Богданко

               

       Тем не менее, жизнь в селе Берёзовом начинала налаживаться. Стал съезжаться из соседних сёл и станиц крестьянский люд. Голод по всей стране, как будто бы, прошёл, но люди, наевшись хлеба, начали мало-помалу мечтать о чём-то другом, лучшем и пытались найти другой район, другую землю, на которой они смогут начать новую жизнь. Это касалось особенно молодых ребят и девчат, окончивших семь классов средней школы. Они поступали в ФЗО, ремесленные училища, учились там на водителей грузовиков, механизаторов-трактористов, а потом разными хитрыми способами меняли место жительства. Свои сельсоветчики дома жить не давали, и многие жители умудрялись переезжать в другие районы, в надежде, что там будет лучше. Переехать в те времена было очень и очень не просто. Дело в том, что в сельских районах по указанию верховного начальства, за подписью И.В.Сталина не выдавали паспортов. Тогда ещё народ сочинил известную поговорку: «Без бумажки я букашка, а с бумажкой человек!»
Эта фраза использовалась позже теми, кто заканчивал техникум или институт. Получив диплом, молодые люди занимали инженерные должности, а если ещё умудрялись вступить в партию в студенческие годы, то перед ними расстилался необъятный карьерный путь…
        Однако, в сельской местности становилось более-менее нормально, жизнь налаживалась в зависимости от начальства. Вначале начальник на тебя не налетает с криком и с кулаками, а даёт время привыкнуть да пообвыкнуть. А потом как прирастёшь к земле, он и начинает тебя донимать. Вот и думаешь, стерпеть это или по вызову на стройку на Днепрогэс махнуть. Но, правда, разрешили им в доме кое-какую живность домашнюю держать. И постепенно начали опять в сельских домах, как в прежние времена, кудахтать куры, мычать коровы, хрюкать свиньи. Огородные участки свои колхозники начали засаживать. Люди после окончания  колхозных работ начинали у себя дома по вечерам, да по выходным и праздникам своё маленькое хозяйство восстанавливать. Имеющие крепкое здоровье выдерживали. А слабые, как придётся.    
        Вот тогда и Сергей Иванович со своей женой, Кристиной Фёдоровной, сюда жить приехали. Сергей Иванович в колхозе счетоводом работать стал, а Кристина Фёдоровна школу открыла. А с Тимофеем они быстро подружились. Умные люди всегда общий язык между собой найдут. Да и у самого Сергея Ивановича – бабушка родная Олеся, тоже хорошей травницей в своё время слыла, хоть и не такой сильной, скажем, как семья Тимофея, но к ней люди тоже часто за травами обращались, поскольку в деревнях лекарей не было, только знахари да травники.
        Панас мельницу свою, как только отстроил, заменив лопасти на колесе на новые, так и начала она работать не хуже прежней. Настасья, как настоящая мельничиха, хозяйство своё нехитрое вести начала. Да и школа Мариты ей пригодилась! Она хорошо знала, как в лесной зоне собирать травы, коренья, а по осени ягоды. С водяными жителями всегда ладила и русалки ей помощницами в хозяйстве были. Когда детки малые у неё родились, то русалки их под свою охрану взяли, если малые плачут, так в зыбке их укачивали, а когда те к воде интерес проявили, тоже присматривали, а то всегда любопытным малышам, все знать надо. Мать не уследит – утонуть могут.
        Но вот, наконец-то, и Алёна, Тимофея жена, почувствовала, что дитя под сердцем носит. Захотела она, чтобы её ребёнок рос таким же знающим, как его бабушка Марита. И вот как земля прогреваться стала, и можно было босиком по ней ходить, она каждое утро босиком по росе бегала, вначале только по пригоркам около речки, а потом всё дальше в лес захаживать стала. Говорила, что какая-то неведомая сила её туда влечёт. Да и ребёночек её в утробе, дома шевелится до боли, покоя не даёт, а как в лес она пойдёт, он успокаивается, словно он уже из чрева требовал лес родной ему показывать. А как медведь или волк на дороге покажется, так у неё никакого страха, да и сам зверь ей словно бы дорогу уступал и в лес сворачивал.
          –  Это сам Лесовик со своими мавками нашего сына охраняют, – говорил Тимофей, которого уже в селе как старшего, за его мудрость Порфирьичем величать начали.
         В селе давно все знали, что, как только хворь какая нападёт, то не лекарь городской, а Порфирьич скорее поможет. Лекарь приезжий пробовал на него донос в город писать, а Порфирьич к нему в гости заглянул как-то и молвил
          –  Не строчи донос то, а выбрось его в печь лучше, а то потом и сам вслед за своими доносами загреметь можешь. А если не веришь, так погляди, как наш Сельсоветчик скоро сам по этапу загремит, под него уже подкапываются. Новый тоже не лучше будет. Занимайся лучше тем делом, к которому тебя приставили, тогда и жизнь свою сбережёшь.
        И действительно нашего Сельсоветчика Игната Степаныча с семьёй по этапу погнали, а вместо него другого городского прислали, товарища Мерзенко. Да и тот не долго задержался. Не умел он ни с людьми, ни с нежитями в ладу и мире ужиться, вот последние и сгубили его, злодея, вместе с его друзьями закадычными, которые его к этому делу приставили. Как сказал И.А.Крылов:

                «Беда, коль пироги начнёт печи сапожник,
                А сапоги тачать пирожник:
                На лад их дело не пойдёт…»
               
        Праздники церковные новая власть отменить велела. Не бегать колядовать под окнами накануне Рождества Христова, не святить на Пасху куличей в церквях, не жечь свечи в венках на речке ни на Троицу, ни на Ивана Купала. А Мерзенко потом и дальше пошёл, велел вообще церковь снести. Но праздники люди потихоньку, кто посмелее, в своих домах всё же отмечали. А коли какой Сельсоветчик нагрянет, так специальным вафельным полотенцем прикрывали праздничный стол, где стояли ритуальные блюда.
     Так вот. Когда на дворе праздник Аграфены-Купальницы был, ходила уже на сносях Алёна, жена Тимофея Порфирьича, босая по росе. Прямо как по стихотворению С.Есенина всё вышло:

                «Матушка в Купальницу по лесу ходила,
                Босая, с подтыками, по росе бродила.               
                Травы ворожбиные ноги ей кололи,
                Плакала, родимая, в купырях от боли.
                Не дознамо в печени судорга схватила,
                Охнула кормилица, тут и породила.
                Родился я с песнями в травном одеяле,
                Зори меня вешние в радугу свивали.
                Вырос я до зрелости, внук купальской ночи,
                Сутемень колдовная счастье мне пророчит.
                Только не по совести счастье наготове,
                Выбираю удалью и глаза, и брови
                Как снежинка белая, в просини я таю
                Да к судьбе-разлучнице след свой заметаю». 
               
        Так и у Алёны случилось. Не хотел её пускать в лес этим временем Порфирьич, да она несвойственное ей своеволие проявила. Как только он за порог, так она в лес потопала. Его срочно в один дом вызвали. Сынишка маленький в одной семье в колодец угодил. Вытащить – они вытащили его. Да он, как онемел после случившегося, всё мычит и мычит. Тимофей Порфирьич из него переляк начал выкачивать, а у него самого на сердце неспокойно. Когда окончил он мальца лечить, в лес помчался, несмотря на уговоры родителей присесть к ним за стол да чарочку, другую выпить. Когда он добежал до леса, первой встретила его Мавка лесная и молвит:
        – Не переживай, мы роды у твоей Алёны уже приняли, а чтоб она одна в лесу не боялась оставаться, так мы к ней баб из вашего села приманили. Наш будет малец. Если и боятся ему в жизни, то только людей злых и завистливых. Тяжёлое для всех вас времечко наступило.
        И действительно, как добежал Порфирий до жены, она слабая от родов лежала на земле, вся листьями прикрыта и улыбается уже. А ребёнок малый голос подаёт, рядом с нею, спелёнатый в её разорванную нижнюю рубашку. А около них три деревенские бабы Параска, Мотря и Васелина охают:
        – Ох да что же то будет. День нынче неспокойный, нечисть сегодня распоясывается, а вдруг ребёнка вашего на своего подменили.
        – Цыть, дуры безмозглые! – заорал Порфирьич. – Али забыли с кем разговор ведёте. Ребёнок нам Богом даётся, вот Богданом и назовём его. А вы бы лучше в село за подводой сбегали, чем причитать тут бестолку.
         Ну, бабы живо помчались в село за подводой. А Порфирьич рядом с Алёной остался. Маленького Богдана она к груди приложила, он, как только молоко материнское почувствовал, так сразу и орать перестал. А сама Алёна довольная, наконец-то и наследник появился. Настасья уже третьим беременная ходит, а у неё всё никак не получалось, вот и ей наконец-то счастье улыбнулось.
         – Знаешь, Тимофей, у меня как схватки начались, так какие-то три девушки на тётю Мариту похожие надо мной наклонились, потом не помню ничего, боль сильная меня пронзила, металась я, как в бреду. А потом очнулась, а Богданко около меня уже спелёнутый был. А девушки в глубь леса пошли так плавно, словно плыли, а там их старик какой-то бородатый ждал. А потом, все они, как в тумане, растворились.
        – Да, это мавки лесные у тебя роды приняли, а Лесовик за ними следил. А как закончили, так и исчезли, а к тебе этих баб дурноголовых направили, чтобы ты не испугалась одна. Теперь мавки за нашим сыном присматривать будут.
        А тут уж из колхоза Панас на подводе примчался. Алёну с ребёнком уложили на подводу и домой повезли.
        А время нынче уже новое. Дома никому сидеть не велено было. Порфирьич пасечником работает, а Алёну дояркой к коровам приставили. Как только посевная начиналась, Настасью обеды колхозницам готовить послали. А дети около неё крутятся. Декретных отпусков тогда не давали. Если у кого родители были старые и могли присмотреть, тогда хорошо было. А у кого не было, с собой на работу брать приходилось. Как раньше крепостные крестьянки у панов, детей грудных с собой в поле брали, грудью покормят и под куст укладывают, а сами они то ли сеют, то ли жнут, что положено в данную пору, а если какая свинья по полю шастает, то жди беды. Как описал это в своей поэме «Кому на Руси жить хорошо» Н.А.Некрасов. Вот так и Алёна с собой Богданко на работу таскала, иногда Настасья к себе племянника брала. А когда у Порфирьича минутка свободная была, он с мальцом занимался.               
        Потом для этого важного и нужного дела наше новое Советское государство придумало ясли и детские сады. В городах это по возрастам было организовано. А в деревнях детей меньше было, так они часто в одну группу собирали и маленьких и дошкольников. А сама воспитательница одновременно и на ставке заведующей была. Была у нас тогда баба одна, вредная солдафонка, Калиной Ивановной звали, ей бы комиссаршей на фронте быть, но война-то нынче закончилась. А она о власти всегда мечтала. Думала в своё время за Порфирьича замуж выйти и ходить важно по селу, как нынче жёны начальников ходят. Но Порфирьичу такая баба не нужна была. А как только  Алёнку он привёз, так Калина аж кипела от злости, как только видела счастливую Алёнку.
        Когда Богданку 3 года исполнилось, понесла его Алёна в ясли отдавать. Встречает её Калина словами:
          – Я твоего Тимофея раньше тебя знала, и на мне он жениться должен был, я в селе первой красавицей считалась.
         – Должен был жениться на тебе, а взял в жёны меня, так Лесовик пожелал.
         – А сейчас, вообще, разводы разрешаются. Неизвестно ещё, чем кончится.
         А Богданко как увидел, что на мать его кричат, два пальца к голове в виде рогов приставил и начал ей то язык, то другие рожи корчить. Дети, увидев, все в хохот, а Калина Ивановна побагровела от злости:
         – Что? Ребёнка воспитать не можешь, не знает он, как вести себя со старшими?
          – А ему сами старшие пример показывают.
         Отдавали родители детей в детские сады, потому что другого выхода не было. А воспитательницы там самосуд устраивали, чуть что не так, детей за уши таскают, лупят. Трусики с них снимали, и позорили перед всей группой. А если мамам дома дети пожалуются и ходят тогда их мамы выяснять, так воспитатели всё отрицают. Мол, всё это изобретательная детская фантазия. После ухода родительниц воспитательницы детей других детей в группе настраивают:
           – Побейте все этого ребёнка. Он – ябеда, дома всё на всех доносит.
         Ну, а детям только разреши, старшие младших завсегда дразнить и лупить любят.
         Но Богданко никого не боялся. И быстро у всех детей своим вожаком стал. Калина Ивановна к нему больше всех придиралась, не любила она, когда под её дудку плясать не желали. Вот она один раз за провинность руки ему сзади крутить начала, за то что, мол, расшалился не в меру. Он аж красный от этого стал, и заявил ей в глаза:
      – Чтоб ты сдохла, дура старая.
      – Что-о? – только и вымолвила эта мегера.
          Дети все онемели. Никто не мог ей противоречить. Тогда она взяла мыло, и язык ему мылом натёрла, приговаривая:
      – Так наказывают всех плохих детей, кто слова бранные старшим говорить вздумал.
         Тогда он ей тогда в обед в тарелку с горячим супом вбросил кусочек мыла из умывальной комнаты.
         А ночью ей, вдруг, начали в окне всякие кошмары мерещиться. То черти рогатые, а то ведьмы и лешие лохматые. И так в течении нескольких ночей. Она вымученная на работу приходит, уже не до детских наказаний ей было. Пришёл тогда Порфирьич сына из сада забирать и говорит ей:
          – Вот что, Калина, нечего свои неудачи на моей жене и сыне вымещать, а не то нечисть тебе покоя совсем не даст. Ты – девка у нас красивая. Вот скоро к нам учителя из города пришлют, он потом директором школы станет, и ты за него замуж выйдешь. А если не успокоишься до поры до времени, то больной станешь, и никакие доктора городские тебе не помогут, и жизнь свою проиграешь по своей же собственной глупости.
        Утихла на время Калина Ивановна. Так и случилось. Вскоре прислали из города учителя по математике Тараса Макаровича и Калина Ивановна за него вскоре замуж и вышла. Потом у них двое детей родилось, Оксана и Сергей. А Тараса Макаровича со временем директором школы поставили, как Порфирьич предсказывал. Маленькая Оксана всё с Богданкиной компанией дружить хотела, но Калина Ивановна её к этой троице на пушечный выстрел не подпускала, обзывая их хулиганами. Но дети всегда между собой общий язык найдут, а если взрослые не велят, так тем более будут своевольничать потихоньку. Вот в своё время Н.А.Некрасов, лазейку у себя в заборе проделал, чтобы убегать из дома и с детьми деревенскими играть. И сколько не наказывал его за это отец, всё бестолку. Поэтому за своеволие и за непослушание властный отец лишил его родительского состояния.
         А Богданко ещё в детском саду подружился с одним мальчиком по имени Матвей. И вместе они начали от других старших мальчишек и девчонок одну маленькую хрупкую  девочку по имени Лиза защищать.
     Потом как в школу пошли учиться Богданко вместе с Матвеем за одной партой сидели. Матвею учёба трудно давалась, но был он усидчивым все уроки, если не понимал, то просто зубрил. А Богданко всё очень легко давалось, но мучился он в тесной школе. Всё его в лес тянуло. Он, бывало, поймает малую мышку серую и пустит её в классе. Учителя и девчонки визжат, а он хохочет:
          –  Чего это вы такие большие малую мышку пугаете, у неё бедной и так сердце в пятки уходит.
     Один раз большого земляного паука тарантула где-то поймал. И учительнице на стол положил. Девочка одна увидела его и началась у неё истерика от испуга.
      Однажды, Богданко в лес весной ранним утром забрался и двух гадюк сонных гадюк под корягами нашёл. Положил их в мешок и в школу с собой понёс. В школе они в тепле отогрелись, выползли из мешка и поползли по полу. Началась в классе паника. Учитель истории Олег Петрович его за ухо схватил и к директору в кабинет поволок. А директор под руководством своей жены Калины Ивановны быстро разобрался, что тут можно и что нельзя. Начал учеников к себе в дом отправлять, чтобы огород вскапывать и рассаду высаживать. У них к этому времени уже своя дочка была, и Калина Ивановна опять беременная ходила. И ей будто бы вредно на домашнем огороде работать, вот он учеников с уроков снимал и посылал к себе в дом огород обрабатывать. А после истории с пауком и гадюками он и велел в целях наказания трудом, как придёт время огород свой домашний идти вскопать, чтобы Богданко и другие ученики, которые плохо учатся или ведут себя, к нему шли огород капать и садить картошку и другие культуры огородные. Пошли к нему домой двоечники и хулиганы. Калина Ивановна весь день к Богданко больше всех придиралась. Но он лучше всех работал. А когда закончили копать и сажать, он незаметно подошёл к свинарнику и открыл защёлку. Оксана выскочила, когда матери рядом не было и сунула ему потихоньку сладкий пряник, который ей отец из городу привёз. А когда  все ушли с огорода, так свинья, которая у них жила вышла и всю картошку высаженную поела. Калина Ивановна орать начала, что, мол Богданка это работа, а чем докажешь. Пришлось им снова учеников к себе на посев отправлять.
        В школе контрольную на следующий день объявили, а в классе все её боятся. Богданко принёс из дома большую иглу, которой отец его обувь сшивал и воткнул её в провода. Свет перегорел, и контрольная работа не состоялась. В замок на двери своего класса спичку один раз тоже воткнул. Пока с замком разбирались – пол урока прошло.       Учительницу одну крикливую Зинаиду Фёдоровну, в собственном доме снаружи закрыл на щеколду утром перед школой.
         А в праздник Ивана Купалы, чего только не придумывал, то трубу колхозникам перекроет, то животных, если кои имелись, выпустит во двор, то водой из-за угла обольёт. А темно и его не было видно. И его, в одно и то же время, видели в разных местах, это вся нежить, которая в селе жила в его игру вступала и резвилась вместе с ним. И никто не мог с этой компанией справиться. Церковь закрыли, а Порфирьич сам хохотал за этой игрой   издалека наблюдая и вспоминая свои молодые годы, которые затронула война и не до игр было. Нужно было вместе с отцом людей и животных покалеченных лечить.
         Сергей Иванович на все руки мастер был, а Кристина Фёдоровна много читала в своё время, и о многом могла рассказать. Вот так собиралась у них в доме вся компания долгими зимними вечерами. Богданко с Матвееем у дяди Серёжи учились мастерить чего то, а Кристина Фёдоровна им сказки и мифы разные рассказывала. Очень понравился Богданко греческий миф о Дионисе – боге вина и плодородия, который ходил по лесу в окружении сатиров и львов. Были у Богданко красивые белые волосы, такого же цвета, как у его матери Алёны и чуть курчавившиеся, как у его отца Тимофея, и такие же, как у матери, синие глаза. Вот он однажды и говорит Богданко Лизе и Матвею, давайте вместе колхозников разыграем.
    И вот как-то раз девушки и бабы пошли в лес ягоды и грибы собирать. И выходит им навстречу Богданко. Белой простыней перемотанный в той форме, какую в древней Элладе в античные времена носили, на голове венок из плюща. А рядом Лиза с Матвеем сажей перемазанные, на голове рога, на подбородке бороды козлиные (он их сатирами одел, как в мифах описано было). А на поводке свою домашнюю собаку Альму под льва загримировал, гриву ей из конского волоса и овечьей шерсти привязал, а «сатиры» домашних козочек на поводках вели. Все бабы в крик, откуда им мифы знать, за нечистую силу всех приняли. Бегут домой орут, крестятся, молитвы читают, у коих сердце в дороге схватило. Все к Порфирьичу на пасеку помчались
   – Спасай нас, отец родной!
        Ну, а как узнали в чём тут дело было, колхозники смеются над ними, аж животы надрываются, а бабы злятся, что их так по дурному разыграли. Потребовали, чтобы всех троих сурово наказали, да выпороли перед всем селом. А Кристина Фёдоровна    возмутилась:
         – Книжки читать надо по выходным дням, а не пьянствовать на посиделках. Тогда бы разобрались, что к чему. Откуда в нашем лесу льву заводится. Да и коз он быстро бы сожрал, если бы настоящим был. Не говоря, что по размеру он чуть меньше медведя и больше волка. Для чего в колхозе избу-читальню вам открыли, и для чего тогда грамоте обучаетесь?
     А как-то однажды, в день весенний нашёл Богданко в лесу воронёнка малого да желторотого. Из гнезда выпал и погиб бы, наверное, если бы он его не подобрал. Богданко его домой принёс и пинцетом выкормил. А Лиза с Матвеем ему личинок и червяков собирали. Богданко воронёнка своего назвал Хугин. И Хугин его так полюбил, что улетать не захотел, как вырос. Богданко по селу бегает, а Хугин у него на плече сидит. А пару раз и в класс на урок залетал. В классе урок, разумеется, срывался. Хугин в классе на люстру или на шкаф садился и кричал, как его Богданко научил:
         –   Карр, карр, Калина фас! Калина фас! Карр, карр…
        Дети все в её ежовых рукавицах побывали в раннем детстве, и хохотали так, что остановиться не могли. А Калина ещё больше злиться стала, и начала в город бумаги писать, что этот ворон по наущению Богданка у неё цыплят в доме ворует. Но в городе люди серьёзные сидят, только смех их разбирал от этих заявлений. Они людей по разным доносам под расстрел, да и по этапам в Сибирские лагеря пускали за то, что ссыльные не чтили Советскую власть. Так что на смехотворные заявления они не реагировали, только смеялись. Тут уж и муж Калины Тарас Макарович и председатель наша новая Степанида Васильевна пытались урезонить, ни в какую – не слушала баба.
      Тогда Порфирьич начал этого «избалованного ворона» в клетку сажать, на то время пока Богданко в школе находился. А как Богданко домой со школы приходил, то сразу своего любимца выпускал на свободу.
     А позже у Богаданко явилась на свет новая фантазия. Как-то одним зимним вечером Кристина Фёдоровна им о викингах рассказывала. А как услышал Богданко, что их главный бог, был богом войны и назывался он Один. И когда Один к людям выходил, то его узнавали сразу, потому как на плече у него сидели один или два ворона, а рядом с ним на поводке вместо собаки волк ходил.
     Тогда Богданко начал своего Хугина учить новым словам:
          –  Кар-р, кар-р, я Хугин – ворон Одина, кар-р, кар-р, – кричал теперь Хугин на русском и на немецком языках.
     Захотелось Богданко ещё живого волка завести. И вот весною  в 1941 году, услышал Богданко, что в соседнем селе один волк днём выскочил и схватил из колхозного стада одного ягнёнка, когда пастух вдруг днём задремал на солнышке. И решили тогда колхозники на эту волчью семью облаву сделать. Тогда Богданко стрелою помчался туда, где флажки красные охотники развесили и начал караулить. А как только ранили волков, пошли охотники по их следу искать логово. Когда нашли, то волков родителей тут же застрелили. А потом вытащили из логова пятерых волчьих детёнышей. И тут же на месте их прикладами добили, а один более разумный волчонок под близлежащий куст подполз.
     – Мавка лесная, помоги мне! – попросил Богданко.
         Мавка лесная покрыла его легким туманом так, что его видно не стало. Он тогда под плащом невидимкой подполз к этому кусту и достал умного волчонка. Потом тут же его в свой мешок уложил, который был к его поясу привязан, и помчал без оглядки домой. А дома у Альмы как раз щенки малые были. Он и подложил своего волчонка к её щенкам, предварительно подержав его в тряпке, на которой щенки лежали, чтобы исчез запах волка и появился запах её щенков. И Альма, нюхнув его, облизала и приняла в свою дружную семью.
        А Порфирьич, когда узнал о содеянном, впервые в жизни на него осерчал:
         – Ты хоть понимаешь, что этот волчонок тебя погубит! Пойди посмотри под мельничное колесо, и сам тогда всё увидишь.
         –  Ну и пусть, а волчонок мой. Ты сам повторяешь всегда, что Род написал, то и сбудется, и мы не в силах что-либо изменить.
     Но вот вскоре грянула Великая Отечественная война. Велели Степаниде Васильевне, Тарасу Макаровичу и другим коммунистам вместе с документами эвакуироваться, как немцы стали к посёлку Берёзовому подходить. А Сергея Ивановича за старшего в деревне оставили. Он заранее с другими мужчинами землянку в дальнем лесу выкопал, и должны были они партизанами стать. Кристину Фёдоровну из-за немецкого происхождения и безукоризненного знания языка партизанской разведчицей назначили. И на Богданко, как на помощника надеялись, он очень хорошо знал лес и невидимым мог пройти через любые преграды.
    И вот люди ждали, что же теперь их ожидает с приходом немцев. Многие семьи эвакуировались. А кто не рискнул свой дом бросить, остались. Калина Ивановна на удивление всем пекла пироги, чтобы встретить немцев как положено. Да и колхозник наш один Силантьич, сильно обиженный коммунистами, но не высланный по этапу за доносы на своих же, уже потирал руки, мечтая как он отомстит всем обижавшим его. Что ж поделать, есть множество подобных экземпляров, для которых никакой морали не существует. Они примут любую власть, даже самую мерзкую, лишь бы получить от неё жирный кусок от грабежа своих соседей, и при этом схватить немножко власти над другими, над теми, кто ещё не потерял совесть.
     Был в лесу один могучий дуб, который однажды молнией побило.
     Раньше, в языческие времена, люди говаривали, что это метка Бога Перуна, и там где такое дело случалось, ставили Перуну алтарь и приносили на нём жертвы грозному богу грома и молний, который также выполнял у славян функции бога войны и был покровителем князей. А с принятием христианства функции Перуна перешли к пророку Илие, а функции Велеса к лешему и чёрту. И теперь такие метки считались наоборот нечистыми, так как считалось, что это Илья-пророк хочет убить чёрта, а так как чёрт прячется в дерево, то бьёт то дерево, в котором чёрт спрятался. А может убить и человека, в которого чёрт спрячется. А чтобы такого не случилось, нужно молиться во время грозы, чтобы чёрт в тебя не вселился, и ни в коем случае не нужно прятаться во время грозы под дерево. В те языческие времена, считалось, что человек убитый молнией, имея такую перунову метку, попадает прямо в рай, который в языческой вере назывался Ирий. И считалось, что он находится на седьмых небесах. Поэтому мы до сих пор повторяем фразу наших предков: «Он на седьмом небе от счастья!»
     Так вот этот мощный в своё время дуб, который рос в глубине леса в селе Берёзовом, после такой метки, которая опалила его могучую крону, расти перестал. И в нём образовалось огромное дупло. Так как люди во все времена любили распускать слухи, то родился слух, будто в этом дупле Леший живёт. Но любопытный Богданко, конечно слазил в это дупло и обнаружил там возмущённого филина, в гнезде. Не долго думая, он начал приносить филину пойманных в капкан крыс и мышей, а кое-когда и внутренности от убитых на бойне животных, то быстро с этим филином подружился. А как-то вечером сосед крестьянин, нёсший из лесу хворост, услышал там крик филина, а потом увидел Богданко, спускавшегося из дупла вниз.
     –  Ты что там делал?
         –   Да ничего особенного, в карты с лешим играл, слышишь как он возмущается, что я его покинул и недоиграв положенную партию!
          –  Уху-у, уху-у! – раздалось из дупла, что у крестьянина мороз по коже пополз, а когда из дупла вылетел на ночную охоту сам хозяин, перепуганный крестьянин помчался домой, бросив на землю собранный в лесу хворост. И тогда Богданко притащил его на своих плечах и положил крестьянину на порог, не предупредив при этом перепуганного крестьянина. И это крестьянин тоже принял за проделки лешего, который к нему подступает, и пока только задабривает, чтобы завладеть его душой. А по деревне поползли опять слухи, одевая на голову Богданко новый ореол таинственности.
     Только Сергей Иванович со своей женой над всеми его проделками посмеивались от души. Но договорились, что все сведения, которые его жена раздобудет, Богданко будет относить в лес и класть в это таинственное дупло.
     Но вот немцы вступили в наше село, без боя. А когда увидели Богданко с Хугином на плече и волком, которого он называл Гери, воскликнули:
          –  Какой красивый мальчик, прямо Водан молодой!
        Это была хорошая встреча, которая сулила всем удачу. Ведь дело в том, что Гитлер, страшно ненавидевший евреев, мечтал, как только завоюет всю Европу, то уничтожит и христианство за то, что Бог Иисус Христос был евреем по рождению. А уж после этого вернуть немцам языческую религию их предков. Они снова будут поклоняться Рунам. А главным их богом станет Бог войны, который назывался Один или Вотан.  Когда-то примерно в 1916 году, был организован арийский орден под названием «Туле», где молодой Гитлер нашёл место своим честолюбивым амбициям. Члены этого ордена, считали себя потомками атлантов, чистыми арийцами. Кто тогда мог предполагать, во что выльется эта на первый взгляд безобидная игра. Себя они называли «лесными эльфами». Звучала музыка Рихарда Вагнера из «Лоэнгрина», рыцаря Святой Чаши Грааля, где мастер совершал магические действия копьём Вотана. Тотемный знак – солнечный круг свастики и магические руны-письмена. Это ещё раз доказывает, как можно превратить во зло языческие символы плодородия, направленные на добро. А для достижения власти они не брезговали ничем, будь то буддистский оккультизм или чёрная магия. Даже был среди них специальный жрец, приносивший древним богам кровавые человеческие жертвы, используя для этих ритуальных целей – цыган, евреев и славян.
        Поэтому, увидев Богданко с вороном и волком, они приняли это за хорошее предзнаменование и даже велели повару, готовившему мясные блюда к их столу, отдавать все внутренности и ненужные для готовки куски мяса и жил Хугину и Гери. Да и Богданко часто приглашали на свои праздничные обеды, на которые были также приглашены Кристина Фёдоровна и крестьянки, «подружившиеся» с немцами. Но Богданко не мог из-за своего шалопайского характера спокойно заниматься порученным ему делом. Вот так однажды, крутился он перед обедом возле кухни и бросил в варившийся на плите суп кусок мыла, как раньше в тарелку Калине Ивановне.
        Немцы вначале не поняли, в чём тут дело, но когда на них после обеда напал понос, начали искать виновного в селе.
          – Да это же Богданка работа, – просветили их Силантьич и Калина Ивановна.
 Возмущённые немцы пошли к Богданко домой, но на пороге их встретил Порфирьич со словами:

                В дом войдёте вы как гости,
                Уберу я ваши хвори,
                Головой за то ручаюсь!
                Только сына вы не троньте,
                А не то во гневе Один
                Бурю сильную поднимет,
                Грозно молнии пуская.
                А потом к кострам Вальгаллы
                Ваши души не допустит,
                И пойдут они ночами
                В стуже, холоде скитаться,
                Не найдя кругом покоя,
                Коль людей с похожей меткой
                Самосудом уберёте.
                Силу грозную вы лучше
                На врагов своих направьте,
                А со мной вы лучше мирно
                Суть проблемы разрешите.

        И Алёна им на подносе настой из ягод черёмухи принесла. Порфирьич нашептал над ним заговор и предложил выпить. Первым выпил настойку корчившийся от боли Курт, денщик полковника. После него выпил сам полковник, а потом и все остальные пострадавшие. После этого немцы начали захаживать к Порфирьичу, и он начал лечить их застоявшиеся болезни.
       Как-то раз холодной зимою, их полковника-оккупанта ангина прихватила да так, что задыхался, есть ничего не мог. Тогда немцы сразу за Порфирьичем послали. Он над ним «Отче наш прочитал», а потом начал поглаживая по горлу приговаривать: «Тебе тут не быть, красной крови не пить, белой кости не ломать, опухоли не давать рабу Божьему Хайнеру. Иди туда, где солнце не светит, и ветер не веет». Так, приговаривая около трёх раз, больное горло начинало успокаиваться, и полковник уснул с облегчением. А потом и вовсе прошло.
       А сколько раз к нему немцы прибегали из-за замучившей их бессонницы или нервного расстройства. Тогда он давал им с собой засушённые травы: мелиссы, ромашки, тысячелистника, липы. Велел дома заваривать и пить по три раза в день. Оно и понятно, пришли в чужую страну захватчиками, исполняя волю своего фюрера. Им сражаться и гибнуть под пулями, оторвавшись от семьи и родного дома, а ему лавры получать в своём Бундестаге. А местные люди за свою Родину гибнут, грудь подставляют, терпят голод, нищету, бесконечные зверства обозлённых захватчиков, а их вождь из Кремля командует. А они, слепо в него веря, как в самого Господа Бога, кричат перед боем: «За Родину, за Сталина» и без страха под вражьи пули лезли. Хотя, на тот момент, может быть, так и надо было делать в суровые годы войны.
       Когда по селу прошёл ропот возмущения, Порфирьич ответил, что не имеет права отказывать страждущим в исцелении, будь то друг или враг, как заповедывал людям Иисус Христос.
     Если на этот раз весь конфликт разрешился благополучно, немцы простили Богданко, то в следующий раз он отколол выходку похуже. У немецкого полковника была одна небольшая слабость. Он любил собирать марки. И всю свою коллекцию возил с собой по тропам войны, пополняя её в завоёванных странах новыми раритетными марками. А Богданко с Матвеем тоже имели слабость к маркам. Вот так однажды Богданко поспорил с Матвеем, что украдёт всю коллекцию полковника и его никто не поймает, побоявшись местной нечисти, которая, в случае чего, за него заступится. Они взялись за руки, и Лиза их разбила, как полагалось в споре. Богданко этой же ночью под прикрытием мороки, искусством которой он хорошо владел, пробрался в спальню полковника по подземному переходу, который в своё время прорыл ещё молодой Порфирьич. Когда полковник хотел перед сном полюбоваться своей коллекцией, то обнаружил пустой ящик. Ярости его не было предела. В таком гневе его давно не видели подчинённые ему солдаты. Наутро во всём селе устроили облаву, словно ловили партизан. А на краю села была установлена виселица для виновного вора. В бараке сидели подозреваемые в краже крестьяне и с ужасом ожидали своей участи. А сам Богданко с видом героя появился с этой коллекцией в партизанском отряде, тогда Сергей Иванович, впервые в жизни дав волю своему гневу, тут же вытащил из-за пояса свой ремень и, отлупцевав им героя, закричал:
          – Ты можешь понять, что по своей шалости ты нам всю операцию сорвал. Немцы могут простить многое, но воровства никогда. Теперь ты остаёшься с нами до конца войны, а если появишься в селе, то тебя там повесят на первом же суку.
          – Не повесят, поскольку мне другая смерть уготована, – хныкал в ответ Богданко, которого так лупили первый раз в жизни.
        Но, тем не менее, это дело нужно было как-то унять. Утром полковнику пришла на приём Кристина Фёдоровна, которая пробовала его слёзно молить никого не вешать, а она попробует сама разузнать о марках у односельчан. Она уже знала от Лизы об этом споре, и ей жутко было представить, какие могут быть его последствия.
         – Ты что забыла, что сама являешься немкой. Наш великий фюрер велел всех воров, нищих и безбилетных пассажиров на месте расстреливать, чтоб другим паразитам неповадно было.
         – Хорошо, я согласна с вами, но если вы даже всех тут перестреляете, то коллекция всё равно не найдётся. Наши люди под пытками вам ничего не скажут. Лучше дайте мне самой всё разузнать. А повесить вы всегда успеете.
       После этого она написала Богданко записку:                « Богданко, немедленно верни полковнику коллекцию, если она находится у тебя. Твои шалости уже зашли слишком далеко. В противном случае пострадают абсолютно невиновные люди. Самого вора ждёт смерть через повешение. А если они не найдут вора настоящего, то повесят десять невиновных людей в нашей деревне».
       После этого она привязала записку на шею Гери, которого Богданко послал в село на разведку, и он побежал прямым ходом на немецкую кухню, на которой его всегда повар подкармливал. Получив угощение, он довольный, с запиской на шее побежал к своему хозяину.
        Но дело было в том, что Силантьич, который хотел перед немцами выслужиться, сам придумал коварный план. Когда Богданко, ночью принёс и положил эту злополучную коллекцию в дупло, где Матвей должен был её той же ночью забрать и отнести в село, Силантьич начал невдалеке караулить ребят. В полночь Богданко явился с коллекцией и около дуба передал эту коллекцию своему другу.
         – Осторожно Матвей, где-то шакал поблизости бродит, помоги нам Леший, – сказал на прощанье Богданко другу.
     А когда Матвей уже был на краю леса, Силантьич подскочив к нему, свалил его на землю ударом тяжёлого кулака, и затем, отобрав марки, направился прямиком к немецкому штабу. Но вдруг сзади него что-то грозно зарычало. Повернувшись назад он увидел чудовище, которое смахивало на огромного медведя, а то и на косматое чудовище вроде заросшего огромной шерстью трёх-метрового человека с огромной косматой бородой, повидимому, напоминавшего гоголевского Вия. Открыв пасть, чудовище показало ему свои клыки и кинулось за ним. Собрав все свои силы Силантьич помчался в село, чудовище за ним. Около немецкого штаба великан замахнулся на Силантьича и растворился в воздухе. Заорав нечеловеческим голосом, Силантьич упал на землю и начал биться в припадке. Немцы в спальном белье выскочили из штаба и увидели мычащего Силантьича, а рядом с ним на земле лежала коллекция полковника.
          – А вот и вор, повесить его немедленно. Своих предал и нас обокрасть решил Иуда. – заорал унтер-офицер по имени Гельмут.
        Вот так неожиданно и разрешился весь конфликт. «Заключённые» были выпущены на свободу и Богданко мог вернуться с Гери и Хугиным домой. Страшно негодовала только Калина Ивановна, которую немцы в свой сонм не допустили. Она уже сильно обабилась, а немцам нравились женщины помоложе и постройнее. А своими кулинарными способностями в нашем селе их могла удивить любая крестьянка.
     Но, тем не менее, и война подходила к концу, и немцы начинали отступать под натиском крушивших их советских войск. Село после окончания сражения и отступавших немецких войск горело огнём. Порфирьич собрав свои последние силы, подошёл к пылающим языкам пламени и произнёс:
                «Шикаллу! Лакалу!
                Слетелися вороны на богатый пир!
                Повернулося колесо, повернулося!
                Что было высоко, то стало низко!
                Шагадам! Подымися, ветер,
                С Севера, налети на ворогов моих!
                Кулла, Кулла! Разметай костёр, погаси огонь!»


                Открывай Стрибог свой терем,
                Выпускай на волю ветры.
                Пусть они летят на север
                И погонят небом тучи
                Дождевые, грозовые!
                Пусть они погасят пламя,
                Окропят дождями землю.
                Мчитесь тучи грозовые,
                Лейтесь капли дождевые,
                Орошайте ниву нашу!
                Жизнь живым, покой для мёртвых
                Вы на землю принесите.
                Помоги Перун славянам
                И огонь что тут бушует
                Убери, не дай погибнуть
                Своим чадам неразумным.
                Дождь пошли свой благодатный
                Светлой Матери – Земнице,
                Мы потомки вашей дщери
                Доброй Славы, что мир божий
                Нам, славянам, породила.

        И мгновенно, как по волшебству, чистое прежде небо потемнело от выплывшей на нём огромной тучей, за которой тянулись другие тучки чуть поменьше. И на наше село обрушился проливной дождь, который не баловал нас в течении месяца. А теперь вперемежку с крупным градом он хлынул на землю, и довольно быстро залил пылающие языки пламени, и разогнал по разные стороны отступающие и нападающие войска. После чего обе враждующие стороны посчитали себя победителями.
       После всех событий, вернулись в село скрывавшиеся в лесах партизаны. Война закончилась, вернулись с фронта оставшиеся в живых солдаты. Да и среди партизан были и не местные бойцы, которые женились на наших колхозницах, оставшихся вдовами после войны, и остались затем жить в нашем селе. Думали люди, что теперь жизнь пойдёт спокойнее. Вернулась Степанида Васильевна и другие коммунисты из эвакуации. Тарас Макарович тоже вернулся, но с раком желудка и долго не протянул.
     Но вот по стране опять пробежала волна сталинских репрессий. Были разосланы по всей стране агенты КГБ, которые должны были выяснить, чем занимались люди, жившие под немцами, которые не решились в своё время эвакуироваться. Были высланы в Сибирь, республики  Средней Азии, Казахстан, Алтайский край целые народы – немцы, татары, ингуши, болгары, греки, цыгане и другие.  Чтобы избежать тотального убийства от захвативших Крым германских немцев, крымские цыгане выдавали себя за татар. Но после окончания войны их вместе с татарами отправляли в Среднюю Азию. В душные вагоны-телятники запихивали всех подлежащих депортации людей настолько плотно, что многие не доезжали до мест назначения. Их трупы выбрасывали из вагонов по дороге, и они становились пищей для летевших за эшелонами стервятников. А прибывшим в места поселения людям выдавали ножи, лопаты, и оставляли посереди зимы, на морозе, строить себе вначале землянки, а потом дома.  Были направлены советские войска для чистки в Западную Украину, но не всегда хватало вагонов-пульманов для высылки всех подозреваемых. В Армению выселялись армяне, разбросанные по всему Советскому Союзу.
     А после нашумевшего на всю страну «Дела врачей», готовились также выселять в Биро-Биджан евреев, проживавших по всей территории Советского Союза, и уже были готовы поезда, в которых их утром должны были перевозить, как и выше упомянутые народы. Но в ту же ночь на шестое марта умер отец народов, и практически сразу остановилась на этом бесжалостная репрессионная машина из-за отсутствия главнокомандующего. Евреи видели в этом перст судьбы своего Бога и радовались, как в своё время их далёкие предки после победы Мордехая над Аманом, и затем их собственная победа над персами, которую до сих пор отмечают под названием Пурим. А выживших на Гулаге после допросов и пыток врачей оправдали, с почётом вернули домой и даже восстановили на работе, публично извинившись за содеянное по ошибке.
        На наше село тоже в то тревожное время выпало нелёгкое испытание. К нам был прислан лейтенант Совенко на должность участкового в районный отдел милиции. Одновременно он был агентом КГБ, и должен был искать в районе скрытых врагов Советской власти. Женщин, которые были любовницами находившихся в нашем селе оккупантов, провели с позором через всё село, а потом на чёрном воронке увезли на допрос и суд с криками:
        – Подстилки немецкие, шоколадницы!
        По окончании суда их всех отправили в Сибирь, на Архипелаг Гулаг.
        Присутствие участкового Совенко было последним шансом Калины Ивановны, которая после смерти мужа лишилась «звания» директорской жены. И теперь она быстро и напористо нашёптывала участковому обо всём, чем дышали в нашем селе колхозники. А к Богданко и Порфирьчу она испытывала такую лютую ненависть, что написала заявление в органы о том, что Порфирьич лечил немцев во время войны, а его сын Богданко им прислуживал. А волк их Гери нападает на и без того немногочисленный колхозный скот и тем самым наносит убыток советскому хозяйству.
          – Последний раз прошу тебя, уведи своего Гери подальше в лес и выпусти на волю, – пробовал Порфирьич уговорить своего непослушного сына.
        Но эти уговоры ни к чему не привели. Напротив Богданко сам сбежал вместе с Гери и Хугиным в неизвестном направлении.
        Порфирьич понял, что ему нужно умереть, иначе вся его семья скоро отправится по этапу на Гулаг, а свой дар передать по наследству. Сыну Богданко он не мог передать из-за его «шалопайного» характера. Тогда он вызвал к себе Лизу и Матвея и сказал им:
         – Дети мои! Я умираю, а после моей смерти Богданко тоже не жилец на этом свете. А вы должны жить. Я благословляю вас на семейную жизнь. Вы должны потом, как придёт время, пожениться принять мой целительный дар, дар волхвов. В тебе тоже есть хоть и малая капля, но тоже кровь Великого Медведя нашего предка, которая к тебе перешла от твоей прабабки. А в дальнейшем ты перед своей смертью вернёшь этот дар моим прямым наследникам.
          – Алёна, не реви, – обратился он затем к своей жене.  – Тебя я не могу с собой забрать. Ты должна вырастить внука. Наш род не должен исчезнуть с лица земли.
После этих слов он отпустил руку Матвея и начал холодеть.
          – Разберите в потолке дырку! – скомандовал бодрым голосом Матвей и закрыл умирающему Порфирьичу глаза. Горько рыдали над умершим знахарем Алёна, Лиза и другие пришедшие с ним проститься колхозники. А когда приехал к ним чёрный воронок, то застал его уже холодное тело. Хоронили Тимофея Порфирьича всем селом, только одна Калина Ивановна бесилась от злости. Даже мёртвого его она ещё продолжала ненавидеть. И теперь вся её ненависть обратилась в полной мере на Богданко, который появился в селе в день смерти отца. После похорон она настроила товарища Совенко на то, что Гери нужно немедленно пристрелить. И вот после окончания похорон и поминок Совенко явился со своим пистолетом в их дом.
          – Что, явился домой, щенок! Нужно было тебя вместе с твоим батькой по этапу пустить, чтобы знали, как немцам прислуживать. Да вот сковырнулся этот старый леший. Ничего, вот тебе скоро повестка в армию придёт, так я уж позабочусь, чтоб тебя дальше  Соловков заслали.

                Белый снег на дворе,
                И поют, шумят метели.
                Я на тройке лихой
                Поскачу по Северу –

 издевательски пропел в ответ Богданко.
          – Именем советской власти этого волка нужно застрелить! – заорал взбешённый Совенко.
         – Не-е-е-т – заорал Богданко и кинулся заслонить своим телом воспитанника, в том самый момент, когда участковый навёк на него пистолет и спустил курок.
     И в этот роковой момент, как грянул выстрел, пущенный в Гери, попал в Богданко прямо в сердце со стороны спины, когда он заслонил собою своего четвероногого друга. У Совенко задрожала рука от содеянного, но тут же добродушный Гери, который прежде ластился ко всем людям, как собака, грозно зарычал и показывая свои волчьи клыки, подтверждая тем самым, что он лесной волк, а не домашняя собака, вцепился участковому в горло своей волчьей хваткой, и тут же перегрыз его. А после сего содеянного акта через открытую дверь калитки умчался в лес.      
         –  Это твоя работа убийца, будь ты трижды проклята, кричали Калине Ивановне колхозники, которые, успев только-только похоронить Порфирьича, уже шли хоронить его сына.
     Днём у Алёны постоянно находились Лиза и Матвей, сестра Настасья с племянниками. Сергей Иванович и Кристина Фёдоровна, по окончании их трудового дня тоже шли к ней домой. Горю Алёны теперь не было предела. В один миг потерять любимого мужа, с которым прожила душа в душу, и единственного сына. А ночью, когда все уходили домой спать, она ходила по селу, как безумная, желая услышать голос их душ или увидеть их очертания. Но она ничего не видела, так как горе просто залепляло её глаза. А через три месяца она как-то вечером услышала в доме Калины истерический крик её самой и её дочери Оксаны.
         – Мерзавка, я тебе покажу байстрюков в подоле домой приносить. Немедленно в город завтра аборт делать или, если не хочешь, тут же ночью будешь сидеть париться. Мне только не хватало кровь этого выродка у себя дома видеть.
        Быстро навострив уши и собрав всю свою силу воли Алёна поняла в чём тут дело. Оказывается, когда Богданко убежал с Гери в лес, то влюблённая в него ещё с детства Оксана бегала к нему тайком от матери и приносила им обоим еду. И теперь возмущённая Калина требует, чтобы Оксана сделала тайно аборт.
          – Так вот внук, которого я должна вырастить, – догадалась Алёна и впервые за это время улыбнулась.
        Открыв калитку она громко постучала в двери, а когда Калина открыла дверь, то она с несвойственной ей до этого времени силе, отпихнула её в сторону, ворвалась в дом:
          – Оксана, никаких абортов ты делать не будешь, быстро собирай свои вещи, или можешь вообще ничего с собой не брать, и переходи жить ко мне. Я не отдам своего внука на растерзание этой ведьме. Будешь жить у меня дома заместо дочки.
          – Ты кто такая, чтобы тут командовать. Вон из моего дома, сука! – заорала в ответ Калина.
          – Или ты сию же минуту отпускаешь со мной Оксану, хоть в том, в чём она стоит, или я сейчас же подниму всё село криком, и тебя посадят за этот задуманный аборт – орала в ответ осмелевшая Алёна.
          – Мама, спаси меня! – крикнула ей Оксана и вцепилась в руку Алёны, ища в ней спасения, как цепляется утопающий за соломину.
      У соседей в близлежащих домах начал загораться свет, и они, наспех накинув на себя одежды, бежали к Калине во двор, чтобы узнать, что там происходит. А их приход был не в пользу Калины, которую после доносов все в селе ненавидели, а после гибели Совенко у неё исчезли последние шансы на власть. Тогда Оксана в присутствии соседей, быстро собрав все свои нехитрые пожитки, перешла жить к Алёне в дом. А утром председатель колхоза Степанида Васильевна, узнав о произошедшем ночью событии, запретила Калине появляться в доме Алёны и пугать Оксану. А когда подошёл срок, родила Оксана мальчика как две капли воды похожего на погибшего Богданко. Назвать его решили Павлом, как звали родного дядю Алёны и Настасьи, который их после смерти родителей забрал в свой дом и вместе со своей женой Маритой вырастил и воспитал вместе со своими родными дочками. Их любимая тётя Марита тоже их часто навещала и учила внука всем своим знахарскими премудростям.
     А что касается Гери, то он на время исчез из поля зрения колхозников, и скитался где-то по лесам. Только ночью на окраине села иногда был слышен его жалобный вой. Он пел свою жуткую, волчью песнь о погибшем хозяине. А когда Оксана переехала жить к Алёне, то Калина в один из дней обнаружила у себя утром дома свинью и кур с перерезанными горлами, но все их мёртвые тушки были на месте целыми и необъеденными. А Гери на следующий день обнаружили мёртвым на могильном холмике своего любимого хозяина Богданка.