С. Чемберлен. Исповедь бродяги

С ИЛЛЮСТРАЦИЯМИ ЧЕМБЕРЛЕНА: https://vk.com/docs-87908871




13
Захват команды майора Гейнса.

В январе 1847 года капитан Уильям Дж. Хиди и девятнадцать человек из кавалерии Кентукки, стоя на пикете на перевале Паломас, были захвачены в плен без единого выстрела. Отряду добровольческой кавалерии в составе ста семидесяти пяти человек было приказано броситься в погоню. Командовал майор Гейнс из кавалерии Кентукки. Майор Борланд и капитан Кассиус Клей вели две команды, проводником был Дэн Генри, известный техасский рейнджер. Команда вышла из лагеря полная боевого настроя.
Шли дни, а вестей от экспедиции не было, и в штабе нарастало сильное беспокойство за ее судьбу, но офицеры-добровольцы, полагаясь на заслуги Гейнса и Борланда как  хороших бойцов, убеждали что с ними все в порядке, что они вышли на след пропавшей партии и будет следовать за ней до конца. Но день за днем проходил без всяких вестей от отряда. Получалось, что мы лишились большей части добровольцев. Наши офицеры поздравляли себя с тем, что наконец избавились от них. Полковник Йелл кричал, ругался и играл в покер. Маршалл гладил толстый живот, пинал своего негритенка и напивался, а никаких известий о Гейнсе или Борланде так и не было. Через одиннадцать дней после того, как они покинули лагерь, генерал Вул и штаб покинули Агуа-Нуэва и направились в Сальтильо. На равнине над городом их внимание привлек мужчина справа от дороги. Он лежал и махал руками. За мужчиной были посланы двое сопровождающих. Он был настолько слаб и истощен, что не мог говорить. Ему влили в горло воды и отнесли в Сальтильо. Это был Дэн Генри, и под умелым лечением он выздоровел, и рассказал следующую историю.


ЗАХВАТ КОМАНДЫ МАЙОРА ГЕЙНСА.

Покинув лагерь, майор Гейнс шел всю ночь и весь следующий день, останавливаясь только для того, чтобы покормить лошадей. На второй день они добрались до ранчо Ла Энкамасьон, расположенного на обширной солончаковой равнине в пятидесяти милях от лагеря. Единственная вода, которую можно было получить, добывалась силой мулов из глубоких колодцев. Напоить и накормить лошадей было задачей, которую они решали до темноты. Как только поужинали, утомленные суровым переходом люди легли спать, причем только один часовой был оставлен на посту, и тот на азотее (плоская крыша). Никаких усиленных пикетов или патрулей не выставляли. 
Дэн Генри увещевал Гейнса против этой преступной небрежности, но все было безрезультатно. Майор Борланд заметил, что «они были готовы к бою, и все, что он просил, это чтобы «гризеры» пришли и напали на него, и он покажет им, из чего сделаны храбрые южные джентльмены».
Генри был нервным и беспокойным, и не мог спать. Взяв свою верную винтовку, он вышел на мрачную равнину, лег и прислушался, нет ли каких-нибудь подозрительных звуков. Через некоторое время он уже снова собрался ложиться спать, когда вдруг услышал отдаленный звук скачущей лошади. Казалось, он начался недалеко от ранчо, потом стал слабее и, наконец, замер вдали, в направлении Эль-Саладо.
Прошло несколько часов, и сохраняя тишину, Генри вернулся на ранчо. Обнаружив, что охранник на азотее спит, он сам занял пост. Вскоре к нему присоединился капитан Клей, который тоже не спал из-за блох, или по какой-то другой причине. Генри рассказал ему о своем беспокойстве по поводу ненадежности командования и обнаружил, что капитан тоже далеко не удовлетворен имевшимся положением вещей.
К утру на равнину опустился густой туман, раз или два им казалось, что они улавливают звуки топота многочисленных лошадей и далекий звон шпор. На рассвете, к их великому изумлению, духовой оркестр в сотне ярдов от ворот заиграл известную мелодию «Не люблю». Спящие герои, разбуженные этой странной побудкой, вскочили, столпились в азотеях и в изумлении прислушались. Вскоре туман рассеялся, и я увидел большой отряд лансеров (уланы, копьеносцы), выстроившихся вокруг ранчо!
Оркестр перестал играть, горн протрубил переговоры, когда офицер вышел из рядов и осведомился о командире. Майор Гейнс ответил, что «он имел такую честь». Офицер, прекрасно говоривший по-английски, поднял шляпу с плюмажем и представился полковником Д. Мигелем Андраде, командиром гусарского полка в кавалерийской бригаде генерала Ж. Винсенте Миньона, и принося множество извинений за то, что побеспокоил их так рано, просил узнать, как скоро им будет удобно сдаться в плен, и любезно дал ему пятнадцать минут на размышление.
Состоялся поспешный военный совет, и последовала бурная дискуссия. Гейнс и Борланд были за то, чтобы сдаться, а Клей и Генри — за то, чтобы бороться до конца. Ранчо было прочно построено из самана в форме полого квадрата и было неприступно для любого оружия, которое несли уланы. Генрих тоже вызвался прорваться через неприятеля и добраться до лагеря, но нет, храбрый Борланд, который «пришел сражаться», сказал, что сопротивляться такой превосходящей силе было бы актом безумия, и призвал к капитуляции.
Итак, они сложили оружие перед учтивым полковником и безоговорочно сдались. Генерал Миньон позволил офицерам оставить своих лошадей, но рядовые были вынуждены идти пешком по дороге в Сан-Луис-Потоси. Во время марша мексиканский офицер узнал в Генри сбежавшего заключенного, и бедняга с ужасом услышал приказ утром расстрелять его. Но его нелегко было обескуражить, он был во многих топасных переделках прежде, и много раз ускользал от гибели в ситуациях столь же отчаянных, как и эта. Мимо проезжал майор Гейнс, и Генри сообщил ему о своем намерении и сказал, что если майор отдаст ему свою кобылу, он попытается сбежать.
Майор Гейнс согласился на это, подъехал к голове колонны и попросил у генерала Миньона разрешения позволить одному из его больных людей покататься на его кобыле. Просьба была удовлетворена, и майор спешился и подождал, пока не подойдет Генри. Когда он вскочил в седло, Гейнс, сжав руку, пожелал ему удачи и добавил: «Мои пистолеты все еще в кобурах».

 

Рейнджер Дэн Генри убегает от мексиканских улан.

Удерживая кобылу до тех пор, пока арьергард не приблизился к нему, Генри внезапно развернулся и, пришпорив ее, бросился навстречу изумленным «гризерам» и с торжествующими криками удалился задолго до того, как они подумали о преследовании. Все смешалось, одни открыли огонь из эскопет, другие бросились в погоню. Оглянувшись через плечо, Генри увидел, как на него на предельной скорости неслись трое улан с пиками наперевес.  Внезапно он начал стрелять и расправился с двумя противниками, и бросившись на третьего, парировал удар копья и рукояткой тяжелого пистолета повалил его на землю. Безрассудный рейнджер теперь, вместо того чтобы продолжать бегство, опьянел от  сражения; он поднял копье с земли и с ужасающими криками бросился на своих врагов, и вселил в них такой ужас, что эти грозные воины повернулись к нему  хвостами и разбежались. 
Генри подъехал достаточно близко, чтобы помахать на прощание своим друзьям, а затем ускакал в сторону Энкарнасьона. Сотни улан двинулись теперь в погоню, но он легко обошел их, не сбавляя скорость, но уже около Энкарнасьона пришел в ужас при виде выстроившегося в этом месте корпуса неприятеля. Его оттеснили в сторону, и ему пришлось повернуть направо, к Седралу, и уйти в горы. Здесь он заблудился и остался без еды и воды. На четвертый день доблестная кобыла умерла. Один только суслик, которого он убил камнем, был им съеден, пока эскорт генерала Вула не нашел его.
Генри выздоровел, и его отправили в качестве посыльного-перевозчика депеш в Вашингтон, но с его обычным поиском приключений поезд, в котором он ехал, подвергся нападению недалеко от Серральво, и в драке он потерял руку. Не знаю, что с ним стало потом, но уверен, успех сопутствовал отважному рейнджеру везде, куда бы он ни пошел.

ОТ РЕДАКТОРА.
В этом рассказе память Чемберлена подвела его. Майору Борланду было приказано вести разведку в Ла-Энкарнасьон, где к нему случайно присоединилась другая разведывательная группа под командованием майора Геймса и капитана Клея. Их объединенные силы, теперь насчитывавшие около 80 человек, решили на следующее утро (23 января) продвигаться к Эль-Саладо, примерно в 150 милях южнее. Но на следующее утро они проснулись, как говорит Сэм (Чемберлен), и оказались в окружении. Когда им не удалось вернуться в лагерь, на их поиски был отправлен другой отряд под командованием капитана Хиди. Они также были застигнуты врасплох и взяты в плен. Все заключенные, кроме сбежавшего Дэна Генри, были доставлены в Сан-Луис-Потоси, а затем в город Мехико. Генри ранее был схвачен в Миере, бежал и после больших лишений добрался до Техаса.







14

Истории с привидениями.

Сразу после этого генерал Тейлор прибыл из Монтерея в сопровождении эскадрильи 2-го Драгунского полка Чарли Мэя и батарей Шермана и Брэгга, а также Миссисипского Стрелкового полка Дэвиса и разместил свой штаб в лагере в Агуа-Нуэва. Наша эскадрилья была расквартирована в Сан-Хуан-де-Панама, на ранчо в двенадцати милях от Паррас-роуд. Место было покинуто всеми местными обитателями, кроме свиней и кур, а также блох и вшей. С двумя первыми мы вскоре смирились, но с последними дела обстояли намного сложней. В наши обязанности входило пикетировать дорогу на Паррас, примерно в двадцати милях от ранчо. Эта обязанность была чрезвычайно суровой для наших лошадей, они были вынуждены обходиться без воды по двадцать четыре часа, так как на перевале ее не было.

 

Мексика была создана для пикетирования. Дороги, доступные для военных целей, проходят через перевалы в Сьеррах, разделенные многими милями, и воздух настолько прозрачен, что предметы на равнине в десяти милях можно хорошо рассмотреть невооруженным глазом. Ни один пикет в горах не мог бы быть застигнут врасплох, без вопиющей преступной небрежности с его стороны. В ночное время караула все выглядело далеко не благоприятно, и со мной случилось два инцидента, которые серьезно испытали мои нервы и мое неверие в сверхъестественное.

Однажды темной ветреной ночью я вышел из лагеря в полночь, чтобы сменить сторожа. Это была страшная ночь, ураганный ветер дико завывал в скалистых расщелинах и в мрачных горных ущельях.  Человек, которого я заменил, заметил, что «пикеты должны быть удвоены, так как этих звуков достаточно, чтобы напугать одного человека в такую ночь». Да, дикая ночь подействовала на меня. Я чувствовал себя необычно подавленным, ужасное неопределенное чувство опасности и страха овладело моим разумом, и я испытал трусливую агонию предчувствия близкой опасности. В сумрачном лесу деревья трещали и терлись друг о друга, производя страшные неземные звуки, а визги и грохот ветра среди сосен казались стоном отчаявшихся духов, и не один раз влажными холодными крыльями что-то хлопало по моему лицу, в то время как позади меня раздавались, казалось бы, дьявольские вопли смеха, а затем я слышал вокруг человекоподобный крик койота, заканчивавшийся унылым, безнадежным воем. Хорошо закутавшись в плащ (попону), с карабином на перевязи, я пытался развеять свои страхи и исполнять свой долг как надо. Лошадь моя была сильно возбуждена, фыркала, и несколько раз пыталась сбежать, дрожа от страха. Я был так уверен, что нечто ужасное находилось рядом со мной, что взвел свой карабин, и несколько раз громко позвал его.

 

Я полностью осознавал большую ответственность своего поста. Если бы я был захвачен, то следующим был бы лагерь, а потом и вся армия. Все зависело от моей бдительности, и я должен был проявлять максимальную осмотрительность, и не подавать ложной тревоги, что наряду с неожиданностью, весьма преступно. Все суеверные страхи мои враз улетучились, при звуке несущихся по твердой каменистой дороге лошадей. Я мог бы воскликнуть: «Сегодняшние тени вселили в душу Ричарда больше ужаса, чем десять тысяч солдат, вооруженных для битвы», и теперь, услышав земные звуки, я понял, что снова стал самим собой. Я отчетливо слышал приближение большого количества лошадей, но не слышал ни лязга оружия, ни звона железных подков. «Мустанги» — подумал было я, и оказался прав — мимо промчалась табун диких лошадей.

Настало время мне успокоиться, и я прислушивался к приближению видетта (vidette, конный часовой), когда снова услышал стук копыт на дороге впереди. Опять мустанги, подумал я, но звук был не таким как раньше. Я упал, приложил ухо к земле и убедился, что лошади подкованы и несут всадников. Я оседлал лошадь, отогнал ее с дороги и с карабином на боевом взводе - а мое сердце билось так сильно, что готово было сломать мне ребра - ждал их приближения.
Они пришли, и полагая, что это могут быть враги, я закричал:
«Стой! Спешитесь, пройдите вперед и покажитесь!». Один человек вышел из черного мрака и сказал: «Я — Бен Тобин, и здесь Док Ирвинг и еще двое из рейнджеров Бена МакКаллоха. А кто же вы такой, черт возьми, и есть ли у вас виски, потому что мы сухие, как пороховые рожки!» Теперь пришло облегчение, и я показал рейнджерам путь к нашему лагерю - хоть это и было вопреки приказу – где под высокой скалой полыхал огромный костер. Муската еще оставалось изрядное количество, и с песнями и рассказами о диких приключениях мы коротали время до рассвета. Рейнджеры отправлялись на разведку в сторону Сакатекаса, но не врага не видели. Бен Тобин был одним из лучших парней в мире, сыном ирландского джентльмена, его отправили в Мейнутский колледж, чтобы получить образование священника, затем его исключили, он переехал в Америку и стал теперь диким разухабистым техасским рейнджером.

Другое мое приключение на перевале Сакатекас произошло средь бела дня, и моя философия так и не смогла его объяснить. Однажды днем я был на передовом посту, солнце стояло уже добрый час, воздух был чист и спокоен. Я был в добром здравии, с отличным настроением, и уже целый месяц как не пьянствовал, употребляя иногда лишь немного муската, но не в тот день. Я мог вести наблюдение на многие мили вперед, а земля была такой сухой и выжженной, что по пыли можно было определить прыжки кролика за милю. Я ни о чем особо не думал, когда увидел вдруг какой-то объект, движущийся по равнине, примерно в двух милях от меня. Он двигался под прямым углом к дороге и казалось, что  медленным шагом. Я подумал, что это должен быть какой-то рейнджер, который потерял свою лошадь во время разведки и пешком пробирался к лагерю.

Я начал было спускаться, чтобы встретить его, когда тот факт, что приближающаяся фигура совершенно не поднимала пыли, заставил меня замереть в изумлении. Это продолжалось до тех пор, пока я не смог различить фигуру человека, или что-то похожее на мастерски сработанное чучело, вырвавшееся из кукурузного поля какого-нибудь янки и отправившееся на прогулку в Мексику ради развлечения. Его способ передвижения был своеобразным: он вращался, как волчок, самым необъяснимым и таинственным образом.

Мой конь проявлял признаки испуга, брыкался и фыркал и пытался куда-нибудь умчаться вместе со мной. Я повесил свой карабин на плечо и стал ождать развития, при этом преобладающим моим чувством было любопытство. Это был вроде как человек, одетый в стереотипный сценический костюм английского увальня, сюртук грифельно-серого цвета, бриджи до колен, туфли и широкополую фетровую шляпу. Волосы у него были длинные и цвета пакли, а лицо! Никакой язык не сможет описать ужасное безобразие черт его лица и ужасное отчаяние, сверкавшее в его каменных глазах. Это было что-то ужасное и неземное! Я протер глаза, чтобы убедиться, действительно ли я проснулся, и, когда существо было в нескольких ярдах от меня, я окликнул его, но оно бесшумно приблизилось, кружась и извиваясь, и его длинные волосы и руки болтались, а ноги скручивались одна за другую. Казалось, что все кости у него переломаны, и все конечности вывернуты из суставов, а голова вывернута набок через плечо. Я не выдержал и хлестнул поводом своего испуганного коня, который умчался в лагерь.

Стыд заставил меня остановиться и оглянуться. Призрак двигался все так же медленно, безмолвно, и таинственно. Я впал в отчаяние, шпоры бросили мою лошадь вперед на расстояние десяти ярдов, и приказав ей остановиться, я схватил карабин, прицелился и выстрелил в него. Хотя я был уверен, что моя пуля прошла сквозь него, это не произвело никакого эффекта. Я решил сбить его с ног, но не мог подогнать свою лошадь к нему. Я кружился вокруг него, стреляя в него так быстро, как только мог заряжать, и крича от ужаса. Скачущие по дороге к перевалу лошади перевели мое внимание на себя, и к моей великой радости, сержант Горман и десять человек из запаса  выехали вперед.

«Что, черт возьми, у тебя там происходит?» — воскликнул сержант. «Сам черт, я полагаю!» -  ответил я и сделал еще один выстрел. Горман воскликнул: «Держись! Это старый друг Тим Маккарти, из старой страны!», и попытался подъехать к нему.
Протянув руку, он сказал: «Тим, мой мальчик, как ты поживаешь, как ты сюда попал, и зачем, черт возьми, ты так нелепо вертишься?» но Тим, или что там оно было, ничего не ответил, а продолжал свой вихревой и беспорядочный танец. Горман поймал взгляд испуганных глаз существа, побледнел, отшатнулся и завопил: «Привидение! Привидение!», и бросился бежать, за ним последовали все, кроме четырех.

Мы составили несколько планов, чтобы довести дело до конца. Построились примерно в сотне ярдов и бросились на него, но наши лошади, которые храбро бросались даже на линию штыков, вдруг сворачивали, когда оказывались в нескольких ярдах от него. Мы связали наши арканы вместе и с всадником на каждом конце объехали его и туго натянули веревку, которая, однако, прошла сквозь фигуру, ничуть не потревожив ее. Мы снова и снова стреляли в него залпами. Пули пролетали сквозь него, взметая пыль на равнине. Наконец, отчаявшись, мы с Джеком Декером (Счастливый Джек из роты «А») спешились и бросились на него с нашими саблями. Наши клинки прошли сквозь объект, а Счастливого Джека, налетевшего на привидение, что-то сбило с ног и швырнуло на землю.

Теперь оно достигло подножия высокой скалистой горы, на которую начало со стонами взбираться, пока далекий пик не скрыл это ужасное существо от наших глаз. Мы смотрели друг другу в лица со страхом и изумлением и единодушно верили, что видели какое-то существо из другого мира. Мы все вернулись в лагерь и обнаружили, что сержант трясется от страха. Он настаивал на том, что это призрак Тима Маккарти, пришедший предупредить его о приближающейся смерти. Я попытался отговорить его от этой абсурдной идеи, сказав, что если это и предупреждение для кого-то, то это должно быть только для меня, поскольку оно пришло ко мне первым, но Горман покачал головой и ответил: «Джек, что знает Тим Маккарти о вас?». Суеверие так воздействовало на его разум, что наше странное видение едва не стало причиной его смерти, ибо до самого утра он был в критическом состоянии.

В ту ночь у нас не было аванпоста! Двое мужчин были поставлены на дорогу, а остальные нависали над нашим огнем и рассказывали страшные истории о сверхъестественном, оглядываясь через наши плечи, как будто позади нас было  нечто ужасное.

На следующий день, когда мы вернулись на ранчо, история с привидением была рассказана и дошла до наших офицеров, и мы были допрошены ими все по отдельности, но все мы сошлись в показаниях по основным пунктам. Тем не менее, лейтенант Буфорд клялся, что мы все были пьяны, и что призрак был следствием слишком большой дозы муската, а сержант Горман еще и был понижен в звании, за то… что увидел призрака! После этого все пайки пикетной охраны тщательно проверялись, все крепкие напитки были конфискованы, и нас больше не беспокоили кружащиеся, извивающиеся призраки Тима Маккарти на перевале Сакатекас.





15
Разведка в Хедионда.

20 февраля 1847 года, в связи с сообщениями о том, что передовые дивизии Санта-Анны находятся в двух днях пути от Агуа-Нуэва, генерал Тейлор приказал провести разведку боем. Отряд насчитывал около четырехсот человек и включал в себя самую элиту армии: триста драгун, шпионскую роту рейнджеров Мак-Каллоха и один отряд батареи Вашингтона, все под командованием «Мюрата Америки» — «героического» Чарли Мэя. Днём мы выстроились в шеренгу перед штабом генерала Тейлора с приготовленным на три дня пайком в ранцах. Присутствовали генералы Тейлор, Вул и Джо Лейн (из добровольцев Индианы), которые якобы беспокоились о нашей безопасности. Полковник Мэй, трусливый тип, восседал на своем коне «Черном Томе» и казался совершенно равнодушным ко всем возможным опасностям, но я заметил, что он жевал свою сигару, а не курил ее.
Мы выдвинулись по дороге на Сан-Луис, миновали пикет из Кентукки в Пасо-де-лос-Пинос, и примерно в шести милях дальше повернули налево. Мы шли три часа, а потом остановились и покормили лошадей. После часового отдыха мы продолжили путь рысью. Авангард обнаружил и захватил мексиканского улана, который отказался предоставить какую-либо информацию, и его передали рейнджерам, которые, чтобы избежать неприятностей, убрали его с дороги. Взводу нашей эскадрильи было приказано сменить авангард.

 

Я был в этом взводе, которым командовал сержант Меллен, невежественный ирландец, но отличный солдат. Мы шли несколько часов, когда достигли вершины холма, перед нами открылась ровная равнина шириной в несколько миль; противоположная сторона была ограничена длинным плоским холмом, или столовой горой, у основания которой виднелись белые стены ранчо. Мне показалось, что я вижу на этом месте группу всадников, но никто из остальных не смог их разглядеть. Лейтенант Сэм Стерджис из 2-го Драгунского полка, только что из Вест-Пойнта, теперь присоединился к нам и принял командование. Мы отправились на ранчо галопом. На юге, далеко вдалеке, огромные облака пыли, растянувшиеся на многие мили, напомнили мне о том, как я впервые увидел армию Тайло у Монтерея.

Когда мы приблизились к ранчо, мы увидели, как жители выбегают и исчезают в ущелье, ведущем к плато. Стерджис приказал сержанту Меллену занять ранчо и не покидать его, затем лейтенант со своим ординарцем пустился в погоню за убегающими мексиканцами. Мы могли видеть, как они ускакали так далеко, как только смогли, затем спешились и вели своих лошадей, пока они все не скрылись за вершиной, и тогда мы услышали несколько выстрелов. Я был за то, чтобы половина нашего отряда пошла туда посмотреть, что случилось, но сержант получил четкое указание оставаться на ранчо.

Все хомбри (люди), оставшиеся на месте, были взяты в плен и заключены в доме под охраной. Меня разместили на вершине самого высокого здания, в качестве наблюдателя. Я видел, как наша колонна петляла по равнине на северо-западе, но затем облако пыли на юге больше привлекло мое внимание — я был уверен, что перед этой пылью марширует большая армия. Вскоре поступила команда, и сержант Меллен сообщил о потере команды лейтенанта полковнику Мэю, но приказа об отправке помощи не последовало. Капитан Стин подошел ко мне. Я указал на поднимающуюся пыль и заявил, что по моему мнению, было тому причиной. Он сказал, что это возможно, потому что было известно, что армия Санта Анны должна быть где-то рядом с нами.

Полковник Мэй выслал разведывательные отряды. Мексиканцы были вынуждены строить брустверы напротив каждого входа в это место, у каждого из них стояли шестифунтовые пушки. Лошадей расседлали, вычистили, напоили и накормили ячменем, который мы нашли на ранчо, несколько коров поймали и забили, разожгли костры и приготовили ужин. Полковник Мэй, лейтенант Том Гиббонс и другие офицеры подошли к наблюдателям, и я вежливо заявил, что по моему мнению, облака пыли были вызваны маршем войск. «Стадо скота, ты чертов дурак!», ответил «похититель Ла Веги» Мэй. В этот момент я увидел всадников на вершине холма не более чем в миле от меня, их фигуры отчетливо выделялись на фоне западного участка неба, и заходящее солнце красиво блестело на наконечниках длинного ряда копий. Теперь Мэй был убежден, что враг близко, и вел себя так, как будто потерял голову. Ворвавшись во двор, он воскликнул: «Седлайте коней! кто велел вам расседлать?! Лейтенант, пошлите отряд и приведите всех лошадей и крупный рогатый скот, какие сможете найти!».  Он создал сильное замешательство и почти панику, отменяя свои новые приказы так же быстро, как и отдавая их. Большой загон был заполнен крупным рогатым скотом и лошадьми, у последних были следы и полковые клейма, и очевидно, в тот день лошадей выгоняли на пастбище. Тем не менее полковник Мэй обругал людей за то, что они привели их, и приказал снова их отпустить. Он ругался и орал на всех и вся, также приказал расстрелять всех пленных «гризеров», но его уговорили оставить их в живых.

К девяти вечера все наши разведывательные группы (кроме одной под командованием Чака Эванса) вернулись; они не видели вражеских войск, но прошли по местности, где недавно стояли лагерем большие отряды кавалерии, и где еще догорали костры. Мы стояли в готовности до десяти вечера, когда наши временные баррикады брошены, по команде полковника Мэя «На коня!».  Дюжина горнистов немедленно затрубила в трубу, хотя был отдан строгий приказ соблюдать полную тишину! Все горнисты двух драгунских полков ненавидели Мэя за заявление о «захвате генерала Ла Веги» в битве при Ресака-де-ла-Пальма, когда один из них — Винчелл из роты «H», 2-го Драгунского полка — взял в плен мексиканца.

Мы пошли рысью и едва успели покинуть это место, как с холма за ранчо со свистом взметнулась в воздух ракета, и на равнине ей ответила грохотом тяжелая пушка. Слабая новая луна призрачно освещала местность, пока мы мчались вперед. Лошади попадали ногами в норы луговых собачек и спотыкались, людей выкидывало из седел, наши пушки подскакивали за лошадьми, как игрушечные, луговые собачки лаяли, гремучие змеи гремели своими хвостами, совы ухали и вылетали снизу, а люди ругали этот стремительный и опасный ночной галоп. Время от времени мы могли видеть линию всадников, мчащихся по дороге слева от нас, они пытались добраться до Пасо-де-лос-Пинос и удержать его против нас.

Наше наступление шло на скорости, достигло перевала и было обстреляно нашими же пикетчиками, которые затем побежали к лагерю. Подошла колонна, и вместо того, чтобы оставить силы для удержания позиции, вся команда двинулась к Агуа-Нуэва, оставив перевал без охраны. Мэй приказал нам еще ускориться, и мы стремительно въехали в лагерь, где сразу забили тревогу, охранники бегали и
стреляли в нас, все они были убеждены, что это мексиканцы напали на них.

Подбежав к палатке генерала Тейлора, мы выстроились «в линию» и обнаружили «Старого Зака», стоящего безразлично у костра со своей тростью. Мэй доложил, и Тейлор заметил: «Черт возьми, я знал, что это ты идешь. Но часовые ответят за весь бардак!». Эту маленькую экскурсию в восемьдесят миль мы проделали всего за двадцать четыре часа без сна. Нас отпустили на отдых, товарищи позаботились о наших лошадях, наш завтрак был готов, и поев, мы заснули глубоким сном, но в девять утра снова были разбужены звуком горна «Сапоги и седла». Построившись в шеренгу, мы простояли на конях два долгих часа, пока не прозвучал общий сигнал тревоги, не были сняты палатки всего войска, и весь наш багаж не был отправлен на север в фургонах, на ранчо Энкантада.

Теперь на равнине выстроилась боевая линия, моей эскадрилье было приказано явиться к генералу Вулу. Мы подъехали к его эскорту, где были генерал Тейлор и Стадж, и мы подслушали все новости. Бен МакКаллох (знаменитый техасский рейнджер), переодетый владельцем ранчо, внедрился в армию Санта-Анны и оставался с ней всю ночь, а теперь она была в поле зрения Пасо-де-лос-Пинос, и бригада их кавалерии под командованием генерала Торрехона приближалась к этому месту.

Генерал Вул был за то, чтобы мы отступили к сильным позициям у перевала Ла-Ангостура, недалеко от ранчо под названием Буэна-Виста. Генерал Тейлор был за то, чтобы сражаться там, где мы находились, не из-за какого-либо военного преимущества этого места, а потому, что его раздутая гордость не приемлет ничего похожего на отступление. «Нет! - сказал он - черт меня побери, если я убегу!». Также и  «героический» Мэй сказал свое слово: «Пусть их уланы выйдут на равнину. Я позабочусь, чтобы никто из них никогда не вернулся обратно!».  Чарльз Мэй был выше шести футов ростом, прямой, и как индеец с длинными черными волосами, и с бородой, доходившей до поясного ремня, а восседал он на неизменном Черном Томе. Просто живая старая басня - «Осел в львиной шкуре». Майор Мэнсфилд и лейтенант Бенхэм из инженерных войск поддержали генерала Вула, указав на преимущество, которое противник будет иметь в нашем нынешнем положении, поскольку его артиллерия, размещенная на холмах, и будет контролировать всю нашу позицию.

Тейлор все еще сохранял упрямство, и генерал Вул после консультации с ведущими офицерами заявил, что возьмет на себя всю ответственность, что он не допустит, чтобы армия была принесена в жертву, а поведет ее обратно в Буэна-Висту и предоставит судьбу битвы Военному министерству. «Грубиян» пришел в ярость, посоветовал генералу Вулу «идти своей дорогой», и поехал в Сальтильо на Старом Уайти, с «драгунами Мэя» в сопровождении. Был уже полдень, и много драгоценного времени было потеряно. Были отданы и немедленно выполнены приказы армии отступить. Кавалерия Маршалла была послана к перевалу, чтобы удерживать его до темноты, Арканзасской кавалерии было поручено загрузить квартирмейстерский и комиссарский склады в Агуа-Нуэва; больных отправили на фургонах скорой помощи в Сальтильо, а пехота двинулась в Ла-Ангостура. Наша эскадрилья замыкала тыл. Добровольцы сильно отставали, и нам пришлось применить силу, чтобы подгонять их, и на закате все они были в лагере внутри перевала.

Мы расседлали наших усталых коней, вычистили их, напоили и накормили, поужинали сами и потом легли спать на мерзлой земле, когда внезапный звук сигнала «сапоги и седла» заставил нас снова оседлать наших дрожащих лошадей. Капитан Чепмен, квартирмейстер, сообщил, что Арканзасская кавалерия отказывается работать по загрузке фургонов, и поэтому драгуны, которые спали всего три часа за три дня, должны вернуться на двенадцать миль назад, чтобы выполнить эту работу! Была полночь, когда мы добрались до Агуа-Нуэва; горели огромные костры из брошенных припасов, вокруг них были ракенсакеры, одни спали, другие играли в карты, но никто не работал. Длинный обоз из пустых фургонов стоял, готовый к погрузке. Все, кроме нашей четвёрки, спешились и принялись за дело, от души проклиная всех добровольцев в мире. Мы нагрузили двадцать фургонов самыми необходимыми припасами и отослали их, когда на дороге из Сан-Луиса раздался выстрел, потом еще один, а потом еще и пушечный залп.

Раздались крики «Бегите, парнии, бегите! Мексиканцы идут на нас!», и последовало великое замешательство. Арканзасская кавалерия впала в панику, вскочила на седла и сбежала, чуть не запустив наших лошадей в паническое бегство. Капитан Стин отдал приказ поджечь это место; все дома, вещи, большой стог ячменя были подожжены, и вскоре все это место грандиозно пылало. Мы сели и отступили на равнину, построились в линию лицом к ранчо и с обнаженными саблями ожидали дальнейшего развития событий. Огонь распространялся на много миль вверх по равнине, случайные взрывы снарядов и боеприпасов придавали грандиозный эффект всей ээтой зрелищной сцене. Холм позади этого места пускал зайчики от стальных наконечников мексиканских копий. Вскоре длинные колонны их кавалерии пронеслись вокруг ранчо и рассредоточились. Мы разбились на четверки и рысью двинулись к лагерю, а на рассвете прошли перевал Ла-Ангостура. Враг следовал за нами по пятам.

 

16
Битва при Буэна-Виста.

 

Следующее утро было славным. Это было 22 февраля, день рождения Вашингтона! Лагерь кипел приготовлениями к бою, скакали взад и вперед штабные офицеры и конные ординарцы, колонны пехоты и артиллерийские батареи выдвигались к перевалу, били барабаны, развевались на ветру знамена, салютовали добровольцы, фургоны двигались по дороге к Сальтильо. Наша эскадрилья двинулась на перевал Ангостура, известный с тех пор как Буэна-Виста. Под скалами на перевале, армейский хирург и его помощники готовили ампутационные столы.

Мы поднялись на плато, откуда хорошо просматривалась вся местность. Слева от нас, примерно в двух милях от перевала, возвышались высокие скалистые стены Сьерра-Мадре; к нашему фронту в сторону Энкантады подходила непрерывная серия оврагов, глубоких барранкос и скалистых утесов. Примерно в пяти милях от нашего фронта поднялись клубы пыли, говорящие о том, что противник приближается к нашим позициям.

Под барабанный бой все задвигалось, наша  боевая линия была сформирована так, что правая сторона упиралась в перевал, а левая простиралась до подножия горы. В полдень прибыл генерал Тейлор с эскадрильей Мэя. О его прибытии возвестили бурные возгласы волонтеров, которые как казалось думали, что «Грубиян» станет для них настоящим подкреплением. Его первым действием было приказать двум полкам - 2-му и 3-му Кентуккийским пехотным - перейти через глубокую барранкас справа от перевала, где они были вне опасности, а что касается какой-либо помощи нам, то она могла быть размещена возле Бразос.

Генерал Вул обратился ко всем напоминая, что это годовщина со дня рождения Отца нашей страны, и призвал отметить ее таким образом, чтобы придать этому дню дополнительную славу.

Около 13.00 авангард мексиканцев показался на расстоянии двух миль от нас, в его состав входили бригада улан и батарея конной артиллерии. Они наступали в красивом стиле, извиваясь в оврагах как змеи и выползая из них, с прекрасной игрой духового оркестра, пока не приблизились на милю к нашей линии. Затем развернули колонну, выставили свои орудия на позицию и послали снаряд, который с визгом врезался в наш левый фланг. Это не произвело никакого эффекта, кроме приветствий. В поле зрения появились тяжелые массы пехоты и многочисленные артиллерийские батареи, марширующие красивым строем, твердо и уверенно, как на параде. Они наступали, пока вся местность перед нашим фронтом не была покрыта их плотными массами. Офицеры в ярких мундирах покинули свои ряды и подошли совсем близко к нам для разведки, а затем беспрепятственно поскакали обратно.

 


Около 15.00 крупные силы неприятеля, насчитывавшие около трех тысяч человек, пришли в движение свлева от нас и начали подниматься на гору, таким образом пытаясь обойти нашу позицию с фланга, в то время как офицер с мирным белым  флагом покинул их ряды и поскакал к нам. Офицер представился генералу Тейлору майором Лигенбургом, немецким хирургом на мексиканской службе и посыльным с письмом от Санта Анны. Содержание письма было следующим:

«Его Превосходительству генералу З. Тейлору,
командующему армией Соединенных Штатов на Севере.
Уважаемый сэр.
Вы окружены двадцатью тысячами человек и, по всей вероятности, не сможете избежать бегства или уничтожения вместе с вашими войсками, но поскольку Вы заслуживаете внимания и особого уважения, я хочу спасти Вас от катастрофы и с этой целью посылаю Вам это уведомление, чтобы Вы смогли сдаться по своему желанию, с уверенностью, что с Вами будут обращаться с уважением, свойственным мексиканской армии. Вам будет предоставлено время, чтобы принять решение, начиная с того момента, когда мой флаг перемирия прибудет в Ваш лагерь. Заверяю Вас в моем особом расположении.
Ант. Лопес де Санта-Анна».
Генерал Тейлор, узнав о послании Санта Анны, ответил: «Отправьте Санта Анну к черту!», и повернувшись к своему начальнику штаба, сказал: «Майор Блисс, переведите это на испанский и отправьте обратно через этого проклятого голландца».

Ответ разгневанного старого генерала, переведенный в письменной форме майором Блиссом, гласил: «По своему желанию, прошу позволения сказать, что отказываюсь удовлетворить Вашу просьбу».

 

Этот текст, хотя и не такой убедительный как оригинальный, определенно лучше читается в исторических книгах. Тем временем мексиканские войска продолжали подниматься на гору, и генерал Вул отправил им навстречу полковника Маршалла с кавалерией из Кентукки. Маршалл подъехал к подножию горы, а затем отправил на вершину около двухсот спешенных мужчин. Глубокий овраг разделял противников - внизу он был около двухсот ярдов шириной, но края его соединялись примерно в полумиле вверх по горе. Противник открыл сильный огонь по этому ущелью; наши стрелки, укрывшись за скалами, открыли ответный огонь, нанеся сокрушительный удар по сплоченным рядам неприятеля, стоявшего наготове. Наша эскадрилья спешилась, вынула удила из челюстей наших лошадей, и дала им пастись на скудной сухой траве «гаммера», а мы, удобно устроившись на земле, наблюдали за драмой, разыгрывавшейся вокруг. Воздух был так чист, что мы могли видеть каждое движение, могли сказать, когда был подстрелен очередной «гризер», и видеть, как они падают вниз со скалистого склона ущелья. Несколько раз мексиканцы пытались прорваться через вершину оврага, но отступали перед огнем кентуккийских кавалеристов.

 

Генерал Тейлор, подозревая что общего большого боя сегодня не будет, вернулся в Сальтильо со 2-м Драгунским полком, а генерал Вул сразу же отдал приказ двум полкам, занимавшим позиции за барранкос справа от нас, выдвинуться на плато. Перестрелка не прекращалась до наступления темноты. Наши потери составили одного легкораненого, тогда как их потери, должно быть, были более тяжелыми. Нашим стрелкам, остававшимся в горах на всю ночь, были отправлены вода и пайки.

Генерал Вул приказал нашей эскадрилье занять позицию между двумя армиями. Как жестоко! Как несправедливо! Наши кони и люди были измотаны тяжелой работой и недостатком отдыха, в то время как пехота была сравнительно свежа. Бедных лошадей почистили и накормили, а потом мы прошли полмили за перевал. В начале каждого оврага осталось по два всадника, остальные спешились, упали и попытались немного отдохнуть. Мой сосед по палатке, «Босс» Гастингс, попросил меня присмотреть за его лошадью, пока он пытался найти что-нибудь, чтобы нас взбодрить. Он вернулся менее чем через полчаса и вручил мне бутылку настоящего французского коньяка. Я начал глотать зелье большими глотками, и почувствовал себя значительно уютней и лучше. Бутылка ходила по кругу нашей компании, пока ее не объявили «мертвым солдатом», а «Босс» раскрыл мне тайну ее появления: он проскользнул в госпиталь за перевалом и представился доктору Хичкоку со следующим сообщением: «Капитан Стин передает привет доктору Хичкоку и хочет знать, может ли он сделать что-нибудь для него этой холодной ночью, в виде стимулятора!». Бутылка коньяка и наилучшие пожелания доброго доктора были переданы тотчас же!
 

Первый Драгунский перед битвой.

 

Мы поднялись с восходом солнца, и снова были на плато. Яркое и ясное, солнце  это взошло за Сьерра-Мадре, утром 23 февраля 1847 года. Оно осветило сцену, подготовленную для того, чтобы разжечь кровь до лихорадочного жара воинственным энтузиазмом, и превратить трусов в храбрецов. Сомневаюсь, чтобы «Солнце Аустерлица» освещало более яркое зрелище, чем мексиканская армия, представшая перед нами — двадцать тысяч человек в новых мундирах, с белыми, как снег, поясами, медью и оружием, отполированными до блеска золота и серебра.

Их кавалерия была великолепна — около шести тысяч кавалеристов на одетых в богатые попоны лошадях, в мундирах синего цвета с красными,  развевающимися плюмажами и блестящим оружием, двинулись на нас, как будто они хотели накрыть нашу маленькую группу, и закончить битву одним ударом. Они выстроились в одну длинную линию со своими многочисленными оркестрами впереди, а затем вдоль линий двинулась процессия духовных сановников со всеми великолепными атрибутами католической церкви, предваряемые оркестрами, исполняющими торжественный гимн. Воздух был настолько ясен, что мы могли видеть каждое движение: пехота опустилась на колени, кавалерия опустила копья, а их знамена поникли, когда раздавались благословения. Эта церемония резко контрастировала с положением у нас на позициях, ибо в нашей армии не было капеллана!

 

Месса перед битвой.

Жрецы отступили, милях в полутора от батареи поднялся дым, в дорогу у перевала врезался 32-фунтовый снаряд, и началась битва. Перестрелка в горах развернулась оживленная. Противник проявлял большую активность на всем своем фронте, его тяжелые орудия вели непрерывный огонь справа от нас, но безрезультатно. За исключением наших стрелков на склонах, с нашей линии не было произведено ни одного выстрела. Генерал Вул, видя, что на Маршалла сильно давят подавляющие силы мексиканцев, послал им на помощь три роты 2-го Иллинойского добровольческого полка, под командой майора Трейла. Ночью неприятель затащил на гору гаубицу, и сейчас открыл из нее огонь по нашим стрелкам, но так как наши люди были хорошо укрыты за скалами, это не причинило им большого вреда.

В это время, тяжелая колонна пехоты и кавалерии двинулась по дороге Сан-Луис справа от нас, и атаковала перевал. Капитан Вашингтон обрушил на их ряды такой быстрый огонь из снарядов и картечи, что казалось, целые шеренги их валились при каждом выстреле. Ведомые своими офицерами, выжившие продолжали наступление только для того, чтобы тут же пасть перед ужасным огнём, который фактически сжигал их. Их ряды пошатнулись, а затем побежали в замешательстве, оставляя после себя страшные груды убитых и раненых.

Наша эскадрилья бездействовала на плато, и капитан Стин, потеряв терпение и увидев мексиканского офицера, наблюдающего за нами через трубу, взял с собой нашего лучшего стрелка (Теннесси Джима) и направился в гости к тому  джентльмену. С расстояния четырехсот ярдов он выстрелил из дальнобойной винтовки Холла, и повалил офицера на землю. Их батареи теперь заработали в полную силу, что вызвало некоторые колебания в наших добровольческих полках, парни начали выпадать из рядов и уходить в тыл. Каждый раненый оказывался в окружении множества товарищей, которые проявляли величайшую заботу о его безопасности. Я видел одного добровольца с простреленной рукой, и не менее восьми доброжелательных парней помогали ему уйти с поля. У одного из них даже была шляпа! Генерал Вул послал нас, чтобы заставить этих добрых самаритян вернуться к своим обязанностям, что мы и сделали, не без нежности.

Наш боевой порядок в это время, в 9 часов утра, был следующим: справа от нас два орудия Вашингтона на перевале, поддерживаемые двумя ротами иллинойских добровольцев, затем шесть рот того же полка под командой полковника Дж. Дж. Хардина на холме, затем 2-й Кентуккийский полковника Макки, следующая батарея полковника Томаса Шермана из шести орудий, 2-я Иллинойская батарея под командованием полковника Бисселла,  батарея Брэгга из шести орудий, затем Первые драгуны, две роты; Бригада из Индианы под командованием генерала Лейна; отряд лейтенанта О'Брайена из батареи Вашингтона, и далеко слева спешенная кавалерия из Кентукки, под руководством полковника Маршалла.

 

В 10 часов утра, огонь велся в основном артиллерией и стрелками. Лейтенант Ситгривз, инженер, взял на себя управление шестифунтовой пушкой и метал снаряды по отрядам противника, а лейтенант О'Брайен со своим отделением противостоял против тяжелых масс противника у подножия горы. Чтобы дать отдых нашим лошадям, мы спешились и отдыхали на земле, когда кто-то закричал: «Смотри!» Не более чем в пятидесяти шагах впереди нас, по земле ползли маленькие белые штучки. Все сомнения в их характере рассеялись, когда мы увидели лес блестящих трубок, эффектные шапки и темные свирепые лица мексиканской пехоты, поднимающейся из небольшого ущелья. Санта Анна отправил целую дивизию через ущелья, не будучи нами обнаруженной, и это чуть было не стало для нас фатальным.

«И в спешке ушли верхом», так как мы были почти оглушены грохотом мушкетов; мексиканцы стреляли почти в упор, прислонив мушкеты к краю оврага. Мы скоро отступили, быстро перестроились и открыли ответный огонь из наших карабинов; полки Кентукки и Иллинойса бросились плашмя и открыли огонь под нависавшим над их головами дымом. Мексиканцы толпой вышли из оврага и бросились на плато. Генерал Джозеф Лейн приказал своей бригаде атаковать, но полковник Боулз, командующий 2-м полком Индианы, отдал странный приказ: «Прекратить стрельбу и отступить!». Его полк сломался и парни побежали как олени, бросая  на ходу оружие, а батарея Шермана рядом с ними быстро ушла в тыл. Паника была заразной, солдаты начали покидать ряды во всех полках, и вскоре наш тыл превратился в беспорядочную массу беглецов, направлявшихся на ранчо Буэна-Виста и Сальтильо.

 

Казалось, что битва проиграна, но в этот момент замешательства и опасности лейтенант О'Брайен выдвинул свои орудия на пятьдесят ярдов от линии ликующего врага и под аккомпанемент страшного ружейного огня, открыл стрельбу смертоносной картечью, по мчавшейся на него толпе. Если бы О'Брайен уступил, то все было бы потеряно, и гибель казалась неизбежной. Тяжелые колонны кавалерии с грохотом обрушились на бесстрашную небольшую группу артиллеристов, заряжавших свои орудия не только двойными зарядами картечи, но и горстями камней!

Но хотя вражеские колонны и были протоптаны ужасными тропами, они все же продвигались вперед, и О'Брайен, увидев генерала Вула, продвигающегося к нему на поддержку со 2-м Иллинойским полком, откатил свои орудия, стреляя все время, пока отступал. Он и большинство его людей были ранены. Его героическое сопротивление дало Вулу время закрыть брешь в наших позициях. Капитан Стин отправил батарею Шермана, а нашу эскадрилью послали захватить сбежавших лошадей, и нам удалось вернуть около двухсот из них. Майор Дикс, казначей, верхом на гигантской гнедой лошади отобрал у знаменосца полка национальный флаг и, размахивая им над головой, повел людей обратно, где они сослужили хорошую службу. Генерал-адъютант генерала Вула, капитан Линкольн очень отличился в своих попытках сплотить беглецов.

 

Мексиканская армия в Буэна-Виста.

Наступление мексиканцев отрезало наших стрелков в горах, и нашей драгунской роте было приказано им помочь. Мы шли колонной взводов галопом, и капитан Стин только успел отдать команду «Атаковать!», как тут же храбрый старик был ранен в бедро картечью, и выведен из строя. Лейтенант Д. Х. Ракер принял на себя командование и повел нас вверх по плато. Стрелки под командованием Маршалла бросились вниз с горы и большинство из них благополучно проскочили. Но уланы атаковали их с фланга, и пронзили нескольких копьями. Я видел, как один парень пробежал мимо, моля о пощаде! В следующий момент мы уже были перед уланами, слишком поздно чтобы спасти наших, но достаточно вовремя, чтобы отомстить; ихлошади падали вместе со всадниками, перед нашей яростной атакой.

Теперь мексиканцы снова продвинулись на плато и окружили батарею О'Брайена, заряжая орудия под шквальным огнем. Столкновение было коротким, но ужасным. Ни одно войско в мире никогда не проявляло более безрассудной доблести, чем эта дивизия Ломбардини, подвергшаяся воздействию двойных зарядов картечи О'Брайена, двум артиллерийским залпам батареи Шермана, мушкетному огню 2-го Иллинойского полка, и нашим карабинам. О'Брайен приказал забить последний заряд, взрыватель кинуть сверху заряда, чтобы взорвать свое орудие. Ремешки не тянули до той поры, пока враг не схватился за колеса пушки, и хотя прочный металл выдержал, эффект был ужасающим: голова колонны упала, как от удара молнии, но оставшиеся в живых бросились вперед, и остальные брошенные орудия остались у них. О'Брайен и то, что осталось от его людей, все раненые, сумели добраться до нас.

 
Захват орудий О'Брайена.

 

Мексиканская атака слева и в центре американских линий, ночь, 22 февраля 1847 года.

В это время генерал Тейлор прибыл на поле боя с драгунами Мэя и 1-м стрелковым полком Миссисипи под командованием полковника Дэвиса, чтобы закрыть брешь в наших позициях. Этот доблестный полк прошел мимо нас боевым широким шагом, свойственным индейцам и охотникам, их униформа представляла собой красные рубашки, надетые поверх белых штанов, и черные широкополые шляпы, а вооружены они были виндзорскими винтовками, и восемнадцатидюймовыми ножами боуи. Их полковник Джефферсон Дэвис был выпускником Вест-Пойнта, зятем генерала Тейлора и храбрым офицером, одним из лучших на поле боя. Он построил своих людей в верхней части плато, в форме буквы V, открывавшейся к противнику, и флангами опиравшейся в края оврага.

Генерал Тейлор подъехал к нам со своим штабом и с большим интересом наблюдал за передвижениями. Вниз по плато продвигалась к «краснорубашечникам» Дэвиса великолепная бригада мексиканской кавалерии генерала Торрехона; их лошади в веселых побрякушках, казалось, летели над землей, и казалось, что они проедут сквозь тонкую шеренгу стрелков, которые стояли, не препятствуя проходу штыками. Я слышал, как генерал Тейлор сказал: «Спокойнее, ребята! Стойко стоять за честь Старой Миссисипи!», и когда раздался резкий треск их винтовок и ведущие всадники упали, генерал тряхнул своей старой фуражкой и закричал: «Молодец, Джефф! Ура Миссисипи!», и громко зааплодировал, к чему все мы все дружно присоединились.

Люди Дэвиса, воспользовавшись замешательством, вызванным их ужасным огнем, бросили свои разряженные винтовки, и с ужасающими криками бросились на изумленных всадников, которые казались беспомощными теперь, когда их атака не удалась. Хватая лошадей за удила, они нагибали их резали огромными тесаками ошарашенных всадников, которые, как только смогли, развернулись и сбежали с криками «Дьяблос камиса колорадос!» (Дьяволы краснорубашечники!).

 
Лагерь Буэна-Виста Сальтильо.
 

С этого момента и до 13.00 битва бушевала с великой яростью по всей линии; мексиканцы предпринимали неоднократные атаки, и наше положение становилось шатким, наш левый фланг был отброшен более чем на полмили, жестокий враг занял брошенную позицию и заколол штыками всех наших раненых, на наших глазах.

Генерал Тейлор решил, что нас победили, и решил отступить в Монтерей, в девяноста милях от места битвы! Был даже отдан приказ пехоте отходить по сигналу, а батареям и драгунам удерживать тыл. Это было бы сделано, если бы не генерал Вул, который возражал Тейлору и указывал, насколько фатальным будет для нас отказ от удержания перевала, и выражал уверенность, что «мы их еще отстегаем». Тейлор, как обычно, уступил своему отважному маленькому подчиненному. Я действительно считаю, что битва при Буэна-Виста была бы для нас проиграна, если бы генералу Тейлору позволили действовать по-своему, хоть бы в любое время дня, 23-го числа.

 

Майор Джон Манро разворачивает 2-й полк Индианы.


У мексиканцев была тяжелая батарея из трех орудий, укомплектованная ирландскими дезертирами из нашей армии. Эти головорезы были организованы в виде батальона, известного как Battalia San Patricio, или Легион Святого Патрика; командиром был печально известный Рейли, дослужившийся до полковника мексиканской армии. Красивое зеленое шелковое знамя развевалось над их головами; на нем сверкали серебряный крест и золотая арфа, вышитые руками прекрасных монахинь из монастыря в Сан-Луис-Потоси. Дезертиры обстреливали снарядами каждую часть поля, некоторые разрывались на дороге в доброй миле от нас в тылу.

Генерал Тейлор приказал лейтенанту Ракеру взять эту «чёртову батарею». (Старый джентльмен иногда вел себя несколько нецензурно.) Приказы было очень легко отдавать, но довольно трудно было их выполнить, однако такие люди как Ракер, Карлтон и Бьюфорд, были не склонны колебаться перед лицом опасности, поэтому мы потуже затянули подпруги и сняли с себя все лишние обременения, такие как шинели, ранцы, сумки для вещей и т. д. Крепко схватив наши сабли мы пошли рысью по ущелью, подбадриваемые батареей Шермана, пройдя под дулами их орудий, и вскоре были скрыты от глаз обеих армий берегами оврага. В ущельях мы миновали множество убитых и раненых мексиканцев, и не один несчастный раненый негодяй был затоптан копытами наших лошадей. Мы двинулись вверх по другому оврагу, и поднявшись на берег, увидели сквозь густое облако дыма и пыли мерцающий крест, развевающийся над орудиями дезертиров.
Переформировав свои взводы, мы пошли на них на скорости. Я думал, что мы возьмем орудия без особых проблем, так как стволы были так сильно задраны, что выстрелы проходили высоко над нашими головами. Как раз в тот момент, когда мы были возле них, «Баглер» подал сигнал «справа!» как раз вовремя, чтобы наш обходной фланг преодолел зияющую пропасть шириной целых десять ярдов, которая зияла  перед  вражеской батареей.

 

Вскоре мы скрылись в овраге, и поскакали к перевалу. Дорога была буквально перекрыта кучами мертвых лошадей и людей, скошенных огнем батареи Вашингтона, в кавалерийской атаке в то утро.

Бой яростно кипел по всей линии, пока мы возвращались на прежние позиции на плато, как вдруг на нас обрушился сильный ливень. Ветер дул штормовой, и гром был ужасен, он раскат за раскатом обрушивался на нас, как бы издеваясь над тщедушными звуками выстрелов наших пушек.  На несколько минут все погрузилось во тьму из-за густых облаков пыли, принесенных сильным взрывом. Стрельба прекратилась с обеих сторон, как бы по обоюдному согласию. Дождь был холоден, как лед, но был благосклонен к нам, так как ветер гнал его с большой силой в лица наших врагов. Дождь продолжался минут пятнадцать, и прекратился так же внезапно, как и начался, снова выглянуло солнце, и над долиной расцвела великолепная радуга. Мы восприняли это как добрый знак, и наши орудия возобновили огонь.
Нашему эскадрону Первого Драгунского полка было приказано явиться к «Героическому Мэю», чья команда насчитывала около пятисот сабель, включая эскадрилью Арканзасской кавалерии, под командой капитана Альберта Пайка. Мы надеялись, что с «Героем Рисаки» во главе у нас получится что-то блестящее, и кое-что сделали — найдя огонь на открытом плато довольно неприятным, мы спустились в глубокое ущелье, где были в полной безопасности! Несколько случайных выстрелов попали в нас, ранив пару лошадей, поэтому Мэй послал своего ординарца за другой лошадью, поскольку его «Черный Том» был слишком ценен для того, чтобы его можно было убить в бою. Привели новую лошадь, сменили седло, и Мэй, видя что с подпругами все в порядке, долго оставался под прикрытием своего коня. «Джот» Макклюр, мой приятель, заметил: «Джек, нам с тобой опасно держаться в седле, когда полковник в укрытии», поэтому мы спешилисьи, другие сделали то же самое, и вскоре вся команда была на земле, и мы занялись изучением состояния своих подпруг. Когда наступило долгое затишье в стрельбе, Мэй приказал сесть на коней «четверками», и мы вышли из оврага без потерь!

К несчастью для успеха этой «героической» идиллии, мы вышли слишком рано. На равнине над Буэна-Вистой бригада мексиканских улан, прикрывавшая нашу главную линию с фланга, направлялась к нашим обозам, оставленным на дороге в Сальтильо, под охраной арканзасской и кентуккийской кавалерии. Генерал Вул, не доверяя добровольцам, приказал Мэю немедленно атаковать. Мы были в полумиле от фургонов, противник же находилсяк ним гораздо ближе, и мчался галопом прямо на добровольцев, спокойно сидевших на лошадях. Их полковники Йелл и «Фальстаф» Маршалл как раз оживленно спорили о том, кто из них старше по званию, в то время когда на них на полной скорости выскочили полторы сотни самых свирепых всадников в мире!

Доблестные полковники, не успев уладить свой спор, решили действовать самостоятельно, поэтому когда противник был в пятистах ярдах, Маршалл отдал приказ: «Огонь!», а полковник Йелл закричал: «Отбой! Не стреляйте, пока они не приблизятся!». В результате одни стреляли, а другие нет, но все в итоге развернулись и побежали, кроме полковника Йелля и нескольких офицеров из обоих полков. Полковник Йелл был убит на месте — его пронзили копьями в рот и грудь — и Маршалл сразу стал званием старше всех! Также были убиты капитан Портер из Арканзаса, и адъютант Воан из Кентукки.

 

Наша колонна с дикими криками Ура! атаковала противника во фланг, застигнув его врасплох и в невыгодном положении. Мы прошли через их колонну, разделив ее на две части; их наступление прошло мимо ранчо и дальше в долину Сан-Хуан, а тыл отступил к подножию горы. Теперь подошла часть батареи Шермана и открыла огонь по уланам в долине Сан-Хуан, которые поднялись на плоскогорье на противоположной стороне и исчезли. Мы преследовали группу, которая направилась к горе, и обнаружили, что они столпились с другой кавалерийской дивизией, которая спешила им на помощь; они сошлись в овраге и застряли в замешательстве. Наши пушки метали снаряды в беспорядочную массу, и мы были уверены, что перебьем всех. Тогда противник поднял белый флаг, и генерал Вул приказал нам прекратить огонь, что и было выполнено, а мексиканская кавалерия немедленно отступила за узкий гребень, и благополучно соединилась со своей основной армией!

Генерал Вул, который двинулся вперед к линии врага, увидев флаг перемирия, теперь вернулся с удовлетворением от того, что мексиканцы перехитрили его, поскольку битва теперь пойдет с нарастающей яростью. Санта Анна подтянул свои резервы и атаковал всю нашу линию. Как и утром, плато было театром тяжелейшего противостояния. Тяжелые массы мексиканской пехоты устремились навстречу нашим орудиям, и постепенно вытеснили наши силы; были брошены 2-й Иллинойский и 2-й Кентуккийский полки, а затем 1-й Иллинойский, а остановили их продвижение штыками. Мексиканцы отступили в овраг, куда опрометчиво последовали наши добровольцы. В этом овраге, затемненном дымом и наступавшей ночью, произошла страшная рукопашная — наши люди зашли слишком глубоко, и мексиканцы набросились на них, орудуя вовсю штыками и мушкетными прикладами, в ход пошли даже камни. Из темного сумрачного ущелья доносились страшные проклятия, грохот и крики. Медленно наши люди были вынуждены вернуться на плато, оставив полковников Хардина, Макки и Хенрва Клея-младшего мертвыми, изрубленными многочисленными штыковыми ударами.

Снова торжествующий противник атаковал плато, но сосредоточенный огонь двенадцати орудий оказался слишком сильным, и после четырех тщетных атак на батареи они угрюмо отступили под прикрытием своих орудий. Ночь сомкнулась на залитом кровью поле, но еще час «далеко сверкала огнем артиллерия», затем наступила тишина, и битва при Буэна-Виста закончилась — с нашей победой!