Сквозь толщу веков Глава 3

Медленно бредут пленные. Подгоняют их татары плетью, только и слышен свист её над головами несчастных.  Рубахи кровью запеклись на спинах. Татары все на лошадях и свободные лошади имеются в достатке, и телеги прыгают по ухабам дороги, но не позволяют ордынцы  даже самым ослабевшим сесть на них. Солнце печёт нещадно.  Воды дают мало, по два - три глотка, а еды и вовсе не дают.  Себе на кострах баранов жарят, едят вдоволь. Пленникам же, как собакам, только кости кидают.
Всего третий день идёт горестная вереница, а уж ноги в кровь сбиты. Каждый шаг болью в теле отдаётся. От верёвок на шее кровавая полоса и по дороге за пленниками след кровавый стелется. От голода в глазах пелена и слабость в теле. Молоко у Велиоки в груди почти пропало, нечем дочку кормить. Ослабела и Бажена. Личико бледное, ручки плетями висят вдоль тела, глазки закрыты. Не смеётся, не играет, лежит на руках матери бесчувственно. Тихо плачет Велиока, слёзы горькие глотает.

 "Разве лучше смерти неволя, как Млава говорила? – думает она, – Что будет с нами? Только бы доченьку сохранить, лишь бы она жива осталась".

  Татары выбрали из пленниц красивую, молодую девушку Настёну, только тринадцать ей сравнялось. Увели с собой, насильничают. Кричит бедняжка, мать её уж и плакать устала, взором безумным на всех глядит.  А помочь нечем. Боятся женщины, красивых среди пленниц много. Кого ещё постигнет та же участь?
 Ещё несколько дней бредут, из сил выбиваются.
Ордынцы что-то кричат, пальцами своими чёрными в вереницу невольников тычут.

– Смотри, –  говорит один, – совсем плохие стали.  Плохой товар. Кто купит?
  Совсем мало дирхем дадут. Кормить мала-мала надо, а то подохнут в дороге. Женщин в телегу надо посадить, – говорит один  другому.

– Зачем кормить?  Дойдут. Стегай больше, быстрее пойдут, – отвечает ему второй.

– Нет. Совсем немного кормить всё же надо.  Дороже продадим. Мне дирхемы нужны.  Жену себе взять хочу.

– А мне тяньга не нужна? У меня долгов, что блох на собаке!  Невольников надо в Османских землях продавать, на невольничьем рынке  в Константинополе. Я слышал: там за них хорошую цену дают. Да только как туда добраться?

– Чтобы туда попасть, да ещё с рабами, тоже дирхемы нужны.  Много.  А  у нас их нет! Лучше продадим их  работорговцам на корабль, дальше – их забота. А мы деньги получим и опять на русичей нападём.  Опять пленных возьмём и снова продадим.
 
Ничего не поняли русичи из гортанной речи ордынцев, но отдыху  обрадовались. Повалились в траву у дороги, кто как смог.
Татары костры разожгли. Пленникам похлёбку жидкую  в ведре сварили, себе баранину зажарили.
Горячая похлёбка.  Ни мисок, ни ложек нет. А татары кричат:

– Эй, урус! Аша, аша! ( Эй, русские! Ешьте!)

Торопятся пленники, обжигаются.  Хотели рукой черпать, обожгли руки кипятком.  Стали дуть на варево, собрались у ведра кучей. Татары над ними потешаются, во весь голос смеются. Костями в невольников кидают. Один ордынец,  самый злющий, подбежал к ведру, пнул его ногой, разлил варево по земле. Голодные люди землю, траву лижут. Нет, не утолишь так голод.
Засвистели опять кнуты татарские, дальше пошли невольники. Пощадили ордынцы женщин, в телеги посадили, как увидели, что совсем слабы они стали, еле идут. Велиока едва ребёнка держит, чуть не уронила. И другие малыши руки матерям оттянули. Не могут они сами идти, а не бросишь, враз зарубит татарин. Терпят матери, несут из последних сил чад своих.
На телегах тесно, а всё же не ногами по стерне да по каменистой дороге. Хоть глаза прикрыть на время можно. Тянется скорбный обоз.  На телегах ещё  семь дней ехали. Мужчины совсем из сил выбились, еле тащатся. Татары стали кормить пленников, но еды слишком мало и больше пустая она. Однако бредут невольники.  Всё ближе к реке полноводной, всё  дальше от земель воронцовских.
 
…Скачет Ратибор с дружинниками по лугам, по ухабистым дорогам и лесным тропам.  Внимательно смотрят по сторонам, всё примечают. Вот  клочок ткани от рубахи длинной, женской, потрёпанный, в пятнах крови. Знать ногу пыталась какая-то молодица перевязать.  Видно пеши бредут пленники.

– Коли так, нагоним! – говорит Ратибор.

Вот след от костра. Один пепел, угли старые, уж не раз роса на них падала. Видно всё же далеко ушли ордынцы, далеко пленных увели.

– Остановиться надобно, Ратибор. Всю ночь на конях и сейчас уж темень кромешная. Устали кони, напоить, накормить надобно, да и самим отдохнуть бы, – просят дружинники,–  мало нас и ежели придёт нужда с татарами биться, силы нужны.

Слаб Ратибор, лицо бледное, в глазах пелена от усталости. Не хочет он отдыхать, а  надобно. Остановились русичи среди леса тёмного, костёр разложили.  Филин гулко ухает, выпь на болоте кричит. Спят дружинники, сил набираются. И кони рядом вольно пасутся. А  только запели  птицы ранние, и окрасился горизонт цветом розовым,  опять в погоню кинулись.

– Глянь, Ратибор, след от телег глубокий стал. Здесь людей на телеги посадили. Быстрее пошли, –  говорит один из дружинников.
 
– Видать так, –  вторит ему другой, – крови на траве и на камнях меньше стало.

–  Торопиться надо, мало дён у нас осталось. Поспешим! – хлестнул коня плетью Ратибор.

…Подгоняют невольников ордынцы, торопятся. Свои тяньга спешат получить. Споры затевают за кого из пленников больше дирхем дадут.
А невольники слушают речь их непонятную, молча гадают: о чём спорят они?  Ещё один день, что в десять дней показался, прошёл. Блеснула водами своими  широкая красавица – река. Пленники оживились, чуть быстрее пошли.  Вот уж и берег. Корабль на волнах покачивается у самой кромки воды. Знать глубока река.  Припали пленники  к воде, впервые за долгий путь напились  вволю и умылись.
И татары повеселели, Сторговались с владельцем корабля быстро, денег ждут, удачной торговле радуются.
 Хозяин судна, темнокожий турок,  в белых широких шароварах, в такой же блузе, в  чёрной безрукавке. На нём  шапочка, обвитая несколько раз шарфом белым, шёлковым, тюрбаном зовётся и туфли с носами вверх загнутыми.   Его команда в таких же одеждах, только ткань у них простая, а цвет серый или коричневый.  Хозяин степенный и важный.  Помощники его быстрые, всяк своим делом занят. На судне одномачтовом всюду порядок.
 Погрузили невольников на корабль с серым парусом. И поплыл он подгоняемый ветром   по реке, средь высоких берегов в даль неизвестную. Гребцы плыть скорее помогают.  С обеих сторон корабля по пять гребцов дружно вёслами о воду ударяют. Плывёт корабль белым лебедем, унося пленников от родной земли всё дальше.  Безрадостно глядят невольники  по сторонам: на реку, на леса, покрывающие берега, в глазах же их печаль и слёзы. Далеко теперь их родина, увидят ли они её когда-нибудь?
…Скачут дружинники по следам татарским.  Мало спят, а то не отдыхают вовсе. Устали. А Ратибор поторапливает.

– Поспешим, друже! Помогите догнать ордынцев, отбить пленников. Наши русичи  под плетями татарскими стонут, дети, женщины. Неужто кинем их в беде? Душа изболелась, на ленты рвётся, чует: не увижу я больше  своей любушки Велиоки. Поспешим, догоним татар. Ещё хоть разок  взглянуть на неё…

Настёну мёртвую на обочине нашли.  Истерзана девушка, всё тело в кровоподтёках, губы в кровь искусаны. Догадались, какая её участь постигла. Сердце от боли зашлось.
Не надо боле подгонять их, сами горят желанием с ордынцами за поруганных русичей поквитаться.
Скачут дальше. Вдруг шум впереди послышался, голоса громкие, топот  коней.
Затаились дружинники в чаще лесной. Глядят: едут ордынцы, довольные, смеются, ничего не опасаются. Много больше их, чем дружинников.  Но вскипела кровь в жилах воинов.

– У-у, басурманы! Нехристи проклятые! Не топтать вам боле землю русскую, не мучить русичей!

Налетели вихрем огненным на татар дружинники, стремительно, как соколы. Сразу почти половину ордынцев положили. Бьются, аки звери, безжалостно. Только  звенят мечи о доспехи татарские и пики острые в ход идут. Опомнились татары, озлобились, как псы цепные. Пошла сеча пуще прежнего. В удары мечей всю силу свою вкладывают дружинники, ордынцев вместе с конями опрокидывают наземь, пиками дело завершают.    Долго бились дружинники с басурманами.  Двух воинов потеряли, кровью всю землю вокруг залили, но побили всех до единого.  Огляделись: нет никого, все татары повержены, на земле лежат. Повалились с коней обессиливши, и заснули мертвецким сном.  Сколько проспали воины, то неведомо. Проснувшись, похоронили друзей своих ратных и снова в путь тронулись.  Недолго ехали дружинники, покуда к реке широкой подъехали.    Величественно несёт свои воды река. Пустынна, до самого горизонта нет на ней ни одной лодчонки.  У берега её следы обоза с пленниками пропадают. Видно дальше невольников по воде увезли. Сел Ратибор на землю, застонал от боли душевной.

          – Что теперь делать? Где Велиоку искать?

          – Прости, Ратибор, не можем мы с тобой дальше ехать. Возвращаться надобно к господину нашему Фёдору Васильевичу. А  ты что решаешь?

           – Нет, пока не отыщу Велиоку или хоть след её и доченьки моей Бажены, не вернусь, – отвечает им Ратибор.

           – Знать не быть тебе больше вольным хлебопашцем, знаешь ведь: за нарушение договора лишаешься ты всего, что есть у тебя. Теперь ты холоп боярский без прав и без имени.

          – Боярину от меня поклон земной за помощь. А отбирать у меня нечего, без них, моих любушек мне и жизнь не мила. Коня моего заберите. И тех, что у татар отбили, тоже. Найду своих, до гроба на боярина работать буду, так и передайте, – поклонился дружинникам Ратибор.

 Обнялись воины с Ратибором и  в обратный путь отправились. А Ратибор по берегу реки пошёл, по течению…

 …  В это время на турецком корабле.
 Турки принесли еду. В чашках зерно сарацинское*, рыба солёная. Набросились люди на еду. Съели всё до крошечки, а глаза голодные, не наелись. У Велиоки снова молоко грудное появилось. Насосалась Бажена, заснула спокойно, а к вечеру бледность с личика чуть сошла, стал румянец проглядывать.
День плывут, два, три… долго плывут. Однажды под утро в море вышли. Воздух другой.  Вода без края, берегов вовсе не видать, чайки над волной кружат с резкими криками. И ни лодочки, ни судёнышка… Корабль на волнах сильно качается, устали люди от качки. Зато раны на ногах зажили. Воды кругом много,  турки жестом показали мужчинам воды начерпать в большой чан. Помылись пленники. Легче стало.
Много дней плывёт корабль, легко по волнам идёт.  Свежий ветер парус надувает. Капитан опытный, умело гребцами руководит. Солнце ярко светит высоко в небе, облаков почти нет. Грустит Велиока, тяжело у неё на сердце, больно.

 "Вот горе, – думает она, – родители наши и муж мой Ратиборушка не прибранные остались, не похороненные по-христиански. Теперь звери да птицы косточки их растащат. Вот горе!  А с нами что будет?"

Турок подошёл, показывает женщинам на гору белья. Знаками объясняет: стирать надо. Мужчины воду достают, в большие чаны наливают, а женщины стирают бельё. Работа эта с первого дня на корабле пленникам знакома:  всё мыть и стирать.

 Вдруг на ярко-голубом небе среди белых облаков, появилась тучка серая. Ветер усилился, так и рвёт парус.

          – Firtina  geliyor! Firtina geliyor!* –  выкрикивают беспокойно матросы.

 Забегали, команды капитана исполняют. А капитан кричит грозно, рукой показывает: кому, где и что делать надобно. Гребцы вёсла подняли, не гребут, тоже команды капитана слушаются.
Тучка та в миг один большой чёрной тучей сделалась, заволокла всё небо серой, тяжёлой хмарью. Ветер уже не просто дует, беснуется, с ног валит.

          – Всех пленников друг за другом  вяжите и к борту, чтобы ветром не унесло и волной не смыло! Детей пусть сами к себе привяжут! – кричит сквозь гул капитан.

Его слова в шуме волн тонут. Поднялись волны выше борта, тёмные, страшные, белой пеной бурлят на гребнях, на палубу обрушиваются. Подбежали матросы к пленникам, снова путы накинули, всех вместе одной большой верёвкой  в вереницу связали. Лопочут по своему, на детей показывают, их тоже к себе привязать приказывают невольникам. Другие парус убрали, кинули пленникам, чтобы от воды детей укрыли и держали парус крепко.  Мачта стонет, скрипит, обрывки снастей корабельных  на ветру  путаются.  С неба ураганный ливень льёт.  Промокли все до последней ниточки.
Не робеет капитан, видно не впервой ему такая напасть.  Твёрдо на ногах стоит, чётко отдаёт команды своим помощникам. Волны с грохотом в борт бьются, разнести по брёвнышку судёнышко хотят.  Корабль, как щепку малую по чёрному, бушующему  простору  носит, того и  гляди опрокинет в пучину кипящую. Люди к Богу взывают, чтоб помиловал их. Дети криком кричат от страха.  Всем страшно.  Кругом ад. Сверху ураган, внизу пучина бездонная. Безжалостный  шторм на море.
Несколько часов продолжался разгул стихии, несколько раз за это время люди готовы были с жизнью проститься. Только милостив Бог, не дал  в этот раз погибнуть. Буря помаленьку утихала, всё меньше становились волны, и свирепый ветер уже не выл, как грозный, раненый зверь, не сбивал с ног промокших, уставших матросов. Вот и первый солнечный луч пробился сквозь тяжёлые тучи, и только редкие запоздалые капли уходящего дождя шлёпали о мокрый парус.
Вздохнули люди, ещё не веря, что стихия отступила. Возблагодарили Бога за спасение своими молитвами.
Снова много дней плывёт парусник по морским просторам… Наконец, вдали синей дымкой земля показалась.  Корабли стоят на приколе, якорями за дно держатся. Маленькие судёнышки  под парусом шныряют между ними. Видать порт это. Вот он берег османский, страна чужая…

*Зерно сарацинское – рис.
*Firtina  geliyor! Firtina geliyor! – Шторм идёт!Шторм идёт!( турецкий)

Продолжение... - http://proza.ru/2022/04/05/457