На двух берегах

Отрывок из романа "За все прощайте"

Когда Андрей очнулся, сначала яркий свет резанул по глазам так, что он непроизвольно сощурился, но когда все же открыл глаза и привык к свету, заметил, что над ним горит яркая лампа, а рядом стоят люди в белых халатах.

- Дайте мне телефон, - хриплым голосом прошептал он.

- Больной, вас готовят к операции,- ответила медсестра, звеня инструментами.

- Телефон мне дайте, - захрипел Андрей.

- Вам нельзя разговаривать,- продолжала она, не оборачиваясь.

- Я сейчас встану и уйду, - превозмогая боль и с трудом приподнимаясь на локтях хрипел Андрей, - телефон мне. И только сейчас увидел озабоченно стоящего над ним с приподнятыми руками хирурга, которому ассистент показывал рентгеновские снимки.

- Да дайте ему уже кто-нибудь телефон! - нервно воскликнул хирург, продолжая сосредоточенно изучать снимки.

 Мгновенно ему протянули телефон. Андрей набрал номер.
- Сергей, это я,- хрипло объяснил он.

- Да ты что? Из операционной звонишь? Совсем сдурел? – зазвенел в трубку голос Сергея.

- Как Надя? - резко пресек его недоумение  Андрей.

- Да нормально, нормально все. Успокойся. Дома у меня с няней, с Шансом, - успокаивал его  Сергей.

- Вера как? – без эмоций спросил он.

- В порядке. Жить будет. Врач  сказал: «вовремя успели». Успокойся только.  Тебе к операции готовиться надо,- и в голосе Сергея сквозило нескрываемое удивление.

- Хорошо, - Андрей отдал телефон и спокойно лег.

- Доктор, а я все-таки успел,-  тихо порадовался он.

- Что успел? - уточнил хирург.

- Все успел, - ответил Андрей и почувствовал, на лице масочный наркоз.

- Мне бы теперь успеть тебя с того света вытащить, - ответил хирург и потом долго не мог понять, почему это больной под наркозом улыбается.

 Андрей неспроста улыбался. Он выполнил обещание и поэтому спал крепко, неестественно реальным сном. И сон, совсем не сон, а дурман, полный запахов, ощущений, чувств. Все смешалось и померкло, потом опять вспыхнуло и словно он блуждает в сумерках и ищет самого себя. Вот же он сам, стоит перед собором огромным, в небо упирающимся.

Смотрит вверх, а на фоне собора большая икона – державная, которой не раз ставил свечи, чтоб не довелось пережить никому того, что пережил он. Хочет Андрей войти, ищет глазами вход и не видит. И смотрит на него строго и сурово младенец на коленях мадонны. Внимательно смотрит, как будто ждет ответа. И чувствует он, что стоит с ним кто-то рядом. Поворачивает Андрей голову и видит Сашку, грустного, задумчивого, пристально смотрящего на ту же икону.

- Молюсь я,- как будто отвечая на мысленный вопрос Андрея, произносит Сашка.

- О мире? – спрашивает Андрей у него.

- О тебе. Ты не молишься, я молюсь,- грустно отвечает он и не сводит взгляд с огромной иконы.

- Я молюсь, меня не слышат,- переводя взгляд на икону, так же грустно отвечает Андрей.

- Слышат тебя, ты не слышишь,- отвечает Сашка и горит ярким огнем свеча в его руках.

- А о чем молиться, Сашка?- спрашивает Андрей и замечает, что и у него в руках тоже горит восковая свеча.

- Молись, чтоб лицемеров возле тебя не было. Я за тебя молился, теперь ты молись, - тихо отвечает Сашка. Смотрит Андрей на пламя и нерешительно прикрывает ее рукой, боясь, что погаснет слабый огонь.

- Кто станет возле меня, когда нет конца этой войне? – спрашивает он строго, будто говоря с  пламенем свечи,- дед мой воевал, отец, я. Ты воевал, и нет тебя со мной, ты в бою остался.

- Мира не у Бога, а у людей проси, потому как не он вам войну объявил,- говоря это, смотрит Сашка с печалью на Андрея, как будто читает в его глазах еще один вопрос.

Но, ничего не спрашивая, Андрей произносит с досадой:
- Люди с людьми и сражаются. Кто враг, кто друг, попробуй, разберись, - и смотрит на Сашку ясным и честным взором.

Закрыв глаза, словно почувствовав боль, тот отвернулся. Потом открыл их: два бездонных голубых океана света, и во взгляде его читалось и приказание, и предупреждение:
- Вы воины с повязками на глазах. Уничтожаете друг друга, а истинного врага своего не видите. Себя, словно в зеркале, в прицел ловите, в себя же и стреляете. Просите друг у друга мира и прозреете.

- Разве не за мир мы сражались? Разве мы с тобой шли на войну, чтобы убивать? Только вот  мир надо с оружием в руках защищать, – грозно произнес Андрей.

- Нет и не будет у людей врагов среди людей. А мир вы будете с оружием до тех пор защищать, пока дьявола оправдываете. Имя дьяволу – страх. Его часто с любовью путают, только он от этого Богом не становится.

-  Бог без оружия воевал, а его за это на кресте распяли. Распяли те же люди, которым он о мире рассказывал…

 - И все равно прощать велел, - перебил его Сашка, - и каждого проверять будет, кто его урок усвоил.

Андрей смутился и не смог ничего возразить, но все равно не услышал в его словах ответа. Сашка же, продолжил так, как будто вел разговор и без слов:
 - Прозреете – победите. А до тех пор будете с драконами воевать: там, где одну голову срубите, три вырастет…. Я тебе сказал, а ты не услышал, -  посмотрел Сашка на огонь и погасла у него в руках свеча. Погасла мгновенно, будто и не было яркого пламени. Без дождя, без ветра, без прикосновения.

 И так печально смотрит Сашка на погасшую свечу, что Андрей невольно протягивает свою.
- Бери, Санек,- предлагает он и улыбается.

 Чутко рассматривает Сашка свечу и долго молчит, не притрагиваясь к ней, но радостно  смотря на пламя. Пронзительно горят глаза Сашки, горят таким же ярким, теплым огнем, как свеча у Андрея в руке.

- Бери,-  повторяет тот и настойчиво протягивает свечу,- не прошу, приказываю, как старший по званию.

  Но молчит Сашка, будто ждет чего-то и внимательно смотрит на свечу своими странными, светящимися от радости глазами. Грустно Андрей переводит взгляд на свечу, вздыхает и в надежде просит:
- Не хочешь брать, как сержант, как брат возьми. И опять настойчиво смотрит на него.

- Хотел взять,- грустно признается Сашка, а глаза его хитро улыбаются,- с собой тебя собирался  взять, но ныне вижу, что Сергей мне не простит.

 При этих словах задрожало пламя, треснул огонь и загорелась свеча ярче прежнего. Да еще  что-то необычное услышал в его словах Андрей, что-то не то Сашка сказал, совсем не его, а что, сразу и не сообразишь. Покорно наклоняет Андрей голову и, словно повинуясь чьему-то внушительному приказу, прижимает свечу к себе и долго смотрит на неугасающее пламя.

 Словно успокоенный этим поступком, Сашка задорно лохматит челку и улыбается.
- Ты знаешь, Андрюха, я  же рядом с тобой был, как Серега, всегда поблизости,- с хитрецой добавляет он.

- Знаю, Сашка,- смотрит на него Андрей и тоже улыбается. Необычно как то: улыбка на улыбку, взгляд на взгляд, вопрос на ответ, как разменные монеты равного достоинства и нет между ними отличия, как будто он и Сашка и все вокруг едино и неделимо.

- А теперь ты рядом будь, - просит Сашка и все исчезает и они на зеленой, залитой солнцем поляне. Свет яркий, неестественный, как на картине и зелень кругом сочная, свежая, тоже словно нарисованная. Достает Сашка из нагрудного кармана пачку сигарет и закуривает.

- Умер ты, Сашка,- говорит Андрей так, будто тот забыл почистить автомат перед марш-броском.

  - Умер? – удивленно переспросил Сашка и  пристально посмотрел на него. Прищурился почему-то серыми Лешкиными глазами, и секунду помедлив, продолжил,- да я еще не родился!

И засмеялся своим грудным прокуренным баритоном. Докурил сигарету, бросил, крепко обнял Андрея. И почувствовал Андрей, до слез почувствовал, что живой Сашка. Крепкие Сашкины объятия, живой Сашкин смех и ручища Сашкины, те самые, что в «отключку» отправили и в вертолет усадили. Ничего больше не говоря, повернулся Сашка и пошел. Увидел тогда Андрей, что, оказывается, не парашют у Сашки за спиной, а просвечивают сквозь армейскую форму на фоне яркого света аккуратно сложенные два белых крыла.

- Не верю я тебе,- кричит ему вслед Андрей и чувствует, как разъедают щеки горячие слезы.

Сашка оборачивается и весело улыбается.
- Поверишь,- качает он головой,- крест мне надевать будут и поверишь.

И как будто не молчит, говорит что-то, под нос свистит или шепотом бормочет, а может мыслями с кем-то другим спорит и переговаривается и кажется, кто-то вздыхает среди этой тишины, да так что тоска наполняет грудь Андрея, и от этой странной  грусти, произносит он вслух:
- Все же мы победили.

В эту минуту словно туман рассеялся, воздух стал совершенно прозрачным, цвета яркими и голос Сашки каким-то теплым и тихим:
- Истинные победители не те, что победят в войне, а те, что победят войну, - а он сам все продолжает медленно удаляться, словно угасая.

- Не уходи. Останься со мной,- отчаянно кричит Андрей, которому всегда тягостно давалось расставание с друзьями.

- Не могу,- весело ответил тот, широко расправляя по воздуху свои длинные белые перья, - когда человека ведет воскресшая любовь, наши крылья ему уже не нужны.

    Отворачивается Сашка и опять идет к яркому свету. И видит Андрей там, не близко и не далеко, всех остальных, тех, кто не вернулся. Ждут они Сашку и весело размахивают руками, как перед отлетом. И тоже радостно становится на душе и светло, улыбается Андрей и машет им в ответ, а свет все ярче, все больше.

 Андрей щурит глаза, но все равно не отворачивается и видит, как сияют белоснежные крылья и растворяется Сашка в молочном тумане. «Забыл же,- досадно спохватывается Андрей, что не успел попрощаться,- тогда забыл и сейчас чуть не забыл» и кричит  вдогонку изо всех сил: «Прощай, Сашка, прощай».

- Прощаю,- громко произносит почти растворившийся в тумане Сашка. Расхохотался Андрей в ответ тому, что даже крылатый, Сашка не изменил своей привычке язвить.

- Прощаю,- громогласное повторило эхо, и будто не Сашкин это голос, а может Сашкин, да показалось. Растет туман вокруг, как море бурлящее и поглощает его и уносит куда-то, а он беззаботно улыбается.