Офицер запаса

Долгая жизнь за спиной побуждает время от времени задумываться о её смысле, о ценности всего, что пришлось испытать, познать. Однажды эти размышления породили стихотворение «Воспоминаний ожерелье» https://stihi.ru/2020/09/11/7907. В аллегорической форме показан в нём процесс накопления коллекции воспоминаний как камней различной ценности, образующих ожерелье, «ложащееся бременем на грудь» и подводящее к итогу: «Воспоминаний ожерелье есть жизни прожитой цена».
Существует только настоящее. Прошлого уже нет, а будущее ещё не наступило. Так в чём же разница между состоянием и самооценкой людей, в данный момент находящихся в похожих жизненных обстоятельствах, но с различным жизненным багажом, отложившимся в памяти? Сравнить их можно с людьми, отошедшими от обеденного стола. Один с изжогой от дрянной, скудной и невкусной пищи, а другой с послевкусием от разнообразных закусок, сочного бифштекса с красным вином, чашечки ароматного кофе и рюмки выдержанного коньяка. И то, и другое в прошлом, но настроение в настоящем создаётся различное.
Поэтому в каждом дне, каждом жизненном эпизоде нужно видеть самую высокую ценность. Всё пройдёт, и всё оставит след в памяти. Далеко не все эти эпизоды захочется вспоминать, а иные – забыть бы навсегда.
Армейская служба, как правило, в ожерелье воспоминаний занимает особое место. Большинство, со временем, обращается к ней с ностальгией по молодым, беззаботным годам, кое-кто с содроганием, а кто-то отдаёт армии всю жизнь. Для меня служба прошла в прямом смысле «по касательной». Пять лет учёбы на военной кафедре ЛИИЖТа, два месяца в действующей армии перед присвоением звания лейтенанта, затем серия военных сборов и повышение звания до капитана. Это не сравнить с двумя или тремя годами срочной службы, но заметно больше, чем нынешний годичный срок.
А воспоминания остались очень яркие, концентрированные. Спрашиваешь себя, а хотел бы ты избавиться от этой обузы в прошлом? Сам себе отвечаю – ни в коем случае. И военные навыки, от меткой стрельбы до умения управлять тяжёлой техникой и способности командовать подразделением железнодорожных войск, и приключения во время службы составили большой багаж, который ни за что не хотелось бы потерять.
Учёба в ЛИИЖТе пришлась на вторую половину 60-х годов прошлого века. Поступление в ВУЗ в 1966 г. было уникальным. Закончил 10 классов и попал на двойной выпуск из средней школы. Хрущёвский эксперимент с профориентацией завершился тем, что одни заканчивали 11-летнее обучение, а другие 10-летнее в один год. Конкурс был кошмарный, но зато практически все студенты этого набора отличались хорошей подготовкой, легко учились. Добавить следует, что война кончилась всего 20 лет назад, поэтому среди преподавателей было большое число фронтовиков. На военной кафедре таких – большинство. Пятидесятилетние, полные сил люди успели побывать в военном аду, на практике усваивали то, что теперь нам преподавали.
Полковник Приходько – крупный, мощный 60-летний мужчина, вёл курс заграждения железных дорог (т.е. умения быстро и эффективно разрушать ж.д. инфраструктуру при отступлении). Основной курс – восстановление железных дорог, очень хорошо читали несколько офицеров, из фамилий которых помню только одну - полковник Микеладзе. А тактике обучал полковник Кравцов. Блестяще он знал своё дело, на лекциях ставил задачи с оригинальными решениями, достойными Фридриха II Прусского. На сборах, в полевых условиях под его руководством разыгрывались баталии, создававшие полную иллюзию реальности.
В стенах ЛИИЖТа, несмотря на реальные стрельбы и знакомство с самой разнообразной техникой, это всё же была игра. А вот два месяца, сначала в желдорбате под Волховстроем, а затем в отдельном учебном полку в Петродворце и знания закрепили, и жизненного опыта добавили, и незабываемые впечатления оставили.
1971-й год. Дипломный проект защищён, распределение состоялось. Однако документы об окончании ВУЗа выдавали только после прохождения военных сборов вместе с военным билетом офицера запаса. Выпускные курсы на всех факультетах имели по 4 – 5 учебных групп. Военная профессия, в зависимости от основной специальности, осваивалась различная. Каждая группа в количестве около 25 человек образовывала взвод, а четыре группы роту.
Моей специальности «Электроснабжение железных дорог» не слишком повезло. Выпускали нас как командиров путевого взвода, на военном жаргоне – костыльщиков (имелось ввиду, что путевой взвод занимается разрушением или восстановлением верхнего строения пути, где, по тем временам, забивание костылей в деревянные шпалы – распространённое занятие). Были и более престижные военные профессии, например, ВОСО – военные сообщения. Сидит офицер на вокзале дежурным помощником военного коменданта. Не пыльно, форма красивая, билеты по блату.
Роту сформировали из двух групп нашего факультета, "Электрификации железных  дорог", и двух – "Механического". Отправили в железнодорожный батальон под Волховстроем. Свыше сотни молодых людей чуть старше 20-и, даже обременённых высшим образованием, представляют собой довольно буйную, плохо управляемую ватагу. Два майора с известным трудом удерживали компанию в рамках относительного приличия. Пары дурмана во многих головах тормоза явно отпустили.
За воротами бетонного забора дурман начал быстро рассеиваться. Казармы пусты – батальон на выезде прокладывает очередной путь. Замкомбата, политработник, четыре офицера – командиры взводов, командир роты, несколько старших офицеров – преподавателей из ЛИИЖТа, да ещё хозрота. Ну, и наших четыре взвода – вот и весь батальон.
В армии, с одной стороны, время останавливается, а с другой – его ни на что не хватает. Первое я осознал после того, как через год после сборов, заехал навестить новых дружков-сослуживцев. В учебном полку мы проходили практику на сержантских должностях командиров отделений и замкомвзводов. Были мы старше сослуживцев, ровесниками молодых офицеров-выпускников военных училищ. Поэтому отношение было достаточно уважительное, со старослужащими общий язык находили быстро. Со старшиной роты Витером и замкомвзвода сержантом Морозом по-настоящему подружились. Оба были с Украины. Тени разногласий никогда с ними не было, все мы были советскими людьми. Правда, именно из общения с ними я убедился, что байки про «старшину-хохла» имеют реальную почву. Унтер-офицеры из них были первоклассные. Знающие дело, ответственные, но и упёртые, с тяжеловатым характером. Витер – особь статья. Косая сажень в плечах, чернобровый красавец с прекрасным баритоном. Роту держал в беспрекословном подчинении, а строевыми песнями прямо-таки изводил. Очень ему это дело нравилось. Ввиду своих повышенных физических возможностей, время от времени кулаком подкреплял свои ценные указания. Справедливости ради, должен сказать, что в паре случаев, которым я был свидетель, у меня и самого руки чесались. В общем, справедливый был старшина и дельный.
Так вот, через год после прощания с товарищами, заехал я навестить их в полк. Я уже год как работал на кафедре ЛИИЖТа, вёл самостоятельную научную разработку, сдал кандидатский минимум, женился. На территорию меня пропустили, прошёл по знакомым уголкам, в каптёрке посидели, слегка выпили, поболтали. Когда уезжал, понял, что я будто в прошлом побывал. Та же казарма, те же погоны, те же будни – время остановилось. А во внешнем мире и в моей жизни столько движения, нового!
Эти философские размышления пришли гораздо позже, а то, что времени катастрофически не хватает довелось познать тут же. Развели по казармам, переодели. Советская армия к тому времени перешла на мундиры, а нам выдали гимнастёрки времён ВОВ. Этим «партизаны» того времени отличались от регулярных служащих. Эта х/б гимнастёрка – удивительное изобретение. Очень плотная, непродуваемая, стоячий воротник защищает и греет горло. В то же время тело дышит, движения не стесняются.
Кирзачи с портянками – национальное достояние. По счастью, я с такой обувью с детства был знаком, портянку навернуть надёжно, чтобы не натереть ноги, мог в секунду. Большинство либо возилось и опаздывало в строй, либо в кровь стирало ноги. Был у меня дружок-одноклассник, отслуживший в армии и учившийся в военном училище. Так он меня напутствовал перед отправкой – в строй всегда первым. Это меня от нарядов спасло. На кухонные наряды выстроилась длинная очередь из тех, кто в строй опаздывал. А ещё показал основы строевого шага. По команде «Шагом марш!» наша рота начинала двигаться с головы, лишь с задержкой вся приходила в движение (как колонна автомобилей при включении зелёного сигнала – последние начинают движение, когда опять загорелся красный). Уже в учебном полку, где строевая была любимым развлечением комполка, меня научили: по команде начинаешь падать на впереди стоящего и делаешь первый шаг. Добивались синхронности, весь строй приходил в движение одномоментно. Класс!
С первого дня самым тяжёлым испытанием была невозможность присесть, тем более прилечь. Негде, а на койку категорически нельзя. Поэтому чуть что, валились на траву, прямо где стояли. Тогда-то я и оценил умение сидеть на корточках. В 50-е сплошь и рядом встречались компании мужиков, сидящих в этой забавной позе. Курят, общаются – вполне комфортно. Объяснение простое: либо из лагеря, либо из армии. Таких было большущее множество в советском обществе.
Пошли насыщенные будни. Побудка, построение, зарядка, занятия. Всё ускоренное. Строевая, физподготовка, теоретические занятия в классах, стрельбы, марш-броски, химзащита. Последняя – особо паскудное занятие. Марш в ОЗК и противогазе километров 10, затем загнали в палатку – шатёр, наполненную ядовитым дымом. Минут сорок там держали. Некоторые умники во время марша шланг противогаза отсоединили от фильтра. Дышали легко, пока не попали с ходу в задымлённый шатёр.
Ротным был у нас капитан Нагуманов. Дотошный служака хорошо за сорок. Гонял изрядно, да ещё обругать мог «хайванами» – скотами/животными по-татарски. Тут же приклеилось к нему погоняло «Хайван Нагуманов». Впрочем, когда прощались после окончания сборов, я к нему подошёл и искренне поблагодарил за военную науку.
Командирами отделений и замкомвзводов поставили студентов, отслуживших срочную, а командирами взводов и старшиной роты вскоре прислали курсантов училища ВОСО. Ребята нас особенно не допекали (все были моложе на 2 – 3 года), но и мы их старались не очень подводить. А вот старшина роты старший сержант Дрозд оставил заметное впечатление. Постарше остальных, наш ровесник, отслуживший срочную службу. Голос у него был великолепный, командирский. Строевые истины из него так и сыпались. «Разевай рот на ширину приклада», «Матку выверну, ежа вставлю» и множество забывшихся уже откровений. Кто-то их даже записал на память. Этот парень строил из себя строгого командира чрезмерно. На этом и погорел. Отправили как-то в город команду под его началом. Наши прожжённые умельцы выпить Дрозда в это дело втянули, упоили до бессознательности и принесли на КПП. Со следующего дня Дрозда больше не видели.
Строевая подготовка вызывала достаточно смеха. На кафедре пытались учить, но на плацу наши потуги выглядели курьёзно. В батальоне оказался военный оркестр. В трубы дули усердно, но выдували оттуда не всегда желаемое. На первом нашем построении заиграли гимн СССР. Потом оркестрантов двое суток не было видно. Оказалось, что все оказались на губе за сомнительное исполнение. Строевой песней выбрали «Гибель Варяга», норовили мимо трибуны проходить со словами «С Богом, ура!». Орали от души.
Когда немного привели строй в нечто приемлемое, произвели торжественное принятие присяги. Условно, курс молодого бойца прогнали за неделю. Затем занятия по специальности. В классах и со специальной техникой.
Техника и привела к трагедии. Мне этот кошмар довелось увидеть своими глазами. День серый, дождливый. Те, кто под открытым небом - в плащ-палатках. Эти плащи явно не соответствовали киношным кадрам, где доблестные бойцы с развевающимися за спиной крыльями бежали в атаку, нападали из засады и пр. Невозможно в них воевать. Капюшон сползает на глаза, плащ вяжет движения. Эти капюшоны и сгубили ребят.
Я сидел в классе у окна и наблюдал, как парни из другого взвода осваивали дизель-молот. Самое тонкое дело – пуск. Цилиндр дизель-молота длиной в несколько метров поднят на нужную высоту стрелой крана, нижним концом упирается в сваю, которую нужно забить. Необходимо тянуть за верёвку так, чтобы связанная с ней заслонка на верхнем конце цилиндра открылась, впуская воздух, когда поршень тянут вверх, и вовремя отпустить – закрыть заслонку, когда поршень падает вниз, создавая давление в цилиндре и обеспечивая взрыв горючей смеси. Взрыв подбрасывает поршень, затем процесс повторяется автоматически. Трое бойцов никак молот не могли запустить, торчали в непосредственной от него близости. Дизель-молот сорвался прямо на них. Капюшоны ограничивали обзорность, среагировать не успели. Было впечатление, что кровь брызнула из шланга под давлением.
Результат был тяжёлый, хоть и не самый трагический. Один лишился руки, у второго черепно-мозговая травма, третьему отрубило мизинец на ноге. Этот последний потом всем рассказывал, как ему повезло. Понять его очень даже можно. Отвезли ребят в больницу, объявили, что нужна кровь. Вся рота, естественно, вызвалась, кровь сдали. За это было положено 200 г белого вина. Так как возвращались через город, то шанса не упустили. То, что алкоголем от бойцов несло не вполне адекватно 200 г сухого вина, начальство постаралось не заметить.
Запомнился прапорщик, который нас на эту процедуру водил. Сверхсрочник, он обладал невероятно низким голосом. Его команды на плацу гремели, проникали внутрь существа бойцов. На обратном пути разговорились, затронули и алкогольную тему. Прапор ударился в философию: «Вот какая, казалось бы, разница – за 2 руб. 87 коп. бутылка или за 3 руб. 12 коп.? А ведь, если посчитать – большая. Если за 2,87, то можно ещё и кружку пива купить, а потом бутылку сдать и ещё маленькую пива выпить!»
На досуге организовали первенство батальона по футболу. Наши 4 команды от взводов и две команды от хозроты. Тут мне довелось народ повеселить до умору. Горными лыжами я занимался с детства. Естественно, что все спортивные игры на тренировках освоил. Больше всего любил баскетбол. В футбол играл, рисунок игры чувствовал, но техникой владел посредственно. В таких любительских играх всегда находятся доморощенные Пеле, владеющие дриблингом круче остальных. Одна беда, пас такие мастера в жизни не дадут. Вокруг Пеле из нашей команды всё время образовывалась свалка – на него набрасывались противники, как свора собак при травле медведя. Мяч, раз за разом, терялся, хотя парень и демонстрировал чудеса техники. Один проход всё же получился. Четыре паса в одно касание и мы у ворот противника. Я напротив правой штанги метрах в четырёх. Навес как раз под правую, замах удар… Зрители взорвались от гомерического хохота. Наш супермастер умудрился догнать собственный навесной пас и прыгнуть под углом градусов 30. Мяч он головой достал, выбил его из-под моей ноги мимо ворот правее креста (нынче перекрестье штанги и перекладины называют девяткой, хотя раньше девяткой была точка под штангой по центру ворот). Зато мой удар от всей души пришёлся партнёру по правой ягодице. Нападающий продолжить игру не смог. Надо мной коллеги издевались, большей частью жестами, изображающими удар, до конца сбора. Всё же какое-то призовое место мы заняли.
Раз в два-три дня выезжали или выдвигались пешком на полевые учения. Здесь полковник Кравцов доставил истинное удовольствие своей изобретательностью. Взвод в обороне, взвод в нападении, боевое охранение, нападение диверсантов, минно-взрывное дело – каждое занятие с изюминкой.
Взвод в наступлении. Как быстро выскочить из окопа, как передвигаться перебежками, как выдернуть чеку и бросить гранату, когда руки заняты автоматом и т.п. Кроме того, как грамотно составить приказ, обрисовать обстановку, поставить задачу и указать средства её решения. На полях, как правило, выпасали коров, так что при движении перебежками было полное ощущение движения по минному полю.
Автомат с полными рожками в руках порождает энтузиазм, однако желание лишний раз пострелять холостыми пропало после первой же чистки оружия. Всё же, полковник Кравцов умудрялся создавать обстоятельства, при которых стрелять приходилось поневоле. Взвод в обороне. Первая задача окопаться. Усердно лёжа работаю сапёрной лопаткой, грунт мягкий – снял дёрн и быстро заглубился, сделал бруствер. Залёг и только тут понял, что толку от такого стрелка ноль. Трава высотой сантиметров двадцать полностью перекрыла обзор. Следующая задача – подготовить приказ, взводу занять оборону на опушке леса. Известно, что два взвода противника наступают в лоб с противоположного края поля. Полковник развлекает идеями. Отделению занять позицию в кустарнике на правом фланге наступающих, пропустить атакующих, открыть огонь с фланга, в спину. Эффект блестящий. От неожиданности атакующие останавливаются, кто-то по-дурацки топчется на месте, кто-то залёг, атака сорвана, обороняющиеся издевательски ржут.
К концу второй недели поосмотрелись, пообтёрлись, начали безобразничать. Выявили непросматриваемую часть бетонного забора, перемахивали через него, демонстрируя вполне приличные навыки преодоления препятствий. На островке, среди болотца в опоре ЛЭП заныканы стаканы. Магазин в нескольких сотнях метров. По счастью эти проделки сошли с рук. Позже пришлось стать свидетелями расправы с такими смельчаками, оставшимися без офицерского звания и диплома о высшем образовании.
Однажды, вдвоём с товарищем обнаглели до того, что смотались в Ленинград. Вернулись благополучно часа в 3 ночи. Только забрались в казарме под одеяло – тревога. Подъём и марш-бросок с полной выкладкой на 20 км. Прокляли своё разгильдяйство, но к концу марша хмель выветрился, пришло чувство облегчения. Опоздай мы на полчаса – расправы не миновать.
Самое интересное – заграждение железных дорог. Отрабатывалось умение разрушить всё, что можно, в том числе – взорвать мост. Одно из полевых занятий – движение вдоль второстепенного железнодорожного пути, в установленных местах имитация подрывов рельсов, работа с рельсоломным станком и т.д. Для этого вдоль пути тут и там были разложены дополнительные рельсы.
По ходу дела ещё и закладка мин, и дистанционный подрыв сигналом от динамомашины, подрыв при помощи бикфордова шнура. Громко и поучительно. В конце марша – подрыв железнодорожного моста. Для этого приходилось пробираться через реку под полотном моста, исследовать ниши в опорах для закладки зарядов, рассчитывать величину заряда. Кравцов и тут нас развлёк. Жарко, плетёмся вдоль пути уже часа три. Привал. Тут полковник предложил отработать действия боевого охранения. Одно отделение назначил диверсантами, несколько человек рассеял вдоль обрыва песчаного карьера в дозор. Меня в том числе. Лежу, глаза смыкаются. Полковник подошёл, улёгся рядом. Смотри внимательнее, говорит, сорвёшь мне всю задумку. Через некоторое время – плохо вы наблюдаете, товарищ боец. И действительно – прохлопал я, как враги подобрались к краю обрыва, выскочили прямо передо мной. Пальбу поднял, но поздно. Диверсанты залегли, встретили бегущих на них солдат метким огнём. Полковник обругал последними словами, пояснил - из-за таких вояк как вы, десяток подготовленных десантников легко уложит роту всяких там железнодорожников.
В конце месяца – венец первого этапа – учения «рота в наступлении».
Тревога, подъём в 4 утра. В 6 выезд на КРАЗах. Выгрузка, разворачивание в цепь, по команде – движение в указанном направлении. Трава в поле высокая, почти по пояс. Утренний туман ещё выше, соседей видишь только выше плеч. Я, от жадности пострелять, вызвался быть пулемётчиком. Тащу ручной пулемёт, ноги переставляю невесть куда – ничего не видно. Вдруг метрах в 3-х впереди один за другим вспышки, звуки взрывов. Рота замешкалась, строй сбился. Всё же офицер и сержанты навели порядок, взрывы прекратились, двинулись дальше, задачу выполнили. Последние 100 метров самые весёлые: пулемёт гремит, автоматы бьют, вопим УРА-А-А! бежим с максимальной скоростью. Навстречу – очереди вражеских автоматов.
Полковник Кравцов опять доволен. По его задумке солдаты хозроты спрятались в траве и тумане, по сигналу подорвали взрывпакеты. При разборе разъяснил, что рота попала на минное поле, была встречена плотным огнём. По его оценке, потери составили до 80% личного состава.
Месяц пролетел как один день. Партизанская форма сидела уже не так мешковато. Я и вовсе не поленился ушить гимнастёрку, обузить галифе. Остался доволен своим внешним видом. Присвоили нам звания младших сержантов и направили в различные части на практику. Кому повезло больше – в учебные полки, дислоцированные в Петродворце и Чернигове, а кому – меньше – в Карельскую глухомань на строительство железной дороги. По счастью мне повезло невероятно.
Наш взвод отправили в 30-й отдельный учебный полк железнодорожных войск в г. Петродворец. Во-первых, близко от Ленинграда – есть шанс съездить туда в увольнение. Во-вторых – красивейшее место среди дворцов и парков знаменитого пригорода. В-третьих, благоустроенная стационарная база, не то, что палатки или бараки в Олонце или Деревянке.
Но главное везение ждало при распределении должностей. Назначали нас на должности командиров отделений и замкомвзводов. В полку несколько батальонов, причём нас по специальности должны были направлять в путевые. Мест там не хватило и меня с товарищем, с которым мы больше всего куролесили, отправили в батальон автомобильный. В его составе была курсантская рота, где новобранцев учили водить автомобильную технику. За полгода они получали профессиональные водительские права и направлялись в войска. Сержанты этой роты по положению были инструкторами вождения со стажем ещё до призыва.
Вкус к рулю мне прививали с детства. У одной из маминых двоюродных сестёр была машина ещё с 50-х годов, а у моего дяди – мотоцикл. К окончанию ЛИИЖТа я уже имел права на мотоцикл и любительские на автомобиль. По возрасту мы были уже старше солдат и сержантов-срочников, отношение к нам было уважительное, не без любопытства. Поэтому с унтер-офицерским составом взаимоотношения сразу сложились, тогда-то мы и подружились со старшиной Витером и сержантом Морозом. Обо многом договорились. На меня сплавили занятия по правилам движения, а затем и по строевой подготовке. Взамен, почти ежедневно брали меня на полигон, где давали возможность водить любую технику. Целый месяц довелось мне гонять на машинах от ГАЗ69 до самых причудливых спецмашин на базе ГАЗ53, ЗИС157, МАЗ600. Предметом особой любви был ЗИЛ130. Гидроусилитель руля, пневмотормоза, приёмистый движок радикально отличали его от монстров типа архаичного ЗИС157.
Водительский опыт получил тогда уникальный, тем более, что новую технику осваивал под присмотром инструкторов. Был и ещё один секрет наших хороших отношений с сержантами. Километрах в трёх от полигона находился сельский магазин. Дорога туда вела просёлочная, ГАИ не было, но всё же срочники за вожделенным продуктом ездить не решались. Я же, время от времени, бесшабашно садился за руль ЗИЛ130 и привозил пару бутылок. Обходилась такая поездка недёшево – 2,87 х 2 = 5 руб. 74 коп. Пришлось изрядно поиздержаться.
Позже и вовсе обнаглел. Пару раз проносил через КПП в руках бумажный пакет, по виду наполненный пряниками. На самом деле в нём была бутылка. Стыдно сейчас и очень рискованно тогда. Но по молодой дурости это казалось подвигом, Господь миловал – обошлось.
Одеты мы были по форме 50-х в гимнастёрки, а срочники – в мундиры. Гимнастёрки очень ценились. Товарища моего уговорили махнуться, взамен гимнастёрки выдали ему новёхонький х/б мундир. Полночи трудился, нашивал всё, что положено, подворотничок. Красавец – мундир сел, как влитой. В полукилометре от части – берег Балтийского залива. Вечерком после ужина затеяли выкупаться. Приём, как в батальоне – огляделись из-за угла казармы, 20 метров разбег, с ходу на бетонный забор высотой 2,5 м, перевалился и соскок на ту сторону. Я первый, товарищ за мной. Жду за ближайшими кустами, вот тень взметнулась над забором. Соскок сопровождался жутким звуком рвущейся прочной ткани. Новёхонький мундир разорван по всей спине, прямоугольный лоскут уныло свисает. Впрочем, выкупались, благополучно вернулись. Товарищ опять за иглу.
Офицеры, взводные, ротные, батальонные командиры, от лейтенантов до капитанов с нами общались на равных, много расспрашивали об учёбе, жизни в Ленинграде. С комвзвода пару раз выпивали. К службе офицеры относились довольно равнодушно – полк учебный, служба рутинная, чувствовалось – пьют изрядно. Дедовщина, конечно, была, но проявлялась без особого криминала. Не били. Старослужащие вели себя вызывающе. Валялись на койках в сапогах, гоняли молодёжь, вид расхлябанный. Перед отбоем каждый раз разыгрывали, кто будет реагировать на случай тревоги, строить роту. Много ребят было из Южной России, Украины. Язык специфический. Вместо «бежать» – «бечь». Если что, проигравшему говорят – ты и «побегишь», т.е. пойдёшь на плац командовать.
Командир полка – полковник Фёдоров. Общевойсковой командир, участник ВОВ. Очень подтянутый, высокий статный в свои «за пятьдесят». Великолепный строевик. Очень это дело любил, каждый четверг – полковой смотр. Муторное дело, но  впечатляющее. Три - четыре батальона в строю, движение поротно и повзводно. Большой военный оркестр. Комполка принимает парад. Шагает строевым шагом – загляденье. Одна беда – контузия. Из-за неё приложенная к козырьку кисть правой руки дрожит с заметной амплитудой. Весь унтер офицерский состав отличался великолепным шагом с вибрирующей ладонью, чувствовалось, что немало каждый тренировался. Юмор такой был в полку.
Мы к такому маршу явно не были готовы. Командиры отделений образовывали первую шеренгу каждого взвода, по ним равнялись, они же на самом виду. После первого же смотра моих коллег из путевых батальонов выделили в отдельную шеренгу на два шага позади взвода, дабы нелепость их отдельно была видна. Гоняли изрядно, через пару недель они уже смотрелись вполне прилично. Товарищ мой дублировал замкомвзвода, ему доверили даже топать отдельно впереди подразделения. К удивлению – справился. А я в шеренге – единственный партизан. Перед трибуной строй смыкался плечами, коллеги буквально проносили меня перед полковником, только сапогами в такт успевал попадать. Замечаний не получал.
Один раз удалось сходить в увольнение. Старослужащие вырядили в самую нарядную форму, выдали шикарную фуражку, даже офицерские сапоги нашли. Обошёл всех знакомых девиц, кто в это время был в городе, лихо отдавал честь встречным офицерам, в общем, пижонил, как мог.
Весёлое время в полку кончилось, вернулись в родной батальон под Волховстрой.
Здесь сдача зачётов, экзамен на и присвоение офицерского звания. Только что вышел приказ – выпускникам ВУЗов присваивать звание лейтенантов (до этого – младших лейтенантов). Не обошлось без печальных для некоторых историй. В учебных полках мы были на привилегированном положении. Одеты, сытно накормлены, даже в увольнение ходили. А в батальонах на реальном строительстве жизнь была тяжёлая, парни грязные, голодные до нормальной жизни. Когда проезжали Ленинград с пересадкой, человек пять сорвались, прибыли в часть через сутки. Разжаловали, тех кто срочную не служил, отправили рядовыми на год в армию, отслужившим офицерское звание не присвоили, дипломы об окончании ВУЗа вручили лишь через год. Советская власть тогда ещё умела себя показать.
Сборы закончены, диплом получен. Началась работа на кафедре, сдача кандидатского минимума, поступление в аспирантуру. Через полгода женился. О своих впечатлениях о посещении полка через год я уже ранее рассказывал. С Морозом несколько лет ещё переписывались, как-то он даже заезжал в гости, но вскоре связь оборвалась.
Дальше началось самое неприятное. В 1973 году развернулось строительство БАМа. Офицеров запаса с железнодорожной специальностью начали поголовно призывать на двухгодичную службу. Два года пришлось очень изобретательно от этого дела увиливать, а затем – поступление в аспирантуру, три года передышки.
В покое военкомат не оставлял до самого конца Советской власти. Ещё четыре раза приходилось проходить военные сборы. Правда, «без отрыва от производства». Военная кафедра в ЛИИЖТе была мощная. Сборы проходили на её базе в формате вечерних занятий. Два раза в неделю – выезды на полигоны. Стрельбы, изучение специальных машин и механизмов. Форму уже носить не доводилось, но должен признать, интересно и поучительно было время от времени погрузиться в военную науку.
Сложилось даже впечатление, что, случись надобность, мог бы командовать железнодорожным батальоном. Научный мой руководитель Дмитрий Михайлович Лупкин скупо рассказывал о такой работе на войне. Его, как преподавателя железнодорожного ВУЗа, призвали в желдорвойска. Переподготовка, назначение, к концу войны дорос до командования батальоном. Восстанавливали пути, сооружения, мосты. Под непрерывными бомбёжками. Самое яркое впечатление – сдача в эксплуатацию временного железнодорожного моста. По традиции во время прохода первого состава руководитель строительства стоит под мостом. Если плохо сработал – «мёртвые сраму не имут». Ранения награды, большое везение – вернулся живым и здоровым. Вечная Дмитрию Михайловичу память.
Когда по возрасту сняли с воинского учёта в звании капитана (уже в России), пришло осознание, что военная эпопея добавила достаточно драгоценных звеньев в «воспоминаний ожерелье» ( https://stihi.ru/2020/09/11/7907 ). Они возвращают в молодость всякий раз, когда эти звенья перебираешь.