Встреча

Вагон отстукивал по рельсам однообразный пунктирный ритм.  Под влиянием этого ритма в дремлющем сознании Миловидова зазвучал не совсем обычный мотив, который стал постепенно развиваться в мелодию.  Когда она почти определилась, Миловидов неторопливо пристал с полки и, нащупав ногами тапочки, присел к столику, чтобы записать ее.

– Опять творишь? – открыв глаза, улыбнулась жена, с любовной насмешливостью глядя на него.  Она лежала на полке напротив.  – Отдохни хоть в отпуске.  Смотри – испишешься.
– Ты знаешь, Леночка, легче записать мелодию, чем держать ее в голове.
– Это, между прочим, говорил Прокофьев, – засмеялась она.
– И это повторяю я, – с шутливой торжественностью закончил он.  И беседовать, и шутить им было легко, как людям давно и хорошо друг друга знающим и прочно связанным общей судьбой.  Находились они в том по-своему счастливом возрасте, когда пора пылкой любви, а подчас и ревности, да и прочих страстей уже миновала, и, хотя на поверхность их жизни всплыли дружба, уважение и полное взаимопонимание, любовь по-прежнему освещала их жизнь, но теперь уже ровным, спокойным светом, словно тёплыми лучами заходящего солнца.

– Ну, что ж, пиши, раз в дороге сочиняется, не буду мешать, – проговорила Елена, но тут же перебила себя: – А помнишь, ты говорил мне о каком-то четверостишье, которое сочинил в поезде?
– Это мы ехали втроем: Генка, Кузя и я, глазели в окно вагона, проехали какое-то озеро с плавающими утками, мелькнуло чучело на огороде и прочие мелочи.  – Ну, и как всегда, давай соревноваться – кто лучше сочинит стишок.
– И ты, как всегда, вышел победителем, – утвердительно, не спрашивая, сказала она.  – Неужели помнишь?

Он, секунду помедлив и посмотрев в потолок купе, продекламировал с нарочитым выражением:

Какая в мире тишь да благодать,
Все мысли хочется на чувства переплавить.
И серой уткой в озере поплавать,
И чучелом на огороде постоять.

– Это ведь было лет тридцать назад.  Ну и память у тебя! Да, кроме этого, и еще ворох талантов – с неподдельным восхищением проговорила она.
– Будешь хвалить – зазнаюсь, – будто бы недовольно усмехнулся он.  На самом деле ему было приятно, когда жена, хоть изредка, восхищалась им.
– Ты же сам любишь повторять слова Рахманинова: Жена должна говорить мужу три вещи: 1) ты гений, 2) ты гений, 3) ты гений, – закончили они вместе и оба весело посмеялись знакомой шутке.

– Ну всё, умолкаю, пиши, – и она потянулась к столику за книгой.  Но он взял ее полную красивую руку и поцеловал.  На душе было хорошо и спокойно.

Записав мелодию, он продолжал молча сидеть, задумавшись.  Они уже подъезжали к его родному городу, городу его детства и юности.  Там были его первые успехи, там он определился как музыкант, вызывал восхищение товарищей и педагогов, оттуда уехал учиться в Москву.  Теперь он довольно известный композитор, его балет идёт в Большом театре, симфония неоднократно исполнялась за рубежом, написал музыку к нескольким кинофильмам.  У него замечательная семья, две взрослых дочери – отдыхают, правда, уже в своём обществе, но отношения с ними, в общем, хорошие.  А в его родном южном городе он постоянно встречается с друзьями своей молодости.  Они не музыканты, профессии у всех разные, люди все серьёзные, как принято говорить, состоявшиеся.  Но когда они встречаются в городе их юности, они становятся теми же семнадцатилетними мальчишками, какими были до того, как жизнь разбросала их по разным городам.  Миловидов любит эти встречи, он как бы вновь ныряет в свою молодость, ощущение жизни освежается и становится непосредственным, юношеским…

…Поезд, между тем, замедляя ход, стал подходить к вокзалу.  Собрав вещи, они повернулись к окну, и вскоре перед глазами поплыла пёстрая и подвижная толпа встречающих.

– Вон Генка, – радостно крикнул Миловидов, увидев знакомое с юности скуластое лицо друга, который, уже заметив их, делал, смеясь, какие-то уморительные приветственные жесты.  Через минуту, пообнимавшись и вдоволь похлопав друг друга по спинам, они уже выходили на привокзальную площадь и усаживались в Генкин автомобиль.

…Перекусив с дороги и выпив по одной за встречу, мужчины вышли покурить на балкон, дамы завели свои нескончаемые женские разговоры.

– Ребята придут к пяти, – объявил Генка.  – Будут Кузя, Валера, Володя и Стрелец.  – И он подробно рассказал, когда, кто и на сколько времени приехал, не упуская весёлые и характерные подробности.

Побалагурив, Миловидов взглянул на часы.
– Время ещё есть – пойду-ка я немного прогуляюсь, подышу родимым южным воздухом.
– Давай-давай, только не опаздывай, а то ребята обидятся, – напутствовал его Генка, закрывая за ним дверь.

Выйдя на площадь и осмотревшись, он не спеша повернул к городскому парку, направляясь к музыкальному училищу.  Привычным маршрутом пошёл вдоль реки; вспомнил, что один раз, в далёком детстве, он в ней даже чуть не утонул.  Теперь река казалось не такой уж и глубокой.  Да, тогда для всех нас «деревья были большими» – улыбнулся он.  Вот и здание училища.  Он постоял немного на противоположном берегу, глубоко вдыхая почти горячий воздух, терпко пахнущий с детства знакомыми разнообразными южными ароматами, и быстро перешёл мостик.

… Дежурила тётя Поля, которая помнила его ещё студентом.  Конечно, она заметно постарела, но была по-прежнему приветлива и общительна.

– Ой, Славочка, здравствуй, опять приехал к нам отдохнуть, хорош, хорош, совсем не постарел, молодец! – скороговоркой запричитала она.  – Поставить чайку?
– Спасибо, тётя Поля, я ненадолго.  Да и вы молодцом, всё на посту? – шутливо отвечал он.
– Куда ж мне, милый, не дома же сидеть.  Я привыкла тут, мне без вашей музыки уже и скучно.  Что, в свой класс хочешь пойти? Там, правда, сегодня занято, да я девчушку эту сейчас переселю в другой класс.
– Ничего, тётя Поля, не беспокойтесь, я просто загляну туда на минутку.

Почему-то он всегда заходил именно в этот класс, когда бывал здесь один, иногда играл немного.  Уже идя по коридору пустующего здания, Миловидов услышал доносящуюся из класса негромкую музыку.  Звучали неуверенные звуки сонатины Бетховена.  Приоткрыв тихонько дверь, он увидел девочку лет восьми, которая с любопытством повернулась к нему.

– Извини, я, кажется, тебе помешал, – улыбнулся он, но девочка тоже улыбнулась и вежливо ответила:
– Ничего, я только разучиваю.  Задали на лето, вот и разбираю.
– Одна? – удивился он.
– Я с бабушкой, – возразила девочка, – но она пошла погулять.  Она считает, – продолжала его новая словоохотливая знакомая, – что вначале я должна сама разобраться в тексте, а потом она уже проверит ошибки, если, конечно, они будут, – добавила она с комическим достоинством.
– Правильно, – поддержал он её совершенно серьёзно, – ты уже неплохо знаешь текст.  Я играл эту сонатину во втором классе – чудная музыка!  Но, по-моему, ты в некоторых местах не дослушиваешь паузы.  Можно дать тебе маленькие советы? – Он говорил серьёзно и доброжелательно, и его природное обаяние, как всегда, подействовало безотказно.
– Значит, вы тоже музыкант? – обрадовалась юная пианистка.
– Ну да, – ответил он.  – Мало того – я учился в этом музыкальном училище и любил заниматься именно в этом классе.
– Я тоже люблю этот класс, тут хороший рояль и мы с бабушкой всегда занимаемся здесь, – затараторила девочка.  – Мы уже третий раз сюда приезжаем, и я каждый раз играю на этом рояле – всё-таки «Бехштейн», – по-взрослому добавила она и серьёзно взглянула на него.

Через минуту он уже играл сонатину, играл увлечённо, с удовольствием почти детским и давно забытым.  И ему приятно было, что девочка внимательно слушает его.  Неожиданно дверь тихо отворилась и осторожно вошла солидная дама.  Миловидов повернулся в её сторону – и сразу прекратил играть.  Затем резко поднялся и сделал полшага навстречу вошедшей.  Наступила долгая пауза.

– Боже мой, какими судьбами… – очень медленно и еле слышно проговорила она.
– А ты? Как оказалась ты здесь? – ответил он вмиг пересохшими губами.
– Неужели узнал? – тихо и недоверчиво спросила она.
– Ну, конечно… Ты же меня узнала, – запинаясь, произнёс он.
– Тебя многие знают, – уронила она ещё тише.

Девочка удивленно смотрела на них и, наконец, не выдержала: – Так вы знакомы? Вот здорово! – её звонкий голос прозвучал резким контрастом к их полушёпоту.

– Я вижу, и вы уже познакомились, – проговорила женщина уже окрепшим голосом и с усилием улыбнулась.
– Нет, мы ещё не успели познакомиться, пока мы только музицировали, – девочка с удовольствием произнесла последнее слово, по-видимому, новое для неё.
– Ну, в таком случае, представляю вас друг другу, – голос дамы звучал с шутливой торжественностью, видимо, она уже полностью овладела собой, – мой соученик по музыкальному училищу, знаменитый композитор Вячеслав Евгеньевич Миловидов, а это – Машенька, моя внучка.
– Так это тот Миловидов, про которого ты мне рассказывала? – девочка от изумления заговорила шёпотом.
– Ну да, конечно, – слегка покраснела дама.  – Видишь, уже и моя внучка знает о тебе, – добавила она, улыбнувшись.  – Мы вместе слушали по радио твой скрипичный концерт.
– Красивая музыка, правда, слишком длинная, – вставила Маша.
– Машенька, – укоризненно начала было дама, но он перебил её, смеясь:
– Молодец, совершенно правильно.  Меня и критики слегка поругали за него.  Ну как ты, как живёшь, я ничего не знаю.  – Он придвинулся к ней.  Она коротко рассказала о своей семье, работе.  Потом, улыбнувшись, добавила: – А о тебе я знаю почти всё – видела по ТВ юбилейную передачу.
– Да, да – пробормотал он, – я рад, рад, но эта передача, видишь ли… – он запнулся.  – Машенька сказала, что вы обычно занимаетесь в этом классе, – неожиданно и медленно проговорил он, перебивая сам себя.
 – Да… в этом классе… – как эхо, отозвалась она.  И оба замолчали, думая каждый о своём.  Девочка устала от их молчания и стала опять наигрывать Бетховена.
– Ну, нам пора, – как бы спохватившись, сказала женщина, – нас ведь ждут.  Машенька, собирайся.

Миловидов вышел вместе с ними.  По дороге щебетала одна Маша, они шли молча.  Миловидов проводил их до автобусной остановки.  Прощанье было каким-то странным и коротким – они не обменялись ни адресами, ни телефонами…

Постояв немного после ухода автобуса, она повернул назад и ещё некоторое время ходил вдоль реки, мимо заметно выросших за эти годы каштанов, потом остановился и долгим взглядом, как бы впервые, изучал знакомое здание родного училища.
– Как же так, как же так – повторял он машинально про себя, – ведь это было, было именно здесь… Да, это было.

… Но было как бы в другой жизни.  Он заканчивал училище и, хотя был всецело поглощен музыкой, всё-таки давно уже приметил юную студенточку с изумительно красивыми вьющимися волосами.  «Девушка с волосами цвета льна» – называл он ее про себя вслед за Дебюсси.  Однажды, спускаясь со сцены после одного, особенно удачного выступления, он поймал её восхищённый взгляд.  Это подтолкнуло его, не очень в ту пору решительного, к новому знакомству.  Девушка оказалась застенчивой, немногословной, на курс моложе его.  Они стали встречаться.  На свиданиях он много и увлечённо говорил о музыке, доверял ей свои тайные, сокровенные, порой дерзновенные мечты.  Конечно, их отношения в те времена не могли заходить слишком далеко; обычно они, гуляя, просто держались за руки, а иногда, прощаясь, он робко целовал её в щёку.

… Наступил его выпускной вечер.  После большого концерта, на котором он блестяще выступил, за шумным праздничным столом они сидели рядом.  В конце вечера, после танцев, смеха, непривычного в те годы шампанского, он взял её за руку, и они пошли к выходу.  По дороге что-то заставило его свернуть в угловой класс, в котором он любил заниматься.  Там было совершенно темно.  И вдруг словно какая-то сила бросила их в объятия друг друга.  И дальше было то, чего он никогда не мог забыть, а иногда это слишком остро возникало в памяти помимо его воли.  Да разве можно было забыть их судорожные, страстные объятия, их иступлённые поцелуи и невнятное бормотанье нежных слов, её горячие слёзы, эти постоянные спутницы первой девичьей любви.  А может быть, эти слёзы уже были предчувствием предстоящей разлуки…

… И разлука наступила.  Он уехал в Москву, первое время они переписывались, даже виделись на зимних каникулах.  Но тот единственный порыв чувств, который случился с ними, почему-то остался для них безмолвным и даже как бы запретным воспоминанием.  После окончания училища она поступила в Одесскую консерваторию, а его уже совсем закрутила столичная жизнь.  И вот именно через много лет они встретились, и встретились в том самом классе.  Пока Миловидов медленно шёл обратно, в его голове стремительно проносились и воспоминания, и мысли, причём мысли какие-то странные, которые он не смог бы чётко сформулировать, и ему почему-то показалось, что он постарел лет на десять.

… На его звонок открыла Елена.
– Я так и знала, что это ты, – радостно сказала она.  – Ну, загулял! Тебя не было целых два часа.
– Что? – рассеянно спросил он.  – Да, да.  Два часа, – автоматически повторил он, потом долгим взглядом посмотрел на жену, улыбнулся, чмокнул её в щёку, помотал головой, как будто стряхивая с себя остатки сна, и быстро зашагал в комнату, из которой уже доносились раскаты весёлого смеха.