Александр Николаевич

И даже если каждый одинок
В своем рожденье и своем уходе.
То образы любимых в нужный срок
Его с улыбкой встретят
И в дальний путь проводят...

I
Мне, человеку большого города, у которого дни стремительной динамичной жизни пролетают будто полустанки в окнах экспресса, радостно думать, что есть на свете заповедные уголки, где жизнь течет размеренно и плавно, люди никуда не торопятся, говорят неспешно, работу делают без суеты, обстоятельно и потому красиво. Есть время для дела, есть время для раздумий...
Возможно, потому я все чаще удивляюсь, когда вдруг, будто споткнувшись на бегу, сознаю, что и меня отстраняет от суеты и бесконечных проблем какая-то неведомая сила.
Меня стали посещать странные вопросы, за ними потянулись такие же странные рассуждения. Я стала вдруг задумываться о том, о чем не стоило бы даже вспоминать. Кто я? Зачем живу? Что делаю на этой прекрасной планете?..
Кто-то скажет: «Возраст...» Простите, нет! Не в возрасте дело. Иной раз и юные смущают меня такими же нестандартными рассуждениями. Я же только сейчас смогла хоть как-то разгрести проблемы и вырваться душой ввысь к без-брежному лазурному небу...
Знаю, позже наступит пора, когда потянет на воспоминания... Это уже было с теми, кто вышел в свой жизненный путь раньше меня, шел впереди меня и уже ушел за горизонт...
Во времена беззаботной юности я мало внимания уделяла окружающим меня старым людям, их воспоминания слушать мне было недосуг. И только теперь я понимаю, что была обязана не просто слушать, но и запомнить то, что сохранила их память. Чем больше я думаю об этом, тем больше утверждаюсь в мысли, что только самое важное остается в памяти к финалу жизни. Именно это немногое, что нужно передать, как эстафету, люди доверяют своим молодым друзьям...
Рассуждая так, я вспоминаю о тех, кто жил рядом со мной и так или иначе повлиял на мой характер, а значит, и на мою судьбу. Я пытаюсь вспомнить их лица, привычки, их исповеди и почти ничего не могу восстановить. Это лишает меня покоя, отвлекает от привычных дел и забот.
В детстве я уходила от действительности в грезы. Теперь пытаюсь вытащить из глубин своей души, сознания, памяти то, что запечатлели они от встреч с этими людьми. Их имена время от времени всплывали мимолетно в разговорах. Легко, без грусти и сожаления...
Каюсь, больше четверти века я почти не вспоминала человека, который был мне не просто другом — он был воспитателем и наставником. Деликатно и незаметно для меня он лепил мой характер и, как теперь я понимаю, заложил фундамент моей судьбы. И уже никакие испытания и сюрпризы жизни не смогли изменить меня.

Прошло столько лет, и вдруг я почувствовала, что с души моей будто бы спадает грубая глинистая корка, и с удивлением вижу, что все это время я не была сама собой, а только как неумелый статист прилежно играла чужую судьбу. И вот настало время, когда дольше не могу это делать, у меня просто перестало что-либо получаться.
Мне страшно, но нестерпимо хочется быть самой собой. Будто в одночасье та маленькая девочка, напичканная информацией конца XIX — начала XX века, поняла, что у нее осталось не так уж много времени, чтобы наконец побыть тем, кем она должна была быть с самого начала. Такой, какой ее видел граф Руднев в том маленьком ребенке, и попытаться все-таки восстановить заложенную Александром Николаевичем информацию, и передать ее дальше, вперед, без точного адресата, хотя бы просто небезразличным потомкам...
Он привил мне интерес к истории, живописи, книгам и спорту, от него я узнала, как жила его семья в особняке на Чистых прудах. Узнала о том, как нужно вести себя в обществе разных людей, как нужно жить, если жить становится невыносимо, и, что жить стоит всегда, и нет ничего дороже Жизни. Я понимаю теперь, что он надеялся послать память о роде Рудневых в будущее через меня. Я не могла понять это, когда он был жив! К сожалению, я не была готова и не справилась с возложенной на меня миссией. Вот почему я испытываю потребность восстановить то немногое, что запомнилось...

II
Радостное детство, неповторимая волшебная пора. Я уже в третьем классе. Не успела заметить, как промелькнули первые месяцы нового учебного года. Позади остался золотисто-багряный сентябрь. Заканчивается серый октябрь, а ведь совсем недавно баловало нас зеленое лето, и вот уже замаячили веселые, праздничные осенние каникулы.
Мне нравилось по утрам наблюдать в окно, как меняет Москву осень. Тихие солнечные дни волновали удивительным покоем. Деревья уже простились с листвой, только кое-где жалобно цеплялись за ветки одинокие листочки. Кружась маленькими пропеллерами, парили в воздухе семена ясеня...
До 7 Ноября, радостного и красочного праздника, оставалось чуть больше недели. К естественным краскам осени добавился кумач флагов и транспарантов, украшенные плакатами витрины магазинов. Страна жила предвкушением очередной годовщины со дня революции. Мне казалось, что чем ближе праздник, тем светлее и радостнее становятся лица прохожих, а в домах возрастает, праздничное настроение.
Еще до наступления праздника нашу семью ожидало счастливое событие. Наконец-то мы переезжали из маленькой 10-метровой комнатки огромной коммунальной квартиры в большую, как тогда казалось, 18-метровую комнату. И хотя нам опять предстояло жить в коммуналке, это не огорчало. Стоит ли объяснять, как радовало, что вместо 25 человек соседей теперь у нас будет всего три старика, и каких!
Наша семья ждала перемен. Сколько поколений прожило в этой стране с чувством, что вот-вот все изменится к лучшему. Вспомнить бы только, что сбылось...
В тот день, когда мы впервые позвонили в дверь новой для нас квартиры, я не подозревала, что стою на пороге совершенно незнакомой мне жизни.
Дверь открыл Александр Николаевич — маленький сухонький старичок с выправкой военного. Он был в халате, в неизменном своем коричневом халате, но казалось, что надет он поверх кителя.
Я больше никогда не встречала таких людей. Он и теперь продолжает оста-ваться для меня ни с кем не сравнимым, удивительным, чуть-чуть нереальным. Если бы тогда меня спросили, на кого он похож, я бы, не задумываясь,  ответила:   «На царя!»  Я и сейчас так думаю... Для меня объединяло их не столько внешнее сходство, сколько общая эпоха,  та Россия,  о которой нам лучше всего узнавать у Соловьева, Гоголя, Шмелева... Конечно, повезло тем, кто, как я, успел застать в живых свидетелей того времени и заглянуть в щель еще не захлопнувшейся за уходящими двери...
Аккуратные усы, бородка клинышком, внимательные голубые глаза. Он носил удивительные для меня очки, которые цеплялись за переносицу. До встречи с ним я никогда не видела таких. От него я узнала новое слово «пенсне». Позже он рассказал мне о монокле, а потом, когда я подросла, подарил театральный перламутровый бинокль.
Запомнился мне и еще один его подарок. Незадолго до моего 13-летия он, как часто бывало, с загадочным и важным видом пригласил меня к себе.

— Деточка, я хочу сделать тебе ко дню рождения памятный подарок. Вот золотая крышечка от часов-медальона моей матушки. Пожалуйста, попроси свою маму отнести ее к ювелиру и заказать тебе перстенек. А вот камешки. Выбери, какой тебе нравится.

Он открыл шкатулку с разными цветными и прозрачными камешками. Откуда мне, ребенку из простой семьи, было знать, что это драгоценные камни. Перед глазами засияли особенно ярко красный и зеленый цвета... Ну конечно! Я выбрала рубин. Уже тогда, еще ничего не зная о своем зодиакальном созвездии, я выбрала главный камень Стрельца.
Но речь не об этом. Я до сих пор жалею, что мы не сберегли эту замечательную крышечку от медальона — она сама была произведением искусства с тончайшим витиеватым рисунком, каждая нить которого заканчивалась мелким бриллиантиком. Мы с мамой добросовестно удалили их и отдали Александру Николаевичу.
В маленькой ювелирной мастерской на Садовом кольце, недалеко от станции метро «Маяковская», мне изготовили колечко. Золота было мало, поэтому дорогая моя бабушка Катя отдала в переплавку свой крестильный крестик. Наверное сплав двух этих маленьких, но дорогих их хозяевам предметов, получился чуть-чуть волшебным.
Я не расстаюсь со своим колечком всю жизнь. Оно взрослеет вместе со мной. А недавно я убедилась, что оно не просто украшает мою руку, но, как это ни удивительно, бережет и охраняет меня!
Случилось вот что. Однажды, лет 17 назад, потерялся рубин из моего колечка. Позже, когда мы жили в Аргентине, я выбрала для него близкий по цвету гранат — в память об этой теплой стране. Однако новый камень продержался недолго. Его я тоже потеряла.
Сняла кольцо и думала его временно не носить. И тут началось... Черной полосой в тот день пошли неудачи и неприятности. К вечеру я плакала от огорчений. По дороге домой, доставая из кошелька билетик на троллейбус, вытащила из него колечко... Оно будто просилось ко мне на руку. Машинально я вернула его на палец... и мир стал светлеть... Выглянуло теплое вечернее солнышко, мне уступили место в транспорте, дома встретили мелкие, но приятные события. С тех пор колечко я не снимаю с руки, хотя мне часто говорят:

— Вы потеряли камень...

Пусть говорят. Рубин мой потерян, другой камень колечко не принимает.
К тому же я узнала интересную историю о том, что старое золото не терпит камней, оно их отторгает. Я и не возражаю. Эту привилегию я ему дарю...
Со знакомства с соседом началось мое знакомство с окружающим миром. До этого я росла как травинка в поле: никому не мешая и вряд ли кому нужна. Но стоило мне познакомиться с Александром Николаевичем, как все изменилось. Теперь-то я знаю, что в тот момент встретились во Вселенной два человека, которые могли скрасить друг другу одиночество, — это необъятное, заполненное безмолвием чувство. Тогда, конечно, я не могла понять этого, а просто потянулась навстречу одинокому человеку, доверчиво и с надеждой.
И он меня не обманул. С каждым днем мы все больше нуждались друг в друге. После занятий в школе я спешила домой, чтобы поскорее оказаться в обществе своего нового друга. Часы общения сжались для нас до размера минут. Нам всегда было мало времени, чтобы обсудить все дела уходящего дня и сделать все, что мы хотели сделать.
В его маленькой комнатке был заключен неведомый интересный и необходи-мый мне мир. Мир, о котором мне трудно судить, поскольку я почти не знала его, но чувствовала так, будто это не Александр Николаевич, а я жила много лет назад в особняке на Чистых прудах в семье военного врача, а эта прекрасная, статная дама на старинной фотографии не его, а моя мама.
И были в том доме горничные и наставники, кучер и кухарка... А еще в семье жили два любимца: сенбернар и малышка-болонка по имени Бижу, а попросту Бишка.
Летом сенбернар любил подремать на солнечной веранде в одном из имений родителей Александра Николаевича. Он был стар и мудр. Болонка же, наоборот, — молода, задириста и избалована хозяйкой.
По глупости своей или по вредности она любила дразнить сенбернара, пробегая мимо него спящего и дергая за ухо. Старый пес долго терпел унижения, но всему приходит конец. Наступил он и для его терпения, а вместе с ним и для бедной Бишки: в один ужасный день сенбернар отомстил болонке за все оскорбления и беспокойства. Притворившись спящим, он дождался очередного пируэта Вижу, поймал ее на лету и перекусил пополам...
Когда Александр Николаевич рассказал мне эту печальную историю, два чувства родились во мне одновременно: жалость к болонке и уважение достоинства сенбернара.
Вместе со мной старый граф вновь проживал свое детство и юность, когда мы изучали его красочную детскую энциклопедию или рассматривали фотографии семьи. Вот женщина в длинном черном платье стоит, опираясь на зонтик-трость. Это его матушка. Хиромантия — ее страсть. Почему эта женщина так упорно стремилась заглянуть в свое будущее? Что ее волновало и тревожило? Было время, когда она специально ездила в Париж к знаменитой в те времена гадалке чтобы познать тайны жизни. Кое-чему научила сына. Иногда, когда у Александра Николаевича было настроение, он шутя приоткрывал нам тайны судьбы. Это больше походило на игру или добрый розыгрыш.
Свои знания он забрал с собой, лишь оставил в наследство загадочные книги по хиромантии и йоге, но мы их не сумели сберечь.
Мне же в наследство остались его уроки, его любовь и память...