Рождённый выжить Часть 10

«РОЖДЁННЫЙ ВЫЖИТЬ» – биографический роман. В его основу легли подлинные биографические записки героя книги. Вместе с ним мы окунёмся в самую трудную эпоху – первую половину двадцатого века, эпоху становления Советского государства. Окажемся в самом сердце Сибири, увидим её красоту, почувствуем её запахи. Пройдём через все преграды, стоявшие на жизненном пути простого деревенского парня с сибирским характером из глухого таёжного края, записки которого фактически являются свидетельством того времени. Нас ждут приключения и испытания, смех и слёзы. Мы перенесёмся из Сибири на Урал, побываем на Севере, уедем на Дальний Восток, увидим Среднюю Азию, пройдём через горнила второй Мировой войны.
Имя главного героя подлинное.

Продолжение романа

Часть десятая


7 глава


Арест

Ложились тени на дороге.
И путь, ушедший в глубину.
А лёгкий свет от фонарей убогих
Тихонько гас у темноты в плену…

Так, перед пасхой, в пятницу шестого апреля, мы появились в Ермаках. Выходные провели с друзьями. Бабы на улице шептались:
– Глянь, городские идут.
– Ты что, Матрёна, совсем слепая? Это наши ребята: Захар, Тимофей и Миша.
– Вот оно что! Где ж они так разоделись?
– В городе работали.
Мы шли по деревне с гордо поднятой головой. В кармане лежали свои деньги, за пазухой подарки девчатам. Многое повидали да узнали, но радость наша была недолгой.
Во вторник утром прибежал ко мне Захар. Сообщил, что опять ходят по дворам, раскулачивают. Забрали последнюю лошадь у его отца. Прибежал соседский мальчишка Петька:
– Мишка, тебя и дядьку Никиту в сельсовет кличут. Сказали прийти срочно!
Я позвал отца, и мы ушли. Мало ли зачем зовут. Но после рассказа Захара мне стало не по себе. У нас есть одна лошадь – это то, что разрешено для ведения подсобного хозяйства. Но ведь у Захара даже единственную лошадь и ту забрали. Подошли к сельсовету, а там стоят несколько мужиков и красноармейцы с винтовками. Среди них братья отца Сазон и Ефим. Отец всё понял, хотел было повернуться и уйти, но было уже поздно. Его окликнул председатель:
– Никита Евдокимович! Хорошо, что сами пришли, а то пришлось бы под конвоем вас приводить.
– Вот сволочи, попрощаться не дали, – поворчал отец, – а может оно и к лучшему. Хоть рыдания Авдотьи не слышать. Может, ей так легче будет: не видеть всего этого.
 Нас опять обвинили в кулачестве и под конвоем повели по улице, по которой я только два дня назад гордо шагал в новой, купленной мной одежде и только начал чувствовать себя взрослым и самостоятельным...

Снова мы шли до Викулово пешком. Там нас продержали пять дней. За эти дни отряды ОГПУ собрали с других деревень несколько человек таких же раскулаченных, как мы. Набралось человек сто. Неожиданно меня вызвали к начальнику милиции. Привели к кабинету и приказали ждать. Из кабинета доносились чьи-то стоны и крики:
– Не надо, не бейте!
– Пошёл вон! Сгною тебя в шахте!
Из кабинета вывели избитого в кровь человека.
– Заходи, – приказал мне конвойный.
Я зашёл в комнату начальника, огляделся. В помещении стоял только один стол, за которым восседал крупный, упитанный майор. Глаза его были налиты кровью, волосы всклокочены, на костяшках пальцев я заметил кровь. Он тяжело дышал, видимо, ещё не отошёл от ярости и злобы на предыдущего заключённого. Потом подошёл к окну, вытер руки о тряпку, обернулся и пронзил меня своим звериным взглядом. Вдруг его сжатые губы расплылись в улыбке.
– Ну, проходи, молодой человек. Присаживайся.
Он указал на одиноко стоящий стул посреди комнаты.
– Значит, зовут тебя Михаил?
– Да, Михаил.
Начальник взял свой стул, подсел ко мне поближе и, сделав серьёзное лицо, загадочным шепотом произнёс:
– Михаил, у нас к тебе ответственное поручение. Ты молодой, у тебя всё впереди. Если будешь сотрудничать с нами, выпустим на свободу. Ты должен сообщать нам обо всём, что услышишь: о заговорах, побегах. Но сначала напиши расписку, что обязуешься выполнять наши поручения.
Я растерялся. Что делать? Знаю точно, что ничего сообщать не буду, но и отказывать им опасно. По вышедшему отсюда заключённому я понимал, что будет со мной, если откажусь. Начальник заметил, моё замешательство и решил перейти в наступление.
– Смотри, откажешься ни тебе, ни твоему отцу на свободу никогда не выйти!
– Я согласен. Конечно, согласен! – убедительно ответил я, скрывая свои истинные намерения.
Мне пришлось схитрить, чтобы не будить в нём зверя. Расписку я дал, но решил, что они от меня ничего не дождутся. Как потом всё сложится, думать не хотелось. «Выкручусь как-нибудь, а может, мы сбежим», – решил я.
Этап был большой. Дорога утомительной. Мы шли с Викулово до Ишима 120 км. пешим ходом. Весна, на дорогах грязь. Мужики брели с опущенной головой, усталые, голодные и обречённые. Никто и не думал бежать, только иногда дядя Ефим шутил по поводу побега. Приходилось одёргивать его, давая понять, чтобы помалкивал. А сам я шёл и прикидывал, как бы нам сбежать. «Нашли, кому поручить слежку», – ухмылялся я. Смотрю, конвой вооружён охотничьими ружьями, в рядах колонны их всего четыре человека. «Сейчас не получится, открытое пространство, светло», – подумал и решил отложить планы на побег до удобного случая.

Наконец мы дошли до Ишима. Загнали нас в церковь. Народу было столько, что можно было лишь стоять и сесть там же, где стоишь. Я сел на свою котомку (мешочек). Никуда ни разу нас не выпускали. Держали так шесть дней.
Я смотрел на людей и удивлялся их покорности: неужели каждый из них сдался? Вот бы навалиться всем миром на охрану и разбежаться кто куда. Но все молчали и были погружены в свои раздумья. Кто-то беспрестанно молился, ведь мы в церкви. Некоторые сбивались кучками. Уголок церкви приспособили под нужник. Тяжелее всего было глубоко верующим. Они не могли позволить себе осквернять святое место. Долго терпели, пока не обмочились. Священник, находящийся среди нас, обратился к арестованным:
– Не терпите, братья. Бог нас создал такими. Он всё видит и знает, что мы в безвыходном положении. Он простит. Грех – умышленно осквернять намоленное место. Молитесь, просите и воздастся вам.
В церкви душно, темно и холодно. Где стояли, там и спали. Никто нас не кормил. У немногих с собой была еда и вода, а у кого не было, голодали. Несчастные стучались в закрытые двери, просили есть и пить. Иногда нам бросали кусок хлеба и давали ведро воды на всех. Дядя Ефим и Сазон умудрились набрать провизии из дома, а мы-то с отцом ушли в сельсовет с пустыми руками.
Отец вздохнул:
– Хорошо, что Ромка уехал. А ты, Мишка, зря вернулся. Эх, ты! Горе ты моё! – он крепко обнял меня и положил голову мне на плечо.
В этот момент я остро почувствовал его отцовскую любовь и боль за всех нас.
– Слышал я, – шепнул нам дядя Сазон, – что баб и детей в этот раз не забирают.
– И то хорошо! – со вздохом ответил отец.
Ранним холодным утром нас вывели и повели до станции. Посадили в маленькие товарные вагоны, в которые набили по двадцать три человека, и закрыли наглухо. Ехали два дня. На станциях разносили похлёбку и хлеб. Дали ведро ходить по нужде. Отец ничего не ел и не пил, чтобы не справлять нужду. Дядя Ефим посмеивался над ним:
– Святым духом сыт? Смотри, прилипнет живот-то к спине.
Конвой строго смотрел за нами, убежать было невозможно, только подойдешь к дверям, уже кричат:
– Отойди, стрелять буду!
Привезли нас на станцию. К вагону подошли люди в штатской одежде, открыли дверь и приказали:
– Выходите с вещами!
Мы спрыгнули с вагонов и нас повели к баракам. Никакого конвоя не было. Мы шли и озирались. Что за местность? Где мы?  Дядя Сазон склонился над моим ухом:
– Мишка, запоминай дорогу, пригодится.
Поместили в один деревянный барак с нарами. Выдали по котелку, ложке и кипяток. На следующий день построили всех арестованных рядом с бараком и опросили: кто кем может работать в шахте. Мы с отцом и Ефимом записались плотниками-крепильщиками. На третий день спустились в шахту, где делали крепёж. Каждый день случались несчастные случаи. То обвал породы, то взрывы.
Глядя на собратьев по неволе, я заметил, как меняются люди без надежды когда-либо выйти на свободу. Как умирают, теряют рассудок и здоровье, превращаясь в дряхлых стариков. Каждый день кто-то умирал от болезней, истощения, несчастных случаев или побоев. Непокорных расстреливали. Мы выносили тела и закапывали, не оставляя крестов и холмов, без молитв и покаяний.
Я стал ровно относиться и к жизни, и к смерти. Они одинаково оказались страшны и тяжелы. А человек в неволе находится на границе между этими двумя мирами. Всё зависит от того, куда сделать шаг: вперёд или назад. Все мысли направлены на выживание и подчинены страху. Неволя меняет человеческое сознание, ломает психику. Кто-то проявляет свою гнилостность, кто-то стойкость, а кто-то превращается в животного. Но большинство таких, кто смиряется с судьбой, полностью отдав себя в распоряжение людей, завладевших его свободой.
Как-то в конце дня мы вернулись в барак, сильно уставшие. Вот уже больше месяца мы здесь. А знакомый уже бывший священник каждый день читает нам проповеди:
– Терпи скорби, потому что в них, как розы в терниях, зарождаются и созревают добродетели.
– Да что ты, батюшка, какие добродетели в аду? – вздохнул дядя Ефим.
– Милосердие, умение простить обидчика, молиться о нём, не желать зла, очищать помыслы.
– Вот как раз в таких местах добродетели, если они и были, пропадают. Остаётся злость, обида и уныние.
– Просите, и воздастся вам, ищите и найдёте. Стучитесь, и дверь отворится перед вами. Кто просит, получит; кто ищет, всегда найдёт; и откроется дверь перед тем, кто стучится.
Послушал я этот разговор между дядей Ефимом и священником и подумал: а ведь это призыв к действию. Надо бежать, ведь если не стучаться, то дверь не откроется. Кто хочет свободы, тот обязательно её обретёт. И тогда я решился:
– Отец, пора бежать.
– Подожди, сынок, куда без документов?  Найдут же. Подождём, может, отпустят.
Но, поработав ещё три дня и, посмотрев на мои натёртые до крови руки, с безысходностью произнёс:
– Мы здесь все умрём. Беги, сынок, куда глаза глядят.
– Правду говорит батюшка: ищите и найдёте, что толку сидеть здесь, дожидаясь смиренно своего смертного часа. Надо искать выход, – поддержал отца дядя Сазон.
Как всегда запасливый дядя Ефим вытащил из спичечного коробка мятую купюру с достоинством в тридцать рублей и вручил мне.
– Бери, сынок. На дорогу домой в аккурат будет. Прощай Мишка! Увидишь наших, передавай привет!
Отец отдал свои рукавицы.
 – Возьми, Мишаня, пригодится, – он крепко обнял меня и попрощался: – Давай, сынок, беги, спасайся! Даст, бог свидимся!


Продолжение следует…

Начало здесь: http://proza.ru/2022/03/28/1457

В полной версии роман вы можете прочитать в ЛитРес
 https://www.litres.ru/tamara-shelest/rozhdennyy-vyzhit/