Дело чести

   
До чего же хороши наши места! В апреле, когда разливается Линда и паводок накрывает единственный в округе низководный автомобильный мост, всё междуречье Линды и её притока Алсмы превращается в огромный остров, отрезанный от большого мира с трёх сторон речными поймами, а с четвёртой - бездорожьем, посильным далеко не для каждой полноприводной машины. И тогда на всей этой обширной территории можно насчитать едва ли десятка полтора местных жителей и самых нетерпеливых дачников, перебирающихся сюда от железнодорожной станции на лодках.
Прекрасно зная эту особенность местности, я с удовольствием принял предложение моего друга Ильи Андреевича пожить недельку у него на даче в одной из двух оставшихся здесь маленьких деревушек и без суеты поохотиться на селезней в разливах Линды. Подсадные утки у меня были, подходящий автомобиль тоже и мы заранее, ещё в начале марта съездили сюда, выбрали уединённое местечко для охоты, просмотрели все пути подлёта селезней и поставили отличный крепкий лабаз. Но всё пошло наперекосяк.
Такого половодья, как в ту весну, в здешних краях не видели уже лет десять, а то и больше.  Ладно бы только дружный сход снега, которого за зиму выпало как раз по климатической норме. Но в середине апреля ещё и дожди пошли, и не просто дожди, а самые настоящие ливни, затяжные и обильные! Они очень быстро смыли остатки снега, затопили все ещё остававшиеся незатопленными низинки… Линда пучилась, бурлила и, наконец, взорвалась таким паводком, что вода из реки потоками хлынула не только по всем имеющимся овражкам и канавам, но где-то и просто поверх высоких берегов. Подъехав на автомобиле к болоту, на краю которого стоял наш лабаз, мы с изумлением обнаружили, что весь лес вокруг болота залит водой, к лабазу невозможно подобраться в забродниках, но даже если бы у нас с собой была надувная лодка, проку от неё не было бы всё равно – находящийся на полутораметровой высоте пол лабаза тоже был затоплен.
Утро пропало зря. Надо было срочно искать новое место и из подручных материалов ставить шалаш. Прикинув по памяти детали ландшафта, решили ехать вверх вдоль Линды, где в самом конце заброшенной дороги была большая низина, спускающаяся к реке. Наверняка она теперь превратилась в обширный мелкий залив. Решение оказалось так себе: очень скоро путь нам преградил брод шириною метров двести там, где река переливалась через эту самую старую дорогу. События, которые произошли с нами в этом месте сутки спустя – сюжет для отдельного приключенческого рассказа, поэтому здесь я их опущу, скажу только что мы в этот день легко преодолели брод, едва замочив пороги, и добрались-таки до того места, где дорога заканчивалась, упираясь в паводковый залив.
Залив был обширен и живописен. Вдоль нашего берега стояли густой молодой ельник и смешанный берёзово-осиновый чапыжник, залитые водой, а между чапыжником и урезом воды обнаружилась небольшая спокойная заводь – хорошее место для высаживания уточки и подхода к ней селезней. Решив от добра добра не искать, мы взялись за работу и через час на берегу стоял почти готовый прямоугольный скрадок, рассчитанный на двух человек. Мы собрались передохнуть и перекусить, и только я разложил газовую плитку и сумку с продуктами, чтобы приготовить обед, как у Андреича запищал телефон. Наш общий друг Илья Константинович сообщил, что приехал на станцию и уже пришёл к реке, и даже уже переправился через неё, и категорически хочет видеть наши милые его сердцу рожи, и вообще желает присоединиться к нам. Ну, что делать? Втроём веселее, чем вдвоём, только ещё один шалаш надо будет построить. Я завёл уазик и поехал обратно через этот чёртов брод к лодочной переправе, а Илья Андреевич остался хлопотать у плиты.
Мы вернулись к скрадку минут через сорок, без спешки пообедали втроём и тут мне пришло в голову, что зря я всё это время держу уточку в корзинке (вторая утка осталась на даче). Пусть бы себе гуляла и кормилась, пока мы заканчиваем свои дела. И высадил её в узкую полоску воды между берегом и стоящим в воде молодым ельником, чтобы кряква была прикрыта еловыми кронами от чужих хищных глаз - в наших угодьях полно тетеревятников. Печальные прецеденты, когда прозевавшие подлёт этих дерзких и ловких хищников охотники лишались подсадных уток, уже были. А мы, занятые постройкой шалашей, тем более могли не уследить, что было бы крайне обидно – утки мною были куплены прекрасные! Вот тут-то и начался основной сюжет.
Я бы хотел, чтобы вы чётко представили себе картину: поляна у берега большого залива (несколько редких сосен и елей не в счёт). В тридцати метрах от воды – автомобиль с распахнутыми дверками, рядом с ним совершенно открыто стоят и разговаривают двое мужчин, третий возится у скрадка, обрубая топором ветки с жердей. У самого бережка, покрякивая, радостно булькается в воде утка. Полдень. Яркое солнце с переменной облачностью. Всё, как на ладони! И вдруг со стороны Линды донеслось совсем близкое жвяканье.
- Борь! – крикнул Андреич, - там к тебе два селезня летят! Над заливом кружат!
Я поднял голову, осмотрелся. Утка благим матом орала осадку, где-то рядом в два горла жвякали зеленоголовые… А друзья мои даже и не думали прятаться, как стояли открыто, так и стоят.
- Слышу, но не вижу ни одного!
- Да как так-то?! Они сейчас сядут уже!
Плюх! Плюх! – как будто два пластиковых ведра с водой упали в залив где-то за молодым ельником.
- К тебе плывут, эй ты чего, не видишь, что ли!?
- Он, похоже, их реально за ёлками не видит.
- Возьми ружьё, они прямо на тебя сейчас выплывут!
И тут меня переклинило. Может, азарт друзей мне передался, а может взяла досада из-за без толку прошедшей зорьки… Не люблю я такую шальную, случайную охоту. Люблю прийти в шалаш и высадить уточку затемно. И сидя в абсолютной тишине и темноте, слушать, как начинается зорька.
На самой грани рассвета, когда ещё не видно мушки и прицельной планки, когда вообще ещё почти ничего не видно, разливы и болота начинают оживать. Какая жизнь начинается тогда вокруг вас, притаившихся в шалаше или на лабазе, какая это музыка! Начинают блеять бекасики, слева один, где-то справа второй, а вот третий налетел и спикировал чуть ли не на крышу засидки. То тут, то там слышен свист, понятный только посвящённому – утиный пролёт на зорьке, так свистят крылья чирков. Попискивают какие-то кулички, вдали перекрякиваются утки. В лесу жутко прокричало какое-то существо, а это всего лишь лесной голубь.  И будит весь этот хор, заводит его ваша подсадная. И душа ваша поёт и радуется, вот это, я понимаю, охота! А тут что – два ошалевших от весны молодых бестолковых селезня, которые среди бела дня, даже не боясь людей, при ярком солнце готовы чуть ли ни в багажник машины залететь, услышав утку! Ну, что за удовольствие? И всё же я в несколько прыжков добрался до машины, схватил с сиденья чехол с ружьём, из патронташа пару патронов, спрятался в скрадок и начал судорожно вынимать и собирать ружьё. А друзья мои укрылись за уазиком. И тут селезни выплыли из-за ёлок в поле моего зрения.
Разумеется, они оказались не в той заводи, в которую мы собирались высаживать утку. От заводи их отделяла полоса чапыжника, сквозь который они пытались разглядеть орущую подсадную.
- Ты чего не стреляешь-то?!- донеслось из-за машины.
А я прикидывал, как буду доставать битых селезней с воды. Бывал я в этом месте и осенью, и зимой. Вроде бы, пологая тут низина, не должна быть большая глубина. Да и судя по чапыжнику, стволики молодых деревьев уходят в воду от силы на метр – полтора. В забродниках достану как-нибудь. И я выстрелил. Один чисто битый селезень остался на воде, второй взлетел и уже в момент взлёта я промазал по нему – дробь разнесло о чапыжник. Да и вообще, зря стрелял, ну что за дурацкая жадность!
Не трудно догадаться, что селезня я достать не смог. До середины зарослей чапыжника и впрямь доходил в забродниках, там и полутора метров глубины не было, но дальше следовал резкий свал на два и более метра, и как я не пытался достать селезня длинной жердью и бечёвкой с тройником, ничего не получалось.
- Фиаско, чтоб его! – пробормотал я, в очередной раз вылезая из разлива на берег, чтобы отдышаться и погреться. Но доставать дичь нужно было обязательно – последнее дело для охотника оставить на воде битую птицу. Стыд и позор. Ребята со временем забудут, но сам ты никогда. Охотничья честь - тема специфическая и деликатная, хотя давненько уже не культивируемая. К сожалению.
Будь я помоложе, не раздумывая разделся бы и устроил короткий заплыв с последующим растиранием и целебным возлиянием, но на шестом десятке лет мозги, знаете ли, работают несколько иначе. Метрах в трёх от берега в воде стояла старая, большая берёза. Вернее, её остатки – примерно восьмиметровый голый ствол в обхват, полностью лишённый веток и макушки. Она была мёртвая, но не гнилая. Ещё крепкая, высохшая древесина наверняка сохранила хорошую плавучесть. Я достал из машины бензопилу, зашёл в воду почти по грудь, сделал надпил, задавая направление падения, а потом взрезал с другой стороны. Ствол начал медленно клониться в сторону чапыжника.
- Пошла, пошла, пошла… - промолвил Константиныч, и массивное дерево с мощным всплеском обрушилось в воду.
- Вот это привет бобрам был только что!
Взяв две жерди, длинную – доставать селезня и короткую, чтобы упираться ею в дно, я взгромоздился верхом на бревно, пропихнул жерди вдоль бревна и… Честно говоря, я даже не представлял, как буду передвигаться, когда карабкался на берёзу, но едва уселся на ней, решение пришло само собой.
- А ты прям на нём плыви! – усмехнулся с берега Андреич, - Весло надо тебе.
Но я, сидя верхом, упёрся ладонями в ствол, приподнялся на руках и перенёс себя коротким скачком немного вперёд. Да так и поскакал дальше по берёзе, раздвигая ногами чапыжник.
- Смотри, чё делает!
- Что-то даже не знаю… идея, конечно, сродни авантюре. Что творит, что творит…
- Ну, там нормально! В этой чапыге она не перевернётся, плотно легла.
Пока друзья обменивались репликами, я медленно, но верно продвигался по бревну к селезню. Даже удерживать равновесие особо не было нужды - берёза лежала в воде, как влитая. Сзади доносились обрывки разговора:
- Вот я в такие моменты на Борю смотрю… Дед. Внука имеет. Дочь взрослая. Шестой десяток. Юрист крупной фирмы. Сидит на бревне посреди разлива, пытается достать жердью какую-то утку!
- Погоди, он сейчас ещё приводнится.
С берега послышался одобрительно-ироничный смех.
И в этот момент бревно подо мной крутанулось вправо и я правым боком лёг в воду, чувствуя, как через край забродников хлынула бодрящая водичка.
- Ээээ, ты куда, блин?! – завопил Андреич.
Изо всех сил стиснув левой ногой бревно, я просто каким-то чудом не совершил кувырок, а левой рукой умудрился вытянуть себя обратно в вертикальное положение. М-да, загадочны возможности человеческого организма.
- Вот этот крик его сейчас спас, да! Черпанул?
- Ну, немного черпанул, - сознался я, восстанавливая физическое и психическое равновесие.
- Гулять начало брёвнышко.
- Обратно будешь задом сдавать?
- Да!
- Обратно мы потом подумаем, как.
- А мы его вытащим. Не, мы не достанем, бляха-муха! Бревно отплыло.
- Борис, вторую палку воткни рядом с собой, чтобы упираться! А то я прям боюсь за тебя.
Оказавшись напротив селезня, я стал делать попытки подтянуть его жердью к себе. Сколько времени это продолжалось, может пять минут, а может полчаса, не знаю. Мне казалось, что очень долго. Ребятам в это время кто-то позвонил.
- Привет, Сань! Я тут уже. Что значит, как? Переправа-переправа, берег левый, берег правый. Что мы делаем? Да всё в порядке. Честное слово! Всё нормально у нас, всё хорошо! У Бори вот не очень, Боря в процессе. Что? Ты лучше приезжай и мы тебе видео покажем, Илюха вон снимает, ты порадуешься. Честно, Саш. Ладно, давай.
Я понял, что звонил Алексеев, четвёртый наш закадычный дружок. Что ж, охота вышла дурацкой, так хоть душевный дружеский ужин обеспечен.
Несмотря на активные физические упражнения я чувствовал, как ледяной холод от талой воды уже пробирается сквозь теплый костюм, термобельё и шерстяные носки к моим ногам и бёдрам даже там, где они оставались сухими. Это было плохо, но тут-то как раз я и изловчился. Положив жердь между стволикам чапыжника, словно в уключину, я зацепил селезня её концом за опавшую в воду шею и поворотом жерди, как веслом, сразу передвинул селезня в более удобное место. А когда размаха «весла» перестало хватать, просто положил жердь на воду, также подцепил птицу за шейку и широким движением повёл её далеко себе за спину, прямо к бревну.
- Смотри-ка, он это сделал практически!
- Молодец мужик! Борь, давай аккуратненько назад. Нежненько. Сам, сам! Оставь его там в чапыжнике, потом с берега веткой достанем!
- Хрен ты его отсюда достанешь!
- Достанем! Ты, главное, слезь с бревна, а то сердце замирает, как ты там кувыркаешься!
Но я всё-таки дотолкал селезня к самому бревну и, тщательно рассчитывая каждое движение, такими же прыжками, только задним ходом, вернулся назад, забрав по пути добычу. С довольной улыбкой вышел на берег.
- Мокрый? – спросил Илья Константинович.
          - Есть маленько.
- Давай переодевайся скорее, не хватало только, чтобы ты тут с температурой свалился!
- Да водичка нагрелась уже, - отшутился я.
Ребята отобрали у меня селезня, притащили из машины бутылку водки, головку чеснока, солёные огурцы и бутерброды, помогли мне стащить забродники. Я быстро сменил мокрую одежду на запасной комплект, уложил ружьё в чехол.
- На! – протянул мне Константиныч огурец и полный стограммовый стакан, - Проглоти лекарство. Вот ты упёртый человек!
-  Дело чести! – пробормотал я, заедая хрустящим огурцом и долькой чеснока разливающийся теплом по организму эликсир.