Угар

Виталька воровато оглянулся вокруг: никого не видно, только, заполошно квохча, из курятника вылетела курица. Значит, снесла яйцо. В гнезде лежали три яйца, одно из них ещё тёплое. Виталька проткнул одно заготовленной палочкой,  с наслаждением выпил, потом второе- и как ни в чём не бывало вышел из курятника. Он нередко так делал, когда  в доме не было еды.   И сейчас, в полузабытье, он ощущал  вкус свежего яйца.

Очнувшись окончательно, Виталька вспомнил, что его привезли вчера в больницу, поставили укол , дали какие-то таблетки, он спал. Не хотелось ни о чём думать, вспоминать, что с ним случилось, почему он оказался в больнице. Чувствуя боль,  он снова закрыл глаза и  увидел себя за столом рядом с отцом и давно умершими братьями . На столе стояла большая бутылка самогона, лежали прямо на столешнице нарезанные толстые ломти хлеба и сало. Разгорячённые, красные от выпитого братья громко разговаривали, а отец, налив полстакана, протянул Витальке:"Пей, сынок!" Виталька хлебнул из  стакана и чуть не задохнулся от сивушного запаха, крепости самогонки, перехватившей горло. Братья замолчали, глядя на него, а потом заржали, тыча в него пальцами.

Отец уже дремал за столом, а всё громче говорящие братья перешли на крик, потом  один из них схватил нож и кинулся на старшего. Они сцепились, а осоловевший ,плохо соображающий Виталька выскочил через открытое окно , упал в траву и пополз в огород, где его вырвало. Было гадко, омерзительно, противно . Он не хотел быть таким, как его братья.   Когда ему полегчало, он решил больше не пить.
 
Виталька опять открыл глаза. Спать больше не хотелось. Только что увиденное им как наяву  заставило думать, размышлять, от чего он давно отвык.  Не анализировал свои  поступки, не строил планов, просто катился по наклонной. И сейчас, проснувшись в больнице, очень остро ощутил, что ещё тогда, в молодости, загнал себя в ад, не выполнив зарока не пить.  По- деревенски стеснительный, робкий, он , выпив, чувствовал себя смелее,  становился развязнее ,мог поговорить с девушкой.

И со своей будущей женой он познакомился, когда встречали Новый год, и все были навеселе.  Чем она привлекла его?  Серьёзная, строгая , умная, такая непохожая на деревенских девчонок... Может, ему льстило, что она обратила на него внимание, может, что в ней не было пошлости и грубости его обыденной жизни. Поженились,  уехали далеко. Началась семейная жизнь, родился ребёнок.  Казалось, будет всё, как у нормальных людей. И было, но недолго...

Родился и вырос он в многодетной семье, где дети росли , как в поле трава, сам по себе. А когда подрастали,  по примеру отца начинали прикладываться к бутылке, становились буйными, двое уже отсидели в тюрьме за хулиганство.  И Виталька, глядя на них, решил, что он будет жить по- другому: будет учиться ,работать , не пить.  Никогда не видя ласки, заботы , нежности,  он был и сам равнодушен к людям. Привязался только к жене, потому  что она единственная , кто беспокоился о нём не только материально, но и духовно, стараясь развить в нём и закрепить хорошие качества: открытость, бесхитростность, простоту в отношениях с людьми. Он каким-то внутренним чутьём понимал, насколько она выше его умственно и духовно. Это и привлекало, и отталкивало одновременно.  В начале их семейной жизни он пытался соответствовать ей, быть лучше, жить по правилам. Но было поздно.
 
Страшная болезнь уже пустила корни, цепко захватывая душу и сердце Витальки.  Рождение ребёнка оставило его равнодушным. Эгоистическое чувство , что жена стала меньше уделять ему внимание,  заставило его чаще выпивать.  И всё  мутное, пошлое, знакомое с детства буйство поднималось в нём, когда приходил домой пьяный.  Он начинал скандалить, требовать чего-то невнятного. Утром мучился, просил у жены прощение. Но напивался , и всё  повторялось. Как-то раз ударил жену, и она с ребёнком уехала к родителям.

Виталька вспомнил, как испугался, оставшись один, как  пошёл лечиться, как простила его жена... Он не пил пять лет. Росла дочь, вроде всё было хорошо. Но что-то бередило его душу, раздражало всё: семья, работа, сама жизнь.   Постоянно придирался к жене, винил её во всём. Он снова сорвался. Это было начало конца, конца семейной жизни, благополучия. Жена ушла окончательно. Он ещё пытался лечиться, но жажда мучила, давила волю, и он перестал бороться, покорился своей страсти. В его нынешней жизни были отринуты любовь, долг, честь, совесть. Он был конченый человек. В минуты просветления  Виталька понимал это, но не хотел думать, как-то бороться, искал забвения в выпивке. А пьяным жаловался на жизнь, судьбу, испытывая  какое-то болезненное удовлетворение от того, что опустился так низко, что гадок сам себе.

Виталька устал. Устал думать, вспоминать. Он даже плохо помнил, как оказался в больнице, почему   болит непонятно где. Последнее время жил в каком- то угаре. С кем-то пил, с кем-то дрался. Всё, как в тумане... Как-то непривычно чувствовать себя трезвым, мучительно, горько сожалеть о чём-то.  О чём? Он не умел, разучился  формулировать свои мысли.  Закрыл глаза, долго лежал , вслушиваясь в себя, стараясь понять источник боли. Почувствовал голод, даже обрадовался, что захотел есть. И вдруг остро,  всеми фибрами души понял, что хочет жить, жить, жить!