: «Достанет она меня… Пусть карандаши достает. А я знаю куда их прятать.» Она поправила все еще видневшуюся грудь, наклонилась ко второй туфельке и достала из нее черный карандаш: «Пусть в другие цвета красится, у нее их еще пять осталось!»

На следующей остановке она вышла, я, как сообщник, за ней. Красотка охотно продолжила беседу со мной: «Она на косметике в универмаге работает, достанет еще, что надо. Дорогие они, а у меня лишних денег нет. Да она еще и втридорога, как дефицит, дешевле не отдаст. А карандашик, гляди, черный, как уголек, мягкий – четкий след оставляет.» И она, достав зеркальце, провела карандашом по обоим векам; «Ну что, нравлюсь я тебе?

Мы неспешно прошлись по бульвару, свернули во дворик. Я, послушно плелся за ней, пока мы не вошли в подъезд пятиэтажки. Тут она присела под лестницей на удобный выступ и протянула мне руку: «Ну, садись рядом. Чем будем заниматься? О чем говорить?»

Говорить я и дальше предоставил ей. Сам же больше действовал руками, на что она никак не возражала. Я проверил, так же хороши на ощупь ее груди, залезая, как в автобусе подружка, в вырез ее кофточки. И дальше я шел по пути, указанному той же подругой. Без возражений полез под юбку. Потом, не останавливаясь, мы принялись целоваться – мне это нравилось. Изредка отвлекали от этого приятного занятия входящие в подъезд – мы были на виду.

Через какое-то время теперь уже моя подружка несколько напряглась – в подъезд уже второй раз входил один и тот же парень. И, ни сказав ни слова, хотя таращился на нас, молча выходил. Потом еще входили уже другие ребята, похоже, с одной целью: поглазеть, кто это сидит там под лестницей?

Наконец моя подружка встала: «А не пора ли нам расходиться? Погоди, я выйду, объяснюсь с ребятами, они всегда собираются, когда я с кем-то прихожу…Ты выйдешь чуть погодя. Не бойся, при мне ничего тебе не будет!»

Я вышел, как она сказала. Группа ребят, человек восемь – разговаривали с ней у подъезда. Все замолчали, уставившись на меня, у меня хватило нахальства помахать им рукой…

Больше я с ней не виделся, хотя она записала свой телефон тем похищенным карандашом у меня на руке. Не тянуло меня устраивать рыцарские турниры из-за нее (один против десяти), как бы хороша она ни была. И фигурка у нее была ладненькая, и грудь - я разглядел, и бедрышки с упругой попкой. И глазки черненькие – под карандаш, и губки сладенькие…Но не чувствовал я в ней нужного нутра, того, что называют порядочностью. Едва увидела – и сразу в подъезд, на колени, как кошка. И сама же, без стеснения,  «когда я с кем-то сюда прихожу…» Сколько их тут уже побывало (и не только тут!)

И потом – у меня пошел такой период: хотелось серьезных отношений с серьезными девушками. А на этих однодневок, которые чуть что, так сразу…время тратить не хотелось. Лучше на тренировки, да у меня была еще учеба – все по вечерам, после работы

Тем более, что и хорошие девушки были – попадались в поле зрения. И кроме моей «малой»,  с которой вдруг стало неловко встречаться. Мне думалось, что я как-то неуверенно повел себя при ее подруге. А потом это общение с присвоившей карандаш – мне казалось, будто моя юная подруга каким-то непостижимым образом узнала, что я изменил ей... И я буквально сбежал от своей малой медички…