Аллергия

     Она сидела напротив меня в столовой санатория и уже четвертый день, активно жестикулируя руками, развлекала своими милыми рассказами за завтраком, обедом и ужином. Мою соседку по столику звали Людмила Станиславовна, но она сразу обозначила, что обращение по имени-отчеству ее раздражает и добавляет лет. Приемлет она исключительно имя, желательно какое-нибудь производное от Люси с ударением на любой слог по моему желанию. Ей было лет пятьдесят, может больше, но выглядела она свежо и моложаво. Миловидные черты лица, большие, слегка навыкате серые глаза, светлые вьющиеся волосы и нос с небольшой изящной горбинкой очень гармонировали с ее манерой ведения разговора. Людмила Станиславовна постоянно что-то рассказывала, причем делала это непременно громко, несколько манерно закидывая голову. При этом она привычно и умело успевала фиксировать впечатление, которое производила на окружающих. От нее я узнавала все последние сплетни про местный персонал, разные тонкости про процедуры, про клуб с вечерними танцами, про самые легкие и дешевые пути попадания в этот санаторий, про взгляды на политику, религию и медицину не только ее самой, но и ее мужа, подружек и еще каких-то важных персон, на близкое знакомство с которыми она активно намекала, но при этом их имена не раскрывала. Она была вся такая яркая, активная и очень благополучная.

    Честно говоря, я не очень люблю вот такие беседы ни о чем со случайными знакомыми и обычно в них участия не принимаю. Разговор, как правило, получается односторонним и по мере убывания сил у собеседника, постепенно угасает. В этот раз не угасал уже четвертый день. Я восхищалась ее самодостаточностью. Она задавала вопросы, и сама же на них отвечала. Моя соседка по столику щебетала без умолка и, казалось, что для нее совсем не важно, что я уже давно перестала, даже из приличия, вставлять слова, кивать и бросать взгляды в ее сторону. Похоже, что ей нужны были только мои свободные уши, которым, увы, было некуда деться. А может, и они были не нужны. Просто требовалось произносить монологи и бросать кому-то реплики для собственного самовыражения. Этим кем-то и оказалась я.

     Под приятное журчание ее голоса с периодическими эмоциональными всплесками я продолжала неторопливо ковырять салат, стараясь думать о чем-то своем. Вдруг соседка запнулась на полуслове, как-то протяжно вздохнула и замерла. От непривычной паузы я подняла глаза от своей тарелки и посмотрела на Людмилу Станиславовну. Она изменилась в лице и напряженно всматривалась куда-то за моей спиной. Я не выдержала и повернулась, следуя за ее взглядом. К нам приближалась молодая симпатичная женщина с мальчиком лет девяти. Они на ходу перебрасывались только им понятными фразами и заговорщически смеялись. Мне показалось, что, проходя мимо нашего столика, мальчик на какую-то долю секунды задержал взгляд на нас и слишком поспешно отвернулся, что-то снова весело рассказывая матери. Они уже давно скрылись в дверях, а Людмила Станиславовна по-прежнему смотрела им вслед, целиком и полностью уйдя в себя, машинально продолжая крутить в руке выданный на ужин мандарин.

– Когда дочь уехала жить в Штаты, – негромко начала свой рассказ Люси, чуть дрогнувшим голосом, обращаясь именно ко мне, а не ко всей столовой, как было раньше, – такая тоска на нас с мужем накатила. Мы как будто потеряли смысл жизни, стержень внутренний не выдержал и переломился. Сначала была робкая надежда, что это ненадолго. Потом надежда растаяла вместе с мечтами о внуках и большой счастливой семье. Каждый день стал похож на другой, такой бесконечный день сурка. Я видела, что муж медленно, но верно погружается в депрессию. Нет, вроде бы ничего серьезного не происходило. Не было ни истерик, ни транквилизаторов, ни отсутствия аппетита. Он был внимателен и вежлив. Просто как-то слишком вежлив и назойливо внимателен. А еще чаще, чем обычно, он зависал на своей волне в одной ему понятной задумчивости с остановившимся взглядом, направленным в стену.

    Нужно было что-то делать. Для начала я скупила все билеты на концерты и театральные постановки на ближайшие полгода. Мне казалось, что это нас отвлечет, и теперь мы уж точно отведем душу. Через пару месяцев муж сообщил, что его душе не нравится то, куда ее водят, и продолжать эти хождения отказался. Тогда мы ударились в путешествия и проехали от Калининграда до Байкала, но и это не изменило нашу жизнь к лучшему. Печаль затягивала его все сильнее. Просто какое-то грязное болото бездонной печали. Вроде бы ничего особенного не происходило, но у меня было полное ощущение, что кольцо безнадеги сужается вокруг нас все плотнее. Тогда я увлеклась готовкой. Если мы не хотим никуда ходить по вечерам, то будем проводить это время дома и с удовольствием. Каждый мой ужин стал произведением искусства.

    Вино к ужину я поручила выбирать мужу. Ему понравилась его новая зона ответственности, и у нас даже появилась такая ежевечерняя игра. Он спрашивал: «Что может быть прекрасней вкусной еды?» – «Ее приготовление!» – весело отвечала я. «Ты разочаровательна», – веселился муж. – «Ты никакой как все», – вторила я. – «Вперед и спейся!» –  и он с видом волшебника доставал необыкновенную бутылку из чудесной коллекции давнего бородатого года и произносил слова кого-то из великих о том, что жизнь слишком коротка, чтобы пить плохие вина. Короче, он увлекся всем этим. Слишком увлекся. К ужину с вином плавно добавился обед. Когда мы дошли до завтрака с шампанским, я поняла, что нужно срочно что-то делать.

    И мы завели кота. Или кот завел нас. Наша жизнь сосредоточилась вокруг него. Теперь мы кормили и поили в основном кота, обсуждали, кого он больше любит, кому громче мурчит, кого лучше греет. С котом нам повезло, он оказался замечательным, был всегда рядом и позволял сколько угодно гладить свой меховой живот. Жизнь стала потихоньку налаживаться. Кот вошел в нашу жизнь, как полноправный член семьи, снял напряжение и беспокойство наших душ. По крайней мере, мне так казалось…

    Я хорошо помню то утро, когда муж растолкал меня и сообщил, что нам нужен ребенок. Он говорил, что мы еще молодые, и у нас обязательно все получится. Он тараторил быстро-быстро, как будто боялся, что я буду возражать. Я не возражала. Следующий год мы как сумасшедшие пытались завести ребенка, сначала сами, потом с помощью врачей. Ничего не получилось. Тогда мы решили, что дети приходят в семью разными путями. Так встал вопрос об усыновлении. Мы погрузились в эту тему с новым азартом. Мы проходили какие-то бесконечные школы приемных родителей, ездили по стране в поисках ребенка и почти прописались в детских домах.

    Леньку я увидела не сразу. Он стоял в стороне от остальных детей и смотрел на нас открыто и безмятежно. Во мне как будто что-то щелкнуло, и я повернула голову в сторону мужа, буквально споткнувшись о его взгляд. Да, да, да, решение было принято нами мгновенно, единогласно и без долгих обсуждений. Леньке было пять лет. Темноволосый, вихрастый, улыбчивый, беззлобный, он производил впечатление домашнего ребенка. Где-то еще болталась его непутевая мать, лишенная родительских прав, но нас заверили, что с ней проблем не будет. Между Ленькой и мужем сразу установилась какая-то неуловимая связь. Он не сводил глаз с будущего отца и внимательно слушал каждое его слово. А папа таял. Каждый наш приезд был шагом к обоюдному счастью.

    Наступил момент, когда мы впервые привезли Леньку к нам в гости. Это было как раз перед Новым годом. Елка, мандарины, сладости, подарки – все было готово. От всего этого изобилия ребенок беспомощно крутил головой и улыбался. Глядя на него, муж сиял. Ленька сразу стал называть нас мамой и папой. В доме пахло пирогами, уютом и впервые за долгие годы спокойствием.

   «Как это едят?» – Ленька стоял передо мной и крутил в руке пузатый мандарин. У меня даже горло перехватило от нахлынувших эмоций. – «Попробуй, это очень вкусно. Мы обязательно тебя всему научим. Всему-всему, ведь мы теперь твои мама и папа», – говорила я, старательно очищая мандарин.

    Ленька был в восторге и от мандаринов, и от пирогов, и от всей моей готовки. Они с папой сначала пытались мне помогать и пробовали очень вкусно порезать колбасу, а потом под общий хохот заявили, что у них гораздо лучше получается все это вкусно съесть. Вечер закончился безумными забегами и играми с котом. Так они и уснули вместе, почти в обнимку, Ленька и кот.

    А ночью началось какое-то безумие. Ребенок исчесывал себя до крови. Он весь покрылся красными волдырями и бегал с криками по комнате. Таблетки от аллергии облегчения не приносили. Мы обтирали Леньку водой, водкой, мазали каким-то кремом, махали на него полотенцами. Лучше не становилось. Казалось, что эта ночь ада никогда не закончится. Ребенок уснул только под утро.  Знакомый врач, внимательно выслушав наш рассказ, сказал, что от кота нужно срочно избавляться.

    Легко сказать, «избавляться». Как? Куда? Существо, которое мы обожали, которое буквально вытащило нас в сложный период жизни.  Леньку мы взяли повторно к себе через неделю. Квартира к этому моменту по совету доктора была отдраена до блеска, включая стены и мебель. Мы по нескольку раз прошли тряпками каждый квадратный сантиметр, где мог притаиться затерявшийся клочок шерсти. Ничего не понимающий кот, был изолирован в ванной комнате, однако, никакого облегчения это не принесло. Кот орал, а Ленька продолжал чесаться.

    Тогда я попросила свою подругу взять кота на выходные. Вечером она позвонила и сообщила, что кот лежит за батареей, не ест, не пьет и не выходит. На следующий день ситуация не изменилась. Мы отвезли Леньку в детский дом и помчались за котом. От нашего предательства кот отходил неделю. Мы делали еще пару попыток и привозили ребенка. Ленька капризничал, бегал кругами и, как специально, задевал кота.

    Нам нужно было делать выбор и принимать решение, но никто из нас не мог взять на себя ответственность за него. Мы не могли думать и говорить ни о чем другом. Ребенок или кот?  Звучит ужасно, просто дикость какая-то. Но у ребенка есть шансы на хороших родителей, а для кота это означает смерть. И кот с нами уже очень давно, он как член семьи, а ребенок как будто еще и не появился в нашей жизни, и мы к нему еще не привыкли, и он к нам еще не успел привыкнуть. Кот или ребенок? С котом все ясно и спокойно, он не подведет. А чего ждать от ребенка, особенно в переходный возраст, неизвестно. Все дети из детских домов рано или поздно начинают искать своих биологических родителей. И впереди всегда пугающая неизвестность. А может быть на Земле есть другой замечательный ребенок,         
у которого нет аллергии на котов и нам нужно просто получше поискать? 

     Я где-то слышала, что, когда эмоции не могут перехлестнуть через край, они сдвигают крышу. От перенапряжения моя крыша свое место покинула. Внутри зрела мысль, что мы не справимся и что для ребенка лучше, если у него будут молодые родители. Кот приползал и мурчал на груди, как будто чувствовал, что решается его судьба. И так каждую ночь. Мы совсем перестали спать. Наши ночи превратились в бесконечные дебаты с соплями, слезами, взаимными обвинениями и примирениями. Под утро мы засыпали совершенно обессиленные, с гибельной пустотой внутри, а потом наступало пробуждение, и все те же мысли возвращались вновь и роились в голове, как пчелы, кусая и взрывая мозг.

     В тот последний Ленькин приезд я окончательно поняла, что шансов на совместное проживание у нас нет. Провожая его, я со слезами на глазах сказала, что больше мы не увидимся, так как нас отправляют в длительную командировку на Крайний Север. Ленька очень внимательно посмотрел на меня своими грустными серьезными глазами, обнял, вытер ладошкой мои слезы и очень по-взрослому сказал: «Не нужно расстраиваться, просто аист снова ошибся и принес меня не к той маме. Уже во второй раз».

     Я думала, что муж от всего этого умрет. Он не умер, он просто ушел к другой женщине. Сказал, что впервые полюбил по-настоящему. У него теперь другая жизнь, другая семья, другой ребенок и даже кот другой.

     А Ленька… Я его больше никогда не видела. Он очень похож на того паренька, который только что прошел мимо нас со своей мамой. Я почти уверена, что это он, вырос только. Значит, аист наконец-то сделал правильный выбор...

    Люси замолчала, съежилась, мне показалось – даже уменьшилась в размерах. Она задержалась за столиком, отвернувшись к окну, а я вышла на улицу, захватив с собой мандарины, оставшиеся на столе после ужина.
    
    Мальчишки строили из снега крепость и готовились играть в снежки.
    – Эй, пацаны, хотите подкрепиться? – крикнула я и предложила им фрукты.
    – Мне нельзя, у меня аллергия, еще с детства, – Ленька был единственным, кто
      не двинулся в мою сторону.
    – На кошек? – на автомате вырвалось у меня.
    – Почему на кошек? На мандарины! – мальчик посмотрел на меня, и на его лице
      появилась искренняя безмятежная улыбка...