Видение у реки

Он был высоким, худым с черными длинными волосами. Одет был изящно. На нескольких его пальцах были серебряные кольца. Он привлекал своей утонченностью и подчеркнутым безразличием. Скупой на жесты и мимику, такой свободный и независимый, холодный. Он манил, он очаровывал, на то и рассчитывал.

Был ли этот вид, эта внешность у него единственными, что у него было? Жила ли в нем тайна? Была ли у него сила? Ответов не было, но он все равно чувствовался своим, родным.

Она привела его на пустырь в незнакомом городе, к реке, где он, уже давно отвыкший курить, вдруг вспомнил о том, что неплохо бы было. Это не был ни день, ни ночь, ни утро и ни вечер, ни солнечно, ни пасмурно, просто никак. Старая боль, утраченная связь вдруг снова заговорила в нем, когда он оказался в этом городе. Ему просто захотелось вдруг ее обнять без слов, которые могли бы ужалить и все испортить. И вот она пришла в белом летнем платье, такая легкая и нежная, совершенно воздушная, неземная. И он обнял ее, заплакав. Он плакал так, будто это был последний день его жизни, и он раскаивался во всех своих грехах и поступках, в жестокости, в пьянстве, в унижении и презрении ее, в том, что молчал, когда ее унижали другие, несмотря на то, что чувствовал боль за нее и он сам. Он так долго молчал, столько слов проглотив за последние годы, но вот сейчас слов и не нашлось, только слезы.

Было поздно что-то менять и что-то делать. Ее скорее всего уже не было в мире живых. По крайней мере, он был убежден, что им не встретиться. И, возможно, оттого ему было легче плакать и раскаиваться, потому что он знал, что так снимет груз с души. Но вовсе не нужно смотреть в глаза человеку, трястись от страха, что увидит в них упрек, тогда как так хочется увидеть в них принятие.

Хотя о чем это он? Ведь это он всегда и везде упрекал остальных. Она-то по большому счету была к нему добра. Он вечно жил в сомнениях, не в силах поверить в истинную любовь, не в силах признать то, что она существует, ведь люди устроены не так, ведь все люди - эгоисты, все-все-все, все до единого, и тут нет исключений.

Легко делиться, когда не отрываешь последнюю рубашку от тела, но когда она последняя, за нее и убить можно. Он знал, как устроены люди, он видел их темноту каждый день, знал, как гниют изнутри их мертвые тела. Ему хотелось любви, добра и света, но он больше в них не верил. Он так сильно ранил ее, специально ранил, чтобы она никогда больше не вернулась, чтобы уж точно никогда больше не пришлось ставить под сомнения свои принципы. Но она все равно была рядом, все равно гладила его по голове, все равно целовала глаза, все равно прощала.

Он ненавидел тех, кто прощает просто так. Он считал их ничтожествами, которые позволяли всем вокруг топтаться по их достоинству, по их личности, преступая границы. Но он не знал, что достоинства внутри может быть так много, что никто и ничто с внешней стороны не сможет его уронить. А личные границы могут достигать пределов Вселенной, так что каждый оказывался включенным внутрь. Что толку от чьей-то чужой реальности, в которой тебя считают каким-то не таким? Ведь то реальность и одновременно иллюзия другого человека. В тот момент, когда тебе хочется изменить реальность постороннего, толпы, впечатлить ради одного его мнения, вот тогда ты проигрываешь, сдаешь свои позиции. А он любил впечатлять и привлекать внимание, напускать секретность, создавать образы. В этом он - истинный мастер. Он умел творить, только слишком часто ставил реакцию посторонних выше, чем свое мастерство.

А она все равно продолжала любить его. Он думал, что она видит в нем только хорошее, приятное и полезное, что она не видит ему дома без гламурного образа, не слышит, как он злословит, ругается, как критикует, кричит, оскорбляет. Она не видит в нем простых человеческих потребностей, самого обычного мужчины, самца, животного, охотника, добытчика, которому иногда просто хочется впиться зубами в жертву и почувствовать во рту вкус ее крови. Она слишком заигралась со своим совершенством и мечтами о святости, о духовном росте и трансформации, о бесконечном ежедневном стремлении к свету, когда ему иногда так хочется побыть во тьме, даже если эта тьма не внешняя, а всего лишь его собственная.

Зачем она вообще пришла в его мир? Зачем надоедала ему, приставала к нему, зачем так стремилась подружиться и стать близким для него человеком? Разве это не нонсенс?! Нет у них ничего общего, не было и быть не может! Но они все же познакомились, подружились и стали слишком близки. И часть его навсегда отпечаталась внутри нее. Эту часть она унесет к свету, когда будет в него возвращаться. Ведь смысл их общения, оказывается, сводился не к тому, чтобы влезть в его жизнь и навести там порядок, каким она его себе представляла, а к тому, чтобы маленькую частичку его сохранить в сердце и унести к свету. И когда все ее сознание вольется в свет, с ним вольется в свет и частичка его. И тогда он это почувствует, в тот момент свет коснется и его. Если, конечно, к тому времени он не успеет ее простить, отпустить и забыть искренне и навсегда.