13 01. Полигон ТБО

       В ноябре Руха привычно и обыденно навевала тоскливые мысли про грусть-печаль из-за увядания природы. Днём, при солнечном свете, воздух прогревался чуть ли не двадцати градусов по Цельсию, можно было щеголять в хэбчике без ватного бушлата. Однако, световой день сильно сократился. Из двадцати четырёх часов солнце светило несчастный десяток, примерно с полседьмого до полсемнадцатого. Если отбросить час-другой на рассвет, прогревание воздуха, затем на закат, то на место под солнцем оставался ничтожно маленький промежуток времени. С самого первого дежурства на Зубе Дракона мне было известно, что ночью в горах и летом-то холодно и мерзко, а в ноябре сделалось совсем препогано. От такого чахлого увядания природы у бойцов давление в трубах опускалось вниз сильнее, чем у квадратного трёхчлена.
Однажды, в грустной ноябрьской Рухе, ближе к подъёму, пришло утро. По команде, поданной дневальным, нас застроили, вздючили для поднятия настроения, затем сообщили что командование задумало провести полковую операцию в районе горы Мала.
       Задумка полковой операции была простая: на войну должны будут выйти Второй и Третий батальоны, а Первый останется сидеть на стационарных постах охранения вокруг Рухи по периметру ППД полка.
       Нашему горнострелковому батальону задачи были поставлены таким образом: Седьмая гвардейская должна будет подняться на пост к царандойцам (1), затем проследовать по горному отрогу, забраться на гору Мала (2). Затем с позиций на горе Мала наша рота будет сверху прикрывать пацанов, которые полезут шмонать кишлак Даштак (3). В Даштак планировалось направить Девятую роту. Восьмая рота должна была забраться на горы с другой стороны Даштака, дабы прикрыть Девятую роту и с той стороны тоже.          
 
       Мне сделалось обидно, что не нашу роту задумали направить понизу. Внизу всегда бывает вода и виноград, а на горе бывает днём жара и жажда, ночью холод и голод. Но, изменить текущую ситуацию я не мог, мог лишь исказить своё отношение к ней. Поэтому я сделал приступ медитации, почесал себе волосистую часть головы и подумал внутри неё: - «Ну и хрен с ним, Мала так Мала. Бывал я на ней с Рогачевым, теперь схожу с Рязановым. Нет никакой половой разницы».
После потока конструктивных мыслей мне стало монопенисно, то есть одночленственно. Никакого мандража перед выходом в горы я не испытывал, никаких глубоких эмоциональных переживаний не ощущал.
        За сутки до выхода в горы командование задумало провести строевой смотр. Пока смотр не нагрянул, Ротный заблаговременно поставил задачу сержантам, чтобы те проверили в каком состоянии находятся патроны у подчинённых им солдат. По штатному расписанию выходило, что я тоже вроде в чем-то почти сержант, а значит эта задача касалась и меня в том числе. Выполнять эту задачу я начал со своих личных патронов. Неторопливо и вдумчиво развязал кусок штанины от солдатского х/б, в котором носил боеприпасы к моему пулемёту, высыпал содержимое на плащ-палатку.   
       Все патроны оказались негодными. Не то чтобы им настали совсем кранты, нет. Патроны слегонца покрылись мелкой-мелкой ржавой дымкой поверх зелёного защитного лака.
Для того, чтобы такой фигни не происходило, гильзы надо делать из материалов, не подверженных коррозии. В старину патроны к мушкетам делали из плотной бумаги. Она, как известно, не ржавеет, но обладает недостаточной прочностью. Чтобы преодолеть этот конструкционный парадокс, ученые многих стран напряглись и дружно заскрипели мозгами. Все неистово варили сплавы различных цветных металлов, а в СССР пробовали изготавливать патронные гильзы из алюминия и даже из пластика. Работы над алюминиевыми гильзами дошли лишь до экспериментальных партий, а производство полимерной гильзы имеет очень высокие требования к качеству полимера, что приводит к чудовищному удорожанию патрона. К середине «восьмидесятых» были испробованы все имеющиеся на планете варианты смешивания цветных металлов в сплавы, эмпирическим путём было установлено, что выбор материалов, приемлемых по цене и качеству, оказался невелик. Гильзы надо было делать либо из бронзы, либо из латуни. Ну, либо они будут ржаветь. Бронза оказалась прочной, но дорогущей и «чижолой» по сравнению с латунью. Все нормальные пацаны тут же наловчились делать гильзы из латуни, (либо из «биметалла» - бутерброд из двух металлов, как правило сталь и та же латунь).
Латунь по свойствам достаточно хорошо подходит для производства гильз, ибо она устойчива к коррозии, пластичная, но, с-сука, тоже дорогая. Её легко обрабатывать, она равномерно обжимает пулю, а это очень важно для снайперской стрельбы. Поэтому производители патронов пришли к выводу, что  не следует отказываться от латуни из-за дороговизны материала. Народ корчился от жадности, но гильзы из неё всё же делал. А чтобы «жаба» сильно не душила, в СССР придумали для автоматов и пулемётов изготавливать гильзы из стали. Офигенная снайперская точность пулемёту не нужна, он не по тем делам задумывался, а патронов выжирает дохрена. Вот и решили советские конструкторы «покормить» пулемёты и автоматы патронами со стальными гильзами.
Поскольку по образованию я химик, а не технолог, то не буду долго распинаться насчёт сложности постановки в производство стальной гильзы. Это, в самом деле, очень геморройная и дорогостоящая штуковина, в которой можно с интересом поковыряться, однако нас сегодня привлёк вопрос насчёт того, что сталь быстро и качественно ржавеет. Чтобы замедлить этот процесс придумали «плакирование» - покрытие стали тонким слоем латуни для получения выше названного биметалла. А ещё использовали оцинковку, покрытие полимером и лакирование. Самым дешевым оказался лак, из-за этого советские производители гильз выбрали именно его. Если патрон с покрытой лаком стальной гильзой выковырять из ящика, зарядить в мой пулемёт, а затем выстрелить, то никакой разницы по отношению к латунной гильзе заметить будет невозможно. Латунная гильза, стальная, лакированная или плакированная – выстрел будет абсолютно одинаковым. А если патрон со стальной лакированной гильзой с сентября по ноябрь потаскать по горам в вещмешке, то разница будет ощутимой: лак потрескается, гильза начнёт ржаветь.
Если бы я сидел в горах на голодном пайке, конечно же, протёр бы каждый патрон ветошью, смоченной в солярке или в машинном масле, почистил бы, смазал и дал бы им вторую жизнь. А если бы я был партизаном времён Великой Отечественной Войны, то эти патроны были бы за счастье, пошли бы в дело в полный рост. Когда с боеприпасами бывало туго, тогда такими патронами не надо разбрасываться. Но, сейчас «не тогда». Сейчас наступила середина Восьмидесятых Годов, я был не партизан, а верный сын толстой и сытой Страны. В таком высоком статусе мне не следовало заниматься ерундой, не надо было чистить эти патроны. Их надо было просто выбросить. Потому что рыжий налёт означал, что защитная лакировка нарушена. Раз так, то в любое туманное утро все эти патроны могли и обязаны были снова покрыться такой же рыжей коркой. А корка эта – не баловство, она вполне могла привести к неправильному досыланию патрона в патронник. Во время прогулки по лесу с целью пострелять ворон, такая оказия могла быть легко исправлена: вынул патрон из мешочка, протёр, зарядил, выстрелил. Всё хорошо работало бы. Но, сегодня я находился не в Белоруссии, а в Афганистане. Я собрался сходить в горы, в которых на меня в любую минуту могли напасть враги. Вот выскочат из-за скалы душманы и что прикажете делать?
Да ладно, нахер я им не нужен, чтобы выскакивать на меня из-за скалы. Они высунут из-за той скалы пяток стволов и врежут из АКМов. В такой обстановке у меня не будет времени на обслуживание ржавых боеприпасов. В такой обстановке надо будет немедленно открыть ответный огонь, причем желательно очередями. Если этого не сделать, то произойдёт то, что произошло с группой Ахундова. Душманы начнут борзеть, встанут в полный рост, будут ржать и расстреливать всех, как в тире. То есть, совсем не будет времени на возню со ржавыми патронами. Поэтому запоминаем русскую народную примету - с патронами в горах шутки плохи. Да и смысла нет в таких «шутках». Зачем это делать?
        Подумал я все эти добродушные бесхитростные мысли, пошел к ящику для ущербных боеприпасов. В расположении роты специально был установлен ящик, чтобы бойцы могли выкладывать туда поврежденные патроны-гранаты, чтобы не разбрасывали взрывоопасные предметы по расположению и вокруг него. Подошел я к тому ящику, высыпал в него содержимое из моей плащ-палатки. Почистил плащ-палатку и мешочек от пыли, попёрся проверять патроны у пацанов из моего отделения. У них должно быть то же самое, что у меня. Гильзы должны быть такими же ржавыми. Надо было проверить.
        Всё вышло так, как я предполагал. У всех солдат патроны заржавели. Это было не удивительно ведь мы все вместе лазили по горам на одних и тех же высотах, в одних и тех же условиях. Поэтому все бойцы моего отделения высыпали ржавые патроны в ящик. Одного ящика сделалось недостаточно. Принесли второй. Затем третий. Потихоньку-помаленьку, в расположении роты (во внутреннем дворике) образовалось несколько ящиков, наполненных ржавыми патронами. Дежурный по роте поставил задачу дневальным, дневальные снесли те ящики на полигон ТБО (твёрдых бытовых отходов), попросту – на помойку. А какой-то умник помойку поджег. Может быть сами дневальные и подожгли, ума-то в голове – лопата! Ой, то есть – палата!
       С этого дня вся Руха узнала, что если горит полигон ТБО, то пушки должны молчать. Потому что их всё равно никто не услышит за грохотом помойной канонады.
Продолжалась помойная канонада два или три дня. В пламенном огне разрывались ручные гранаты, выстрелы от подствольника, бахали миномётные мины и часто-часто стрекотали разрываемые от жара патроны. На всю Руху раздавался постоянный треск, как будто горела лента с петардами, периодически перемежёванная зарядами для глушения кашалотов. Если бы душманы знали, что будет такое, то они вполне могли найти для себя замечательную линию снабжения боеприпасами. Однако, мы тоже этого не знали, иначе подожгли бы мусорно-пиротехническое заведение значительно раньше.
После трёхдневого проживания рядом с действующим вулканом, до каждого солдата и сержанта дошло, что нефиг лазить по помойкам. В Рухе это было опасно для жизни.