Нечто

 Он жил с этим Нечто и никак не мог избавиться от его страшной власти. Сколько Он помнил себя в детские годы, в момент первой несчастной любви, в юношеские и взрослые годы, при общении с женщинами всюду оно незримо присутствовало с ним как какое-то проклятие, как подцепленная заразная болезнь, которая отравляла и портила жизнь. Он пытался что-то делать, к чему-то стремился и даже радовался своим достижениям. Но вскоре Нечто вновь властно заявляло о себе, и все его мечты становились жалкими иллюзиями, которые безжалостно разбивались, как корабли в щепки, о суровую реальность жизни. Он снова был у разбитого корыта, и все приходилось начинать сначала. Но с каждым годом слабели его силы и им овладела апатия. Он чувствовал себя загнанным в клетку зверем. При опасности этот зверь мог и огрызаться. И это иногда давало слабые результаты. Но голос спящего внутри него зверя не был голосом предназначения или чем-то, что могло вдохновлять и заставлять двигаться. Точнее придать бессознательному поиску вектор и направление, сделать движение к цели сознательным и ясным. Тем, что могло пробудить его дух от тягостной спячки.
 Но откуда взялась эта власть и появилось это Нечто? Словно чей-то злой умысел корежил и коверкал его жизнь. Он пытался вспомнить и не находил на это ответа. Медицина, психология и эзотерика - все было бессильно. Он обивал пороги врачей и целителей, но в глубине души чувствовал, что это не то. Не тот путь или очередной обман, сулящий не спасение, а лишь горькое разочарование. Как будто весь мир отвернулся от него, как рай отверг Люцифера, самого прекрасного и гордого из своих ангелов.
 Вечное одиночество роднило его с ним. Но, если Люцифер был способен на бунт, в который увлек и других ангелов, то кого Он мог повести за собой, у какого очага найти ночлег и приют, к какому женскому плечу мог припасть в поисках наслаждения и ласки? Кругом была ежедневная пустота, и она засасывало, как жерло бездонной бездны.
 Он чувствовал, что был отвержен и проклят. Мир людей не принимал его, каждый раз показывая тщету усилий. Но и мир духов не открывал перед ним свои двери. Его знания были никому не нужны, и эта ненужность усиливала страдания и разочарования.
 И вот однажды печальный Он шел по улице. Радостно светило весеннее солнышко, и весело щебетали, почуявшие тепло, птицы. Но его не радовало ни солнце, ни пение птиц. Вечная печать страдания и одиночества лежала на его бледном лице. Он даже забыл, когда улыбался в последний раз, ибо жил только одним животным желанием выжить. И эта постоянная нехватка денег также сроднилась с его одиночеством, как еще одно проклятие.
 И тут неожиданно Он наклонился, увидев причудливую бутылку, испещренную арабской вязью. Никогда до этого Он не видел, чтобы бутылки были такими странными, одновременно квадратными и круглыми. Или это играло его воображение?
 Матовое стекло бутылки переливалось на солнце, а ее тонкое горлышко было вытянуто и заканчивалось сургучной печатью.
 - Странно, - подумал Он. – Антиквариат валяется на дороге. И все проходят мимо. Пожалуй, я заберу эту бутылку с собой. Может удастся ее выгодно продать, и на эти деньги купить себе еды. Ведь я не ел вторые сутки.
 Он наклонился и подобрал ее. Но тут его мозг озарила другая мысль:
 - А что, если открыть сургучную печать, может под ней хранится древний манускрипт или секрет философского камня, который из века в век скрывали алхимики?
 Любопытство все же пересилило. Но вскрытие сургучной печати потребовало длительных усилий. Наконец, ему это удалось, и Он издал продолжительный вздох. Но в тоже время случилось что-то странное с самой бутылкой. Она завертелась в его руках, и Он чуть не выронил ее на землю. Затем появился странный белый дымок, принявший облик средневекового восточного мудреца.
 - Благодарю тебя, мой Повелитель! Коварный Сулейман заключил меня в эту чертову бутылку, в которой я прожил тысячи лет. Иногда кто-то, подобно тебе, находил и открывал ее. Но верные завету иудейского царя жестокие маги вновь силой своих заклятий заключали меня в эту темницу. И вот теперь я вновь на свободе и готов исполнить твои три, самых сокровенных желания.
 Предложение джинна было весьма лестно, но желаний было всего три, и тут нельзя ошибиться. Он долго раздумывал, а джинн гладил свою белоснежную бороду и терпеливо ждал его приказаний. Наконец, Он решил:
 - Хочу роскошный дворец на райском острове, в котором бы пели и танцевали мои наложницы.
 - Исполнено, мой Повелитель.
 И вот Он уже сидит во дворце на золотом троне. Справа от трона фонтан, чья струя с прохладной и свежей водой устремляется ввысь и низвергается вниз, рассыпаясь на мелкие ручейки. Смуглые девушки в восточных нарядах под звуки зурны и арфы поют и танцуют перед ним. Слуги в тюрбанах на золотых и серебряных подносах подносят щербет и экзотические фрукты. А вот на отдельном подносе и кубки с вином.
 Он захотел выпить. Такого вина Он ни разу не пил в своей жизни. Оно ароматно и в тоже время не пьянит, пробуждает вдохновение и чувства. И тут джинн вновь напомнил о себе:
 - Твое второе желание, Повелитель!
 - Хочу быть на своем острове первым поэтом.
 В мгновение ока из его уст полились чудесные газели и рубаи, которые подбежавшие писцы стали записывать слово в слово. И тут Он увидел самую прекрасную из своих наложниц. Ее танец завораживал и околдовывал. Она манила к себе, суля наслаждение и необузданную страсть, а ее карие глаза сияли, как два драгоценных алмаза. Не успел он подумать о ней, как появился цикл рубаи, посвященный ей.
 - Твое последнее желание, мой Повелитель!
 Голос джинна как будто пробудил его от сладкого сна. Теперь Он и вправду не знал, что пожелать. И тут хорошая мысль озарила его, и на лице появилась лучезарная улыбка:
 - Дорогой джинн, сделай так, чтобы на моем острове никогда не было войн, а мои сыновья и потомки вместе с моими подданными были всегда счастливы.
 - Исполнено, мой Повелитель! - сказал джинн и навсегда покинул этот остров.
 С тех пор наш Повелитель правил долго и счастливо, оставив по себе добрую память. И доныне на Востоке передают легенду о блаженном острове и его милосердном правителе, чьи газели и рубаи превозносят выше творений Саади и Хафиза.