Рождённый выжить Часть 7

«РОЖДЁННЫЙ ВЫЖИТЬ» – биографический роман. В его основу легли подлинные биографические записки героя книги. Вместе с ним мы окунёмся в самую трудную эпоху – первую половину двадцатого века, эпоху становления Советского государства. Окажемся в самом сердце Сибири, увидим её красоту, почувствуем её запахи. Пройдём через все преграды, стоявшие на жизненном пути простого деревенского парня с сибирским характером из глухого таёжного края, записки которого фактически являются свидетельством того времени. Нас ждут приключения и испытания, смех и слёзы. Мы перенесёмся из Сибири на Урал, побываем на Севере, уедем на Дальний Восток, увидим Среднюю Азию, пройдём через горнила второй Мировой войны.
Имя главного героя подлинное.


Продолжение романа

 Часть седьмая

5 глава

Во власти потрясений


Белесый свет луны
Ложится над полями.
Гуляет у воды
Он тусклыми тенями.


В 1927 году старший брат Роман женился, и наша семья увеличилась. Брат очень похож на отца такой же упрямый, несговорчивый и молчаливый. Внешне мы похожи. Тонкие черты лица, высокий рост, вьющиеся русые волосы и карие глаза, но есть и отличия. Он серьёзный, а я весёлый и озорной. Бороду мы не носили. Молодёжь в ту пору не желала ходить с бородой в отличие от наших отцов, только за редким исключением, поэтому мы часто с братом друг друга брили опасной бритвой. Бритву точили о кожаный ремень. Отец ворчал:
– Что придумали, как бабы, с голым лицом ходить.
– Отец, сейчас все бреются и одеколоном душатся.
– Вот-вот, я и говорю: как бабы, тьфу! – он смачно сплёвывал и уходил по своим делам.
Мачехе приходилось печь хлеб с липовыми листьями, так как муки не хватало до нового урожая. Мы перебивались за счёт картошки и отрубей. Хлеб облагался продналогом в виде зерна. После его выплаты нам оставалось совсем немного. Отца и других мужиков то и дело вызывали в сельсовет и требовали отдать зерно. Но отец не собирался ничего отдавать.
– Я ни у кого зерна не украл, почему должен его сдать? Ишь, что удумали! Берите, мол, нам не надо! А сдохнем с голоду, они и не заметят! Власть, как бы что украсть!
– Так ведь придут же, – увещевала его Авдотья, – отдай подобру-поздорову.
– Молчи, баба, не твоё дело! Иди, обед готовь.
Мы прятали зерно и хлеб, закапывали в погребе прямо в землю. Когда подъезжал председатель с подводой, а бывало, и уполномоченные с района, то каждый раз отец ругался с ними. Ничего не боялся, отдавал не всё, но председатель сельсовета всегда знал, сколько отец снял урожая и сколько с него надо потребовать.
Наш председатель Прохор Егорович из бедной крестьянской семьи. Ему немного за тридцать. Он среднего роста, светловолосый, подтянутый. С детства Прохор рос смышлёным, общительным. Его отец много пил, с хозяйством не справлялся, а только завидовал тем, кто жил лучше. Когда пришла Советская власть, Прохор Егорович записался в красноармейцы и ушел бить колчаковцев, вернулся и стал председателем. После службы в Красной Армии его характер изменился: он стал жёстким и мстительным.
После продразвёрстки мы оставались практически ни с чем, зерна хватало только до весны. В отместку за упрямство отца председатель брал с нас налог выше, чем у других. А у меня копилась обида и злость на него и уполномоченных, и очень хотелось им отомстить.
В один осенний вечер 1929 года мы с другом Мишей Ермиловым возвращались домой с вечеринки. Тёзка Мишан (так я его звал) мой самый лучший друг. С ним мы не «разлей-вода» и первые парни на деревне. Высокие, кудрявые, балагуры. Девчата всегда крутились около нас. В этот день нам в голову пришла шальная мысль: кинуть председателю в окно кирпич и убежать, показать ему, так сказать, «кузькину мать». Нашли две половинки кирпича и пошли к хате председателя. Ночь стояла тёмная. Видим в окно: сидит председатель в переднем углу избы и что-то пишет. Прикинули и так и эдак, что с одного, что с другого окна неудобно бросить кирпич так, чтобы он ближе к столу долетел. Месть не удалась, и нам пришлось убраться восвояси. По дороге мы проходили мимо избы, в которой снимала угол приезжая учительница и останавливался уполномоченный из района. Недолго думая, заглянули в их окна поверх занавесок. По комнате разливался тусклый свет от керосиновой лампы и слышался чей-то оживлённый разговор. Лиц не видно. Решили: кинем кирпичи им в окна, не нести же их домой и, не раздумывая, бросили их, разбив два окна сразу. А, когда услышали звук разбитых стекол, дали дёру. Забежали к Мишану в амбар. Это было наше излюбленное место, где мы частенько подолгу разговаривали обо всём, мечтали, решали свои дела. Там отдышались и улеглись на сено. Сено пахло летом и покоем, но нам было неспокойно. Мишан вдруг опомнился:
– Что теперь будет?
– Да ничего. Они же не знают, кто это сделал. Никто не видел. Позлятся да успокоятся.
– Такие не успокоятся, у них винтовки, милиция, опять же они власть.
– Но всё равно здорово мы их пугнули!
– А может они не испугались.
– Давай спать, завтра узнаем. Что за времена настали?! Раньше, что посеешь, то и твоё, а теперь… – пробубнил я и закрыл глаза.
Наутро мать Мишана разбудила нас.
– Что ж вы всё спите. Тут такое в деревне творится! Всех мужиков вызвали в сельсовет. Наехала милиция и уполномоченные с района и области. Мужиков наших обвиняют в организации кулацкой банды и нападении на уполномоченных.
Я побежал домой. Около дома услышал рыдания Авдотьи и испугался, не убили ли отца? Осторожно открыл ворота и увидел мачеху. Она сидела на крыльце и горько плакала.
– Где отец? – спросил я.
– Где ты был всю ночь?
– У друга, а что случилось?
– Отца арестовали, обвиняют в участии в кулацкой банде.
– Так не было никакой банды!
– А ты почём знаешь?
– Я… да так думаю. Откуда она у нас?
– Что ж теперь будет?! Погибнем мы без кормильца, – рыдала Авдотья.
Половину деревенских мужиков арестовали, в том числе наших отцов, и держали их взаперти почти месяц. Нам с Мишаном было стыдно, что они страдают из-за нашей глупости, но мы твёрдо решили молчать. Ведь нас не пощадят: ни власть, ни наши отцы, если признаемся. Милиция виновных так и не нашла, и мужиков отпустили. Никто тогда не знал, что банды не было и в помине, а были только два глупых юнца и их неудавшаяся месть. Отомстили мы тогда, выходит, только самим себе. Но всё-таки страх у уполномоченных остался. Они долгое время не приезжали в нашу деревню.

 А в конце декабря 1930 года по стране началось раскулачивание и организация колхозов (коллективных хозяйств – артелей и коммун). Председатель сельсовета стал председателем артели. Он не раз говорил с отцом, чтобы тот вступал в артель и сдал своё имущество, но отец наотрез отказывался.
– Не надо мне никакой артели, как можно всё отдать на общее пользование, если это принадлежит мне?
И вскоре утром ни свет ни заря в ворота кто-то громко постучался. Мачеха накинула на себя шабуру и выбежала во двор.
– Открывайте! – раздался с улицы чей-то мужской голос.
Распахнув ворота, она увидела несколько повозок с красноармейцами, вооружёнными винтовками и тачанку с пулемётом. От увиденного мачеха невольно попятилась назад, ноги её подкосились и она упала, но тут же поднялась.
– Зови хозяина! – играя револьвером около её лица, приказал командир отряда ОГПУ.
Перед ней стоял худенький, с измождённым от изнурительной службы без сна и отдыха лицом молодой человек. Его глаза горели ненавистью к врагам революции.
– Н-никита, вы-выходи! Т-т-тут пришли к тебе! – заикаясь и пятясь назад, крикнула Авдотья, не отрывая испуганного взгляда от оружия, направленного на неё.
Отец нехотя вышел, он сразу понял, в чём дело, напрягся и покраснел. На лице заиграли жилы, вена на лбу налилась кровью.
– Мельников Никита Евдокимович? – командир отряда недобро взглянул на отца.
– Да. Он самый.
– Мы вас раскулачиваем, ознакомьтесь с Постановлением и распишитесь.
– Я неграмотный.
– Ну, поставьте крестик.
– Что значит раскулачиваем? Кто здесь кулак?
– Так вы, Никита Евдокимович. Вы и есть кулак. Вас оповестили, что всё принадлежит теперь артели?
– Не согласен я.
– Согласия вашего не требуется. Мы всё конфискуем.
Услышав эти слова, Авдотья громко вскрикнула, словно сражённая пулей, и упала в обморок. Я подбежал и стал трясти её.
– Мама, мама, очнись!
 Она пришла в себя:
– Миша, что они сказали? Я не поняла.
Тут подбежал Рома и увёл мачеху домой. Отец стиснул зубы да так, что я услышал, как они заскрипели. Командир положил перед отцом бумагу, на которой ему пришлось поставить крестик. Красноармейцы стали выводить скотину и лошадей. Коровы мычали, овцы блеяли, кони фыркали. У отца земля уходила из-под ног, он стоял, пошатываясь, сжав кулаки. В это время я заметил, что его держали на мушке два красноармейца. Они видели, что так называемый кулак того и гляди набросится на командира.
 У нас забрали весь скот: лошадей, коров, овец, свиней. Этот день стал переломным в нашей судьбе. Всё, на что мы рассчитывали и надеялись, было унесено, словно наводнением, или сожжено пожаром. Без лошадей поле не вспахать, без коров не пить молока, без овец нет мяса, а впереди зима. Нас просто обрекли на голодную смерть.
Но на этом всё не закончилось, на следующий день также рано утром в ворота постучались. Отец спросонья заворчал:
– Кто это ещё?
– Открывайте! – из-за ворот послышался уже знакомый голос командира.
– Что им опять надо? Уже всё забрали, по нашу душу теперь пришли, что ли? – набрасывая на себя шубу, отец поспешил к непрошенным гостям.
Предчувствуя беду, он торопливо открыл ворота и увидел стволы трёх винтовок, наставленных на него. Перед ним стояли трое красноармейцев и их командир.
– Вы арестованы! Вам и вашим сыновьям Роману и Михаилу предъявлено обвинение в кулачестве. Вот Постановление о вашем аресте, – командир помахал какой-то бумажкой.
Один красноармеец завязал руки отца, а двое зашли в дом за нами. Мачеха металась среди нас, не понимая, что происходит.
– Люди добрые, за что сынов-то? Оставьте! – упав на колени, кричала она, вцепившись за штанину усатого красноармейца.
– Пошла прочь! – тот брезгливо отшвырнул её ногой к стене.
Младшие дети заплакали. Они всё понимали, самому маленькому Васе было уже девять лет.
– Дядя, дядя! Не трогайте маму! – плакал Васька.
– А-а-а, кулацкое отродье! Ну, погодите, и до вас доберёмся!
Поморщившись и сплюнув на пол, красноармеец вышел вслед за нами, подталкивая нас винтовкой. У меня появилось дикое желание вырвать у усатого из рук оружие и расстрелять всех наших врагов, но разум подсказывал этого не делать. Детей они потом уж точно не пощадят.
Нас вели по улице под конвоем будто преступников. Мачеха бежала за нами и голосила на всю деревню. Сестрёнки и братишки бежали вслед за ней. Душераздирающая картина привлекла внимание односельчан. Все высыпали на улицу поглазеть на это зрелище. Посредине улицы Авдотья остановилась и обессилено опустив руки, замолчала. Дети прижались к ней – единственной их надежде и опоре. Её полуседые, неубранные с утра волосы выбились из-под платка и рассыпались по плечам. На мокром от слёз лице застыла маска отчаяния. Так и стояла она долго, словно окаменелая, глядя нам вслед, с облепившими её братишками и сестрёнками…
– Она выдержит, обязательно, не то выдерживала, – оглядываясь на свою жену, успокаивал себя и нас отец.


Продолжение следует…

Начало здесь: http://proza.ru/2022/03/28/1457

В полной версии роман вы можете прочитать в ЛитРес
 https://www.litres.ru/tamara-shelest/rozhdennyy-vyzhit/