***

   
     ЧАСТЬ I

     ОТ АВТОРА

     Эта публикация несколько отличается от моей книги «Одна была», вышедшей 4 года тому назад, прежде всего тем, что она короче. Я очень рассчитываю на отклики читателей, по которым намерен продолжить тему. И опубликовать некоторые неизвестные пока стихи Пушкина. И ещё хочу сказать, что открытие, как зачатие: происходит либо по расчету, либо по наитию, случайно, по неопытности. То и другое сулит чудо рождения.

     Я люблю в Венере грудь,
     Губки, ножку особливо…

     Сегодня, как выяснилось, понятия «пушкинист» и «пушкиновед» синонимичны. Рискну различать их следующим образом. Пушкинист – тот, кто деятельно любит Пушкина (как коммунист – коммунизм или как капиталист – капитал). Пушкиновед – тот, кто кормится, исследуя творчество поэта. Впрочем, папы всякие нужны. Прибавлю к слову цитатку из современного пушкиниста-издателя В.А.Козаровецкого: «наше пушконоведение очутилось в положении, аналогичном тому,  в каком у нас многие годы была генетика».  Эпитет «наше» не совсем точен. До развала Союза ССР пушкиноведение было советским. После – перестало быть единым. Значительная часть п-ведов (как и скрипачей, шахматистов, стоматологов и др.) уехала на историческую родину. И вот уже В.Непомнящий председатель Пушкинской комиссии на семинаре пушкиноведов в ИМЛИ, а затем в «Новой газете» вводит в пушкиноведенье эпитеты «экспериментальное», «домашнее», «занимательное». Т.Савченкова добавляет «сенсационное». И.Сурат изобретает термин «парапушкинистика». Подведя итог перечисленному, следует отметить, что пушкиноведение прошлого века исчерпало себя как наука, освободив место истинной правдивой бескорыстной  пушкинистике нынешнего XXI века.

     ИСКЛЮЧЕНИЯ РЕДКИ
     «Жить надо не для себя и не для других, а со всеми и для всех»
     Николай Фёдорович Фёдоров

     Как верный родственник одного из пушкинистов, которого нет сегодня с нами, начну книгу с поиска дам, без них, увы, ни стихи ни дети не родятся. Уместно будет спросить самого Пушкина, что он думает о женщинах.
«Жалуются на равнодушие русских женщин к поэзии,- пишет он в статье «Отрывки из писем, мысли и замечания» 1827 года. И продолжает, - Дело в том, что женщины везде те же. Природа, одарив их тонким умом и чувствительностью, самою раздражительною, едва ли не  отказала им в чувстве изящного. Поэзия скользит по слуху их, не досягая души; они бесчувственны к её гармонии; примечайте, как они поют модные романсы, как искажают стихи, самые естественные, расстраивают меру, уничтожают рифму. Вслушайтесь в их суждения, и вы удивитесь кривизне и даже грубости их понятия… исключения редки».
     Автору книги при всей его любви к прекрасному полу и строгой гетеросексуальной ориентации трудно не согласиться с такой суровой оценкой поэта. Вспомнилась песенка из мультфильма «Золушка»:

     Хоть поверьте, хоть проверьте   
     Это был чудесный бал
     И художник на манжете
     Мой портрет нарисовал…
     И оркестр был в ударе
     И смеялся весь народ
     Потому что на рояле
     Сам король играл гавот…

     Судя по рифмам, у автора было «поверьте - на мольберте и  ударе - на гитаре», а манжета и рояль приплыли откуда-то из другой оперы. Но все (я проверял по Интернету), кто после Людмилы Сенчиной пел эту песню, перевирали слова автора.
Увы, увы, милый Пушкин, «исключения редки». Но… именно это и заставляет настоящих рыцарей искать свою единственную. Романтики, в путь!

     КОМУ БЕССЛАВЬЕ?

     Советская средняя школа «разрешила» Пушкину одну внебрачную связь. Школа, где нам посчастливилось бесплатно учиться, не могла признать Пушкина откровенным ловеласом. Не могла, ибо была призвана не только учить, но и воспитывать в своих подопечных соответствие «облику морале». Школьной версией юношеской любви Пушкина, любви посетившей его сердце до Натальи Николаевны Гончаровой, стала любовь к Анне Петровне Керн. Школьной версией утверждалось, что поэт питал к ней романтические чувства, явившие на свет  известные всем бессмертные строки «Я помню чудное мгновенье».

     У Библии, кстати, тоже есть «школьная» детская версия, что Адам с Евой съели почему-то запретное, но ужасно соблазнительное райское яблочко. Причём наши  прародители сделали это втихаря, в кустах, голыми, после чего за первородный грех, связанный эпитетом с первыми родами (с родами Каина, которого в отличие от Авеля нет в родословии Адама), были изгнаны из рая.
Мы люди взрослые. Детская библия и школьная версия нас более не устраивают. Почему бы нам, оставив пока в покое первую – Библию, не проверить последнюю – школьную версию.

     В одном из советских хитов, главном хите Микаэла Теравердиева поётся, что «мгновенья раздают кому позор, кому бесславье, а кому – бессмертие». Одно такое мгновенье, названное чудным, удостоило бессмертием орловчанку Анну Петровну Керн. С некоторой натяжкой это гениальное творение поэта можно было бы назвать их совместным детищем, если бы не одно важное обстоятельство…
     Это случилось 19 июля 1825 года, когда Александр Сергеевич Пушкин лично преподнес ей рукопись с пометкой «К***» на месте посвящения:
     Я помню чудное мгновенье:
     Передо  мной явилась ты,
     Как мимолетное виденье,
     Как гений чистой красоты...
Нет смысла цитировать. Это стихотворение известно всем. И все знают, что оно написано Пушкиным под влиянием чувств к Керн и вручено ей лично. Впрочем...
 –  Откуда это всем известно? Пушкин рассказал?
 –  Нет.
 –  Откуда же?
 –  От самой Анны Петровны! Она оставила том воспоминаний, изданный, правда, после смерти поэта, который так и называется: Керн (Маркова–Виноградская) А.П. «Воспоминания. Дневники. Переписка».
 –  А почему у неё целых три фамилии?
 –  Ответ прост: Анна Петровна отнюдь не один раз была замужем.
 –  Да, это бывает. Хотя – ХIХ век…
 – Удивительно и другое. Почему никто не задался вопросом: насколько это естественно для... сугубо чистой красоты.
     Свою книгу, которую можно было бы смело назвать: мужчины в ее жизни, А.П. Керн удачно начинает с главы «Воспоминания о Пушкине». И сразу без ложной скромности пишет, что «впечатление его <Пушкина> <от> встречи со мною он выразил в известных стихах: Я помню чудное мгновенье и проч.».
     Cтрочкой ниже Анна Петровна хвалится, что именно ей посвящена и восьмая глава «Онегина», где Евгений встречает Татьяну уже замужней в сопровождении важного генерала. Надо отдать должное Анне Петровне: она скрупулезно приводит в своих воспоминаниях все посвящённые ей (по её, правда, мнению) стихи, кроме разве совсем маленьких и  незначительных, таких, например:
     У дамы Керны
     Ноги скверны...
     Сравните откровение Пушкина:
     Я люблю в Венере грудь,
     Губки, ножки особливо…
     То, что особливо, нам оно не диво, а мадам игривы, только ноги кривы!
     Наступил момент послушать самоё Анну Петровну. Оживим её хотя ненадолго, чтобы узнать подробности вручения бесценного поэтического дара, обессмертившего её имя. Как поэт вручил ей «Мгновенье»? В драгоценном ларце, на тарелочке с голубой каёмочкой? Внимание:
     «Я должна была уехать... Он (Пушкин) пришёл (из Михайловского в Тригорское, где у Вульфов, своих родственников, гостила Керн) утром и принёс мне экземпляр2-й главы Онегина, в неразрезанных листках...».
     Здесь необходимо оговориться. Анна Петровна уже в самом начале своих воспоминаний, ставших руководством для многих поколений п-ведов, ошибается. Вторая глава вышла из печати только через год после описываемых ею событий. Речь может идти лишь о первой главе, увидевшей свет в феврале 1825 года. Впрочем, это мелочь. Не будем придираться. Итак, поэт принес какую-то книгу собственного сочинения:
     «...в неразрезанных листках, между которых я нашла вчетверо сложенный почтовый лист бумаги со стихами:
     Я помню чудное мгновенье
     и проч.  и проч.»
     Далее с бесхитростной любовью к мельчайшим подробностям Анна Петровна откровенничает, что, когда она уже «сбиралась <этот почтовый лист> спрятать в шкатулку», Пушкин – цитирую: «судорожно выхватил и не хотел возвращать; насилу выпросила я их <стихи> опять...».
     Вот так подарил! «Нашла-выхватил-выпросила»... А эпитеты-то каковы: «судорожно, насилу» – разве они малого стоят? Разве не зовут задуматься?

     ПОЧТОВЫЙ  ЛИСТ

     «Кто проникнет ещё глубже креста и гроба и будет посвящён в тайну
     Воскресения, познает конечную цель, ради которой Бог создал все вещи
     изначала»
          Максим Исповедник

     Реконструируем события того удивительного утра. Сделаем попытку воскресить их. Вот Пушкин проснулся. Перебелил на почтовый лист с черновика пришедшие накануне строки. Перечтя, счёл их, пожалуй, сносными. Поставил сверху привычную перу букву К***...
 – Почему привычную?
 – Да ведь Пушкин ставил её над многими творениями. Ещё со времен лицея. То есть начал ставить задолго до того, как познакомился с Анной Петровной Керн.
 – Но допустим, что прежние, юношеские стихи с пометой К*** – адресованы какой-нибудь другой К***. А эти, про мгновение, посвящены именно гению чистой красоты – А.П. Керн.
 – Ладно, пока – допустим. Итак... Пушкин берёт в руки почтовый лист. 
 – Почему почтовый?  Он  ведь собирается стихи отнести,  а не послать по почте? Зачем же тогда пишет на специальной почтовой бумаге? Неужели другой бумаги в собственном имении человека пишущего, поэта близко не оказалось? Странно… Раньше обращали внимание на такие мелочи, как цвет подаренного цветка, вид бумаги…
 – Идём дальше. Рука выводит над стихотворением – К и три звездочки. Это же шифрограмма! Зачем? Письменную информацию (в том числе и стихи) порою кодируют. Шифруют,  например, для того, чтобы никто не догадался о том, кому они посвящены.
Но в нашем случае Пушкин принёс стихи именно той (по её мнению), кому посвятил.
 – Тогда, зачем же здесь шифр? Можно было так прямо и написать – «Керн». А ещё лучше, нормально, по имени – «Анне». Тем более, что Керн – не девичья фамилия Анны Петровны. Фамилия мужа. Почему же Пушкин ставит К***?
 – Но вот и Тригорское. Наконец-то он и она с глазу на глаз. Пришла счастливая возможность вручить стихи их адресату. Поднести поэтический дар! Представляю, как гениальные поэты обставляют подобные события... Но, увы, приходится пока придержать слёзы умиления. Мадам сама находит «своё мгновенье» в неразрезанной  книге. Как прозаично... Но и это не всё. Она находит – а он выхватывает. Судорожно выхватывает. Наконец, героиня произведения, она же – гений чистой красоты начинает умолять автора отдать стихи. И что вы думаете, умолила!
     Буквально: насилу выпросила обратно судорожно выхваченное поэтом стихотворное послание К***, написанное на почтовом листе, даже уже сложенном вчетверо, который, к счастью, при этом не пострадал, не измялся и не порвался в клочья к чертям собачьим!
 – Вот уж, действительно, странный способ вручения презента. Но и приём дара тоже
чудной.
 – Ещё более удивительным представляется другое. Вскоре в альбоме А.П. Керн появляется строфа, последнее слово которой, как наиболее значимое, вынесено Пушкиным в отдельную строку. Это стихотворное обращение к ней опубликовано ныне во всех полных собраниях сочинений.

АЛЬБОМНЫЕ СТИХИ А.П. КЕРН

     Если в жизни поднебесной
     Существует дух прелестный,
     То тебе подобен он,
     Я скажу тебе резон:
     Невозможно!

     Если попытаться «поверить алгеброй гармонию», то тезой первых трёх строк стихотворения является тождество: «Дух прелестный» = А.П. Керн.
Однако в последней строчке Пушкин однозначно показывает, что это не тождество, а неравенство, ибо тождество буквально – «невозможно»: «Дух прелестный» – не А.П. Керн.
     Кому сообщает эту аксиому поэт? Самой Анне Петровне. Зачем? Может быть, чтобы развеять её заблуждение?
     Этот вывод дошёл до нас, благодаря почти детской наивности Анны Петровны. Если бы Керн была менее простодушна, взяла бы ластик – да и стёрла бы две последние строчки! Получилось бы, что галантный Пушкин уподобляет её духу прелестному, который по-другому можно назвать – гением чистой красоты. Но бесхитростная Анна Керн не уничтожила последних строк. Не догадалась. Поэтому наивно считать, что именно её Пушкин уподобил духу прелести, ангелу небесному, гению чистоты.
 – Боюсь, что для академического (школьного) пушкиноведения мы отныне стали еретиками,  ибо позволили допустить мысль, что стихи о чудном мгновенье посвящены не Керн. Но мне лично уже ясно, что великое стихотворение предназначалось другой даме. Не случайно оно было написано на почтовом листе, сложенном вчетверо. Лист ждал почтового дня. Были в провинции пушкинского века такие дни. Он, лист, готовился в недалёкое путешествие. Собирался прокатиться на почтовых лошадках. 
Неожиданно для автора лирическое послание любимой женщине попадает в чужие и, увы, холодные руки.
     Остолбеневший от нелепости ситуации, поэт видит, как мадам с усмешкой пробегает их глазами... Пауза затягивается. Пушкин ждёт, надеясь, что Керн поймёт, что стихи не имеют к ней отношения, и вернёт их. Ничуть не бывало! Она, приняв стихотворение за адресованное себе, намеревается положить «мгновение» в шкатулку. Пушкин закипает. Это уже слишком. Всякому долготерпению когда-то должен прийти конец!
     И вот поэт, нарушая этикет поведения людей аристократического круга, судорожно выхватывает почтовый листок. Но и на этом цепь нелепостей не прерывается. Анна Петровна начинает клянчить стихи обратно. А, возможно, даже чисто по-женски требовать объяснений. Кому, если не ей, они посвящены. Мол, назовите кому, тогда отдам. Ведь над стихами, могла аргументировать своё поведение Анна Петровна, стоит буква «К» с тремя звёздочками. А я, мол, как раз – Керн. Тоже «К» с тремя звёздочками. Да это мне! Конечно, мне! И попыталась спрятать стихи в шкатулку.
     Словом, проявила насилие. Буквально: «насилу выпросила». Потомок Ганнибала вынужден уступить даме. Но вскоре, в альбоме Керн, традиционном для провинциальных барышень полусвета, появляются строки, где поэт объясняет ей (и некоторым из нас), что и рад бы уподобить её кому-нибудь приличному, да, к сожалению, даже с позиции простого резона это, увы, невозможно.

     ПОЧЕМУ  НЕВОЗМОЖНО?

     Если нет высшей цели для добровольного соединения в едином «для всех одинаково дорогом деле», необходимым является «право разойтись (свобода) во всех союзах, от брачного до государственного»
     Николай Фёдорович Фёдоров

     Разве Анна Петровна не хороша собой? Не похожа, как и многие юные дамы, на ангела небесного?
    Поиск ответа на этот, казалось бы, несложный вопрос – крайне неприятное занятие. Грустная тема. И вот почему. Нам – на поверку выходит – романтикам – хочется высокой, чистой любви.
    Но тут тема, да и сама Анна Петровна заставляют нас, вынуждая грехом  присвоения чужого имущества, говорить о любви не высокой, а низкой,   плотской, да чего там – просто блудной.
    Анна Петровна, урождённая Полторацкая, по первому мужу Керн, по второму – Маркова, по третьему – Виноградская, не каясь, касается в своих воспоминаниях собственных сердечных похождений, легко находя оправдание своему... как бы помягче выразиться... нетяжёлому поведению. Короче – слабости на передок.
    Предоставим, впрочем, слово ей самой.

     КЕРН + РОДЗЯНКО = ПИСЬМО

     «Мне с Родзянко, – вспоминает А.П. Керн, – вздумалось полюбезничать с Пушкиным, и мы вместе написали ему <письмо, из которого> помню только последний стих: Прощайте, будьте в дураках!».
     Оригинальный способ любезничать, не так ли? Но кто сказал, что партия в «подкидного», предложенная мадам, закончилась? Продолжим игру: Пушкин – против Родзянко с Керн.
     О чём письмо, написанное 10 мая 1825 года, которое, за исключением строчки, не удержала память Анны Петровны? Оказывается, оно включало, главным образом, вопрос, адресованный Пушкину, который можно кратко сформулировать так: быть или не быть А.П. Керн – Керн?
     То есть, носить ли и дальше Анне Петровне фамилию своего, увы, рогатого мужа или принять фамилию – Родзянко. Придётся поименовать участников любовной интриги, чтобы понять – кто есть кто.
     Керн Ермолай Фёдорович, дивизионный генерал. Имел «счастие» быть мужем Анны Петровны. «Я венчалась с Керном, – вспоминает Анна Петровна, – 8 января 1817 года».
     Родзянко Аркадий Гаврилович, полтавский помещик, эротический поэт. Частый автор «Невского альманаха». Приятель, собутыльник, карточный партнёр Пушкина. Вместе с мадам Керн писал письма, любезничал с Пушкиным. Их послание, которое Керн запамятовала, неоднократно опубликовано. Пушкиноведы любят его приводить. Родзянко откровенничал в нём:
     «Вот теперь вздумала мириться с Ермолаем Фёдоровичем: снова пришло давно остывшее желание иметь законных детей, и я пропал... Ради бога, будь посредником».
     Здесь А.П. Керн игриво, кокетливо, словом – любезничая, приписала: «Ей богу, я этих строк не читала!».
     И далее – вновь рука Родзянко:
«Но заставила их прочесть себе 10 раз. Тем-то Анна Петровна и очаровательнее, что... изобилует такими детскими хитростями».
     Пушкин ответил на письмо любовников по своему обыкновению стихами. В автобиографической книге воспоминаний А.П. Керн по простоте сердечной (иначе называемой в народе глупостью), и их цитирует. Включены они и во все собрания сочинений поэта. В стихотворном послании «Родзянке» содержится согласие Пушкина на его просьбу «быть посредником» между ним и его любовницей, якобы собравшейся вернуться к мужу и ответ на вопрос о возможности (с точки зрения Пушкина) развода Анны Петровны с законным супругом. Каково же его мнение? Оно в упомянутых стихах. Ваш ход, Александр Сергеевич!

     РОДЗЯНКЕ (И КЕРН)

     Ты обещал о романтизме,
     О сем Парнасском афеизме,
     Потолковать ещё со мной...
     А пишешь лишь о ней одной.
          Хвалю, мой друг, её охоту,
          Поотдохнув, рожать детей,
          Подобных матери своей...
          И счастлив, кто разделит с ней
          Сию приятную заботу:
          Не наведёт она зевоту.
          Дай бог, чтоб только Гименей
          Меж тем продлил свою дремоту!
     Но не согласен я с тобой,
     Не одобряю я развода:
     Во-первых, веры долг святой,
     Закон и самая природа...

     Именно эти строки передал однажды поэт из рук в руки Анне Петровне Керн. Не постеснялся вручить ей с Родзянко столь нелестные слова. Но Пушкин и не думал скрывать от неё – любовницы Родзянко – своих чувств и мыслей. Он был вправе передать ей ответ на просьбу Родзянко ещё и потому, что она была соавтором письма, на которое приведёнными стихами отвечал поэт.
     Как же сочетать строки этого послания с почти одновременно написанными строками якобы посвящённого Керн мгновения?
     А надо ли их сочетать? Теперь уже не надо.
     Данная коллизия имеет «некоторое» отношение к мужу Анны Петровны. Не пора ли послушать и его мнение? Пусть не Пушкин, а генерал Керн замолвит за неё словечко, отчитается о подлинной чистоте своей жены.
     Ермолай Фёдорович, как человек благородный, «настоящий полковник», простите – генерал, долго и терпеливо отмалчивался. Его мнение (в письменном виде) увидело свет лишь в роковом для Пушкина 1837 году. Так вот, дивизионный генерал считает, что Анна Петровна «предалась блудной жизни» и, оставив его «более десяти лет тому назад (т.е. речь ведётся как раз о времени описываемых нами событий – времени посланий к Родзянко и гению чистой красоты), увлеклась совершенно преступными страстями своими».
     Вот уж действительно: «мгновенья раздают кому – позор…».

     ДВА  ЭПИТЕТА
«Время – понятие, которое вместило человеческое наблюдение…  Всё длится, т.е. изнашивается, стареет, уступает новому, которое тоже изнашивается, стареет и даёт место новому, и так без конца»
 С. Семёнова

     А теперь пришло время свести два эпитета, относящихся к одной и той же даме. Первый – гений чистой красоты. Второй – вавилонская блудница. Оба эпитета принадлежат одной руке. А рука – Александра Сергеевича Пушкина. «Что делает вавилонская блудница Анна Петровна?» – спрашивает Пушкин в письме  Алексею Вульфу в мае 1826 года. И продолжает: «Говорят, что Болтин очень счастливо метал против почтенного Ермолая Фёдоровича. Моё дело сторона, но что же скажете вы?».
     Прозрачная карточная метафора «метал против» читается только как «наставлял рога». Однозначно сказано, что Пушкину безразлично поведение А.П. Керн, что его дело сторона. Наконец, столь же недвусмысленно заявлено, что это не должно быть безразлично Алексею Вульфу, ибо и ему посчастливилось быть любовником мадам Керн. Посчастливилось вдвойне, если вспомнить, что он был её родственником.
     Всё же предположим, что Пушкин на одно очень короткое чудное мгновение воспылал внезапной страстью к Керн. Но смысл послания гению чистой красоты сопротивляется, повествуя, напротив, о длительности чувства, ведь в стихотворении так прямо и сказано – «шли годы».
     «Клянусь вам, что никакой любви нет», – заявляет Пушкин уже в самом начале письма Анне Николаевне Вульф, кузине Анны Петровны, посланном спустя всего лишь два дня после отъезда мадам Керн из Тригорского, где она якобы была удостоена высшей поэтической награды мира – звания гения чистой красоты. В конце же этого письма поэт ещё более откровенен в чувствах к Керн:  «...я её презираю, слышите ли? Да, я её презираю, несмотря на всё удивление, которое должно у неё вызвать это чувство, столь для неё новое». За что же он её презирает? Может она его чем-нибудь заразила? Это ли не тема П-ведов? Но – не наша.

     ДУРА... ЧОРТ  ПОБЕРИ

     «У каждого мгновенья свой резон,
     Свои колокола, своя отметина,
     Мгновенья раздают кому позор,
     Кому бесславье,  а кому бессмертие!»
     Роберт Рождественский

     Вот теперь нам стало угодно, используя лексику А.П. Керн, «полюбезничать» с ней. Приведу ещё один эпитет, подаренный Анне Керн лично Александром Сергеевичем. Эпитет этот призван объяснить: почему Анна Петровна присвоила чужое добро. Зачем не уразумела, что стихи посвящены не ей. Как смогла упорствовать в своём заблуждении позже, повторяя публикации своих воспоминаний, наводняя ими Вселенную при жизни и после неё – вплоть до сегодняшнего дня?! И в будущем, подозреваю, тиражи её пошлых мемуаров будут расти, ибо миф пуще реальности.

    В 1835 году Александр Сергеевич пишет о переданной ему записке Анны Петровны Керн... так и хочется смягчить пушкинское определение, стоящее в начале цитаты, но нельзя.
   «Дура вздумала переводить Занда и просит, чтобы я сосводничал её со Смирдиным. Чорт побери их обоих! Я поручил Анне Николаевне отвечать ей за меня, что, если перевод её будет так же верен, как она сама верный список с m-me Занд, то успех её несомнителен...»
    Прощайте, будьте в дураках! Точнее – в дурах.
А ведь, пожалуй, Пушкин выиграл в подкидного. И ещё пара слов вдогонку. В письме к тётке Анны Петровны Прасковье Александровне Осиповой Пушкин мягко называет мадам Керн «смелой в поступках». Гений смелой шустроты или даже пустоты – мог бы сказать о ней поэт.
 – О чьей же чистоте говорится в чудном мгновенье? Может, эти строки посвящены той же единственной даме, которой Пушкин посвящал стихи с пометой К***?
 – Таких стихов немало. Он пишет их ещё со времен лицея – задолго до того, как имел сомнительное удовольствие познакомиться с А.П. Керн. Поэт продолжает обращаться к не установленному нами пока адресату под литерой К*** и позже середины тридцатых. Чуть ли не до самой Чёрной речки. Что же до Анны Керн, то своенравное мгновенье сменило немыслимую милость на полное бесславие. Хотя… миф зачастую сильнее истины.  «Мертвые сраму не имут».

     ГЛАВНОЕ ЧУДО
     Чаю воскресения мертвых и жизни будущего века
     Символ веры

    «Царь Никита жил когда-то / Праздно, весело, богато» – сообщает, когда «идёт налево» в одной из своих ранних сказок Кот Учёный. И с нескрываемой котовьей завистью продолжает: «Царь трудился понемногу, / Кушал, пил, молился Богу / И от разных матерей / Прижил сорок дочерей». Тут дело не в количестве и не в качестве этих «девушек прелестных, ангелов небесных». Они «от разных матерей» – вот что важно для большинства пушкиноведов. А для нас, уважаемый читатель,  это столь ли уж важно? Другое дело, если речь пойдёт о главном чуде на земле, о воскрешении…

     ВОСКРЕШЕНИЕ  СВЕРЧКА
        Жизнь от людей несложно отрешать,
        Куда сложней, но можно – воскрешать…
                АС
     Эти строки родились экспромтом, когда мне пригрозили расправой: я не считал нужным делиться своими кровными копейками ни с милицией, ни с рэкетом. Это происходило в уникальный исторический период,  который и не снился Марксу, – период обратного перехода от социализма к капитализму. А я стоял в эпицентре российской истории и центре Пушкинской площади, толкуя свои собственные стихи, гадания и пророчества морской свинки Беллы.
    – Воскрешение – главное чудо на Земле. Для многих очень важно воскресить собственное прошлое – в воспоминаниях, мемуарах. А мне лично очень сильно хочется незамедлительного воскрешения тех, чья божественная сущность несомненна.
     История воскрешений уходит корнями в ветхозаветные времена. А теперь, в XXI веке, воскрешать стало даже модно. Лукавый Лонго на весь распадавшийся совдеповский мир демонстрировал по телевизору приподнимание из гроба мертвеца. Мошенник Грабовой (от слов «грабь» и «гроб» – А.С.), обещал матерям Беслана оживить их расстрелянных бандитами детей. Матери не поскупились. Дети не ожили.
     Когда журнал «Советский Союз», где я работал, вслед за одноимённой страной развалился, а в ненадолго пришедшее ему на смену президентское издание «Воскресенье» мне не удалось вписаться, «я встал среди народа на Тверской, а роль издателя отдал свинье морской».
     …Злые пригрозили и ушли. А слушатели, жаждущие поэтического общения, стали расспрашивать меня о затронутой мной в толковании стиха, вытянутого свинкой из многих, тайне воскрешения, по-древнему – анастасии.
     Из Библии (из Евангелия от Иоанна) известно, что Сын Божий воскресил своего друга Лазаря, бывшего в гробу аж четыре дня. Но очевидцы чуда не оставили свидетельств, как именно происходило воскресение. Впрочем, они отметили главное – любовь Христа и Его скорбь по умершему другу. 
     В Евангелиях от Матфея и от Марка кратко сообщается, что Богочеловек поднял с одра только что умершую дочь Иаира, начальника синагоги, произнося слова, звучащие как заклинание. В Евангелии от Луки – показано воскрешение единственного сына вдовы из Наина, которого уже выносили для погребения…
     Египтяне чтили жреца-воскресителя Имхотепа, древние греки – Асклепия (в римской традиции Эскулапа). Он был сыном Аполлона. Его учил и воспитывал кентавр Хирон. Он научился не только лечить, но и воскрешать мертвых. Его символ – змея не случаен. Он убил напавшую на него змею, а потом пожалел о содеянном и вернул  её к жизни.
     Из «философии общего дела» – воскрешения отцов – русского мудреца Николая Фёдоровича Фёдорова вырос русский космизм, вся наша подлинная философия.
 
Николай Фёдорович Фёдоров

     Учениками Фёдорова были Бердяев, Булгаков, Соловьёв, Флоренский, Циолковский. Константин Эдуардович, проникнувшись идеями Фёдорова об общем деле воскресения всех людей планеты, озаботился проблемой расселения воскресших (в грядущем) людей в околоземном пространстве. Для чего и изобрёл ни много ни мало… ракету! А значит, от мысли о воскрешении родились МКС и Гагарин, спутники и сотовая связь, астронавты и Интернет…
     …Я работал в журнале «Советский Союз» спецкором иностранных изданий, когда его «советское» руководство сменили на «демократическое», а сам журнал переименовали в президентский – «Воскресенье». Напрасно я попытался втолковать новому начальству, что слова «воскресенье» и «воскресение» не синонимы. Ссылался на Льва Толстого с его «Воскресением», напомнил афоризм «как вы лодку назовёте, так она и поплывёт». Но, увы, мои аргументы не приняли всерьёз. Тогда на доске объявлений я прикнопил несколько строф, озаглавив их эпически просто: «Пророчество». Ключевое двустишье: «Скоро скроет мрак земной этот общий выходной».  Пророчество вскоре сбылось, журнала «Воскресенье» не получилось. Но издательство – не журнал, там издают, а не создают… и ещё жаль, что особняк Корша, где располагался родной «Советский Союз», с любимой мной нежной мраморной нимфой на балюстраде, пошёл под офисы чуждых душе иностранных фирм. По преимуществу американских.

     ФИЛИМОН
          Поэзия – ваш врач, поверьте,
          От всех болезней и от смерти
          АС
     Итак, мы остановились на том, что на Тверской стали выпытывать у меня тайну чуда воскрешения – анастасии…
 – Пока не изживётся в человечестве несоразмерное добродетели зло, воскрешать можно только тех, кто воскрешения достоин – жизнью своей, служением, выполнением миссии. Человек верующий, православный христианин  воскресил бы  Иисуса Христа. Поэт – Александра Пушкина…
     И поскольку я поэт и православный христианин, то мечтаю воскресить их обоих. Хватило бы только времени и ума.
     Идея воскресить Пушкина давно витает в воздухе. Если бы Лонго надумал воскресить Александра Сергеевича, он бы поехал на его могилу, а Грабовой махнул бы, наверное, на Чёрную речку.
     Бренд «Пушкин» многих свёл с ума, причем часто в прямом смысле: в психоневрологических диспансерах многочисленные пушкины  вполне конкурируют с традиционными наполеонами. Да и среди умодостаточных и даже умоизбыточных людей – море пушкиноведов… Впрочем, часто и мудрецам на пути к истине чего-то не хватает… романтизма, интуиции? Любви?
     А ведь именно любовь – ключ к чуду воскрешения. Сущность плюс личность, возведённые в степень любви. Найдём любовь Пушкина – воскресим его...
     Я и не заметил, размечтавшись о воскресении поэта, что окружение разошлось, а возле меня остался торчать одинокий худоватый юноша призывного возраста, назвавшийся Филимоном.

     НЕКРАСОВКА
          «Порождённый крошечною землёю зритель безмерного пространства, зритель
          миров этого пространства должен сделаться их обитателем и правителем».
                Николай Фёдорович Фёдоров
     Мы зашли в уютную библиотеку, много лет бывшую культурным центром всей округи. Выбрали для начала вхождения в тему воскрешения через любовь такую книгу: «Утаённая любовь Пушкина», изданную в Санкт-Петербурге в 1999 году к юбилею поэта.
 – Как думаешь, – спросил я Филю, – мог ли Пушкин утаить имя любимой? По-моему, утаить что-нибудь подобное может только Штирлиц или Абель.  А поэты, как правило, болтуны. Разве они умеют хранить тайны? Не случайно же друзья дали Александру Сергеевичу кличку – Сверчок. И он не обижался, откликался.
     Вскоре мы выяснили, что книжка вобрала в себя статьи известных пушкиноведов М.О. Гершензона, П.К. Губера и других. Они сообщали, что единственная «утаённая любовь» Пушкина это:  М.А. Голицина, обе сестры  Раевские (М.Н. и Е.Н.), Н.В. Кочубей, Е.А. Карамзина, С.С. Киселева, Е.К. Воронцова, К.А. Собаньская... ну и многие другие. Тайна единственной любви, так и не раскрытая к 200-летнему юбилею поэта, осталась за семью печатями.
     Можем ли мы, не относящиеся к пушкиноведческой элите, позволить себе такую роскошь: самим поискать эту скрытую любовь? Но с другой стороны – кто же нам запретит? Мы ведь не ищем выгоды и денег, мы только хотим… воскресить настоящего Пушкина. Хотя бы только для себя. Главное, что мы ощущаем себя романтиками, поэтами и, не равняясь с гением стихами, можем приблизиться к Пушкину по поэтическому мироощущению, как и каждый романтик живущий на этой прекрасной Земле,  – почему нет? 
 – А что если у Пушкина, жизнь которого изучена и прослежена чуть не по минутам, и не было никакой Утаённой любви? – предположил Филя. И я уже готов был согласиться с ним в этом, но…  вмешался, возмущённый таким предположением, сам поэт.
     Да–да именно вмешался, буквально упав нам на голову с полки и раскрывшись на нужном месте!
     Тебе... Но голос Музы тёмной
     Коснется ль слуха твоего?
     Поймёшь ли ты душою скромной
     Стремленье сердца моего,
     Иль посвящение поэта,
     Как утаённая любовь,
     Перед тобою без привета
     Пройдёт непризнанное вновь?
     Но если ты узнала звуки
     Души, приверженной тебе,
     О, думай, что во дни разлуки
     В моей изменчивой судьбе
     Твоя печальная пустыня,
     Твой образ, звук твоих речей,
     Одно сокровище, святыня,
     Для сумрачной души моей.
 – Как видим, точнее – слышим, чувствуем сердцем – была утаённая любовь, была. Только кто она – «ответчик» пока откровенно признаться не хочет. Муза, мол,  у меня тёмная, любовь утаённая, душа сумрачная. Раз поэт сам утаивал свою любовь, то, видимо, не случайно. Может, не хотел скомпрометировать девушку или что ещё. Словом, не желал,  чтобы о его чувствах  трубили.
     Впрочем,  не надо быть тонким психологом,  чтобы понять: Пушкин всю  свою жизнь гремел и ныне гремит ключами от тайны своей единственной любви, да только вот внимательного уха и тонкого слуха пока не встретил.
     Нет, весь я не умру – душа в заветной лире
     Мой прах переживёт и тленья убежит –
     И славен буду я, доколь в подлунном мире
     Жив будет хоть один пиит.
     Для начала мы решили представить,  что мы не ведомые широкой публике поэты – и есть те самые пииты–реаниматологи, на которых уповал Пушкин, надеясь избежать тления. И если теперь сам поэт откроет нам свою тайну, значит – пора пришла. Ну а  нет – и спроса нет, до свиданья, Интернет.
     И ещё мы согласились во мнении, что Пушкин – это море поэзии, даже – океан.  Ориентироваться в океане непросто. Но всё-таки можно. Скажем, по Полярной звезде, которая так важна для настоящих моряков. Если бы мы нашли звезду, светившую Пушкину всю его жизнь, она стала бы путеводной по океану поэтического творчества Александра Сергеевича – и какие открылись бы новые горизонты,  дали, глубины и сокровища этого океана!

                «ПУШКИН – ГОВОРУН»
                «Сначала было Слово»
                Библия
     Умеют ли поэты молчать о своих чувствах, могут ли хранить тайну? Вряд ли. Поэты всегда готовы замаскировать в слове, упрятать в образ, замкнуть в метафору – но всё равно приоткрыть потаённое. Поэты слишком живые, чтобы молчать, даже после смерти. Их призвание – молвить.
     В этом с нами согласился, неожиданно на краткий срок выпрыгнув из небытия, как чёрт из табакерки, один из осведомителей,  доносчиков на Пушкина, неудавшийся литератор Александр Карлович Бошняк, чьих литературных шедевров неумолимое время не сберегло. Зато оно сохранило его рапорт, что
 «Пушкин говорун, часто возводящий на себя небылицу; он столь болтлив, что никакая злонамеренная шайка не решится его себе присвоить; он человек, желающий отличить себя  странностями,  но  вовсе не способный к основанному на расчёте ходу действий».
     Этот донос нашёлся не в тайной канцелярии и даже не в архиве Лубянки, а у Б.Л. Модзалевского в книге «Пушкин под тайным надзором». Находка придала нам уверенности в нашем поиске.


      И  ПОЭТЫ  УМЕЮТ ЭТО
          Альфа с Омегой и (главное!) Вита –
          Скрыты до срока внутри алфавита
                АС
     Следующий вопрос куда сложнее и принципиальнее. Умеют ли поэты любить, или все они  вертопрахи? Вспомним про презумпцию невиновности и ответим: многие умеют.
     Во всяком случае, мы сошлись во мнении, что поэты обладают фантазией и, если дама сердца «по жизни», скажем, недостаточно совершенна, они способны в заздравной оде или хвалебном мадригале домыслить милый образ, доведя его до совершенства, отшлифовать, подлакировать, словом – сделать идеальным.
     Несмотря на особо острую чувствительность и чувственность, лирикам на самом деле легче в амурных страданиях. Ведь они могут разделить свои печали (и радости) с листом бумаги,  воплотить эмоцию, снять её с души, изложив в элегиях, псалмах и плачах. А раз так, то возможно обратиться к первоисточнику. Спросить у самого Пушкина, поискать ответ в его стихах: одну ли женщину он любил или жаловал высоким чувством многих.
     Пушкин. Дюжина томов поэм и стихов.  Проза.  Почти все книги так или иначе про любовь. Если он любил только одну, он именно в них сообщил – кого именно.
И в помощь нам, литературным детективам, доморощенным Холмсу и Ватсону, – весьма значительная и порой до неприличности откровенная частная переписка, сведения доносителей, пушкиноведческие экспертизы, за 200 с лишним лет завалившие полки магазинов и книгохранилищ, стеллажи библиотек...

     113  ЛЮБОВЕЙ  ПУШКИНА
           «И они удержали это слово, спрашивая друг друга, что значит:
          воскреснуть из мёртвых»  (Мк.9:10)

     Не пробежав по диагонали и сотой доли необъятной пушкиноведческой литературы и книжной пушкинистики, мы пришли к мнению, что многие из авторов любят цитировать строки из частного письма Александра Сергеевича, ставшего женихом.
В конце апреля 1830 года он писал своей доверительной собеседнице В.Ф. Вяземской: «Моя женитьба на Натали (которая, замечу в скобках, моя сто тринадцатая любовь) решена».
Рекламная пауза
 
Е.А. Рябцев. 113 прелестниц Пушкина

Перед вами «хит сезона»
Про прелестное бабьё,
Но читать ли? Нет резона.
В этой книге нет Её!

     Впрочем, заключили мы единогласно, наш гений, надо полагать, прихвастнул. Но при этом всё-таки, как поёт Владимир Высоцкий: «На этой цифре Пушкин подгадал себе дуэль». Вот именно «подгадал», придав сумме роковой счёт на второй сотне! 

     37  ПРОИМЕНОВАННЫХ
         «С этого времени (с проповеди воскрешения) многие из учеников Его отошли
          от Него и уже не ходили с Ним» (Ин.6:66)

     Любима экспертами, как оказалось, и иная роковая для Пушкина цифра – 37. Год трагической гибели поэта, предсказанный гадалкой и воспетый в «Пиковой даме». Тройка, семерка, туз! Пуля так похожа на черное сердечко пикового туза...
И такую цифру женских имён насчитали  пушкиноведы в так называемом пушкинском «Донжуанском списке».
 
     П. Губер. «Донжуанский список  Пушкина»

     Зима 1829 года.  Москва. На улице очень холодно, но Пушкин оттаял душой и телом в гостях у сестер-невест Ушаковых. 
     Одна из них, Елизавета, протягивает поэту свой альбом. При этом она просит у Пушкина вписать в альбом на этот раз не стихи, это, мол, пустяк. Дескать, вы – поэт, и всем своим дамам в блокнот пишите стишки. А вот попробуйте без утайки перечислить по именам предметы своих амурных приключений. Ей, мол, известно: все поэты – вертопрахи. А Пушкин, потомок мавра, – первый ловелас!
Желанье дамы – закон. Усевшись поудобнее, Александр Сергеевич изображает на листе собственную персону, но ряженую в монашеский клобук. При этом персона, видимо, неспроста перемигивается с лукавым бесом. Кое-что поясняет подпись под рисунком:  «Не искушай(сай) меня без нужды».
    
Автопортреты Пушкина в альбоме Ушаковой

     Затем поэт исписывает женскими именами не один, а целых два листа альбома Ушаковой:
     Наталья I, Катерина I, Катерина II, NN, Кн. Авдотия, Настасья, Катерина III. Аглая, Калипсо, Пулхерия, Амалия, Элиза, Евпраксея, Катерина IV, Анна, Наталья
И, перевернув лист:
     Мария, Анна, Софья, Александра, Варвара, Вера, Анна, Анна, Анна, Варвара, Елизавета, Надежда, Аграфена, Любовь, Ольга, Евгения, Александра, Елена, Елена, Татьяна, Авдотья.
     Вглядываясь в рукопись поэта, мы размышляли о том,  что, несмотря на всю неофициальность и шутливость тона,  этот  автограф давно стал настольной книгой пушкиноведов. Многие из них посвятили списку целые научные статьи. А П.К. Губер даже положил его в основу книги – исследования интимных связей Пушкина. Практически все эксперты, так или иначе касавшиеся темы пушкинской любви, ссылаются на этот документ.
     Имен в списке действительно 37. Тройка, семерка… А вместо туза Герману выпала – Пиковая дама. И он сошел от этого с ума... остался от неё без ума. 
Тридцать семь хотя и меньше ста тринадцати, всё-таки ещё много. Но это признание ведь – шутливое. А всерьез Пушкин, беседуя с торговцем книгами, признался, что любил только одну женщину. Запись той беседы сохранилась в собрании его сочинений. Она так и называется «Разговор книгопродавца с поэтом»:
     С кем поделюсь я вдохновеньем?
     Одна была – пред ней одной
     Дышал я чистым упоеньем
     Любви поэзии святой.
     В «Бахчисарайском фонтане» поэт поясняет, как именно могут сочетаться в его сердце количество дам с качеством единственной любви:
     Так сердце, жертва заблуждений,
     Среди порочных упоений
     Хранит один святой залог,
     Одно божественное чувство.
Подобьём баланс. Итак, Пушкин письменно признался, что любил ровно 113 дам. 37 из них – поименованы, остальные практически безымянны.  Другими словами он любил многих. Но в стихотворениях и поэмах он сам утверждает, что любит только одну женщину. Чему поверим?
     Многие выбрали первый вариант прозаических, взятых из частной переписки пушкинских откровений. И, увы, тем самым, предпочли количество качеству. Тех, кому ближе этот  вариант, мы решили отослать за подробностями к двум приведённым выше книгам.
     Лично мы уверены, что поэты в стихах правдивее, чем в письмах. Они бы, может, и хотели, что-то скрыть, но поэтические строки, пришедшие свыше, живут своей жизнью, часто не зависящей от автора…

    АЛГЕБРА  ЛЮБВИ
         «Господи! к кому нам идти? Ты имеешь глаголы вечной жизни».  (Ин.6:68).
    Вернёмся к альбому Ушаковой.
    Увы, приходится признать, что все имена донжуанского списка разобраны пушкиноведами. Пожалуй, для нашего исследования всё же мы выберем анаграмму NN в силу малой  информативности. Ведь если в действительности у Пушкина среди многочисленных страстей и пристрастий была одна единственная утаённая любовь, то он не назвал бы её имени в общем списке, а если бы и упомянул, то как-нибудь не так, как всех, как-нибудь выделил бы. Скорее всего, именно принятыми в его время для тайнописи буквами NN.
     Таинственная анаграмма стоит среди имен петербургского периода. Это дает право предположить, что утаённая любовь поэта родом с берегов Невы. Неслучайно поэтому учёные и просвещённые читатели и почитатели вслед за самим Пушкиным именуют утаённую любовь ещё одним эпитетом – Северная любовь.

    УТАЁННОЕ  ПОСЛАНЬЕ
          «Только любовь, скорбь по умершим, невозможность принять их
          исчезновение должны привести к самому священному делу – делу
        воскрешения из мёртвых»
            С.Г. Семёнова «Тайны царствия небесного»

     NN. Сдвоенные буквы донжуанского списка выглядят загадочными и романтичными. Мы  решили посмотреть: нет ли среди стихотворных обращений Пушкина того времени к дамам чего-нибудь именно для NN.
     Есть! Почти сразу за известным всем Чудным мгновением, посвящённым некоей К***, во всех более или менее полных собраниях сочинений стоит небольшое стихотворение, не разделившее шумной славы своего единородного собрата. Посвящено оно – НН. Те же буквы, правда, не латиница, а кириллица. Впрочем, среди нескольких редакций этого стихотворения есть и латинообразная адресовка.  Кроме того, подзаголовок не оставляет сомнений, что стихотворение это посвящено именно даме.
– Может быть, это посвящение Наталье Николаевне Гончаровой? Ведь ее инициалы НН...
– Вряд ли – Наташа Гончарова была на тот момент ещё совсем девочкой.
     НН
При посылке ей «Невского альманаха»

     Примите "Невский альманах".
     Он мил и в прозе, и в стихах...
Рекомендация поэта пуще любой рекламы. Примем? Примем.
     Вы тут найдёте ***ова,
     Вел***, Х***ова;
     К***, дальний ваш родня,
     Украсил также книжку эту;
     Но не найдёте вы меня...
– Вы что-нибудь понимаете в этих созвездиях, Холмс? Сплошная кодировка.
– Да, это шифр, согласен. Поэтому особенно важно восстановить первоначальный вариант текста.
     Впервые это стихотворение напечатано в «Невском альманахе» на 1826 год. В нём половина имен обозначены иначе:
     Вы тут найдёте Полевого,
     Василья Пушкина, ...кова,
     К... дальний ваш родня...
И далее – по тексту.  Обрати внимание, что из четырех неизвестных при ближайшем рассмотрении осталось всего два. Разгадка нового уравнения с двумя неизвестными находится в том же «Невском альманахе», но в предыдущей книжке.
 
     «Невский альманах», издаваемый в Петербурге в 1824-33 годах

     Таких книжек  в рассматриваемый нами период было только две.  Та, где опубликовано стихотворение NN, и предыдущая – на 1825 год,  с которой ежегодный альманах и начал своё существование.
    Расшифровку имён двоих неизвестных следует искать в первой  книжке,  где  подписи поэта нет,  ибо в посвящении NN сказано,  что «не найдёте вы меня».
Листаем альманах. Вот и Полевой. Именно его статьей «Удовольствие ума и сердца» открывается сборник. Дядя поэта – Василий Пушкин, который привёз маленького Сашу в Петербург поступать в лицей, тоже представлен, причём широко и разнообразно. Напомню, что это был известный в своё время поэт–арзамасец. Как об остальных сказано?
     ...Василья Пушкина, <Икс>кова,
     К<игрек> дальний ваш родня...
     На «К» среди авторов первой книжки только один –  К<няжевич>. На «ков» –  тоже только один – <Мар>ков.
     Вглядываясь в дешифрованную шифрограмму, мы решили перевести дух и подвести предварительные итоги.
    «При посылке ей» первой книжки подарочного издания (выходящего специально на Рождество) «Невского альманаха», книжки, изданной в 1824 году на Новый 1825 год, Пушкин сопроводил её стихотворным посвящением NN. Затем это посвящение было опубликовано через год во второй книжке альманаха. Кому же «ей» адресована посылка? Пушкин откровенничает, что адресат – дальняя родственница Княжевича – поляка. Пани NN? Уже неплохо.
     Ещё мы помним, что она «Северная» любовь, скорее всего, жительница Петербурга. Это уже кое-что с информационной точки зрения. Но и это не всё.
     Из строк короткого стихотворения, которое мы всё ещё не дочитали до конца, однозначно ясно, что речь в нём идёт о даме, сердце которой для поэта Пушкина дороже всей славы мира:
     ...Но не найдёте вы меня:
     Мои стихи скользнули в Лету.
     Что слава мира?.. дым и прах.
     Ах, сердце ваше мне дороже!..
     Но, кажется, мне трудно тоже
     Попасть и в этот альманах.
В последнем шестистишии полного секретов посланья мы усмотрели столько загадочного, таинственного и романтичного, что дальнейшее исследование решили назвать «Рыбалка на Лете», или более подробно:

      РЫБАЛКА  НА  РЕКЕ  ЗАБВЕНЬЯ
           «Бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых, и немощное мира
          избрал Бог, чтобы посрамить сильное… Для того, чтобы никакая плоть не
         хвалилась»  (1 Кор. 6:27,29)

     Удивительно, что никому до нас не показалось странным следующее обстоятельство. Поэт дарит своей единственной избраннице на главный праздник христиан – Рождество Христово – первую книгу нового, свежеизданного альманаха, в котором... нет его стихов. Нонсенс. Психологический ребус. Но и этого мало. Поэт ещё сопровождает подарок стихотворным посвящением, где спешит сообщить даме сердца, подчёркивает зачем-то, что именно его-то стихов в означенном сборнике нет... Стоп-стоп... Подождите-ка…
     Разве у Пушкина сказано, что стихов нет? Здесь иное! Тут не сказано, что нет, а сказано, что: «не найдёте». А если как следует поискать?!
– Тут отмечено, что стихи канули в реку забвенья – в Лету. Но Пушкину их не жалко, ибо они для него (вместе со всей славой мира) есть дым и прах, ничто в сравнении с сердцем любимой, которое ему всего дороже. Туда-то, в сердце любимой, он и целит, хочет попасть, жертвуя означенными стихами, добровольно отправляя их в Лету. Вот что интересно! Выходит, он как бы сам столкнул свои стихи в реку забвенья, после чего они, вполне естественно, в неё – Лету и канули, точнее, буквально – «скользнули».
     Из романтической русской классики известно, что гениальные рукописи не горят. Логично предположить, что они и не тонут. И время над ними не властно. Но тогда...
     Тогда фразу «не найдете вы меня» следует расценить как побуждение к поиску.
Нашла ли NN в «Невском альманахе» на 1825 год стихи Пушкина? Науке это неизвестно... Но, может быть, их найдем мы?
     Итак, что мы ищем? Образно говоря: внебрачных детей поэта от его единственной любви. Собственно, ищем мы, во-первых, стихи. Во-вторых, они должны быть посвящены любимой женщине. Другими словами, они – любовные, лирические. В-третьих, и это, пожалуй, самое главное: стихи должны быть отмечены печатью гениальности и содержать пушкинскую лексику. Откроем первую книжку альманаха...
– Почему первую?
– Но ведь именно на неё указывает поэт, перечисляя в послании NN авторов альманаха: Василия Пушкина, Маркова и Княжевича. Пролистнём прозу и не имеющие отношения к поэзии попытки версифицировать. Вот, например, на странице 54 есть такие "рифмы":
     Заочно Вас я поздравляю
     От всей моей души;
     Счастливо век прожить вам обоим желаю –
     Как новобрачные любезны, хороши...
– Да, это не Пушкин. Это прямо какой-то готовый текст к современному хиту!

     ПОСЛАНИЕ СЕСТРЕ
            «Воскрешающие и воскрешённые делаются сынами воскрешения и становятся
          сынами Божиими»
                Николай Фёдоров
– На странице 63 сразу за некоей, очень приличной на мой вкус, поэмой «Мальвина» идут стихи, отбитые тонкой волнистой линеечкой, словно легкой волной при бризе...

     СЕСТРЕ
     И ты покинула семейный – мирный круг
     Ни степи, ни леса тебя не задержали?
     И ты летишь ко мне на глас моей печали –
     О милая сестра, о мой вернейший друг!
     Я узнаю тебя, мой ангел утешитель,
     Наперсница души от колыбельных дней;
     Не тщетно нежности я веровал твоей
     Тогда ещё, – тогда, достойный твой ценитель!..
– Но причём тут это. Они же адресованы «сестре»? А мы ищем стихи, которые должны быть написаны не родственнице поэта, а его любимой женщине.
– Не всё так просто, Филимон. Уместно вспомнить откровение Пушкина-лицеиста, который в послании «К сестре» писал:
     Ты хочешь, друг бесценный,
     Чтоб я, поэт младой,
     Беседовал с тобой...
Представь себе, Филя, в том лицейском поэтическом письме имелся адрес: невский брег. Было указано в нём и время: златая весна поэта. Из нежных лирических строк мы узнаём, что они адресованы той единственной, которую он мечтает обнять, к которой испытывает нежность, но которую при всём том именует... сестрой. Впрочем, вскоре проясняется, почему поэт называет её именно так:
     Увы, в монастыре,
     При бледном свеч сиянье,
     Один пишу сестре...
И чуть раньше:
     Несу тебе не злато
     (Чернец я небогатый),
     В подарок пук стихов...
Всем, а особенно поэтам должно быть ясно: это – метафора.  Пушкин-лицеист одевает личину монаха-чернеца (лицей-монастырь) и поэтому называет любимую – сестрою, сестрою во Христе! Этот поэтический эпитет, а также место нахождения адресата подтверждаются и финалом стихотворения:
     ...Смотрю в решётки,
     Перебирая чётки.
     Но время протечёт,
     И с каменных ворот
     Падут, падут затворы,
     И в пышный Петроград
     Через долины, горы
     Ретивые примчат;
     Спеша на новоселье,
     Оставлю тёмну келью,
     Поля, сады свои;
     Под стол клобук с веригой –
     И прилечу расстригой
     В объятия твои.
– Обрати особое внимание на слово «расстрига». Это монах, исключённый из духовного звания или добровольно вышедший из него.
     Но если Пушкин времён «Невского альманаха» пишет той же самой «сестре», в объятия которой он так стремился из лицея, то она, найдя заголовок «Сестре», не смутилась бы «родственностью» в названии стиха. И поскольку прежде дама сердца уже была в стихах поименована сестрою, то она должна была догадаться, что и это послание адресовано именно ей, как и то, юношеское, от Пушкина-лицеиста, монаха-чернеца, стремящегося стать расстригой и прилететь в её объятья!

     ЗЕМНЫЕ  ИНИЦИАЛЫ  NN
          «Только полнота любви сделает возможным оживление, преображение и
         бессмертие»
                Николай Фёдоров

– Но давай вернёмся от монаха к альманаху. Дочитаем стихи и посмотрим, кем подписано послание сестре, увидевшее свет спустя десятилетье.
– Да ведь под ними нет подписи. Нет даже псевдонима. Ничего нет.
– Но так и должно быть, ведь оно отправлено в Лету!
– Что же получается, мы нашли ещё никем не читанного Пушкина!?
–  Почему не читанного? Читанного. Правда, 200 лет тому назад. Всё объясняется просто: началось воскрешение. Давай дочитаем стихи…
     ...Приди ж – и радость призови
     В приют мой радостью забытый;
     Повей отрадою душе моей убитой
     И сердце мне согрей дыханием любви!
     Как чистая роса, живит своей прохладой
     Среди нагих степей, спасительной усладой,
     Так оживишь мне чувства ты! –
                Е. Б.
– Обрати внимание, Филя: инициалы – Е.Б. – не подпись, не псевдоним. Они входят в финальную строку по стихотворному размеру, ритмически или, точнее, метрически. На ту же органическую нерасторжимость последней стопы с поэтической строкой указывает и пунктуация, именно – тире, стоящее перед этими двумя буквами. Грамотные люди перед подписью тире не ставят. А если ставят, значит это не подпись! И главное, инициалы входят в ткань стихов по смыслу:
оживишь мне чувства ты – <NN>;
оживишь мне чувства ты – <Е.Б.>.
– Итак, NN, наперсницу души от колыбельных дней, т.е. любимую поэтом с самого детства, жительницу Петрограда, более того – родственницу поляка Княжевича – звали...
– Не гони лошадей. Увы, (пока) нам известны только ее инициалы – Е.Б.
– Велико ли откровение? В начале у нас было две буквы – NN, и теперь их две. 
– Да, но те две буковки не давали никакой информации, а эти – значимые.
– Инициалы! С них начинаются имя и фамилия (или имя и отчество?) любимой поэта. 
– Скорее – первое. Да, с такими двумя буквами уже можно отправляться в путешествие по  океану-морю, выведя их на борту нашего пиратского (с академической точки зрения) фрегата.
– Эти две буковки из «Невского альманаха» достойны и монограммы на щитах рыцарей.
 
     МАДРИГАЛ  И  ЗВЕЗДЫ
          «Катеринушка, друг мой сердечный, здравствуй!»
                (так начинал Петр I письма жене).

    И тут мы решили перечитать строки поэта, помеченные литерой К***. Вряд ли они посвящены разным дамам. Шифровальщики редко меняют шифры. Особенно те, кто обладает фантазией, чтобы не повторяться. Пушкин именно таков. Если эти стихи посвящены одной даме, то они могут выявить психологический портрет адресата, особенности взаимоотношений наших возлюбленных и Бог весть что ещё!
Это занятие мы назовём –

     «ОПЫТ К***АТЕХИЗАЦИИ»

    Если расположить по хронологии и перечитать пушкинские стихи, помеченные литерой К***, то сомнение исчезнет и станет ясно, что все эти поэтические послания адресованы единственной даме. Нетрудно заметить появившуюся в них однажды и нарастающую из года в год элегичность.
    Одно из первых стихотворений (точнее поэтических посланий) написано совсем юным поэтом.
    1815
     ГОРОДОК
     К***
     Мечта! в волшебной сени
     Мне милую яви,
     Мой свет, мой добрый гений,
     Предмет моей любви...
.........................................................
     Следующее послание в автографе названо «Уныние»:
     27 ноября 1817
     К***
     Не спрашивай, зачем унылой думой
     Среди забав я часто омрачён,
     Зачем на всё подъемлю взор угрюмый,
     Зачем не мил мне сладкой жизни сон;
     Не спрашивай, зачем душой остылой
     Я разлюбил весёлую любовь
     И никого не называю МИЛОЙ –
     Кто раз любил, уж не полюбит вновь;
     Кто счастье знал, уж не узнает счастья.
     На краткий миг блаженство нам дано:
     От юности, от нег и сладострастья
     Останется уныние одно...
.........................................................
     Послание восемнадцатого года совсем короткое:
     1818
     К***
     Счастлив, кто близ тебя, любовник упоенный,
     Без томной робости твой ловит светлый взор,
     Движенья милые, игривый разговор
     И след улыбки незабвенной.
Следующее стихотворение, судя по рукописям, вчерне было написано в 1820 году, обработано 1 ноября 1826 года, а напечатано в 1827 году:
     К***
     Зачем безвременную скуку
     Зловещей думою питать,
     И неизбежную разлуку
     В унынье робком ожидать?
     И так уж близок день страданья!
     Один, в тиши пустых полей,
     Ты будешь звать воспоминанья
     Потерянных тобою дней.
     Тогда изгнаньем и могилой,
     Несчастный, будешь ты готов
     Купить хоть слово девы милой,
     Хоть лёгкий шум её шагов.
Обрати внимание на строку «Один, в тиши пустых полей». Сравни с выловленным в Лете посланием с его «нагими степями» и «живительной росой». В черновике этого стихотворного посвящения сохранилось четверостишие (второе), отброшенное при обработке:
     Душа в томительном обмане
     Ценить не в силах счастья час,
     Я слёзы лью, грущу заране,
     Увяли чувства, ум погас.
А теперь... нам предстоит заново перечитать всем известное стихотворение, ибо ныне, когда мы уверились, что оно посвящено не А. П. Керн, оно приобрело для нас иное звучание:
      К***
     Я помню чудное мгновенье:
     Передо мной явилась ты,
     Как мимолётное виденье,
     Как гений чистой красоты.
     В томленьях грусти безнадежной,
     В тревогах шумной суеты,
     Звучал мне долго голос нежный
     И снились милые черты.
     Шли годы. Бурь порыв мятежный
     Рассеял прежние мечты,
     И я забыл твой голос нежный,
     Твои небесные черты.
     В глуши, во мраке заточенья
     Тянулись тихо дни мои
     Без божества, без вдохновенья,
     Без слёз, без жизни, без любви.
     Душе настало пробужденье:
     И вот опять явилась ты,
     Как мимолётное виденье,
     Как гений чистой красоты.
     И сердце бьётся в упоенье,
     И для него воскресли вновь
     И божество, и вдохновенье,
     И жизнь, и слёзы, и любовь.
Это стихотворное послание написано летом 1825 года в Михайловском, тогда же перебелено на почтовой бумаге (подготовлено к отправке)... Стихи увидели свет впервые в «Северных цветах» на 1827 год.
     Следующее посвящение при жизни поэта не печаталось, однако приобрело большую известность. Составителями Полного собрания сочинений отнесено к лирике 1826 года:
      К***
     Ты богоматерь, нет сомненья,
     Не та, которая красой
     Пленила только дух святой,
     Мила ты всем без исключенья;
     Не та, которая Христа
     Родила, не спросясь супруга.
     Есть бог другой земного круга –
     Ему послушна красота,
     Он бог Парни, Тибулла, Мура,
     Им мучусь, им утешен я.
     Он весь в тебя – ты мать Амура,
     Ты богородица моя.
 Следующее стихотворное послание К*** также не печаталось при жизни поэта. Оно написано 5 октября 1832 года уже женатым поэтом.
     К***
     Нет, нет, не должен я, не смею, не могу
     Волнениям любви безумно предаваться;
     Спокойствие моё я строго берегу
     И сердцу не даю пылать и забываться;
     Нет, полно мне любить; но почему ж порой
     Не погружуся я в минутное мечтанье,
     Когда нечаянно пройдёт передо мной
     Младое, чистое, небесное созданье,
     Пройдёт и скроется?.. ужель не можно мне,
     Любуясь девою в печальном сладострастье,
     Глазами следовать за ней и в тишине
     Благословлять её на радость и на счастье,
     И сердцем ей желать все блага жизни сей,
     Весёлый мир души, беспечные досуги,
     Всё – даже счастие того, кто избран ей,
     Кто милой деве даст название супруги.
- Эта подборка стихов, посвященных К***, готовый сценарий для пьесы.
- Пожалуй.

     ЗВЁЗДЫ ГАСНУТ
          «Цивилизация эксплуатирующая, но не восстанавливающая не может иметь
         другого результата кроме ускорения собственного конца»
                Николай Фёдорович Фёдоров

     Приведёнными посланиями, так или иначе известными читателям, наш своеобразный К***атехизис, к счастью, не исчерпывается. Ведь литерой «К» и звёздочками помечено в поздних редакциях как минимум ещё одно четверостишие.
В нём звёздочки, как по команде, благосклонно подвинулись влево, открывая нам ворота величиной с игольное ушко, над которыми светятся ещё два инициала неведомого нам пока имени. Вот они:
            К. А. Б***
     Что можем наскоро стихами молвить ей?
     Мне истина всего дороже.
     Подумать не успев, скажу: ты всех милей;
     Подумав, я скажу всё то же.

    КАБ  МАДРИГАЛ  НЕ  ПРОМОЛЧАЛ
             «Да и кто ж его барыня?
             Катеринушка барыня!»
                (Русская народная песня)
     В строфе Пушкина послелицейского периода, посетившей практически все избранные собрания лирики и, что особо важно с точки зрения романтической психологии, все прижизненные их издания, мы вновь отметили откровение поэта, ославленного всем миром ловеласом, откровение – в  единственности любви:
     Подумать не успев, скажу: ты всех милей;
     Подумав, я скажу всё то же.
Впервые, под названием «Экспромт», эта строфа появляется в тетради стихов, подготовленных Пушкиным к печати до его отъезда в южную ссылку. В отсутствие поэта этот сборник стихов не был издан. Пушкин, уже в Михайловском, в 1825 году придирчиво редактирует его. Мадригал он сохраняет, меняя лишь заглавие. Перечеркнув «Экспромт», рука поэта выводит три буквы, к которым в конце прибавляет три уже успевшие полюбиться нам звёздочки: «К.А.Б.***».
     Сравните это посвящение с открытыми в «Невском альманахе» (выловленными из Леты, реки забвения) инициалами «Е.Б.»
– Значит ли это, что её имя начинается одновременно на «К» и на «Е»?  Разве так бывает?
– Как видишь, бывает.
– Разве в русском языке есть такие имена?
– Есть. И только – одно. Екатерина. Катерина. В переводе с греческого – чистая, непорочная. Вообщем -  гений чистой красоты.
Известный  «именовед» Лев Успенский в книге «Ты и Твое имя» подчёркивает, что «в традиции Запада начальное "е" везде отсутствует: Катерина, Катрин».
      Кстати, есть ещё одно произведение, связанное с той же литерой К***. Причём большое! Речь о «Бахчисарайском фонтане», тема которого, по собственному признанию Пушкина, была подсказана ему «К*** ещё в Петербурге».






КРЫМ НАШ!
НА ПОДСТУПЕ К*** БАХЧИСАРАЮ
«Мы виновны не только в том, что делаем (хищничество),  но и в том зле, которое происходит по нашему бездействию»
Николай Фёдорович Фёдоров


«В Бахчисарай приехал я больной...– пишет Пушкин.– Вошед во дворец, увидел  я испорченный фонтан;  из заржавленной железной трубки по каплям падала вода. Я обошёл дворец с большой досадой на небрежение, в котором он истлевает...»
Пушкин признаётся, что именно К*** поведала ему романтическую историю о любви хана Керим–Гирея к пленнице его гарема польской княжне Марии Потоцкой. Из-под пера Пушкина вышла поэма о странном хане, практически безразличном к многочисленному гарему за единственным исключением. Поэма о польской княжне, любимой им всем сердцем. О безнадёжной мечте несчастного хана, ждущего добровольного согласия от своей единственной, как основе взаимной любви. Поэма о крымском татарине Гирее, осенившем православным крестом магометанскую луну. Поэма – воистину странная своей исторической реальностью, явившейся нам в уникальном сочетании с фантастическим неправдоподобием поведения главных героев в контексте нравов их времени...
Всё перечисленное даёт нам повод предположить, что Пушкин написал поэму в значительной степени о себе, своей любимой К*** и остальном своём «гареме», в котором, как нетрудно подсчитать, 37 проименованных и 76 (113–37) безымянных наложниц. Приложите к сему недвусмысленную фразу князя Петра Андреевича Вяземского из мягкого отказа на нескромную просьбу Пушкина, что при определённых условиях готов стать «восприемником (чад) незаконного его Бахчисарайского  фонтана». Эта фраза означает, что мудрый князь толковал поэму точно так же, как и мы, неофиты.


ФОНТАНЫ И ПЛАНЫ
Личность, видимо, может быть сохранена (от времени) и переселена в вечность лишь через сущность.
Бахчисарайский репортаж-сказка со ставшим уже почти традиционным для Пушкина средних лет плохим концом далеко не всеми был принят так же одобрительно, как «Руслан и Людмила».
Тем не менее «"Фонтан" шумит...», – писал Пушкин.
Шум вокруг нового произведения шёл, в частности, из-за отсутствия в нём... Чего бы вы думали? Плана!
«Кланяюсь планщику Рылееву, – шутливо объяснялся поэт,  – но я, право, более люблю стихи без плана, чем план без стихов».
«Недостаток плана, – "каялся" он в другом письме (Бесстужеву), – не моя вина. Я суеверно перекладывал в стихи рассказ молодой женщины».
Наконец, сообщая Дельвигу о предыстории поэмы, Пушкин признавался, что «прежде (т.е. до ссылки, ещё в Петербурге) слыхал о странном памятнике влюблённого хана. К*** поэтически описывала мне его, называя "la fontaine des larmes (фонтан слёз)"».

ПОЛОВИНКА***  НАШЕГО ВСЕГО
Чужая душа потёмки.
Свеча любви осветит всё.

Итак, внеплановый Бахчисарайский фонтан слёз родился,  как бы это правильно определить... в соавторстве с доселе неведомой нам петербургской дамой по имени Катя, чьё имя, впрочем, закодировано рукою Пушкина – К***. Как тут не вспомнить его бессмертную строку: «Я славой был обязан ей...».
– Так постепенно рождался у Пушкина литературно-исторический «метод воскрешения». Поэт брал яркое (как теперь говорят «экшенское») событие исторически более или менее отдалённого времени, известное современникам, вставлял в него свою романтическую историю, образ любимой, себя в маске одного из действующих лиц и рождал очередной шедевр.
– Наверное, его Катя любила читать исторические романы...
– Какая же девушка, не любит любовные романы? Особенно если что-нибудь в них напоминает ей об истории её собственной жизни или жизни её предков! Тем более, что она польской крови, родственница Княжевича.
СТРЕЛКА
«У «Отца светов», к которому стремится  человеческий дух, «нет изменения и ни тени перемены» (Иак.1:17)
– Что ж, будем далее называть любимую поэта именем Катя. Пора заменить им букву со звёздами. А ведь один из пушкиноведов, пытавшихся разгадать тайну Северной любви поэта, споткнувшись об эту букву, оформленную в икебану вкупе с тремя астральными цветами, перерыв сохранившиеся черновики пушкинского письма Дельвигу и воочию убедившись, что и там чёрным по белому поставлен именно инициал К***, а не какая-нибудь иная буква, предложил считать сам этот факт... мистификацией! Чисто по-человечески его, конечно, можно понять. Ведь имя дамы, чьи «интересы» он представлял и в чьи чары, возможно, искренне верил, начиналось, увы, с другой буквы! «Значит – поэт соврал». Таков был ход мысли  «учёного».
К счастью нам не понадобится считать Пушкина лгуном, ведь если К*** – имя и Е. – имя, то такое русское имя есть лишь одно на всём белом свете: Катя, Катерина, Екатерина. То есть именно то имя, на которое (по собственному признанию – смотри внимательней Дон–Жуанский список) Пушкину особенно везло!
Итак, к поэтическим посланиям К***,  среди которых видное место занимает чуть было не украденное «Чудное мгновенье», к стихам, посвящённым жительнице Петербурга, называемой Северной любовью поэта, мы должны присовокупить ещё один бесценный дар – фонтан Бахчисарая. Ведь и над ним рукою Пушкина зажжена созвёздная буква.
«К*** поэтически описывала мне его...»
«Я славой был обязан ей...»
«С кем поделюсь я вдохновеньем? Одна была...»
ЭЛЕГИЯ  ПЛЮС
В Царствии Небесном «времени уже не будет»  (Откр.10:6)
Итак, 8 февраля 1824 года Пушкин писал Бестужеву: «Радуюсь, что мой “Фонтан” шумит. Недостаток плана не моя вина. Я суеверно перекладывал в стихи рассказ молодой женщины».
Aux douces loix des vers je pliais les accents
De sa bouche aimable et naive.
(К нежным законам стиха я приноровлял звуки её милых и бесхитростных уст (франц.). Впрочем, я писал его единственно для себя, а печатаю, потому что деньги нужны были».
Отрывок из этого письма от слов «Недостаток плана» до слов «деньги нужны» был напечатан Булгариным в «Литературных листках». Увидели свет в «Полярной звезде» и три финальные строки элегии, хотя Пушкин специально обязывал Бестужева именно их не публиковать.
Узнав об этом, Пушкин писал Вяземскому в начале апреля «Каков Булгарин и вся братья. (Читай: журналистская братья) Это... разбойники». Та же горечь в письме брату: «Как можно печатать партикулярные письма?... – это разбой». И даже достаточное время спустя, объясняясь в письмах с Бестужевым, Пушкин всё никак не может успокоиться...
«Посуди сам: мне случилось быть влюблену без памяти. Я обыкновенно в таком случае пишу элегии, как другой дрочит. Но приятельское ли дело вывешивать напоказ мокрые мои простыни? Бог тебя простит! Но ты осрамил меня... Чорт дёрнул меня написать ещё кстати о Бахч. Фонт. какие-то чувствительные строки и припомнить тут же элегическую мою красавицу».
РЕДЕЮТ ОБЛАКА
Редеет облаков летучая гряда
Звезда печальная, вечерняя звезда!
Твой луч осеребрил увядшие равнины,
И дремлющий залив и чёрных скал вершины.
Люблю твой слабый свет в небесной вышине,
Он думы разбудил уснувшие во мне…
Над морем я влачил задумчивую лень,
Когда на хижины сходила ночи тень,
И дева юная во мгле тебя искала,
И именем своим подругам называла.
При зарождении идеи этой книги её автору мечталось о Полярной звезде, которая могла бы послужить ориентации в безбрежном океане Пушкинской поэзии. Говорят, что чистые, искренние мечты сбываются. Оказывается наша звездная К*** именно её – звезду Полярную и называла своим именем. На неё и равнялась в своей земной жизни, была верна, стабильна, тверда. Именно об этом свидетельствует элегия. Не случайно и опубликована она впервые в «Полярной звезде».

«Вообрази моё отчаяние, – продолжает Пушкин. – Журнал может попасть в её руки. Что ж она подумает, видя с какой охотою беседую об ней с одним из П.Б.  (Петербургских) моих приятелей. Обязана ли она знать, что она мною не названа, что письмо распечатано и напечатано Булгариным – что проклятая “Элегия” доставлена чорт знает кем – и что никто не виноват. Признаюсь, одной мыслию этой женщины дорожу я более чем мнениями всех журналов на свете и всей нашей публики. Голова у меня закружилась...».

Что слава мира?.. дым и прах.
Ах, сердце ваше мне дороже!..
ГОЛОВОЛОМКА  ДЛЯ  САМЕЗОВ
«Стрелял, стрелял в него этот белогвардеец и раздробил бедро и обеспечил бессмертие…»
Поэт Иван Бездомный (Михаил Булгаков «Мастер и Маргарита»).

Хан в память горестной Марии
Воздвигнул мраморный фонтан,
В углу дворца уединенный.
Фонтан шумит. И в шуме Фонтана нельзя не услышать спор поэта с издателем об изображениях. Пушкин пишет:
Над ним крестом осенена
Магометанская луна...

 
Фонтан слёз в Бахчисарае
А издатель, опровергая Пушкина, утверждает, что никаких рисунков ни на фонта-не, ни над ним нет и это известно всем, кто был в Бахчисарае. То есть всей читающей публике. А посему Пушкину предлагается выкинуть строки о рисунках хана на фонтане-надгробии. Пушкин, согласившись с тем, что в действительности рисунков нет, настаивал на публикации строк о рисунке Гирея, приведя весьма странный с точки зрения формальной логики и тем не менее гениальный аргумент: пусть, де, грядущие самезы поломают над этим голову.
– А кто такие самезы?
– Француз Клод Самез был известным франкоговорящей элите России литературным критиком, поэтоведом пушкинского времени.
Само слово «фонтан» вызывает у нас ассоциации с мощными  струями, с буйством и обилием воды. Но фонтан Бахчисарая иной. Это именно скорее надгробие, чем фонтан в нашем понимании. Из отверстия вверху плоского белого мраморного камня по крохотным полочкам, похожим на полочки для мыла на умывальнике, медленно, как слёзы, сочилась капля за каплей вода. Поэтому – фонтан слёз.
Что чертят на надгробиях? Ну,  фамилию,  имя, отчество, даты рождения и смерти. Всё? Спросим Пушкина:
Тиха Мариина светлица...
В домовой церкви, где кругом
Почиют мощи хладным сном,
С короной, с княжеским гербом
Воздвиглась новая гробница...
Значит, над могилой Марии, как и над могилами её родственников – польских магнатов, князей, можно представить кроме имени и дат – корону и герб. Что если эти строки о новой гробнице из самого начала поэмы – подсказка самезам в решении головоломки?!
– Вот теперь нам понадобится Польский гербовник...
–  Листаем. Так, Князья Потоцкие, Мария. Герб «Лебедь». А у нас: «крестом осенена магометанская луна...». Близко не лежит. Да, головоломка...
– Что там начертал хан Гирей? Магометанскую луну. Ну-ка, Филя, рисуй луну! Что ты там рисуешь? Надо именно магометанскую, по-нашему это будет лежащий на округлой своей части месяц. Магометанская луна, это луна другого, не нашего, восточного небосвода.
Теперь надо как-то осенить её крестом.
– Что значит осенить? Перекрестить?
– Когда мы осеняем крестом себя, мы как бы рисуем его на себе. А теперь задача осенить месяц ясный. Что получилось?
– Готово!
– Итак, по слову Пушкина, мы предположили, что рисунок, над которым должны были ломать головы самезы нового времени (пушкинисты), – это родовой герб Кати.
Искать герб нам пришло в голову в польском, а не российском гербовнике. И не только потому, что в произведении фигурирует польская княжна, но ещё и потому, что Пушкин, гремя ключами от тайны, писал в «Невском альманахе»: «Княжевич, дальний ваш родня, украсил также книжку эту...». А Княжевич – поляк. Наши рисунки, на которых мы пытались воспроизвести осененную крестом луну, оказались похожими на родовой шляхетский герб... Тшаска (Trzaska).
– Вы по-польски размовляете? Г-м… Я тоже... Ладно. Будем искать специалиста.
– А пока поразмышляем вот над чем. Петербурженка Катя***, надо полагать, неслучайно поведала Пушкину романтическую историю о любви хана Керим-Гирея к пленнице его же гарема польской княжне Марии Потоцкой. Во-первых, она, как и наша Катя***, польского герба княжна. Во-вторых, смотри, в Польском гербовнике, там, где луна осеняется крестом, упоминаются и Потоцкие, в частности Михаил Потоцкий, воевода Волынский. Это можно прочесть и не зная польского языка. В-третьих, весьма вероятно, что романтическая натура Кати*** и её романтическая же любовь к поэту повторяла душу и чувства Маши Потоцкой.
Ясно, что Хан Гирей – сам Пушкин. Смотрите: «он скучает бранной славой», «война от мыслей далека», «полон грусти ум Гирея», и даже – «чубук в руках его потух».
…И ночи хладные часы
Проводит мрачный, одинокий
С тех пор, как польская княжна
В его гарем заключена.
Гирей несчастную щадит...
И для неё смягчает он
Гарема строгие законы.
Но если Гирей – сам Пушкин,  то логично предположить,  что Маша = Катя***. Достаточно обратить внимание на её особое положение в гареме:
Сам хан боится девы пленной
Печальный возмущать покой;
Гарема в дальнем отделенье
Позволено ей жить одной:
И, мнится, в том уединенье
Сокрылся некто неземной.
– Обратите внимание на  эпитет: «некто неземной». Это ещё один синоним в ряду, где нашли себе место «гений чистой красоты», и «дух прелестный», и «ангел утешитель»...
Там день и ночь горит лампада
Пред ликом девы пресвятой;
Души тоскующей отрада,
Там упованье в тишине
С смиренной верой обитает…
…И сердцу всё напоминает
О близкой, лучшей стороне;
Там дева слёзы проливает
Вдали завистливых подруг;
И между тем, как всё вокруг
В безумной неге утопает,
Святыню строгую скрывает
Спасённый чудом уголок.

Так сердце, жертва заблуждений,
Среди порочных упоений
Хранит один святой залог,
Одно божественное чувство...
– А знаете, чем дольше я вникаю в это дело, тем мне всё больше кажется, что речь идёт не об утаённой  любви, а об украденной. И этот духовный грабёж на реке времени подстать реальному убийству поэта на Чёрной речке!
– Истина – одно из имен Бога. Всё рано или поздно воскреснет в ней. «Душа Вселенной – истина»,– сказал Авиценна. Истина – бесценна.
ГЕОМЕТРИЯ  ЛЮБВИ
МЕТОД  ТРЕУГОЛЬНИКА
«Человек рожден для вечности и слышит в себе голос вечности, он слышит его тонким ухом своих величайших мыслителей, учёных и поэтов, своих чистых сердцем праведников, творческим гением своих художников».
 С. Булгаков.
«Человек есть тварь, получившая повеление стать Богом»
 Святитель Василий Великий
– Обратите внимание, что большинство знаковых произведений поэта представляют классический любовный треугольник? В нём представлены двое соперников и дама.
– Причём треугольник не равнобедренный!
– Вот именно. У него есть  особенность: соперники не равны возрастом. Один юн, другой стар. Но, несмотря на явное преимущество – молодость,  роль счастливого соперника достаётся всё же не юноше, а именно старику. Смотри.
«Руслан и Людмила». Черномор на глазах Руслана в самом начале первой брачной ночи крадёт с ложа невесту Руслана.
«Дубровский». Та же интрига вокруг Маши Троекуровой. Она насильно выдана за князя Верейского.
«Полтава». Такая же ситуация с Машей Кочубей.
«Евгений Онегин». В финале старик счастлив браком с Татьяной, а жребий первого любовника Евгения жалок. Короче, везде в основе лирической интриги одна и та же история.
– Может быть, это история Пушкинской любви? Может, это у него какой-нибудь богатый старикашка увёл любимую невесту?
–  Скоро выясним.
– Ещё один вопрос – почему машина времени Пушкина почти всегда направлена в прошлое?
– Не всегда. «Евгений Онегин» хроникален. Историчность Пушкина объяснима с точки зрения романтической психологии. Его пассия Катя, видимо, любит именно исторические романы, вот он и катит в прошлое. Кстати, она польского происхождения, поляки очень внимательны к истории, историчны. Они и Шотландцы первыми в мире придумали родословия, гербы и прочую наглядную генеалогию. И вот, представьте себе, она читает написанное им  и понимает, что это про них – про него и про неё, а все остальные  читают про царей – не замечая, что там про любовь Саши и Кати!
ПОЛТАВА  МИНУС  ЦАРЬ РАВНЯЕТСЯ ЛЮБОВЬ
«– Ты проживешь без королей?
 – Солдат сказал: – Изволь,
 – А ты без армии своей?
 – Ну, нет... – сказал король»
 Английская сказка в переводе С.Я. Маршака
– Проверим «метод треугольника» на поэме Пушкина «Полтава». Тем более, что из её посвящения ясно: кроме нас с вами, она адресована Пушкиным его любимой. Точнее, ей – в первую очередь.
ПОСВЯЩЕНИЕ
Тебе – но голос музы тёмной
Коснётся ль уха твоего?
Поймёшь ли ты душою скромной
Стремленье сердца моего?
Иль посвящение поэта,
Как некогда его любовь,
Перед тобою без ответа
Пройдёт, не признанное вновь?
Узнай по крайней мере звуки,
Бывало, милые тебе –
И думай, что во дни разлуки,
В моей изменчивой судьбе,
Твоя печальная пустыня,
Последний звук твоих речей
Одно сокровище, святыня,
Одна любовь души моей.
– Обозначим треугольник, начав с лирической героини, с Марии Кочубей.
Прекрасной дочерью своей
Гордится старый Кочубей…
Она свежа, как вешний цвет,
Взлелеянный в тени дубравной...
Она стройна. Её движенья
То лебедя пустынных вод
Напоминают плавный ход,
То лани быстрые стремленья.
Как пена, грудь её бела.
Вокруг высокого чела,
Как тучи, локоны чернеют.
Звездой блестят её глаза;
Её уста, как роза, рдеют.
Но не единая краса
(Мгновенный цвет!) молвою шумной
В младой Марии почтена:
Везде прославилась она
Девицей скромной и разумной.
Зато завидных женихов
Ей шлёт Украйна и Россия;
Но от венца, как от оков,
Бежит пугливая Мария.
Всем женихам отказ – и вот
За ней сам гетман сватов шлёт.
– К последней строке Пушкин даёт сноску, что Мазепа в самом деле сватал свою крестницу (по христианским понятиям того времени – родственницу!), но ему отказали. Этой сноской Пушкин показывает границу истинного историзма и романтического вымысла. Предположим, что наш реальный, а не виртуальный старикан-жених был крестным отцом Кати, а потом, пренебрёг правилами христианской церкви и стал её мужем.
Так или иначе, но уже в песне первой обозначен  искомый нами старик-любовник, причём счастливый любовник. Это сам гетман Мазепа.
Он стар. Он удручён годами,
Войной, заботами, трудами;
Но чувства в нём кипят...
                страстями
Пылает сердце старика,
Окаменелое годами.
Упорно, медленно оно
В огне страстей раскалено;
Но поздний жар уж не остынет
И с жизнью лишь его покинет.
.........................................................
Бесстыдный! Старец нечестивый!
.........................................................
Он, должный быть отцом и другом
Невинной крестницы своей...
Безумец! На закате дней
Он вздумал быть её супругом...
– Третьего представителя любовного треугольника, юного (и, увы, несчастливого) любовника называет сама лирическая героиня в финале поэмы.
Ах, видно голова моя
Полна волнения пустого:
Я принимала за другого
Тебя, старик. Оставь меня.
Твой взор насмешлив и ужасен.
Ты безобразен. Он прекрасен:
В его глазах блестит любовь,
В его речах такая нега!
– Воистину лирический избранник должен был быть нежен речами, ведь, по нашему раскладу, это и есть сам поэт. Но почему же он уделил себе самому такое скромное место – лишь в финале поэмы?
– Что ты! Это отнюдь не так. Наш казак как подлинный герой повествования проходит через всю поэму, с самого её начала и до самого конца. Он участвует и в кульминационном кадре Полтавского сражения, причём выделен крупным планом на самом острие атаки. Просто до сих пор никто почему-то не хочет замечать на эпохальном полотне портрет возлюбленного Марии. С одной стороны его заслоняет, как и Евгения в «Медном всаднике», величественная фигура Петра, а с другой – одиозная фигура гетмана Мазепы. Пора полюбоваться на него, восстановив в пику исторической – главную поэтическую - романтическую справедливость.
Впервые герой повествования, лирический герой Пушкина появляется в самом начале произведения, в первой песне поэмы, «между казаков»:
Один с младенческих годов
Её любил любовью страстной.
Вечерней, утренней порой,
На берегу реки родной…

Бывало, он Марию ждал,
И ожиданием страдал,
И краткой встречей был утешен.
Он без надежд её любил,
Не докучал он ей мольбою:
Отказа б он не пережил.
Когда наехали толпою
К ней женихи, из их рядов
Уныл и сир он удалился.
.........................................................
Но если кто хотя случайно
Пред ним Мазепу называл,
То он бледнел, терзаясь тайно...
Перевернув несколько листов, мы снова встретимся с лирическим героем. Разглядим ли его во мраке ночи?
Кто при звездах и при луне
Так поздно едет на коне?
Чей это конь неутомимый
Бежит в степи необозримой?
Казак на север держит путь,
Казак не хочет отдохнуть
Ни в чистом поле, ни в дубраве,
Ни при опасной переправе.
Как сткло булат его блестит,
Мешок за пазухой звенит,
Не спотыкаясь, конь ретивый
Бежит, размахивая гривой.
Червонцы нужны для гонца,
Булат потеха молодца,
Ретивый конь потеха тоже –
Но шапка для него дороже.
Именно этому казаку, ненавидящему гетмана Мазепу (как соперника в любви к Марии), доверяет её отец – мудрый Кочубей послание Петру об измене Мазепы. Ибо только он один способен на подвиг с точки зрения Кочубея, так как любовь к Марии «сохранила над ним привычные права». Вот почему именно он:
                усердьем пламенея,
Ревнуя к общему добру,
Донос на мощного злодея
Предубеждённому Петру
К ногам положит, не робея...
Зачем он шапкой дорожит?
Затем, что в ней донос зашит,
Донос на гетмана злодея
Царю Петру от Кочубея.
– Надо же, а ведь большинство читателей Пушкина на постсоветском пространстве помнит из «Полтавы» только строки «кровожадного» отрывка, который преподаватели по школьной программе заставляли их учить:  «Швед,   русский – колет,  рубит, режет...»  и т. д. Но если неожиданно в духе ЕГЭ спросить: кого именно в поэме убил из-за плеча гетмана племянник и ближайший сотрудник Мазепы Войнаровский, полагаю, не всякий пушкинист сможет ответить.
– Между тем как именно это – особенно важно для нас:
Мазепа, в думу погружённый,
Взирал на битву, окружённый
Толпой мятежных казаков,
Родных, старшин и сердюков.
Вдруг выстрел. Старец обратился.
У Войнаровского в руках
Мушкетный ствол ещё дымился.
Сражённый в нескольких шагах,
Младой казак в крови валялся...
Казак на гетмана стремился
Сквозь битву с саблею в руках,
С безумной яростью в очах.
Старик, подъехав, обратился
К нему с вопросом. Но казак
Уж умирал. Потухший зрак
Ещё грозил врагу России;
Был мрачен помертвелый лик,
И имя нежное Марии
Чуть лепетал ещё язык…
– Вот это да! Пушкин умудряется предсказать свою смерть от пули врага России из мушкетного ствола с нескольких шагов!
– Зря ты сетовал, что его машина времени ездит только в прошлое! Кстати, вот что надо добавить к эзотерике «треугольника». В нём почти всегда развязкою бывает смерть, часто – дуэль. Кажется, Пушкин перепробовал виртуально весь арсенал дуэлянтов. Он погибал, вероломно изрубленный булатом, в образе Руслана, дрался на шпагах со Швабриным... и, наконец, угадал в «Полтаве» пулю с трех шагов! Пулю «телохранителя»... Словом, финал треугольника везде получался у Пушкина трагическим: 37 (Всего! 37 лет всей жизни-то!), туз (высокопоставленный пожилой господин) и конечно – дама! Вот тебе и «Пиковая дама»: «Тройка, семерка, туз». Но любовь воскресит поэта, как она воскресила героя «Полтавы» устами Марии несколько песен спустя:
Он прекрасен:
В его глазах блестит любовь,
В его речах такая нега!
ССЫЛЬНЫЙ  ВЕРНУЛСЯ
«Мужайтесь, боритесь, о храбрые други,
 Как бой не жесток, не упорна борьба,
 Над вами безмолвные звёздные круги,
 Под вами немые, глухие гроба»
Ф. Тютчев.
Итак, Пушкин (согласно полицейскому предписанию) едет в Псков (через Синску, Остров, Орлы, Глоты – всего сто четыре с четвертью версты). Здесь в присутствии губернатора (и, судя по казенному слогу, под его диктовку) поэт вынужден дать подписку «жить безотлучно в поместии родителя своего, вести себя благонравно, не заниматься никакими неприличными сочинениями и суждениями (!), предосудительными и вредными общественной жизни и не распространять оных никуда».
ТОГДА  ЖЕ
Тургенев пишет из Петербурга в Москву Вяземскому о Пушкине. Намекает на причину нового уныния поэта, ссылаясь на известные онегинские строки о жестокости петербургских дам: «И на бровях их надпись ада:/ Оставь надежду навсегда». «Остальное, – туманно резюмирует Тургенев, – при свидании».
ТОЙ ЖЕ:
Храни меня, мой талисман,
Храни меня во дни гоненья,
Во дни раскаянья, волненья:
Ты в день печали был мне дан...
Пускай же ввек сердечных ран
Не растравит воспоминанье.
Прощай, надежда; спи, желанье;
Храни меня, мой талисман.
В  ГОСТЯХ  У  КНИГОПРОДАВЦА  ЗАИКИНА
«Только размыкание железного кольца эгоизма, сплавление всех личностей в едином Деле, единой цели преодоления природного порядка бытия спасают каждую отдельную личность, придают ей абсолютное значение».
С. Семёнова.
Сопоставим две даты. 8 и 26 сентября. Восьмого в «Санкт-Петербургских ведомостях»  (1824,  №  73)  появляется объявление от книгопродавца Заикина о продаже «Кавказского пленника», «Руслана и Людмилы» и «Бахчисарайского фонтана». А 26 сентября Пушкин вновь объявился в Михайловском. В этот день им написано одно из прекрасных и особо значимых для нас стихотворений – «Разговор книгопродавца с поэтом». Кто же был тем книгопродавцом, которого поэт удостоил беседы, причём беседы не о книжной торговле, а о своей единственной любви.
Не Заикин ли?
Если это так, то поэт встретился с ним в Петербурге в конце августа – начале сентября, но не позднее 8 сентября (дата выхода объявления в «Санкт-Петербургских ведомостях»). Скорее, несколько раньше означенного числа, ведь следовало договориться о продаже книг, об их рекламе в газете, в редакцию надо было, выбрав время, зайти; текст  следовало составить и согласовать, наконец, газету надо было типографщикам набрать тогдашним ручным набором, сверстать и отпечатать.
Но разговор с глазу на глаз, имевший место, весьма вероятно, именно в лавке Заикина, описан в стихах под названием «Разговор с книгопродавцом» несколько позже даты их беседы – судя по числу, поставленному Пушкиным на рукописи, 26 сентября, в Михайловском.
– Этот факт подтверждает, что где-то потерялись, ускользнули от глаз дотошных исследователей целых две-три недели.
– Что пушкиноведы! Их прохлопал даже полицейский надзор, предписавший поэту жить безвыездно в родовом поместье. Но вспомним, наконец, что за разговор состоялся между поэтом и книгопродавцом. Последний спрашивает поэта:
Ужели ни одна не стоит
Ни вдохновенья, ни страстей
И ваших песен не присвоит
Всесильной красоте своей?
Молчите вы?
И поэт отвечает:
И что ж? Докучный стон любви,
Слова покажутся мои
Безумца диким лепетаньем.
Там сердце их поймёт одно,
И то с печальным содроганьем!
Судьбою так уж решено.
С кем поделюсь я вдохновеньем?
Одна была – пред ней одной
Дышал я чистым упоеньем
Любви поэзии святой...
– Тут важно вспомнить строки, что мы выудили из Леты:
...Приди ж – и радость призови
В приют мой радостью забытый;
Повей отрадою душе моей убитой
И сердце мне согрей дыханием любви!
Как чистая роса, живит своей прохладой
Среди нагих степей, спасительной усладой,
Так оживишь мне чувства ты...
– Да – это звуки одной лиры. Одного времени. Адресованные одним любящим сердцем другому:

...Ах, мысль о той души завялой
Могла бы юность оживить
И сны поэзии бывалой
Толпою снова возмутить!
Она одна бы разумела
Стихи неясные мои;
Одна бы в сердце пламенела
 Лампадой чистою любви.

Увы, напрасные желанья!
Она отвергла заклинанья,
Мольбы, тоску души моей:
Земных восторгов излиянья,
Как божеству, не нужны ей...
– Сравни эти строки со строками «Талисмана»  и поймёшь, что случилось, когда Пушкин, полный новых надежд, вернулся из  южной ссылки, встретился с любимой в книжной лавке Заикина, назначив ей свидание через объявление в газете, но... Любимая отвергла его заклинания. Не об этом ли намекал Тургенев Вяземскому, цитируя строки из «Онегина» о жестокосердии петербургских дам? «И на бровях их надпись ада:/ Оставь надежду навсегда».
– Но почему Катя отвергла заклинанья? 
– Об этом можно было бы узнать у неё или у него…
– А если спросить у Заикина?

П Р О Д А Ю Т С Я :
«Кавказский пленник», «Руслан и Людмила»,
«Бахчисарайский фонтан»...

Мы приобрели всё это оптом у нежданно воскресшего книгопродавца.
ПЛЕННИК «ЛИЦА  КАВКАЗСКОЙ НАЦИОНАЛЬНОСТИ»
«Воскресение мёртвых есть акт богочеловеческий, требующий соединения божественной благодати и человеческого действия…»
С. Булгаков 
«Признавая вполне божественную сторону воскрешения, человек должен принять в нём участие своим встречным усилием, собственным стремлением к воскрешению»
 С. Булгаков 
– Увы, приходится констатировать, что путешествия на Кавказ, на Украину - небезопасны. Ведь и ныне, как пишет Пушкин там: «рыскает воинственный разбой».
– Меня смущает другое. Ну что может найти там душа, алчущая истинной любви, а не курортной страсти?!
– Нет, в этом ты не прав. Читай:
Ты здесь найдешь воспоминанья...
Мечты знакомые, знакомые страданья
И тайный глас души моей.
– Разве это не то, что мы ищем? В «Кавказском пленнике» мы видим лирического героя, дважды лишённого свободы. Он – узник черкесов. Он же – пленник Северной любви. Был ли Пушкин в плену у черкесов? Скажем – не был. Или – был, но в поэтических грёзах. Это для нас не так уж и важно. Он же вернулся в Петербург. Куда важнее – плен сердечный: из него романтики не возвращаются!
В Россию дальний путь ведёт,
В страну, где пламенную младость
Он гордо начал без забот;
Где первую познал он радость,
Где много милого любил,
Где обнял грозное страданье,
Где бурной жизнью погубил
Надежду, радость и желанье,
И лучших дней воспоминанье
В увядшем сердце заключил.
......................................................
 Свобода! Он одной тебя
Ещё искал в пустынном мире.
Страстями чувства истребя,
Охолодев к мечтам и ЛИРЕ...
– Нашел, чудак, где искать свободу!
– А надо было искать в советской? Или в нынешней? Или не в России?
– Так, а где же её вообще ищут?
– Внутри, внутри себя, где же ещё. Случай был: в автобусе молодежь материлась, старик сделал замечание, а они заявили, что у нас в стране свобода слова… И значит, можно в общественных местах, где женщины и дети, полоскать в собственном рту грубые наименования  половой сферы? Свобода слова возможна только там, где есть власть над словом. Прости за дидактику. А власть эта – в устах поэта.
...Не вдруг увянет наша младость,
Не вдруг восторги бросят нас,
И неожиданную радость
Ещё обнимем мы не раз:
Но вы, живые впечатленья,
Первоначальная любовь,
Небесный пламень упоенья,
Не прилетаете вы вновь.
Он забывался. В нём теснились
Воспоминанья прошлых дней,
И даже слёзы из очей
Однажды градом покатились.
Лежала в сердце, как свинец,
Тоска любви без упованья.
Пред юной девой наконец
Он излиял свои страданья:
Без упоенья, без желаний
Я вяну жертвою страстей.
Ты видишь след любви несчастной,
Душевной бури след ужасный;
Оставь меня; но пожалей...
...рассеянный, унылый
Перед собою, как во сне,
Я вижу образ вечно милый;
Его зову, к нему стремлюсь,
Молчу, не вижу, не внимаю...
И тайный призрак обнимаю.
Об нём в пустыне слёзы лью;
Повсюду он со мною бродит
И мрачную тоску наводит
На душу сирую мою.
– Естественно, дева гор после таких признаний и излияний не могла ни пожалеть поэта. Она отпустила его из черкесского плена, ужаснувшись крепости сердечных уз его Северной любви. Впрочем, она, как и мы, задалась вопросом:
...Но кто ж она,
Твоя прекрасная подруга?
Ты любишь, русский? Ты любим?..
Пушкин, он же пленник Северной любви, в этот раз опять оставляет первый (главный) вопрос без ответа, отвечая лишь на второй и третий:
Не плачь: и я гоним судьбою,
И муки сердца испытал.
Нет, я не знал любви взаимной,
Любил один, страдал один...
«Найди её, люби её», – шепчет черкешенка, отпуская пленника. И, на миг обернувшись, он видит, что «нет черкешенки младой ни у брегов, ни под горой», а впереди только свет звезды.
– Таким образом, именно благодаря постоянству сердечного плена наш неформальный узник обретает формальную свободу. Получает возможность вернуться на родину. Представь, если бы он предал свою Северную любовь, освободился бы от сердечного плена, внял бы слезам и мольбам черкешенки? И остался бы с ней в горах.
Но он вернулся. И, выполняя завет черкешенки, назначил свидание Кате у книгопродавца Ивана Ивановича Заикина, дав заранее в газете объявление о продаже «Кавказского пленника», «Руслана и Людмилы»... Стоп. Мы не читали ещё «Руслана и Людмилы»!
–  Мы же проходили эту сказку в школе?
– Но не догадывались, что в роли Руслана выступает сам Пушкин, а в роли Людмилы – его возлюбленная? Ответь в духе ЕГЭ: куда едет за украденной невестой  Руслан – на север, юг, запад или восток?
– К Черномору, куда же ещё, на южное побережье Крыма.
– Ошибаешься, именно – на север.
Тяжёлый, пасмурный туман
Нагие холмы обвивает;
Зима приближилась – Руслан
Свой путь отважно продолжает
На дальний север...
– Это направление рыцарь выбрал по совету влюбленного в Наину старца-волшебника, который чем-то представляется мне схожим лично со мной:
Иди на всё, не унывай...
Свой путь на полночь пробивай.
Полночь здесь не время суток, а направление. Именно там, по мнению вещего Финна, находится
Волшебник страшный Черномор,
Полночных обладатель гор.
Эпитет «полночных» тебе, наверное, уже знаком: «Полночных стран краса и диво» – это о северном Петербурге.
– Так может, и Черномор петербуржец?
– Пожалуй… Но мы-то, собственно, не его ищем. Мы, как говорят французы, «cherchons la femme». Ищем единственную, ищем, не теряя надежды...
Счастлив уж я надеждой сладкой,
Что дева с трепетом любви
Посмотрит, может быть, украдкой
На песни грешные мои…


ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ГЕНЕАЛОГИЯ ЛУК@МОРЬЯ
КАПИТАНСКАЯ…  БАБУЛЯ
«Всякое учение <о воскрешении предков>, не требующее полного восстановления родства, есть ложь»
 Николай Фёдоров
Следует честно признаться, что мы знаем Пушкина только в объёме средней школьной программы, то есть – плохо. Советская школа требовала немного: несколько стихотворений наизусть да знание сюжета «Капитанской дочки».
Кстати, последнюю не мешало бы нам теперь вот перечитать, прислушиваясь к упомянутому выше «звону ключей». К нему, этому звону, следует отнести:
1. «Семейственные записки» - они, по признанию автора, положены в основу произведения;
2. Букву «Б» из самого начала произведения,  оставшуюся от имени санкт-петербургского высокопоставленного офицера, который  должен  был пристроить Петрушу по блату к военному делу;
3. Подозрительное сходство Петруши и самого Пушкина. Подобие их «любовных треугольников». Следовательно, возможное сходство лирической героини с постепенно оживающей на наших глазах в объятиях Пушкина Катей!
СЕМЕЙСТВЕННЫЕ  ЗАПИСКИ…  ДЕДАБУШКИ
«Образование должно вернуться к своему глубинному смыслу высветления в сынах образов отцов и предков, которых они носят в себе вместе с историей всего мира, с тем,  чтобы перейти к их действительному восстановлению и воссоединению в бессмертной по образу Троицы общности»             
Николай Фёдоров
Пушкин откровенно признаётся, что идею «Капитанской дочки» он почерпнул в чьих-то семейственных записках. Действительный ли это факт или только весьма распространенный по тем временам литературный приём? Буквально: «Рукопись... доставлена была нам от одного из внуков, который узнал, что мы заняты были трудом, относящимся ко временам, описанным его дедом».
– Не будет наивным предположить, что Пушкин отыскал записки в том же «Невском альманахе»?
– Смелая гипотеза. Полистаем…
Есть!
В книге Альманаха приуроченного к Рождеству 1832 года опубликован «Рассказ моей бабушки». Сравни «семейственные записки дедушки»! Начинается рассказ так:
«Бабушка моя, скончавшаяся лет пять тому назад на 81 году своей жизни, провела всю свою молодость в пограничных местах, где отец и супруг её были офицерами в гарнизонах».
Дальше – больше! Просто дух захватывает от сходства:
Шестнадцатилетняя Настя – дочка коменданта (командира) крепости Оренбургской линии проживает в ней с матерью и отцом. Отец её капитан Шпагин... Вот вам для начала – Капитанская  дочка! Кстати для нас, Настя (Анастасия) в переводе с греческого  означает – воскресшая, воскрешённая.
Настя влюблена в молодого драгуна – поручика Бравина, прибывшего для усиления гарнизона. Поручик отвечает ей взаимностью. Отец и мать благословляют молодых, и те обручаются. Но тут на крепость, вооружённую «двумя или тремя старыми чугунными  пушками», в момент отсутствия в ней защитников (накануне Бравину приказано «выступить со своим отрядом в Оренбург») нападают пугачёвцы. Родители Насти зверски убиты, сама она скрывается от посягательств разбойников у старухи-мельничихи...
Следует ли всё пересказывать? И так ясно, что это сюжет «Капитанской дочки». Только как-то навыворот. В «Рассказе моей бабушки» повествование ведётся от женского имени, а у Пушкина – от имени юноши. Но зачем понадобилась поэту эта переделка?
Пушкин собирался ответить  на  этот вопрос. В рукописи так называемой «пропущенной главы»,   сохранился следующий незаконченный набросок «Предисловия»:
«Анекдот, служащий  основанием повести,  нами издаваемой, известен в Оренбургском краю. Читателю легко будет распознать нить истинного происшествия, проведённую сквозь вымыслы романтические. А для нас это было бы излишним трудом. Мы решились написать сие предисловие с совсем другим намерением.     Несколько лет  тому назад в одном из наших альманахов напечатан был...».
Здесь рукопись обрывается. Но мы теперь уже знаем, на какой альманах собирался сослаться Пушкин и что именно в нём было напечатано.
– Время выяснить, кем написан «Рассказ моей бабушки» и отделить «вымыслы романтические» от «истинного происшествия».
– Эта публикация «Невского альманаха» не является для пушкинистов откровением. В примечаниях Д.Д. Благого к «Капитанской дочке» (А.С. Пушкин, Сочинения, т. 3, Гослитиздат, 1958) предполагается, что А.К. (так подписан рассказ) «возможно,  декабрист А.О. Корнилович». Есть и другие мнения.

ШЕРШЕ  ЛЯ  ФАМ  И ЛЯ-ЛЯ ФА
Евангельское «Будьте, как дети» – один из центральных нравственных императивов «учения о воскрешении» Николая Федорова. Во-первых, дети не верят в смерть, не хотят верить; во-вторых, они любят родителей и всех людей как родных.   
Психологически любопытно следующее. Никто не обратил внимания, что автор... женского пола.
 –  Не декабрист Корнилович?
– Чтобы определить женскость прозы достаточно внимательного прочтения. Откровенная наивная набожность автора, типично женская лиричность, нюансы чувствований, тонкая эмоциональность, обилие восклицаний, междометий, подробные описания любовных встреч  и нарядов действующих лиц (даже разбойников) при полном игнорировании батальных сцен и вооружения – вот далеко не полный перечень доказательств того, что перед нами образец любительской (далёкой от профессионализма декабриста Корниловича) чисто женской прозы.
В начале рассказа дано подробное описание убогих строений и «бревенчатого тына» Нижнеозёрной крепости. И далее сказано, что «в ней находились две или три старые чугунные пушки». Разве  это  не женское невнимание к вооружению?  Пушки всё-таки, а не игрушки! Разве маловажно для описания именно крепости, сколько в ней пушек: одна, две или три?
– Сравните, в мужской прозе Пушкина в параллельном  куске о Белогорской крепости сказано чисто-конкретно: «Я глядел во все стороны,  ожидая увидеть грозные бастионы, башни и вал; но ничего не видал, кроме деревушки, окружённой бревенчатым забором... У ворот увидел я старую чугунную пушку». Именно единственная пушка и привлекла внимание – мужчины!
– Авторша рассказа многословна при описании платьев и кафтанов (так по-женски она называет мундиры) защитников крепости, поминая модные магазины и слепого по старости ротного портного: «Платье для себя (о модных магазинах у нас и не  слыхивали) шила я сама; а сверх того находила время починивать батюшкины кафтаны, потому что ротный портной Трофимов начинал  уже от старости худо видеть, так что однажды (смешно, право, было) положил заплатку мимо прорехи, на целое место».
Параллельное место  у  Пушкина в «Капитанской дочке» дано мимоходом. Но зато (мужская проза!) форма защитников крепости приобрела уставное название, а заплатка – «мундирные» цвета: «Никто не встретил меня. Я пошёл в сени и отворил дверь в переднюю. Старый инвалид, сидя на столе, нашивал синюю заплату на локоть зелёного мундира».
 Как ни пугает героиню рассказа свирепый вид разбойников Хлопуши и Топорика, она, тем не менее, так по-женски внимательна к их нарядам: «Оба они были одеты весьма богато: в цветные бархатные полукафтанья, выложенные позументами и подпоясанные алыми шёлковыми кушаками; сапоги на ногах были красные сафьяновые, выстроченные золотом».
– Простите, Вы процитировали: «сапоги на ногах»? А разве бывают сапоги на голове или на руках?!
– Так в книге. Редактор, видимо, пропустил, не заметил плеоназма. Я не случайно назвал прозу «Рассказа моей бабушки» любительской.
Вот, послушай ещё одно чувственное, чисто женское откровение:
«Если бы он меня не любил, – думала я, – то зачем бы ему смотреть на меня во время Божией службы; или зачем бы ему беспрестанно ездить мимо окон нашего дома, как будто в целой крепости нет уж для него другой лучшей дороги».
Параллельное место – в мужском варианте – легко найдётся у Александра Сергеевича Пушкина, правда, не в «Капитанской дочке», а в... «Домике в Коломне»! Оно поэтически настолько прекрасно, что я не могу в качестве лирического отступления не воспроизвести его:
IX
Усядься, муза: ручки в рукава,
Под лавку ножки! не вертись, резвушка!
Теперь начнём. – Жила–была вдова,
Тому лет восемь, бедная старушка,
С одною дочерью. У Покрова
Стояла их смиренная лачужка
За самой будкой*. Вижу как теперь
Светёлку, три окна, крыльцо и дверь.
XVIII
Зимою ставни закрывались рано,
Но летом до ночи растворено
Всё было в доме. Бледная Диана
Глядела долго девушке в окно...
XX
По воскресеньям, летом и зимою,
Вдова ходила с нею к Покрову
И становилася перед толпою
У крылоса налево. Я живу
Теперь не там, но верною мечтою
Люблю летать, заснувши наяву,
В Коломну, к Покрову – и в воскресенье
Там слушать русское богослуженье.
XXI
...Бывало, грешен! всё гляжу направо,
Всё на неё...

– Ещё одна любопытная параллель. В «Капитанской дочке» главные события происходят в Белогорской крепости, а Нижнеозёрная упоминается как соседская. В «Рассказе моей бабушки» фигурирует именно Нижнеозёрная. Ещё  удивительней вот что. На гербе города Белозёрска, в названии которого переплетаются корни наименований той и другой крепости (Бел<огорская>+<Нижне>озёр<ная>), и ныне сохранён герб, на котором мы видим… магометанскую луну под крестом.
 
Герб Белозёрска - одна из древнейших эмблем Руси. Впервые появилась в виде одной рыбы на печати Ивана Грозного (1533-184 гг.). В XVII веке при составлении "Титулярника" в Белозёрском гербе вместо одной стало две рыбы. Серебряная луна рогами вверх, а поверх луны крест добавлены набожным царем Алексеем Михайловичем (1645-1676 гг.). В мае 1729 года (в царствование Петра I) утверждён герб Белозёрска в следующем виде: озеро белое, в нём две рыбы жёлтые, расположенные накрест, над рыбами в лазоревом поле белая луна, поверх её жёлтый крест
– Но это же… напоминает фрагмент герба из «Бахчисарайского  фонтана»! Совпадение?
– Кабалистика! Помнишь:
Опустошив огнём войны
Кавказу близкие страны
И села мирные России,
В Тавриду возвратился хан
И в память горестной Марии
Воздвигнул мраморный фонтан,
В углу дворца уединенный.
Над ним крестом осенена
Магометанская луна
(Символ, конечно, дерзновенный,
Незнанья жалкая вина)...
– Не терпится узнать – кто автор «Рассказа моей бабушки»?! Почему Пушкин взялся было за его перелицовку... потом бросил, потом всё-таки  опубликовал с не доведённой до ума, не отредактированной главой?
– Под «Рассказом моей бабушки» стоят только две буквы: А.К.
– У меня дежавю… буквы-то какие-то знакомые. Стоп! К.А.Б.! Носительнице этих инициалов Пушкиным был посвящён мадригал:
Что можем наскоро стихами молвить ей?
Мне истина всего дороже.
Подумать не успев, скажу: ты всех милей;
Подумав, я скажу всё то же.
– Пушкиноведы нашли множество параллельных мест между «Рассказом моей бабушки» и «Капитанской дочкой». Но, по моему мнению, искать надо не явное их гносеологическое сходство,  а,  наоборот,  единственное и главное отличие.
Оно состоит именно в том, что «Рассказ моей бабушки» – чистейшей воды образец женской прозы. Исследователи предположили ряд мужчин-авторов,  скрывшихся за инициалами А.К.,  но ни кто не подумал, что автором может быть женщина. Банальный бабушкин клубок, кот Васька, его гоняющий, мальчик (внук вяжущей бабушки) ввели в  непростительное искушение и соблазнили мудрых.
И снова очередная пушкинская тайна открывается чистым сердцем. Мы будем искать... внучку.
Следуй за нами, читатель-романтик! След в след по пути воскрешения, по пути указанному гениальным предводителем Русского космизма Николаем Фёдоровичем Фёдоровым.
ТАИНСТВЕННЫЙ  ИНИЦИАЛ  «Б»
«Человек должен не только вложить собственный труд, весь ум, всё своё искусство в великое дело воскресения, но и додуматься до необходимости собственного участия в нём»
 Николай Фёдоров
Уже в самом начале «Капитанской дочки» Пушкин в автобиографии Петруши Гринёва сообщает о его «близком родственнике». Причём не называет его по имени, а, приведя полный  титул и место службы – Петербург, открывает нам лишь первую букву его фамилии – «Б». Буквально: «я был записан в Семёновский полк сержантом, по милости майора гвардии князя Б., близкого нашего родственника».
Перевернув страничку, мы вновь встретим этот инициал в диалоге между батюшкой и матушкой Петруши: «Не забудь, Алексей Петрович, – сказала матушка, – поклониться от меня князю Б.;  я, дескать, надеюсь, что он не оставит Петрушу своими милостями». «Что за вздор! – отвечал батюшка нахмурясь. – К какой стати стану я писать к князю Б.?» <...> «Да ведь начальник Петрушин – князь Б. Ведь Петруша записан в Семёновский полк...».
– Как думаешь, Филя, зачем Пушкин шифрует фамилию «близкого родственника» главного героя? Ведь произведение-то художественное. Все имена и фамилии, должности и чины в нём, как мы, читатели, вправе предположить, вымышленные. Литературный приём с целью приблизить вымыслы к реальности? Или Пушкин снова звенит ключами от тайны? А что если он гремит отмычками, полагая, что такая малость, как инициал, не раскроет его секрета?
– Так надо запросить петербургские архивы о военных князьях с фамилиями на Б., проживающих в столице во времена Екатерины II, служащих в Семёновском полку... Не думаю, что таких много.
– Давай не будем занятых  людей нашими заботами напрягать. И потом что-то надо оставить и будущим исследователям. А также всем тем, кто захочет последовать за нами в деле воскрешения. Кроме того, с каждым новым откровением мне всё больше и больше верится, что Александр Сергеевич где-нибудь да проговорится и сам назовёт фамилию своей единственной.
ПУШКИН–ПЕТРУШКИН
К использованию Пушкиным метода воскрешения романтизацией предков любимой Кати следует отнести и «подозрительное» сходство Петруши и самого Пушкина. Не портретное, внешнее, не личностное, а именно – сущностное:
«По утрам я читал, упражнялся в переводах, а иногда и в сочинении стихов», – признаётся Петруша.
«Я уже сказывал (откровенничает он далее), что я занимался литературою. Опыты мои, для тогдашнего времени, были изрядны, и Александр Петрович Сумароков, несколько лет после очень их похвалял. Однажды удалось мне написать песенку, которой был я доволен».
В следующей фразе Петруша без обиняков называет себя «сочинителем», а затем и буквально «стихотворцем». Далее, как будто найдя нужный эпитет, Петруша именно так себя и именует: «От песенок разговор обратился к стихотворцам, и комендант заметил, что все они люди беспутные и горькие пьяницы, и дружески советовал мне оставить стихотворство, как дело службе противное и ни к чему доброму не доводящее».
«На другой день, когда сидел я за элегией и грыз перо в ожидании рифмы, Швабрин постучался под моим окошком».
Как тут не провести параллель между Сумароковым и «стариком Державиным», который не только «заметил» Пушкина-лицеиста, но даже, «в гроб сходя, благословил». Пушкин гордится высокой державинской оценкой своего или, точнее, – Божьего дара. А Петруша гордится оценкой Сумарокова – своеобразного Державина екатерининских времён.
Убедившись в разительном сходстве Петруши и Пушкина, легко предположить и подобие их любовных треугольников. И проверить гипотезу о сходстве лирической героини с разыскиваемой нами Катей. Или это наши «романтические» вымыслы?
– Ничуть!
КОРОЛЕВА  ДОКАЗАТЕЛЬСТВ
– В «Капитанской дочке» Пушкин совершенно справедливо пишет, что в старину «собственное признание преступника необходимо было для его полного обличения». От себя добавим, что собственное признание судейские считали царицей доказательств и позже. Например, в пушкинском юбилейно-памятном 1937 году…
Но где же нам искать эту самую «нить истинного происшествия»? Ведь как ни крути, но пока что мы сравнивали и анализировали лишь романтические вымыслы. А что если поискать нить истины в написанной самим же Пушкиным «Истории Пугачёва»?!
Здесь в «Примечаниях к главе осьмой» найдётся город, где бесчинствовали пугачёвцы – Петровск, и выписка, сделанная из архива тех лет рукою самого Александра Сергеевича: «убито до смерти: воеводский товарищ, секунд-майор Буткевич, тёща его Марья Ивановна…». А чуть далее, среди убиенных прапорщиков Царицына найдём имя Ивана Буткевича. Вот вам и царица доказательств.
– Но неужели никто из современников Пушкина, его близких и друзей не проболтался, что единственная любимая Пушкина в девичестве носила польскую фамилию Буткевич?
– Естественно, проболтался. Причём закадычный друг – Плетнёв. Выше мы уже вспоминали о нём в связи со спорным авторством «Конька-Горбунка». Точнее с бесспорным для нас Пушкинским авторством сказки. Ближайший друг Пушкина профессор кафедры русской словесности Петербургского университета П.А.Плетнёв  сообщил, что поэма «Домик в Коломне» для него – с особым значением, а упомянутая в нём героиня – некая «девица Буткевич».
В петербургскую Коломну мы поедем чуть позже, а пока...
УРОК  ИСТОРИИ
«Цель исторического процесса – Воскрешение и Преображение Всего Космоса»
 И. Брихничёв
– Ты отметил, что фамилии убиенных начинаются с буквы «Б», как и фамилия Петрушиного санкт-петербургского родственника?
– Ещё бы!
– Прибавь к этому не оставившие Пушкина равнодушным инициалы К.А.Б.
– Готово!
– А теперь присовокупи материалы секретной Казанской следственной комиссии, вспомнив о печальной поначалу участи Петра Гринёва, давшего основания для подозрений в нарушении им присяги. Вот эти следственные материалы. Они, по счастью,  сохранены для нас с тобой судейскими архивами.
 29 января 1774 года генерал-аншеф Александр Бибиков рапортует Екатерине II, «всеподданнейше поднося экстракт» дел, произведённых тайной комиссией. По некоторым, казусным, он «осмеливается испросить высочайшего указа». Дела посвящены, в частности, трём офицерам и в конце, отдельной строкой – подпрапорщику Богдану Буткевичу.
 Императрица ответила генералу. Она повелела «поступить с оными преступниками по собственному разумению». Что тот и сделал. Всех трёх офицеров он лишил чинов, разжаловал в солдаты, прописал им батоги, шпицрутены – и подробно отчитался перед Екатериною.
 Но вот что особенно важно и интересно для нас и для всех родственников Буткевича. В частности – для Екатерины Александровны Буткевич! В его мартовской 1774 года реляции фамилия Буткевич вообще не фигурирует, и дальнейшая судьба Богдана из этих бумаг неизвестна.
– Так он и есть – прообраз Гринёва и, как Гринёв, оправдан?
– Хочется верить. Ведь жизнь краше вымысла, ибо она есть – промысел Божий!
300  ПРИСЯЖНЫХ  ВОСКРЕСШИХ  ДУШ
Зайдём с другого конца. Посмотрим, что нам поведал Пушкин о родственниках Петра Гринёва.
– Отец его имел 300 душ крепостных. «Услыша, что у батюшки триста душ крестьян, "легко ли! – сказала она (Василиса Егоровна), – ведь есть же на свете богатые люди!"».
И сегодня ещё возможно навести справки в «пугачёвских местах», где побывал Пушкин, вынашивая свою внебрачную «Капитанскую дочку», подыскивал романтического героя. Здесь в архивах можно найти помещика по фамилии Буткевич, владельца именно трёхсот душ крестьян, в отставном чине премьер-майора. Он жил в Заинском уезде. Звали его Иван Буткевич. 300 душ. Кстати! И Богдан Буткевич по материалам следственной комиссии – заинский прапорщик! Тогда Петр Андреевич Гринёв в реальности был Богданом Ивановичем Буткевичем?
Теперь проверим по чинам. К 1771 году Иван Буткевич – коллежский асессор, что соответствовало чину капитана или ротмистра. Его чин до премьер-майора недотягивает. Но в доношении тому же Бибикову от 31 января 1774 года он именует себя надворным советником, что соответствовало чину подполковника.
Стало быть, за три года, пребывая в отставке, наш Иван так вырос в чинах, что даже и перемахнул чин премьер-майора!
Зная, как трудно во все времена достаются военным звёздочки на погоны, я задумался: за что же так резко могли повысить в чине ветерана-отставника? И  снова зарылся в архив.
ОЖИЛ  ПАПАХ  И  ИЗ  ПУШКИ  БА–БАХ!
Ответ на вопрос о причинах неожиданного роста в чинах заинского помещика Ивана Буткевича в годы царствования Екатерины Великой оставил в своих записках подполковник Александр Васильевич Папах, руководитель военных действий в сражении с повстанцами (или как мы привыкли их называть – пугачёвцами) под Осой и Краснухинском.
Но прежде чем привести его слова, напомню о ржавой чугунной пушке из «Капитанской дочки», а равно и одной из двух-трёх пушек из «Рассказа моей бабушки». Давайте проследим, не этот ли предок победоносной фронтовой «Катюши» бабахнет сейчас по пугачёвцам?
«Приказал я изготовить капитану Буткевичу с пушкою сто человек рекрут... велел идти прямо к Осе. Капитан рапортовал, что он доходил до самой Осы... И как он, Буткевич, воротя от Осы, взял путь другою дорогою... повстречалась ему толпа по большей части из иноверцев, человек около четырёхсот... Толпа начала стрелять из ружей и луков, ...стала охватывать фланги. Но как рекруты... построились и сделали по толпе той два залпа с пушками, то толпа... пустилась в бегство».
Итак, наш славный ветеран, как видим, геройски воюет, что отмечено резким ростом в чинах. Но, выполняя боевой приказ Папаха, он вынужденно оставил без прикрытия три сотни своих крестьян и, конечно, своих близких родственников. Пугачёвцы, воспользовавшись отсутствием героя, грабят и убивают, разоряют и жгут его имение.
ТУЛУП  ВОСКРЕС
«Однако заячий тулуп явился»
 А.С.Пушкин.
К доношению Папаха Бибикову приложен любопытнейший документ, за который советские пушкиноведы дорого бы дали... Это реестр добра помещика Буткевича, разграбленного повстанцами.
Дело в том, что добрейшая и справедливейшая Екатерина II возмещала за счёт казны материальный урон, причинённый пугачёвцами помещикам. В первую очередь платили, естественно, тем, кто проявил себя как герой. Защитникам российской короны от пугачёвской нечисти.
Так вот, в упомянутом нами списке вы найдёте практически весь – от халата миткалевого и мундира из тонкого зелёного сукна вплоть до тулупчика заячьего на 15 рублей – тот самый «реестр барскому добру, раскраденному злодеями», который, рискуя головой, предъявил Савельич самому Пугачёву.
Откровенно говоря, на такой уникальный вещдок, как заячий тулупчик, мы в своих поисках, в своих надеждах на воскрешение и не смели надеяться! Напомню мимоходом, что в «Капитанской дочке» сей тулуп не однократный и даже не тройной. Он упомянут тут Пушкиным без малого два десятка раз. Это ли не звон ключей так и не услышанный п-ведами?! Да сей Тулуп просто вывешен на той самой красной нити истинного происшествия, протянутой Пушкиным среди вымыслов романтических, которую какому-то конкретному «читателю легко будет распознать».
Не только наивные читатели не распознали, умудренные опытом учёные не справились!
Пушкин, полагаю, адресуясь к читателю, не случайно называет его в единственном числе. Думаю, он имеет в виду совершенно конкретную читательницу, а ещё точнее – авторшу «семейственных записок», именуемых по-другому «Рассказом моей бабушки». А она, в свою очередь, сдаётся мне, и есть – разыскиваемая нами персона.
СТОЛИЧНЫЙ  ПРОТЕЖЕ
– А нельзя ли выяснить точно: был ли в Санкт-Петербурге екатерининских времён вельможа Б.  –  Буткевич? Мог ли он, как говорят, по блату записать «близкого» родственника в Семёновский полк сержантом ещё во чреве мамы? Продлил ли он род в пушкинское время? Не было ли у него, часом, внучки, в которую настолько мог бы влюбиться Пушкин, что ради неё готов был заняться литературной обработкой её не очень складных семейственных записок!? И, наконец, где она жила и как её звали? В общем, как пела как-то певичка с сакральной фамилией Пугачёва: «А что это за девочка и где она живёт, а вдруг она не курит, а вдруг она не пьёт, а мы с такими рожами возьмём да и припрёмся…».
Отставить сомнения! Мы же не спиритизмом занимаемся – подлинным воскрешением по гениальному методу самого Пушкина. Поэтому для нас нет ничего невозможного.
В пушкинском Санкт-Петербурге жил генерал Александр Дмитриевич Буткевич. Он обитал на тогдашней окраине столицы, в Коломне, неподалёку от Храма Святого Покрова.
Его отец, генерал-поручик Дмитрий Михайлович Буткевич, с 1772 года избран предводителем дворянства Новгородской губернии. В декабре Дмитрий Михайлович удостоился чести присутствовать на аудиенции у императрицы Екатерины II и имел с ней беседу.
РОДОВАЯ  ЗНАТЬ
Ранним погожим утром мы раздобыли Польский гербовник, чтобы разобраться с титулом Дмитрия Михайловича и установить доподлинно, имели ли его предки княжеское достоинство.
Оказалось, что отец Дмитрия Михаил скончался в 1742 году. Дед Иван почил в 1725. Прадед Андрей и пращур Лука упомянуты соответственно в 1674 и до 1610 года.
В гербовнике Польши приведён родовой шляхетский герб Будкевичей Тшаска  (herb Trzaska). Мы его уже разглядывали!
Здесь же упомянуты: Бартош Станкович Будкович (1550) королевский придворный; Николай князь (1551), муж Барбары Гедройчувны; Бартоломей да Пётр Стефановичи Будковичи – жмудские бояре, дворянское  достоинство которых подтвердил король Зигмунд III в 1592 году;  Войцех,  Ян и другие их  родственники, что подписали манифест польского дворянства в 1763 году; Игнатий Будкевич – ещё один князь,  на этот раз земли Волковысской (1778). В начале XVII века, сказано в том же документе, Буткевичи герба Тшаска жили в Витебском воеводстве...
РЫЦАРЬ  ГЕРБА  ТШАСКА
Из другой книги («Русская старина», 1776, издание 2-е, том 17, стр. 75) мы узнали, что герб Тшаска был пожалован королём Боляславом Храбрым, правившим с 999 по 1025 год,  рыцарю, обломавшему в бою, защищая особу его, короля, один свой меч, а другой – самого короля.
– Этого юная Катя Буткевич могла не знать и честно признаться в этом любопытному Пушкину. Так и сказать: «Не знаю, мол». Вот почему, заметим в скобках, позже в «Бахчисарайском фонтане» он напишет:
Над ним крестом осенена
Магометанская луна
(Символ, конечно, дерзновенный,
Незнанья жалкая вина).

На самом-то деле, строго говоря, это не совсем кресты, рукояти двух обломанных мечей. Но на ряде изображений герба становятся похожими на кресты.

ГЕРБ  ТШАСКА,  БЯЛА  И  ЛЮБЕВА
Далее в той же «Русской старине» сказано,  что герб Тшаска именуется также Бяла и Любева и что назван последним именем в память основанного тем же рыцарем Великой Польши Любенского монастыря. В актах архива монастыря из предков этого древнего аристократического рода упоминаются:  Морха, граф из Бяла, в 1091 году; Мстигелий, граф из Белы,  в 1180-м.  В XIV столетии, сказано в том же источнике, одна отрасль рода Тшаска приняла  фамилии Буткевич и Глинка.
 
Представляешь, Филя, как по-особому теперь с лёгкой подачи Анны Петровны Керн зазвучит для нас  романс «Я помню чудное мгновенье», посвящённый Екатерине Буткевич, положенный на музыку её родственником Михаилом Глинкой.
ПОЛНЫЙ  ТИТУЛ  Б*
Теперь мы можем составить не только имя, но и полный титул князя Б*. Итак: Дмитрий Михайлович Буткевич, потомок рыцаря герба Тшаска, граф Бяла (Белы), боярин Жмудский, князь Волковысский и, наконец, после присоединения Екатериною Польши к России – предводитель славного дворянства Новгородской губернии.
ИЩЕМ  ЖЕНЩИНУ!
Впрочем, мы ищем женщину. Что нам за дело до этих аристократов? Но плоды воскресают, как выясняется, не по отдельности, а вместе с древом рода! Потомок Ганнибала Александр Сергеевич Пушкин, принадлежа древней родовой знати, не мог быть безразличен к генеалогии. Достаточно «скачать», как теперь говорят, хотя бы его стихи «Моя  родословная» и короткую и ясную, как всё у поэта, статью «О дворянстве»…
Впрочем, не только внимание к генеалогии причина обращения Пушкина к векам Екатерины. Дело даже не в совпадении имён или интересе к отечественной истории вообще и пугачёвщине в частности.
Рукопись Петра Гринёва – первоначально – рукопись внука повествователя. Но в жизни повествователь... «бабушка». И внук – не внук, а внучка. Конкретно – внучка Дмитрия Михайловича Буткевича. Дочь  Александра Дмитриевича – Катерина, Катя.
Но под «Рассказом моей бабушки» стоит подпись А.К., а не К.А.
Зачем авторы ставят инициалы, а не полные фамилии? Чтобы не все сразу догадались, кто автор. Той же цели служит весьма распространённая в описываемое время их перестановка. Впрочем, пока не будем тратить время на  гадание на кофейной гуще, вернёмся лучше вслед за очевидцами в места пугачёвские.
ПОПАЛ...  В  ДЕСЯТОЧКУ
В послесловии к «Капитанской дочке» от 19 октября 1836 года, подписанном «издатель», Пушкин пишет: «Здесь прекращаются записки Петра Андреевича Гринёва. Из семейственных преданий известно, что он был освобождён от заключения в конце 1774 года, по именному повелению; что он присутствовал при казни Пугачёва...  женился... Потомство их благоденствует в Симбирской губернии. В тридцати верстах от*** находится село, принадлежащее десятерым помещикам»...
На всякий случай уточняем:  в Симбирской губернии стольких Буткевичей нет. Это романтические вымыслы. Буткевичи, как и сама императрица – «казанские помещики», они, как уже говорилось, – из Заинска. Заинская вотчина Буткевичей действительно удалена на тридцать вёрст (смотрю по карте) от Набережных Челнов, впрочем... и от Нижнекамска, и от Елабуги...
– Что если посчитать по головам бытовавших некогда в этих местах Буткевичей? Наберём ли именно десять?
– В «Списке дворян и прочих владельцев Казанской губернии», составленном в 1771–1773 годах, сказано, что в селе Поручиково и близлежащей округе проживали:
1. Сын отставного секунд–майора Григория Лукьяновича Аника Буткевич;
2. Сын Аники Григорий;
3. Внук Аники тоже Григорий;
4. Вдова Буткевичева – Ирина, а стало быть, прежде и её муж, увы, безымянный (это – 5);
6. Выходец из этих мест генерал-поручик Дмитрий Михайлович нам уже известен. Видимо, в его честь и названо село. Дмитрий Михайлович родился здесь в 1726 году.
7-10. У него четыре младших брата: Яков (1727), два Сергея (1728, 1730) и Филипп (1732).
Итого: десять!
«Потомство их, – так продолжает Пушкин это своё своеобразное родословие Буткевичей, – благоденствует...».
ДЕСЯТОК  ПЕТРУШЕК
– Что там Пушкин пишет в послесловии?
– «...В одном из барских флигелей показывают собственноручное письмо Екатерины II за стеклом и в рамке. Оно писано к отцу Петра и содержит оправдание его сына и похвалы уму и сердцу дочери капитана Миронова. Рукопись Петра Андреевича Гринёва...  доставлена...  от одного из его внуков, который узнал, что мы заняты были трудом, относящимся ко времени, описанным его дедом. Мы решились, с разрешения родственников, издать её особо, приискав к каждой главе приличный эпиграф и дозволив себе переменить некоторые собственные имена. 19 окт. 1836. Издатель».
Теперь всё или почти всё ясно. Пушкин имел в виду не тот десяток Буткевичей, что мы так тщательно пересчитывали, а тот, что якобы родился в браке Петра и Маши – петрушек-матрёшек – наш влюблённый поэт имел в виду воплощённое счастье собственной взаимной любви. Он этими десятью мазками дорисовал картину своей несбывшейся мечты. Впрочем, сбывшейся, если детьми поэта считать его произведения о родственниках Екатерины Александровны. Златая цепь произведений поэта на генеалогическом дубе Буткевичей! Если поэт полюбит он не одним кольцом окольцует любимую, а целой златой цепью.
КОМАНДИРОВКА  В  КОЛОМНУ
...Но если обо мне потомок поздний мой
Узнав, придёт искать в стране сей отдалённой
Близ праха славного мой след уединённый –
Брегов забвения оставя хладну сень,
К нему слетит моя признательная тень,
И будет мило мне его воспоминанье.   
А.С.Пушкин
– Пора съездить в Коломну, поискать «след  уединённый». Вообще всегда приятно найти повод и посетить прекрасный Санкт-Петербург. Здесь вдовствует моя первая страсть Натали со своей внучкой, которую (удивительны параллели судьбы!) зовут Екатериной Александровной. Приеду – покажу фотографии места, связанного с двумя искомыми именами. Тем более в Петербурге есть экскурсии, которые так и называются – «Пушкин в Коломне».
«Домик в Коломне»,– вспоминает Плетнёв, – для  меня  с  особенным значением. Пушкин,  вышедши  из лицея,  действительно жил в Коломне... Здесь я познакомился с ним...  Следовательно, каждый стих для меня есть воспоминание или отрывок из жизни». 
Сам Пушкин одним из главных своих произведений считал именно «Домик в Коломне». Право жаль, что современные читатели редко знакомятся с этой удивительной поэмой. Тем более важно нам сегодня полистать её.
…Как весело стихи свои вести
Под цифрами, в порядке, строй за строем,
Не позволять им в сторону брести,
Как войску, в пух рассыпанному боем!
Тут каждый слог заметен и в чести,
Тут каждый стих глядит себе героем,
А стихотворец... с кем же равен он?
Он Тамерлан иль сам Наполеон.
ДЕБРИ  КАЛОМОНЫ
«Победа над смертью и мировое воскресение завоёвывается лишь всемирной историей…»
 Н.А. Бердяев
Отечество любви поэта – Север,  северная Пальмира, город на Неве. Град Петра Великого велик и при Пушкине.  Отыскать  в нём девчонку без адреса, что иголку в стоге сена. Большой город!
Да сохранится же заветное преданье:
...Здесь, лирой северной пустыни оглашая
Скитался я...
И ни единый друг мне в мире не внимал;
Но чуждые холмы, поля и рощи сонны,
И музы мирные мне были благосклонны.
Поэт называет одно из первых посланий К***, писанных в лицейские времена, ласково-уменьшительно: «Городок». «Городок» да три рыцарских баллады открывают творчество Пушкина в полном собрании его сочинений. Мало кто читает их, эти детские вещи обычно пролистывают. Но мы легко отыщем здесь юных влюблённых. И не будем обращать особого внимания на их странные имена, не означенные в святцах. Простим молодости и бутафорские  рыцарские доспехи, и средневековые маскарадные костюмы.
А вот на ландшафт обратим внимание:  это приморская долина, примечательная  не столько близостью волн, сколько тем, что по ней протекает быстротекущая речка Каломона. Сама Каломона – источник Кроны (Крон, Хронос – отец Зевса,  в переводе при толковании – время). Влажные брега Каломоны и спокойные дебри Каломоны – обиталище любимой.  Любопытно, что её отец именуется «владыкой сильным Каломоны». Юный Пушкин, как известно, несколько лет прожил в тихом пригороде Петербурга, именуемом Коломною.
Спасибо и наш земной поклон ближайшему другу Пушкина господину П.А. Плетнёву, что подсказал направление поиска.
Пушкин жил в доме вице-адмирала Клокачёва, в квартире родителей с июня 1817 по май 1820 года.
Перечитав баллады лицеиста не трудно догадаться, что наш рыцарь и его любимая Катя – соседи по Коломне! Что Каломона – «кодовое», по-детски прозрачное наименование Коломны. Догадаемся, что, как и написано самим юным поэтом,  они впервые увидели друг друга и  познакомились на пиру у её отца (владыки Каломоны) всё в той же Коломне.
Вспомним, кто из пушкинских героев жил в Коломне?
Мелкий чиновник Евгений из «Медного всадника»!
Тот самый, который настолько свихнулся от любви к своей коломенской же возлюбленной, что в виду разбушевавшейся невской стихии поссорился с самим Петром, пеняя самодержцу, что тот основал твердыню  на «топи блат».
Хочется заметить, что вопреки бытующему ныне расхожему мнению вознёс  Петербург из топи блат пышно и горделиво не столько Петр, сколько Екатерина Великая.
ПЕТЕРБУРГСКАЯ  ПОВЕСТЬ
«Верх земных утех
Из-за угла смеяться надо всеми»
Эти пушкинские строки вы не отыщите в «Домике в Коломне», даже обыскав его с привлечением специалистов из «бандитского Петербурга». Эти строки Пушкин убрал из повести. Кстати неслучайно обозначение жанра – «Петербургская повесть» и то, что в преамбуле Пушкин подчёркивает: «Происшествие, описанное в сей повести, основано на истине», но «подробности наводнения заимствованы из тогдашних журналов».
В первом номере альманаха, где мы успешно удили на реке Лете, в самом его начале, на страницах 34–40 находится принадлежащее перу графа Хвостова «Послание к N.N.» «О наводнении Петрополя, бывшем 1824 года 7 ноября». Оно до мелочей перекликается с «Медным  всадником».
Итак, Пушкин подчеркивает, что он не свидетель наводнения, но… уже в финале вступления мы прочтем:
…Была ужасная пора,
Об ней свежо воспоминанье…
Раз «воспоминанье», да ещё свежее, значит автор всё-таки  очевидец «происшествия». Кто же этот автор-очевидец и в чём же собственно само происшествие? Итак:
…Евгений молодой…
Мы будем нашего героя
Звать этим именем. Оно
Звучит приятно…
Пушкин не пишет прямо, что героя повести зовут Евгений, а подчеркивает, что только будет его так называть. Предлагая нам сообразить, что вообще-то его зовут иначе. Что касается фамилии (по-старому прозвания рода), то:
Прозванья нам его не нужно,
Хотя в минувши времена
Оно, быть может, и блистало
И под пером Карамзина
В родных преданьях прозвучало;
Но ныне светом и молвой
Оно забыто. Наш герой
Живёт в Коломне; где-то служит,
Дичится знатных и не тужит…
Интересно заметить, что в другом произведении, в черновиках поэмы «Езерский», Пушкин ещё конкретнее сообщает о занятиях героя:
Вам должно знать, что мой чиновник
Был сочинитель и любовник;
Свои статьи печатал он
В «Соревнователе». Влюблён
Он был в Коломне по соседству…
Итак, рискнём опять предположить, что и эта повесть автобиографична и фамилия её героя – Пушкин. Во-первых, потому, что он ещё мальчиком был привезён в Коломну и поселён здесь своим дядей поэтом Василием Пушкиным. Пушкин жил в доме вице-адмирала Клокачева, в квартире родителей с июня 1817 по май 1820. Во-вторых, фамилия Пушкин, связанная родством с Ганнибалом, действительно блистала под пером Карамзина. Чуть далее Пушкин подчёркивает нашу догадку шутливым:
Евгений тут вздохнул сердечно
И размечтался, как поэт…
Чем же занят герой повести? Сначала он мечтает о женитьбе, потом ужасается сносу дома своей любимой:
Почти у самого залива –
Забор некрашеный, да ива
И ветхий домик: там оне,
Вдова и дочь…
…Несчастный
Знакомой улицей бежит
В места знакомые. Глядит,
Узнать не может. Вид ужасный!
Всё перед ним завалено;
Что сброшено, что снесено…
Что ж это?..
                Он остановился.
Пошёл назад и воротился.
Глядит… идёт… ещё глядит.
Вот место, где их дом стоит;
Вот ива. Были здесь вороты –
Снесло их, видно. Где же дом?
В сущности, это всё происшествие. Деревянный домишко снесён, Евгений «очутился под столбами большого дома»… Но свою невесту, названную в стихах Параскевой, он так и не нашёл…
И так он свой несчастный век
Влачил, ни зверь, ни человек,
Ни то ни сё, ни житель света,
Ни призрак мёртвый…
А потом наш герой (будучи не в себе) схлестнулся с царём и погиб (так оно и случилось в реальности, о которой многие догадываются)…
Вот, собственно, и вся лирическая повесть, если не считать академических строк, которые не принадлежат романтизму и автобиографичности, а являются скорее достоянием истории и архитектуры. Это строки о царе Петре в двух ипостасях – пешем (полном великих дум на берегу пустынных волн) и всаднике. Фигурирует ещё и потоп. Впрочем, он тоже принадлежит исторической хронике. Пушкин дважды  подчёркивает, что он не видел потопа. В предисловии, отсылая любопытных к «известию, составленному В.Н. Берхом», а потом во второй части:
Граф Хвостов,
Поэт, любимый небесами,
Уж пел бессмертными стихами
Несчастье невских берегов.
Рискну предположить, что многие любители поэзии даже из среды  пушкиноведов не читали эти стихи Хвостова. А ведь Пушкин дважды их прорекламировал. Первый раз в интересующей нас повести, а второй – в сопроводительной записке к «Невскому альманаху», где хвостовские стихи о потопе и были напечатаны.
Итак, если Пушкин не видел потопа, но был очевидцем сноса домика любимой, то потоп – метафора. Нас лично историческая, не лиричная, не романтичная часть поэмы сейчас не занимает. Нам бы найти продолжение повести о домике, да о  любви Пушкина…
Тут вот что интересно: поэт предоставляет нам такую возможность в нечитанной ещё толком повести «Домик в Коломне». Два века моргнуло с тех пор, как домик снесён…
Вот несколько строф, которые Пушкин спрятал в черновике «Домика», решив не публиковать:

Здесь имя подписать я не хочу;
Порой я стих повёртываю круто,
Всё ж видно, не впервой я им верчу,
А как давно? Того и не скажу то…
Покамест, можете принять меня
За старого обстрелянного волка
Или за молодого воробья,
За новичка, в котором мало толка.
У вас в шкапу, быть может, мне, друзья,
Отведена особенная полка –
А может быть, впервой хочу послать
Свою тетрадку в мокрую печать.

Когда б никто меня под лёгкой маской
(По крайней мере долго) не узнал!
Когда бы за меня своей указкой
Другого критик строго пощелкал!
Уж то-то б неожиданной развязкой
Я все журналы после взволновал!
Но полно, будет ли такой мне праздник.
Нас мало. Не укроется проказник.

ОДНА ВТОРАЯ ПОЭТА
Через Христа, «разрушившего смерть и явившего жизнь и нетление», по слову апостола Павла, Господь «открыл нам тайну Своей воли» – «устроение полноты времён, дабы всё небесное и земное соединить под главою Христа» и в этом мы – «наследники» и «предназначены к тому» (2 Тим.1:10,11)
«Домик в Коломне» – достаточно сложная вещь, несмотря на свою очевидную простоту», – отметил профессор МГУ Эдуард Бабаев в эссе «Обещанный рассказ». Это эссе стало вступительной статьей к одному из изданий «Домика» (А.С. Пушкин «Поэмы», Москва, «Художественная литература», 1982 г.).
Мне посчастливилось быть у профессора Бабаева студентом. Всем нам нравились его лекции, артистизм. Как-то, набравшись смелости, я принёс ему отпечатанный ещё на «Ундервуде» ряд моих пушкинистских откровений  на машинописном листе. Эдуард Михайлович, уходя с кафедры, небрежно сунул их в портфель. По большой занятости он прочёл заметки не сразу. Лишь спустя пару недель, казавшихся мне веками, глубокомысленно произнес, глядя мне прямо в глаза: «Я не верю ни единому напечатанному тут слову».
На листе был плод пятилетнего исследования рукописей Исторической библиотеки, пожелтевших изданий музея редкой книги библиотеки Ленина, сохранившихся здесь ещё с пушкинских времён, посмертные заметки Бориса Викторовича Буткевича… Что оставалось делать мне, студенту, нежданно до глубины душевной обиженному любимым профессором? Не вызывать же старца на дуэль! Теперь, когда я сам стал сед, как академик, а профессор, увы, «припал душой к источнику вечной истины», и, хочется верить, покаялся, понял, что зря обидел студента, ведь на том листе не было ни единого слова неправды. Просто открытия неофита шли вразрез с традиционным школьным советским пушкиноведением.
Но вот в чём профессор Бабаев прав: простой «Домик» – вещь сложная. Мудрёная! Кого хочешь поставит в тупик. Однако в начале профессорской статьи стоит ныне ставшее очень модным слово-паразит «достаточно». «Достаточно сложная». Кому достаточно? Нам, например, оказалось не достаточно, а вовсе даже мало! Достаточно мало!
ДОМА  ДВОЯТСЯ
«Познание начинается с удивления»
 Аристотель
Начать с того, что в Коломне не один, как следовало бы из пушкинского названия, а целых два домика!
Один, как в сказке, деревянная избушка, чуть ли не на курьих ножках, буквально –  «смиренная лачужка», стоящая у храма Покрова:
За самой будкой. Вижу как теперь
Светёлку, три окна, крыльцо и дверь.
Рискнём войти? Но до того как постучаться в дверь, нам придётся пройти в ворота. Увидим ли мы их глазами Пушкина:
…Снесло их видно.
Вскоре мы узнаем, что и дом снесён. Но не разбушевавшейся стихией – это метафора. Он снесён, как это бывает со всеми ветхими строениями, ради строительства другого дома. Этот дом на Коломенской версте трёхэтажный, каменный. Для нас важно учесть, что оба дома находились по… одному адресу!
Дни три тому туда ходил я вместе
С одним знакомым перед вечерком.
Лачужки этой нет уж там. На месте
Её построен трёхэтажный дом.
Я вспомнил о старушке, о невесте,
Бывало тут сидевших под окном,
О той поре, когда я был моложе…
Знакомый – Плетнёв, а невеста – Катя Буткевич.
Кроме удвоенной домовой сложности, в повести не одно, а – два действия. Причём оба происходят в одних окрестностях. Именно вокруг Домика-дома. Значит… события разнесены во времени! Автор этого и не скрывает:
Я вспомнил о старушке, о невесте,
<…> О той поре, когда я был моложе…
Это первое, воспоминаемое действие повести отнесено к 20-м годам, когда Пушкин сам жил в Коломне. Другое – повествует о 30-х годах, когда сама повесть пишется, а его автор признаётся нам:
…я живу
Теперь не там, но верною мечтою
Люблю летать, заснувши наяву,
В Коломну, к Покрову…
Кому же верен мечтою Пушкин? Да той, о которой вспоминает:
… Я вспомнил <…> о невесте,
<…> О той поре, когда я был моложе…
Чья же эта невеста?
Рыцаря юношеских баллад Саши Пушкина – Тоскара (Осгара), Раймонда, героя юношеских произведений – Руслана, Крымского хана Гирея, коломенского жителя мелкого чиновника Евгения…
Ясно одно, что она – невеста вспоминающего. Того, кто живёт теперь не там. То есть не в Коломне. Словом, она невеста самого Пушкина. И невестой, заметьте, назвал её он сам.
– Так и было.
Искать своё утраченное прошлое, «день вчерашний», свою любовь, свою   невесту – Пушкин 30-х годов является в Коломну. Причём не только мысленно, но и наяву:
Дни три тому туда ходил я вместе
С одним знакомым перед вечерком.

РАСТАИТЬ УТАЁННОЕ
В Коломне 20-х годов лирический герой безымянен. Но невесту его зовут так же, как и невесту сошедшего с ума от любви Евгения из «Медного всадника». Но ведь это и есть Пушкин, вспоминающий о себе. Пушкин, живший в Коломне. Юный Пушкин, переодетый в «Домике в Коломне» в кухарку, нанятую по рекомендации его невесты её матерью, вдовой.
«А как зовут?» – А Маврой. –
«Ну, Мавруша,
Живи у нас…»
Мавра… Остроумная кличка для потомка Ганнибала, для – мавра!
В произведении, где есть два дома, разнесённых (или – точнее – путешествующих) во времени, почему бы не быть двум Пушкиным, разнесённым на те же лет десять, нет, простите, будем точнее – восемь.
А это откуда известно?
Из книг, всё из тех же книг:
Теперь начнём. – Жила–была вдова,
Тому лет восемь…
Двум Пушкиным самое место в повести, где… две лирических героини. Первая, одноимённая с героиней «Медного всадника» живет в 20-е годы в Коломне.
У Покрова
Стояла их смиренная лачужка
За самой будкой.
А её девичья фамилия Буткевич – здесь, на слове «будка», она, полагаю,  должна была вздрогнуть и улыбнуться!
Другая дама, героиня 30-х – безымянная графиня. Где она живёт, нам пока неведомо. Но известно, что молится она в том же Храме Покрова, где встречались нам на заутрени невеста Мавры-Пушкина и вдова, её мать.
Вглядимся в портреты обеих героинь. В их чертах различий не больше, чем, скажем, в Наташе Ростовой до и после замужества. Надо ли уверять, что речь в «мудрёной» поэме идёт о портретах одной и той же молодой особы, разделённых пустяковыми восемью годами.
Но какая перемена!  От, простите, Параши до знатной графини!
…прекрасная девица:
Глаза и брови – тёмные как ночь,
Сама бела, нежна, как голубица,
В ней вкус был образованный. Она
Читала сочинения Эмина,
Играть умела также на гитаре…

- А кто такой Эммин?
- Учу тебя, учу не перебивать, не прерывать хотя бы чтение стихов. Фёдор Александрович Эммин писатель, историограф России, переводчик, издатель, сатирик, полиглот (знал 9 языков), первый русский романист. До крещения Магомет-Али Эммин 1735 года рождения. В 20 лет приехал в Петербург, выучил русский язык и через пару лет был уже русским писателем и имел литературные споры с Сумароковым. Среди его книг, написанных и переведённых, читающихся современниками нарасхват: «История польская, соч. аббата Солиньяка» и «Краткое описание Оттоманской Порты». Важнейший труд Эммина «История России» в 3-х частях, изданный в 1767-1769 годах на средства Академии Наук.
Теперь, когда твоё любопытство удовлетворено, позволь мне вернуться к нашей героине, которая
  Читала сочинения Эмина,
Играть умела также на гитаре
И пела: Стонет сизый голубок,
И Выду ль я, и то, что уж постаре,
<…> Умела мыть и гладить, шить и плесть;
Всем домом правила одна Параша,
Поручено ей было счёты весть,
При ней варилась гречневая каша…
<…> Коса змиёй на гребне роговом,
Из–за ушей змиёю кудри русы…
 
Надписи на памятнике:
 «…верною мечтою люблю летать, заснувши наяву, в Коломну к Покрову и в воскресенье  там слушать русское богослуженье». А.С. Пушкин.
«Памятный знак этот установлен на месте церкви Покрова Пресвятой Богородицы
 архитектора И.Е. Старова»
Для подробного портрета невесты Пушкину важно всё – и фон, и багет. Это – Домик и сама Коломна, где мило в любое время года – и летом и зимою, но особенно отменно здесь – ночной порой.
Зимою ставни закрывались рано,
Но летом до ночи растворено
Всё было в доме…
Бывало мать давным–давно храпела,
А дочка – на луну ещё смотрела
И слушала мяуканье котов
По чердакам, свиданий знак нескромный,
Да стражи дальний крик, да бой часов –
И только. Ночь над мирною Коломной
Тиха отменно. Редко из домов
Мелькнут две тени. Сердце девы томной
Ей слышать было можно, как оно
В упругое толкалось полотно.
Надо ли снова и снова повторять: чьё именно сердце слышала ночь мирной Коломны, чьи две тени видела?
По воскресеньям, летом и зимою,
Вдова ходила с нею к Покрову
И становилася перед толпою
У крылоса налево. Я живу
Теперь не там, но верною мечтою
Люблю летать, заснувши наяву,
В Коломну, к Покрову – и в воскресенье
Там слушать русское богослуженье.
Чуть позже выяснится, что Пушкин получает здесь не только и не столько слуховые, чисто духовные удовольствия. Он грешит весьма нескромным созерцанием безымянной графини:
Графиня… (звали как, не помню, право)
Поэт пишет «не помню», а не «не знаю». Он, конечно, помнит имя любимой, да не желает открыто называть его. Не хочет скомпрометировать замужнюю женщину изложенной историей любви восьмилетней давности с собственным переодеванием в бреющуюся кухарку.
Графиня… (звали как, не помню, право)
Она была богата, молода;
Входила в церковь с шумом, величаво,
Молилась гордо (где была горда!).
Бывало, грешен! всё гляжу направо,
Всё на неё…
Она казалась хладный идеал
Тщеславия. Его б вы в ней узнали;
Но сквозь надменность эту я читал
Иную повесть: долгие печали,
Смиренье жалоб… В них-то я вникал,
Невольный взор они-то привлекали…
Она страдала, хоть была прекрасна
И молода, хоть жизнь её текла
В роскошной неге; хоть была подвластна
Фортуна ей; хоть мода ей несла
Свой фимиам, – она была несчастна.
Станет ли нам известна причина несчастия графини? Или Пушкин останется единственным читателем её повести? Станет. Правда не из «Домика в Коломне», и не от самого поэта, а из уже упомянутых нами откровений его друга Плетнёва.

ГОРИ,  ГОРИ  ЯСНО!
«Христианская метафизика воскресения предполагает активное участие в нём человека».
Николай Фёдоров 
Но это, несколько позже. А пока удивимся факту, что Пушкин приезжает в Коломну не только для того, чтобы полюбоваться красотой неведомой графини и посочувствовать её несчастью, но и для того, чтобы… проклясть, другого слова не подберу, чей-то трёхэтажный особняк! А ведь только что поэт буквально умилялся деревянной лачужке!
Мне стало грустно: на высокий дом
Глядел я косо. Если в эту пору
Пожар его бы охватил кругом,
То моему б озлобленному взору
Приятно было пламя.
Ничего себе! Прямо взор террориста, а не поэта-романтика. Там же люди!
Эти негативные эмоции вызваны не камнями особняка, а хладными сердцами его обитателей. Кто они?
Не так уж много было трёхэтажных каменных домов в старой тихой Петербургской Коломне, чтобы не перечислить по именам их обитателей. Но нам и этого не понадобится. Есть верный свидетель, товарищ Пушкина, с которым он и бродил по Коломне – Плетнёв. Да и его можно не спрашивать. Достаточно поразмышлять.
Если два дома превратились в ходе повествования в один (был уютный деревянный стал холодный каменный); если жених из «Медного всадника» превратился в тоскующего по прошлому, по былой жизни в Коломне поэта – не логично ли предположить, что и с героиней повести произошла метаморфоза. Например, превращение её из невесты поэта в чужую графиню. Возможно ли это. Увы, возможно, если она… выйдет замуж за графа.
Жених другой, богатый – он
Тремя поместьями владеет,
И графский сын…
Это цитата из поэмы «Мальвина», мы её несколько позже прочтём. А пока:
Но ты поймешь меня, Климена,
Ты, жертва скучного Гимена…

Это - из «Руслана и Людмилы».

А вот теперь ещё цитата, из «Домика в Коломне»:
Она казалась хладный идеал…
Но сквозь надменность эту я читал
Иную повесть: долгие печали,
Смиренье жалоб…
ОТРЫВОК  ИЗ  ПОВЕСТИ
«Из всех обитателей Земли человек –
 далее всех от достижения цели своего предназначения»
Иоган Гердер
Гениальные строки о графине донесла до нас кроме «Домика в Коломне» ещё одна рукопись. Уникальность её в том, что это единственная рукопись Пушкина, написанная не его рукою. Названная «Отрывок из повести», она представляет собой пять октав «Домика в Коломне», переписана в конце 1831 года, сохранилась в архиве журнала «Европеец» и не увидела света из-за того, что «Европеец» был закрыт. «Отрывок» целиком посвящён графине, а написан рукою… Натальи Николаевны. Причем это единственный случай участия жены Пушкина в переписке его рукописей – она не толстовская Софья Андреевна! Коснулась документа и пушкинская рука: ею пронумерованы октавы, надписано заглавие и поставлена подпись.

СВИДЕТЕЛЬСКИЕ ПОКАЗАНИЯ ПЛЕТНЁВА

А вот и ещё более важное для нас свидетельство всё того же П.А. Плетнёва на этот раз из его переписки с Я.К. Гротом. 
2 марта 1846.  «“Домик в Коломне” для меня с особенным значением. Пушкин, вышедши из лицея, действительно жил в Коломне, над Корфами – близ Калинкина моста, на Фонтанке, в доме бывшем тогда Клокачёва. Здесь я познакомился с ним. Описанная гордая графиня была девица Буткевич, вышедшая за семидесятилетнего старика графа Стройновского (ныне она уже за генералом Зуровым). Следовательно, каждый стих для меня есть воспоминание или отрывок из жизни».
БОГИНЯ ТИХИХ ПЕСНОПЕНИЙ
Только самосозидаемый человек сумеет воскрешать.
 С.Г. Семёнова

– C чего начинается поэма «Руслан и Людмила»?
– Кто же этого не знает! «У  лукоморья дуб зелёный…»
– Но важно, что Пушкин написал эту присказку уже в зрелом возрасте. И при жизни опубликованной не видел. А в посвящении, с которого начинается поэма, есть такие строки:
Счастлив уж я надеждой сладкой,
Что дева с трепетом любви
Посмотрит, может быть, украдкой,
На песни грешные мои.
Дева, к которой обращается поэт, отнюдь не абстрактна, а совершенно конкретна, даже имя у неё есть, причём начинается оно на ту же букву «К»:
Но ты поймешь меня, Климена,
Потупишь томные глаза,
Ты, жертва скучного Гимена...
Я вижу: тайная слеза
Падёт на стих мой, сердцу внятный...
Выходит, Пушкин пишет сказку не только нам всем, но и отдельно некоей даме, условно названной Климена, жертве скучного Гимена. Напомню, что Гимен, Гименей – сын Апполона и Музы – бог брака. Именно ему сложена часто звучащая на свадьбах эпиталама: «Пою тебе и призываю, бог Гименей!». Короче, произведение адресовано жертве скучного брака. Выходит, любимая Пушкина замужем.  И брак её, видимо, не по любви, неравен, скучен...
Понятное дело. Её же выдали за семидесятилетнего старика графа Стройновского.
При этом поэт предполагает, что при чтении поэмы дама тайно прослезится... Почему? Может быть, в самом содержании поэмы есть нечто, что напомнит ей её несчастливую реальность? Сказка ложь, да в ней намёк...
На что же намекает «Руслан и Людмила»?
В основе  фабулы  излюбленный Пушкиным классический треугольник. Рыцарь и княжна, счастье которых расстроено стариком Черномором:
Он звёзды сводит с небосклона,
Он свистнет – задрожит луна...
Вот какой могучий старикашка! Однако и у него есть определённые слабости:
Ревнивый, трепетный хранитель
Замков безжалостных дверей,
Он только немощный мучитель
Прелестной пленницы своей.
Вокруг неё он молча бродит,
Клянёт жестокий жребий свой...
Что будет с бедною княжной!
О страшный вид: волшебник хилый
Ласкает дерзостной рукой
Младые прелести Людмилы!
Вам не кажется, что Пушкин слишком откровенен в своих обличениях колдуна. Откровенен до...  ревности.
Он был ещё откровеннее при первом издании поэмы. Из более поздних вариантов ушли строки четвёртой  песни,  конкретизирующие прообраз Черномора – до упора:
Всё к лучшему: теперь колдун
Иль магнетизмом лечит бедных
И девушек худых и бледных,
Пророчит, издаёт журнал –
Дела достойные похвал!
Изъяты Пушкиным  при переиздании и заключительные строфы четвёртой песни. А сначала было так:
...Ласкает сморщенной рукой
Младые прелести Людмилы:
К её пленительным устам
Прильнув увядшими устами,
Он, вопреки своим годам,
Уж мыслит хладными трудами
Сорвать сей нежный, тайный цвет,
Хранимый Лелем для другого;
Уже... но бремя поздних лет
Тягчит бесстыдника седого –
Стоная, дряхлый чародей
В бессильной дерзости своей
Пред сонной девой упадает;
В нём сердце ноет, плачет он...
И это не всё,  что безжалостно снято автором при переиздании. Легко  догадаться  о причинах, ведущих неумолимую руку...  И, право, искренне жаль отправленных в Лету строк эпилога, где Пушкин сравнивает себя с Русланом, завидуя ему:
Руслан, не знаешь ты мученья
Любви, отверженной навек.
Увы! ты не сносил презренья...
Эпилог поэмы–сказки, которая должна иметь на русский манер хороший конец, пронизан сердечной тоской:
Ищу напрасно впечатлений:
Она прошла, пора стихов,
Пора любви, весёлых снов,
Пора сердечных вдохновений!
Восторгов краткий день протек –
И скрылась от меня навек
Богиня тихих песнопений...
Этим эпитетом – ещё одним поэтическим именем Кати – кончается «Руслан  и Людмила».
– Он был бы печален,  этот финал, но для нас, к счастью, после имени богини стоит многоточие. Оно означает, что жизнь продолжается, что остаётся надежда. И богиня песнопений ещё откроет свой прекрасный лик в поэтическом образе,  как открыла в Людмиле, коломенской графине, бахчисарайской княжне...
ПРООБРАЗ  КАРЛЫ и МАЗЕПЫ
Очевидно, что способ воскрешения не может быть одним (единственным), ибо человек сложен.
 С.Г. Семёнова
Пришло время познакомиться со счастливым соперником Пушкина, если, конечно, так можно назвать старика, ставшего прообразом Черномора. Подробными сведениями об этом несимпатичном нам лице поделился пушкинист Борис Матвеевский. Свою статью в газете «Пушкинский праздник» он так и назвал «Прообраз карлы Черномора». Вот её пересказ.
Зима 1818 года. Александр Пушкин живёт в доме  родителей  на окраине Петербурга, в Старой Коломне. А неподалёку, там же, в Коломне у «арзамасца» А.А. Плещеева проживает Жуковский... Об этом свидетельствует, в частности, Александр Тургенев в своих письмах Петру Вяземскому.
«Сверчок (арзамасское прозвище Пушкина), – сообщает он, – прыгает по  бульвару... Но при всём беспутном образе жизни кончает четвёртую песнь поэмы» (речь о «Руслане и Людмиле»).
«У Жуковского, – повествует он в другом письме, – субботы, и стекается множество праздношатающихся авторов и литераторов».
«Теперь голова кружится, – признаётся Тургенев в третьем монускрипте, – а желудок ворчит от нетерпения и готовясь  на  польский обед к Стройновскому».
– Кто же такой кормилец Тургенева Стройновский?
Граф Валериан Венедиктович Стржемень-Стройновский,  графства Гороховского помещик  и  польских  орденов Белого Орла и Святой Станиславы кавалер… Так он сам себя представлял в своих писаниях, родился в  1747 году.  Владелец трех имений...
... Жених другой, богатый – он
Тремя поместьями владеет,
И графский сын...
Владелец обширных имений в прикарпатской Украине. Доктор права и медицины. Сенатор, действительный тайный советник.
 
Валериан Венедиктович Стройновский
Писуч: написал ряд книг по экономике крепостного права, а также принимал финансовое и публицистическое участие (последнее под псевдонимом Правдин) в журнале «Дух журналов», выходившем в Петербурге с 1815 по 1820 год. Предлагал освободить крестьян от крепостного рабства, правда, без права собственности на землю, почему современники (Н.М. Лонгинов, например) называли нашего «революционера–литератора» «поборником свободы русских крестьян и величайшим тираном крестьян собственных».

РОМАНТИЧЕСКАЯ ВЕРСИЯ 
И… ИСТОРИЯ ПОЛТАВЫ

Наш современник Лев Рэмович Вершинин - историк и энциклопедист (известный интернет-аудитории как PUTNIK) недоумевает: зачем Пушкин «переврал» историю о доносе Василия Кочубея царю Петру на своего патрона Ивана Степановича Мазепу. Он называет догадки автора «Полтавы» «романтической версией». «Мол, <Кочубей> оскорбился за дочь, которой домогался престарелый гетман, и решил выдать все его тайные планы».
Но в действительности,- возмущается Лев,- всё было совсем не так. Старый гетман влюбился в юную (16-летнюю) дочь Кочубея Матрёну. Посватался было, но получил категорический отказ родителей. В те времена,– размышляет Вершинин далее,– такие браки считались абсолютно нормальными.  Поэтому даже у Пушкина приводится другой дополнительный аргумент невозможности брака.  Мол, она была его крёстной дочерью. Но и это не работает,– негодует Вершинин,– ибо Мазепа жертвовал громадные суммы на церковь и имел могущественных друзей среди иерархов. Они сделали бы для него исключение.
Далее. Кочубей был другом, сподвижником и казначеем гетмана, стало быть, умел считать деньги. А тут его покровитель, чья власть на гетманщине была абсолютной, один из богатейших людей Европы, просит руки его дочери. Понятно, что долго этот брак не продлится в силу преклонных лет соискателя. И юная Мотря  становится обладательницей самых лакомых имений Восточной Европы. А также княгиней Российской империи, княгиней Священной Римской империи… Возможно, самой богатой невестой Центральной Европы! А распоряжается  всем этим папа. Плюс богатство самого Кочубея!  При таких обстоятельствах мнение невесты не спрашивали. Но Мотря сама по уши влюбилась в Мазепу! В свои 66 лет он лично объезжал лошадей. Первые красавицы Варшавы лежали у его ног. А тут хуторянка… Их страстную переписку стоит почитать!
Короче, Василий Леонтьевич готов был выдать дочь. Да его жена была против. Насмерть стояла! В письмах тех дней Мазепа называет Кочубея в худшем случае «дурак», а её не иначе как «палачиха». Может, Любовь Тимофеевна не любила Мазепу? Нет, они состояли в многолетней переписке, гетман часто советовался с ней. Если Кочубеиха противилась счастью дочки, значит, здесь была какая-то тайна. Мазепа был частым гостем Кочубея на Хуторе… Легко предположить, что у него с женой друга в отсутствии последнего мог случиться роман, имеющий известные обременительные последствия. Если допустить, что Мотря была дочерью блудного Мазепы, объясняется всё. И поведение матери, и – главное – её страшная реакция, когда дочь всё-таки убежала к гетману. Любовь Тимофеевна тогда подняла на уши всю элиту. Мазепа вынужден был отослать Мотрю назад.
Позже появился этот бредовый донос на гетмана. Вот один из его главных пунктов: «держит дома латинские ляшские книги, в том числе колдовские». Но в духе Петра Алексеевича было сказать Мазепе: «Дай почитать!». Или вот ещё претензия доноса: «гетман увеличил свою охрану за свой счёт со ста до четырёхсот человек». Так не за счёт же Петра! Вот почему нелепый донос царь пересылает Мазепе. Мол, разберись там сам со своими подчинёнными. Мазепа лично пытал Кочубея перед казнью, чего не делал никогда в жизни.
Неудавшийся роман гетмана с Матрёной был только поводом для его старшин, чтобы избавиться от притеснителя начальника.  Именно они составили донос, который жена заставила Кочубея подмахнуть. Это те же люди, что потом вынудили Мазепу  предать Петра, а затем опять переметнулись!
Увы, заключает автор, приходится признать, что на той территории за минувшие века мало что изменилось. Абсолютная продажность и беспринципность элит. Пренебрежение интересами населения. Всё повторяется из века в век – во времена гетмана, Петлюры, при Бандере.
Вот что пишет историк, автор многих учебников Николай Костомаров. Когда высший старшинский круг призывает Мазепу послать к Карлу XII, тот категорически отказывается. И слышит в ответ: «Поздно, гонец уже поскакал с твоей печатью».  Мазепа кричит: «Что вы наделали! Вот возьму Орлика (ближайшего подручного)  и уеду к государю!».
Не уехал. Никто бы его живым не отпустил.
Но как только гетман объявил универсал о переходе под руку шведского монарха, те же люди, что заставили его это сделать, опять переметнулись.
Но оставим в покое такие эфемерные вещи, как история и политика. Вернёмся к вечной теме, к «романтической версии Пушкина».
Допустим, что под маской Мазепы, скрывается, или точнее – подразумевается Пушкиным – старец Стройновский. Мотря – Катерина Александровна. Родители её в личинах Кочубеев – чета Буткевичей, родителей Кати. Но тогда казачком-доносчиком, который шапкой дорожит с зашитым в нём доносом  становится… сам поэт. Но есть ли за что поэту, кстати сказать, служащему по ведомству иностранных дел, «стучать» царю на бедного Валериана Венедиктовича? Оказывается есть. Он автор книги, критикующей крепостное состояние России. Книги, пугающей монархию возможной революцией!
Стройновский, как большинство российских публицистов всех времён, не избежал доноса. Царю была представлена его книга «Об условиях помещиков с  крестьянами» (Вильно, 1809), где пророчилось, что без освобождения от крепостного состояния Россия отстанет от Запада и не избежит народных бунтов. 
Донос на мощного злодея предубеждённому Петру…
 Как тут, будучи проездом в Полтаве, не вспомнить казачка, который шапкой дорожит
Затем, что в ней донос зашит,
Донос на Гетмана злодея
Царю Петру от Кочубея.
Впрочем, Александр I успокоил доносчика, дав резолюцию: «в упомянутой книге ничего похожего всем вашим опасениям я не нашёл». А жаль! Россия не избежала бунтов. Выходит перед нами предсказатель, чуть ли не пророк? Ай да Карла! Прямо предшественник Маркса!
Но нам более интересен иной аспект личности графа.
Один из домашних графа Н. Маевский писал о нём, что, будучи обладателем миллионного состояния, тот пользовался громадным успехом у женщин,  особенно после того, как стал вдовцом. При этом они не без кокетства позволяли ему «полечить» себя. Имея медицинское образование и проповедуя магнетизм, граф считал себя великим врачом-практиком и лечил направо и налево преимущественно особ женского пола.
Словом, не случайно Борис Матвеевский, сообщивший так много полезного о графе, в одном из «Пушкинских праздников» находил его... «прообразом карлы Черномора»:
Всё к лучшему: теперь колдун
Иль магнетизмом лечит бедных
И девушек худых и бледных,
Пророчит, издаёт журнал –
Дела достойные похвал!
Свести Маевского с Матвеевским на очную ставку представляется нам плодотворной идеей. Но  оставим её для специального исследования. Ограничимся сообщением, что скурпулёзный пушкинист Борис Викторович Матвиевский не случайно называл Маевского «корыстным лжецом» за то, что тот в угоду Стройновскому искажал правду о личном знакомстве и романтических взаимоотношениях Саши Пушкина и Кати Буткевич. Следует оговориться, что пушкинист и лермонтовед Матвиевский, «в миру» носил фамилию… Буткевич! Он жил в подмосковном Матвеевском и взял себе одноимённый с местом проживания  литературный псевдоним. Так кому поверим: прямому потомку Екатерины Александровны Буткевич или «одному из домашних» графа-колдуна? Теперь оба припали к Источнику Вечной Истины. Но Маевский нарушил девятую заповедь – не лжесвидетельствуй и теперь во мраке. А Матвиевский – правдолюб. Он достоин воскрешения. Его правда торжествует ныне. 
Зима 1819 года. В метрической книге той же церкви Покрова, что находилась в Большой Коломне, появляется запись от 29 января: «Господин тайный советник, сенатор и разных орденов кавалер граф Валериан Стройновский венчался с дочерью господина генерал-лейтенанта Александра Дмитриевича Буткевича девицей Екатериной  Александровной. Жених вдов, а невеста девица». Поручителями были министр внутренних дел Осип Петрович Козодавлев, сенатор и кавалер Павел Пущин. Жалко только, что священники не добавили в записи правду о том, что жених был 18 лет назад крёстным отцом своей невесты!
Интересно, что свидетели таинства Пущины тоже жили в Коломне, по соседству от Буткевичей, через дом буквально, за углом, по Большой Садовой. Павел приходился родным дядей друзьям Пушкина Ивану и Михаилу Пущину, будущим декабристам. Ну, просто какая-то сплошная семейственность, а не Коломна!
Вернёмся к письмам Тургенева Вяземскому зимой и весной того же несчастливого для Пушкина 1819 года.
19 февраля: «Пушкина не видал ещё, но он должен быть неприступен».
5 марта: «Пушкин уже на ногах и идёт на военную службу».
12 марта: «Пушкин... написал несколько прекрасных стихов... не на шутку сбирается в Тульчин, а оттуда в Грузию и бредит уже войною».
На последнее письмо Тургенев ответил  так: «ему (Пушкину)  нужно волнение и сотрясение: пускай... По  крайней мере фрянок не будет». Фрянки по Далю: важные особы женского пола.
Пушкину не суждено было стать военным. Приближалось время южной ссылки. А мы, проводив его, поедем на север, в Великий Новгород. Пора навестить Катерину Буткевич!

НОВГОРОД.  КРЕМЛЬ
Вперёд дорога – к Богу,
Назад – опять в берлогу.
А.С.
Поезд из Москвы приходит в Великий Новгород рано. Конец октября. Свежо и совсем темно. Привокзальная площадь грязновата.
Справа от «железки» автовокзал. Дождался семи и купил карту Новгорода. Никого не о чем спрашивать не хотелось. Карта стоит как хорошая книга. Оказалось, идти, как к коммунизму, надо прямо. По улице Карла Маркса. Перед Кремлём справа от дворца местной управы большой дом с колоннадой – картинная галерея, выставочный зал.
«Не здесь ли, – думаю, – красуется портрет Екатерины Буткевич-Стройновской?». Сердце забилось утвердительно: здесь. Зашёл. Выставка ещё закрыта. Молодая симпатичная уборщица с иностранным пылесосом между ног слегка пококетничала со мной, но на прямой вопрос не ответила. Я показал фото с картины. Пожала плечами: «Может – наша, может – нет».
Картина видная, трудно обмануться. Значит, портрет не тут. Добрёл до Кремля. Рассветало. Через Кремль от ворот до ворот по прямой насквозь, как через проходной двор, ветер гнал группки людей, серых в предрассветном тумане, озябших, кутающихся в плащи и пальто.
Все церкви и строения в лесах. «Извините, скоро юбилей, реставрация». На всё ещё изумрудных газонах заночевали расплющенные желтки клёнов. В голый куст напихались и озвучили тишину воробьи. То тут, то там попадаются пушистые непуганые коты.
Поднялся на широкий, но как-то по-стариковски печально сгорбившийся мост с чугунными перилами, замазанными по ржавчине облупившейся краской, сплошь испещрённой и исцарапанной надписями. На хребтине моста постоял, любуясь проступающими из тумана видами, проявляющимися, как в старой фотокювете, то рекой с островами, то стенами и башнями Кремля, то куполами за арочной колоннадой на противоположном берегу. Городская сумасшедшая плескалась в реке у моста по-анапски фыркая и отплёвываясь. Сквозь свинец неба тщетно пытался понять, где восход: чтобы Ему помолиться.
Светало равномерно и медленно. Так ещё совсем недавно в моём детстве  «нагревался» у меня на Зацепе экран чёрно–белого телевизора КВН за водяной линзой. Вернулся за крепостную стену, побродил, впитывая намоленную веками старину. Постоял, согревая душу, у довольно большого и яркого вечного огня, покружил вокруг чёрного монумента Тысячелетию Руси.
Показалось, или правда есть: в многофигурном чугуне мелькнул и подмигнул мне сам Александр Пушкин. Наконец, вошел во дворец с большими сторожевыми львами с обеих сторон парадной лестницы. Прошёлся по выставке, дивясь обилию и разнообразию икон. Иконы русских церквей – окна из времени в вечность, точнее, наоборот, из вечности в нынешнее быстротекущее время.
Окна, через которые святые прародители следят за нашим недальновидным поведением. Так няни, мамы и бабушки смотрят за детьми, вышедшими ненадолго во двор поиграть в песочнице.
Вскоре выяснилось, что искомая Екатерина Александровна не здесь, а там, где я кокетничал со служительницей. Вернулся. Купил билет и талон на право фотосъёмки. Но на месте, где должен был быть портрет, роковой удавкой свисала верёвка, а под ней издевательски щерился шильдик: «экспонат на реставрации». Вскоре выяснилось, что картина вовсе не на реставрации. Катя укатила в Чудово, покорять воспетой Пушкиным красою очередных чудиков. Ну, дай тебе Бог, Катерина Буткевич. 

БУКЛЕТ 
«Каждый человек должен найти своё место в подробнейшей генеалогической описи человечества»
 С.Г. Семёнова
Местные музейные энтузиастки, выйдя на мой тихий, но настоятельный призыв, ласково одарили сладкой сердцу беседой, долгим вниманием к моим откровениям, а также прелестным буклетиком, целиком посвящённым нашей с Пушкиным Катерине.
Буклет сей, составленный И.М. Васильевой, дорог мне ещё и тем, что издан сравнительно недавно, в 2007 году, на копейки Новгородского государственного объединённого музея-заповедника.
 
На обложке портрет. Надпись «Бенефис одной картины» и название «Портрет графини Екатерины Александровны Стройновской». Внутри – тот же портрет, портреты мужа, сына и четыре странички трудного глазам, но приятного сердцу убористого текста. Вот он с сокращениями и комментариями.

ГОЛОВКИ СВЕТЛОГО ПЕРА

СЮДА РИСУНОК ПУШКИНА
НА ПОЛЯХ РУКОПИСИ

Но прежде предлагаю вашему вниманию и сравнению одну из графических работ Пушкина. Она, видимо, сделана машинально, по памяти. Перо само рисовало портрет, пока вдохновение отдыхало от транспортировки рифм. Транспортировки с неба на бумагу с остановкой в сердце.
Пленительные женские головки на полях рукописей поэта давно все разобраны пушкиноведами. Пронумерованы и проименованы. Приведённая, например, принадлежит по мнению пушкиноведов Марии Николаевне Волконской, урождённой Раевской. А что если представить себе на мгновение, что вы никогда не знали или случайно забыли об этой установленной учёными мужами принадлежности?
А теперь непредвзято сравните рисунок Пушкина с портретом Екатерины Стройновской. Обратите особое внимание на её необычный головной убор алого цвета, несомненно уникальный, сделанный на заказ. На Пушкинском рисунке он воспроизведён с удивительной точностью. Вплоть до ниспадающей до плеча справа одинокой полоски ткани и лёгкого газа сверху.
ХОРОШО БЫ ТУТ СОВМЕСТИТЬ ОБА ПОРТРЕТА
 Но обратимся к буклету.
 «В новгородском музее изобразительных искусств, в зале провинциальной живописи первой половины XIX века, внимание посетителей привлекает портрет молодой женщины, сидящей на открытой веранде, в кресле, на фоне старого парка и неба с догорающей зарей. Неизвестный художник изобразил её в красном тюрбане, расшитом золотом и украшенном страусовыми перьями, голубом платье с высокой талией и лёгкой кружевной шалью.  Классически правильные черты лица, разлёт бровей над синими глазами со спокойным, пожалуй, чуть грустным выражением, улыбка, затаившаяся в уголках чувственных губ, тёмные локоны волос. Такой смотрит она на зрителя со своего полотна, подпись под которым лаконична – «Портрет графини Е.А. Стройновской». Но для знатоков, особенно исследователей творчества А.С. Пушкина, это имя говорит о многом, рождая смелые гипотезы и предположения. Именно её, Екатерину Александровну Стройновскую, считают одним из прообразов пушкинской Татьяны Лариной в романе «Евгений Онегин» и адресатом его «Экспромта», название которого поэт впоследствии уточнил – «К.А.Б.***», и графиней из «Домика в Коломне».
Дальше нить рассказа уводит нас почти на двести лет назад, на окраину старого Петербурга, называвшуюся Коломной, где у Калинкина моста, на углу маленькой площади с храмом Покрова, стоял трехэтажный каменный дом отставного генерала Александра Дмитриевича Буткевича.
В молодости, ещё в царствование Екатерины II, Александр Буткевич, поляк по происхождению, поступил на русскую службу и «За отличную храбрость, оказанную в сражении с турецкой армией на Кубани» был награжден орденом св. Георгия, а позднее стал шефом Белозерского мушкетёрского полка. Выйдя в отставку, он унаследовал весьма значительное состояние. По воспоминаниям современников, нрав имел крутой и необузданный, был трижды женат (Прообраз Троекурова в «Дубровском» – А.С.). Похоронив первую жену, он прогнал вторую, обвинив её в неверности. Не получив развода, в 1795 году женился вновь на пятнадцатилетней девушке из монастыря кармелитов в Польше, игнорируя при этом моральные устои своего времени, что конечно поколебало его общественное положение и связи…»
Здесь мне хочется прервать цитату, чтобы по-родственному предложить желающим поближе познакомиться с Александром Дмитриевичем, перечитать «Дубровского», где он выведен Пушкиным в образе Троекурова. Рождение псевдонима прозрачно: три жены, чем не петух с тремя курицами?! Романтическая история любви учителя француза и Маши снова вызовет аллюзии с любовью Саши и Кати. Добавим в кассу, как теперь говорят, и лицейскую кличку Пушкина – Француз.

ОТ ОСТАШКОВА НА ПСКОВ

Перечитав «Дубровского», продолжим чтение заветного буклета.
«От третьего брака Александр Дмитриевич Буткевич имел трёх дочерей и сына. Внук его Николай Сергеевич Маевский написал любопытную семейную хронику, опубликованную в 1881 году, в которой немало строк посвятил судьбе своей тётки, старшей дочери Александра Дмитриевича – Екатерине.
Катенька Буткевич родилась 6 августа 1799 года. (День, когда опечаленного разлукой с любимой и расстоянием до неё Пушкина гусары хотели  искупать в шампанском, чтобы хоть как-то развеселить. Да он отказался.).
По воспоминаниям Маевского, с детства девочку отмечали мечтательность, душевная тонкость, любовь к природе, она не принимала участие в играх младших сестер и брата, «проводя всё время за чтением».
Добавим – это важно – за чтением в основном исторических и любовных романов.  Недаром Пушкин пишет, что «славой был обязан ей, а, может быть, и вдохновеньем». Зная, что любимая запоем читает исторические и любовные романы, он в творчестве стал соединять свою и её романтическую линию судьбы с историей. Главным образом с историей её предков знатного рода, давшего славные плоды на российской почве сразу после присоединения Польши к России во времена Екатерины Великой. Вернёмся к буклету.
«Прошли годы. Дом Буткевича, где подросли красавицы–сестры, чаще остальных посещали сыновья некогда известного екатерининского вельможи, генерал-аншефа А.Н. Татищева, старший из которых был влюблён в Екатерину Александровну и уже считался её женихом». Полагаю, оба Татищева были влюблены в неё. И соперничали между собой. Соперником же обоих был Пушкин. Почему я так думаю? Читал «Руслана и Людмилу». Причём, читал с пристрастием.
«Но когда дело подошло к помолвке, – продолжает буклет, – отец запретил сыну (обоим сыновьям) и думать об этой невесте. Разразившийся скандал быстро оброс кривотолками. Сестёр перестали вывозить в свет, и только скорейшее замужество представлялось родным единственным выходом из создавшегося положения. Достойный жених вскоре нашёлся – им оказался приехавший в это время в Петербург, старинный друг Буткевича сенатор, граф Валериан Венедиктович Стройновский, некогда бывший советником короля Станислава Августа Понятовского. Большой общественный резонанс в России имели прогрессивные сочинения В.В.Стройновского «Об условиях помещиков с крестьянами», где он рекомендовал освободить крестьян от крепостной зависимости (пока, мол, они сами не освободились, вооружившись дубиной! – А.С.), а также полная юридическая энциклопедия «Руководство по естественному праву» и «Всеобщая экономия народов».
Красота Екатерины Александровны, правильная и холодная, как красота греческой богини, поразила Стройновского. Он сделал предложение. Казалось бы, все прекрасно, если бы… если бы он не был на сорок лет старше своей невесты…» (Есть и ещё одно, несомненно гораздо более важное обстоятельство, которое должно было воспрепятствовать этому браку: Стройновский был крёстным отцом Кати. Православная церковь запрещает жениться на тех, кого крестили. – А.С.). «И всё же, зная положение семьи, Екатерина Александровна дала согласие. (Вынуждена была дать – мать настояла). Венчание совершилось в Коломенской церкви Покрова 6 января 1819 года».
«История этого «неравного брака» вряд ли привлекла бы внимание, – продолжает буклет, – если бы не несколько слов, оброненных Маевским в конце рассказа: «Была ли счастлива молодая красавица? Пушкин не был с нею знаком, но ходил, говорят, в церковь Покрова, что в Коломне, полюбоваться ею; там её можно было видеть каждый воскресный или праздничный день. Затем появился «Домик в Коломне», где тётка моя под названием графини изображена с поразительной верностью» (Поправим – изображена дважды с временным промежутком, и – с Пушкиным-мавром, под именем Мавры,– она конечно была знакома. Ещё как знакома! Они не просто знали,  а были взаимно влюблены друг в друга с детства! – А.С.)».
«Действительно, – продолжает буклет, – всего в каких-нибудь двухстах шагах от дома Буткевичей стоял дом вице-адмирала Клокачёва. В нём, в квартире своих родителей, с июня 1817 до мая 1820 года жил после окончания лицея Александр Пушкин…».
Прервём цитату, ибо необходимо добавить, что юный поэт квартировал тут в Коломне и раньше, в свою бытность лицеистом. Собственно здесь его и разместил дядя Василий Пушкин, привезя устраивать в Царскосельский лицей. Все это говорит в частности о том, что они не могли быть не знакомы, Маевский лукавит, имея на то свои корыстные основания, а может быть и прямые указания родственников Кати и самого Стройновского. Маевский кривит душой ради того, чтобы откреститься от компрометирующего семью знакомства своей тётки с поэтом. С поэтом тогда малоизвестным, не слишком обеспеченным материально и что немаловажно неименитым по происхождению с точки зрения рафинированных польских аристократов. Он и позже был им не ко двору как человек поднадзорный.
Но продолжим цитату: «…Александр Пушкин – тогда всего лишь чиновник десятого класса. Много позже, в черновиках поэмы «Езерский», он писал:
Вам должно знать, что мой  чиновник
Был сочинитель и любовник;
Свои статьи печатал он
В «Соревнователе». Влюблён
Он был в Коломне  по соседству.
И можно предположить, что семьи Пушкиных и Буткевичей, живя рядом и имея общих знакомых, вполне могли быть знакомы между собой (точнее молвить – не могли быть не знакомы! – А.С.).
После свадьбы граф приобрёл для молодой жены особняк неподалёку от дома Буткевичей, тогда она и появлялась в церкви Покрова. В свете на графиню Стройновскую сразу обратили внимание многие, в том числе император Александр I. Но вскоре Стройновские купили в Новгородской губернии деревню Налючи и в 1823 году окончательно поселились в ней.
Налючи, одна из древнейших новгородских деревень, впервые упоминалась в летописи под 1200 годом как место стычки русских ратников с литовцами. Название деревни происходит от древнерусского «на луце» или «налюце», что означает – в излучине, на луке, как раз стоящей в излучине реки Пола и впадающей в неё речушки Ларинки. При Петре I Налючи были центром волости Старорусского уезда Новгородской губернии.
Усадебный дом в Налючах, выложенный из камня, в 2 этажа с мезонином, стоял в окружении липовых аллей и яблоневого сада, вблизи от Старо-Осташковского тракта. Интересное свидетельство о Екатерине Александровне Стройновской осталось в воспоминаниях некоего отставного полковника-соседа, описывавшего её сильный и решительный характер, проявившийся в 1831 году во время жестоких «холерных бунтов» в новгородской губернии: «Среди военного поселения старорусского отряда имели свои небольшие поместья отставные генералы-поляки: Буткевич и варшавского сената сенатор граф Стройновский, состоявшие между собой в близком родстве. Они одни не уступали казне своих крестьян, тогда как у всех прочих помещиков почти всё было скуплено под военное поселение. Во время бунта на поместья Буткевича и Стройновского также было сделано нападение поселянами; но молодая графиня, как новая амазонка, храбро вступила в бой и верхом на коне хладнокровно командовала (Тут нам самое время вспомнить и перечитать пропущенную главу «Капитанской дочки», чтобы точно узнать о ком она повествует. – А.С.) и распоряжалась своими людьми против нападающих».
 
Е.А. Стройновская. Миниатюра

В этом же, 1831 году, В.В.Стройновский умер. Екатерина Александровна ненадолго оставила Налючи и переехала в Петербург в собственный дом на Большой Морской, где поблизости этой же зимой 1832–1833 годов <обитал её любимый и всё ещё любящий её поэт – А.С. >. В буклете чуть иначе: жила и семья Пушкиных.
Спустя год после смерти графа, она вышла замуж за новгородского губернатора Елпидифора Антиоховича Зурова – «довольно простого и добродушного генерала очень армейской наружности, небольшого роста и средних лет» – таким увидел его Герцен, в 1841 году в Петербурге. <Cобственно говоря, ещё полковником он приехал в её имение сватать Екатерину Александровну за своего начальника, генерала, но, увидев, влюбился и взял за себя. А ей, увы, снова «все были жребии равны» - А.С.>.
В Новгороде супруги жили с 1839 по 1846 год, а с 1846 года и до конца жизни в своём новгородском поместье. Во втором браке у Екатерины Александровны родилось трое детей – дочь Ольга, сыновья – Константин, умерший в отрочестве, и Александр, впоследствии генерал–майор свиты Александра II, Санкт-Петербургский градоначальник. В Налючах на средства Зурова была построена церковь св. Троицы и по его замыслу устроены необычные пруды при взгляде на которые с одной стороны читалась литера Е, а с другой – З <…>, а невдалеке пруд в форме буквы О – в честь дочери. Умерла Екатерина Александровна в 1867 году, а Зуров спустя пять лет. Супруги были похоронены в Налючах у восточной стены возведённой ими церкви.
Известный пушкинист Н.О. Лернер указывал на Стройновскую как на наиболее вероятный прототип Татьяны из романа «Евгений Онегин». Следуя воспоминаниям Маевского, он отмечает сходство между Таней и Катей Буткевич ещё в их детские годы, когда Катенька была так похожа на маленькую Татьяну, которая «дитя сама, в толпе детей играть и прыгать не хотела»... Екатерине Александровне, как и Татьяне, «все были жребии равны», как и Татьяну, её «с слезами заклинаний молила мать…» и справедливо отмечает, что в ней «есть что-то общее с Татьяной-княгиней, и это сразу бросается в глаза. И Татьяна умела скрывать свое страдание под маской надменной светскости, окружать себя «крещенским холодом»… Татьяна появляется в бальной зале, как графиня в церкви, – «толпа заколебалась, шёпот пробежал». Нельзя не принять столь явную общность черт в образах обеих женщин, не признать справедливость выводов учёного.
Интересные свидетельства опубликованы и другой исследовательницей творчества поэта Т.Г. Цявловской, отыскавшей в архивах авторизованную копию пяти строф о графине, озаглавленную «Отрывок из повести». Рукопись переписана Натальей Николаевной в конце 1831 года.
«Существует, – продолжает буклет, – и смелое предположение о том, что Пушкин бывал у Стройновской в Налючах. Летом 1830 года (канун смерти Стройновского. – А.С.), отправляясь из Петербурга в Москву, поэт надолго задержался в Торжке откуда неожиданно исчез на три дня. Он вполне мог заехать в Налючи, если с Екатериной Александровной он был действительно знаком. Так считают некоторые пушкиноведы, приводя <и расшифровывая> известные строки поэта:
Если ехать вам случится
От… на…
Там, где Л… струится
Меж отлогих берегов,
От большой дороги справа
Между полем и селом
Вам представится дубрава,
Слева сад и барский дом…
Эти строки удивительно ярко воспроизводят вид на имение Стройновских в Налючах, стоящее в те времена на Старо–Осташковском тракте. Вглядимся в строки. Вместо точек можно поставить либо «От Тригорского на Псков», либо «От Осташкова на Псков». Но между Тригорским и Псковым нет реки на Л. Нет реки, название которой укладывалось бы в строфу. А вот Ларинка – приток Полы – точно входит в Пушкинские строки. (Объясняя, кстати, мимоходом и происхождение фамилии – Ларина – А.С.). Эта небольшая цитата носит вполне конкретный характер для случайного совпадения, да и общая визуальная картина поэтических строк и усадьбы близки.
Усадьбу Стройновской–Зуровой (или Буткевичей–Зуровой, учитывая приоритеты владелицы. – А.С.) разгромила революция. Но ещё в 1910–е годы сохранялись семейные архивы, портреты, библиотека, мебель. Остатки «прежней роскоши» вместе с построенной по настоянию Екатерины Александровны церковью* и самим селом смела война. В середине 1920-х годов портреты и Екатерины Александровны и В.В. Стройновского поступили в картинную галерею в Новгороде. Произведения, имеющие исключительную ценность как памятники русской истории и усадебной культуры, благодаря исследованиям приобрели для нас и особую литературную значимость, зримое поэтическое воплощение пушкинских строк.
Неслучайно Владимир Набоков в своих комментариях к «Евгению Онегину» писал, что «Татьяна со своей «русской душой»… не могла бы просуществовать и двух стихов без поддержки жизненных прототипов».
Так кончается буклет, составленный И.М. Васильевой.
Интересно, что перед тем, как взорвать храм, построенный на средства Екатерины Александровны, фашисты сфотографировали его. Снимок отыскался в немецкой книге и родилась  картина. Она хранится в единственной сельской школе, в школьном музее, там же – в Налючах.

СТАРАЯ  РУССА.  ПАРФИНО
Генеалогия – узкая и сословная наука, прислуга греха гордыни, призвана стать всеобщей и священной.
Н.Ф.Фёдоров
Два чувства дивно близки нам –
В них обретает сердце пищу –
 Любовь к родному пепелищу,
Любовь к отеческим гробам.
На них основано от века,
По воле Бога Самого,
Самостоянье человека,
Залог величия его.
Животворящая святыня!
Земля была б без них мертва
Как (безотрадная) пустыня
И как алтарь без Божества.
А.С.Пушкин.
Командировка моя, между тем, продолжилась самым неожиданным образом. На обратном пути по Карлу Марксу к автовокзалу я купил менее дорогую, но гораздо более толковую и подробную карту.
Прямой 12-часовой автобус на Новую Деревню меня не дождался. Спустя пару часов я отправился на другом в райцентр Парфино с получасовой остановкой в Старой Руссе. Ехали долго-долго. Ваш покорный слуга клевал носом, изредка выхватывая в качестве рациональных зёрен «приютившиеся к вербам сиротливо избы деревень». Они заблудились в трёх веках, до сих пор не меняя бревенчатой одежды своей на  американскую джинсово-коловую моду. Единственно нахлобучки из сена и осиновой дранки сменили они на волнистый серый шифер или суровый чёрный рубероид. К лицу ли была бы не наша мода на фоне серо-коричневого поздне-осеннего бескрайнего пейзажа под темнеющим свинцовым небом, под которым всё только и ждёт краткого явления светлого закатного или яркого рассветного лучика. Ждёт, чтобы с прежней предковой верой помолиться ему. Умеем ждать. Умеем терпеть неуют, санкции и ненавидеть  пошлый расслабляющий душу комфорт и гламур.
Приехали. Горсть народа вполне крестьянского вида ждала автобуса на Новую Деревню. Билетёрша на мой вопрос: есть ли там, в деревне Новая Деревня гостиница? - отсоветовала рисковать, предложив заночевать в Парфино. Тотчас Бог послал двух ангелов: один пообещал меня встретить завтра в Новой Деревне и проводить аж до самых Налючей, другой, точнее – другая, проводила до редакции местной газеты и гостиницы.
В отличие от дам-музейщиц журналистка в редакции на мои писательские корочки отреагировала «с тупой полицейской слоновостью». Не предложила ни подшивку полистать, ни просто присесть пожилому бородатому дядьке. И чаю московскому гостю не накапала. Не зря видно Пушкин терпеть не мог журналистов! Даже в обмен на протянутую мной визитку хозяйка местной газетёнки не дала своей. Вспоминаю: как-то другая её коллега, тележурналистка и даже редактор, которая готовила обо мне передачу, в ответ на откровение, что у меня в «компе» на заветном файле хранятся неведомые ещё современникам строки Пушкина и на мое предложение немедленно открыть их для неё лично, персонально, специально и эксклюзивно… вдруг рассеянно спросила: «А, скажите, где куплены Ваши такие удивительные ботинки?». И весьма расстроилась, когда оказалось, что они приобретены по случаю в секонд-хэнде.
Увы, «наше всё», не все тобой лично интересуются! Кое-кому гламурный горшок важнее детей Апполона!
Гостиница – сплошь обшитая по стенам фанерой (принадлежит местной фанерной фабрике) оказалась по ценам вполне пятизвёздочной. Гуляя в сумерках перед сном по Парфину, я набрёл на крохотный пожарчик. Горели фанерные сараи. Впрочем, «слаженными действиями двух пожарных расчётов огонь был побеждён в кратчайшие сроки». Коротко говоря: сараи сгорели.
НОВАЯ ДЕРЕВНЯ. НАЛЮЧИ
«Чем утончённее будут способы познания, тем больше будет открываться признаков наследственности, тем ярче будут восставать образы родителей»
 Н.Ф. Фёдоров
Утром ещё до рассвета следующего дня меня встретил Николай Степанович Петров – председатель Совета ветеранов, в прошлом мичман дизельной субмарины Балтфлота. Он привел меня к себе в крохотную, по-городскому оборудованную в «хрущёбе» квартирку, покормил и повёл в Налючи. Мы поклонились могильному камню Екатерины Стройновской, постояли на берегу пруда, фигурно вырытого когда-то давным-давно в форме литеры Е, постояли на месте храма, стёртого фашистами с лица земли, сходили к часовенке, возведённой сравнительно недавно на копейки селян Налючей и Новой Деревни, послушали журчание Ларинки при впадении её в Полу, посетили местное кладбище и мемориал…
      
1. Надпись: «Семья Зуровых. Захоронена у стен Троицкого собора.
Е.А. Зуров – новгородский генерал-губернатор.
Е.А. Зурова (Стройновская) – прототип Татьяны Лариной.
К. Зуров – сын, умер в детстве»
2. Часовня, построенная жителями села.
Посмотрели с дороги на то место, где когда-то была усадьба, которой нам приказал любоваться Пушкин, если вдруг ехать нам случится от Осташкова на Псков... Цунами революции и смерч войны не оставили от барского дома ни следа. Но прошлое чудесным образом всё-таки  ожило, воскресло в рисунках местных школьников и краеведов. В школьном музее, посвящённом главным образом героям войны, есть и картина Катиной церкви с немецкой фотографии, сделанной фашистами перед уничтожением. Здесь же находится обломок усадебной беседки, детские рисунки плана имения по литературным и фантазийным источникам, и копия портрета нашей красавицы – Екатерины Александровны из Новгородского музея-заповедника…
С большого моста мы – бывший моряк-пограничник и мичман-подводник (оба в отставке)  – полюбовались рекой Полой, а потом с маленького мостика – речкой Ларинкой, которая действительно струится до сих пор меж отлогих берегов.
   
                1. Река Ларинка.                2. Фрагмент пруда Зуровых.
Тут же (вы не поверите!) я поднял из под ног немецкий патрон с целым, не стреляным капсюлем и провалившейся внутрь пулей. Приятно думать, что мой маленький сувенир никого не убил и теперь уже никогда не убьёт. Потом мы с Колей коптили рыбу, точнее он коптил, я – помогал не мешая и развлекал его рассказами о романтической любви поэта. А о чем ещё я мог говорить, если он, Пушкин, здесь как бы ожил во мне и мне стоило большого труда не закричать об этом каждому первому встречному:
– Пушкин воскрес! Промахнулся Дантес!
Жена Николая Валя собрала мне в обратную дорогу целый пакет деревенских разносолов, а Николай насобирал ворох местных газет с заметками по моей теме.
Этим вечером – который раз! – суетливые власти меняли время с летнего на зимнее. Тут выяснилось, что мы с Колей, любители постоянства и твердого корабельного времени, не знали точно в какую сторону следует крутануть стрелки. И искренне обрадовались, когда выяснили, что их надо перевести назад. Весной – вперёд, осенью – обратно… А обрадовались мы потому, что это дало нам целый лишний час общения, посиделок. Потом Николай проводил меня на вечерний автобус до Старой Руссы. Через неё идёт в Москву Псковский поезд. Даже два.
Я ждал состав и размышлял о значении подлинных ценностей. Мысленно кланялся мрамору за то, что он твёрд и долог; жал руку Николаю, что верен мужскому братству и советскому прошлому, твёрд душой; вспоминал живые глаза его Вали и милых училок сельской школы, хранящих в музее «кусок от барского дома», и рисунок исчезнувшей по злой воле фашистов церкви. Восстановить бы усадьбу и церковь, сделать бы этот край поэтически-туристической Меккой для романтиков, умеющих любить...
А Катин надгробный камень возвысить до православной Каабы, до Краеугольного Камня Романтический Вечной Любви, любви, приносящей злотую цепь бессмертных поэтических плодов.
Увы, не родились ещё, видно, пока на Руси истинные меценаты! Хотя высится у моста через реку Пола серый аляповатый особняк с претенциозными закомарами по подслеповатым оконцам. Строятся нувориши.
Что касается прообраза титульного героя поэмы «Граф Нулин», то это, видимо, всё-таки Елпидифор Зуров. (Прообразом Пушкина в поэме является скорее «Лидин, их сосед, помещик двадцати трех лет», кстати близкий поэту по возрасту). Тем более что для Пушкина, азартно влюбленного в игру судеб и слов, фамилия Зуров не могла не напомнить слова «зеро». Зеро, ноль, нуль – Зуров – Нулин).
Стройновские, – повторяются заметки местных газет, –  купили Налючи в 1823 году. Спустя 8 лет старый граф Стройновский умер, а вскоре в Налючи прискакал на шестерке лошадей полковник Елпидифор Антиохович Зуров – сватать молодую вдову. Сватал он её не за себя, а за своего генерала… Может, память той пощёчины как раз и привела его в Налючи? И не потому ли вдова согласилась выйти замуж. Правда, не за генерала – повторять горький пройденный опыт ей, видимо, уже расхотелось, а за самого свата, за полковника Зурова. «Почему не за Пушкина!» – сокрушается одна из местных журналисток. Увы! Пушкин и сам писал сестре Ольге, пророчествуя о браке с Натали: «едва ли мы будем счастливы, и свадьба наша, чувствую, к добру не приведёт. Сам виноват кругом и около: из головы мне выпало вон не венчаться 18 февраля (1831 года. – А.С.), а вспомнил об этом поздно – в ту минуту, когда нас водили уже вокруг аналоя».
Во время венчания, как известно, с аналоя падали крест и евангелие, а с дрожащей руки суеверного жениха – кольцо, гасла именная свеча, как бы говоря: не венчайся – умрёшь! У матери новобрачной разбилось зеркало, и Наталья Ивановна, как новая сивилла, восклицала: «Добра не будет!».
Видимо, следовало Пушкину, всё-таки  дождаться своей Кати. Нельзя любить одну, а идти под венец с другой, пусть даже внешне похожей (обратите внимание на сходство их портретов за вычетом цвета волос)… Но как судить!
Я знал красавиц неприступных,
Холодных, чистых, как зима,
Неумолимых, неподкупных,
Непостижимых для ума;
Дивился я их спеси медной,
И, признаюсь, от них бежал,
И, мнится, с ужасом читал
Над их бровями надпись ада:
Оставь надежду навсегда.

К принятому в пушкинистике эпитету «роковая» добавляется цветаевское определение о её смертоносности: «Наталья Гончарова – то пустое место, к которому стягиваются все силы и страсти. Смертоносное место». Впрочем, и сама Цветаева не образец верности! А Пушкин верен романтической Музе своей.
Пустым, действительно нулевым местом для бедной Кати, которой опять все жребии стали равны, был и Зуров. Вслушайтесь: Елпидифор Антиохович. «Добродушный генерал очень армейской наружности». Таким увидел новгородского военного губернатора в 1841 году Герцен в Петербурге перед новгородской ссылкой. Позже они «терпеть не могли друг друга». Для этого, по крайней мере у Герцена, были прямые основания. Писатель стал невольным свидетелем грубости губернатора к просительнице. Крестьянка с военного поселения умоляла генерала не разлучать её с детьми, которые по закону после выкупа государством имения увозились помещиком. «Мать, не понимая глупого закона, продолжала просить… рыдая, цепляясь за его ноги, и он сказал, грубо отталкивая её от себя: «Да что ты, дура такая, ведь по-русски тебе говорю, что я ничего не могу сделать, что же ты пристаёшь». Воистину Нулин – нуль – ничего-то он не может. Хотя, вот смог же по просьбе Екатерины построить церковь святой Троицы. Впрочем, где она? Разрушена до основания. На надгробном камне, увы, лежащем теперь вовсе не над гробом и не у храма, сохранилась надпись: «Строитель св. храма сего Е.А. Зуров. Родился 23 октября 1798 года, скончался 18 декабря 1871 года». Всё обнулилось.

ДОРОГА К  ХРАМУ
Церковь погибла в Великую Отечественную войну. Напомню ещё раз, перед тем, как взорвать, фашисты её сфотографировали. По снимку – иллюстрации из немецкой книги местный художник написал небольшую картину для школьного музея. А недавно уже в начале нашего века местный житель Сергей Дмитриевич Викторов срубил вблизи деревенского погоста часовню: «Я узнал, что в деревне Налючи стоял храм святой Троицы. Решил сначала… построить деревянную часовенку, чтобы показать, что при желании и храм возродить можно». Как хочется, чтобы стали эти слова ключевыми для России.
Вглядываюсь напоследок в портрет сына Катерины – Александра Зурова – генерал-майора свиты Александра II, санкт-петербургского градоначальника – и удивляюсь его огромным «а-ля Пушкин» бакенбардам при чисто выбритом подбородке. Может быть Катя назвала его Сашей в честь его отца… Александра Пушкина? А может и нет. Мало ли Александров? Я например.
 
Александр Елпидифорович Зуров, сын Екатерины
При Пушкине существовал закон, введённый задолго до его рождения, ещё Петром I по возвращении из Голландии,  запрещающий аристократам ношение бород. Эту моду – бриться – привёз из Европы Пётр, куда она докатилась, ещё из Содома вместе с содомским грехом. Содомяне же брились «маскируясь» под дам, чтобы нравиться сексуальным партнёрам. Для меня лично бородатого гетеросексуала – сие есть сущая мерзость!
Пушкин, не терпящий насилия над личностью, вынужден был брить подбородок в угоду глупому закону. Но в пику закону и эпатажа ради – отпустил бакенбарды. Они были гораздо более длинными в жизни, чем на портретах. Портретисты любят нас облагораживать. Эту свою растительность на лице сам Пушкин считал именно бородкой: «Вообрази, - пишет он о обязательных балах в Аничковом,–  что мне с моей седой бородкой придётся выступать… ни за какие благополучия!».
Сын Екатерины Александр (случайно ли?) тоже носил огромные бакенбарды, пробривая узкой полоской в угоду закону подбородок… Не вслед ли за Пушкиным?
Ах, как нужно, чтобы наша людская память воскресла. Воскресла до мелочей! Чтобы она воспрянула и ожила. Чтобы воспрянула и ожила чистота, непорочность, благопристойность – так толкуют Святцы имя Екатерины в переводе с греческого. Дай, Бог, чтобы добрая память воскресла. Остальное со временем образуется.
ПОСЛЕДНИЙ  ТРЕУГОЛЬНИК
«Кто должен быть воскрешён? Тот, кто родился»
 Святитель Григорий  Нисский
«На этой цифре (37) Пушкин подгадал себе дуэль…»
Сочинитель Владимир Высоцкий

Надо отдать дань советскому пушкиноведенью. Оно по крайней мере доказало: всё творчество Пушкина – есть результат его личных переживаний.
И вот что характерно. С некоторых пор в ряде романтических произведений поэта, где лирический герой – сам Александр Пушкин, в сюжетном треугольнике  происходит смена антигероя – назовём его условно третьим лишним. Если доселе, начиная с «Руслана и Людмилы», это был именитый старикан (Стройновский), то теперь вскоре после соединения в законном браке Александра и Натали в ряде произведений поэта третьим лишним становится… сам царь!

 
Император Николай I
Уже в «Медном всаднике» бедного Евгения (короче и проще – гения), «влюбленного в Коломне по соседству» (как нам открылось – в Катю Буткевич), доводит до смерти – ни много ни мало – лично сам самодержец всероссийский:
Показалось
Ему, что грозного царя,
Мгновенно гневом возгоря,
Лицо тихонько обращалось…
…И во всю ночь безумец бедный
Куда стопы ни обращал,
За ним повсюду Всадник Медный
С тяжёлым топотом скакал.
…Нашли безумца моего,
И тут же хладный труп его
Похоронили ради Бога.
(1833)
Через год в сказке «О золотом петушке», горько-сладком плоде «Болдинской осени 1834 года» Пушкин со своим пророческим даром (в маске волшебника с петушком) вновь предрекает себе трагический финал в том же стиле:
Старичок хотел заспорить,
Но с иным накладно вздорить;
Царь хватил его жезлом
По лбу; тот упал ничком,
Да и дух вон.— Вся столица
Содрогнулась…
Соперником Пушкина к этому времени Стройновский уже не был и не мог быть. Он умер. Но, может быть, антигероем стал самодержец?
 Но тогда и прообраз лирической героини, по крайней мере в сказке о Петушке, должен поменяться и стать иным. Это уже – не Катя, а… Натали. Похоже на то:
…а девица –
Хи–хи–хи да ха–ха–ха!
Не боится, знать, греха.
– Впрочем, известно, что Пушкина убил не царь, а приехавший в Россию «на ловлю счастья и чинов» Дантес. Выходит, поэт не угадал? Или всё-таки, как поёт Владимир Высоцкий: «подгадал себе дуэль». Так подгадал или нет?
ДИПЛОМ  РОГОНОСЦА
«Последний же враг истребится – смерть»
                Св. Писание
Начавшись с предыстории с гадалкой, трагическая гибель Пушкина в 1837 году, представляющая из себя детектив почище любого книжного, оставила и нам пару-тройку важных для грядущего суда доселе не решённых вопросов.
Вот главный из них: кто был автором анонимного пасквиля, ставшего своеобразным куском бересты-поджиги  «раздуваемого для потехи,- по словам Лермонтова,- затаившегося пожара».
Перечитаем внимательно текст так называемого Диплома Главного Рогоносца. Не много на свете найдётся пушкиноведов, которые его не цитировали. Вот он в дословном переводе с французского:

«Полные Кавалеры, Командоры и кавалеры Светлейшего Ордена Всех Рогоносцев, собравшихся в Великом Капитуле под представительством достопочтенного Великого Магистра Ордена Его Превосходительства Д.Л.Нарышкина, единодушно избрали г–на Александра Пушкина коадъютором Великого Магистра Ордена Всех Рогоносцев и историографом Ордена. Непременный секретарь граф И.Борх».

Перевести текст проще, чем понять подтекст. Особенно современникам, не знакомым с придворными интригами и высокопоставленными интриганами прошлого поименованными в пасквиле. Смысл иносказаний подписанного вымышленным именем текста долго не доходил и до ряда пушкиноведов, хотя тысячи раз разжёвывался учёными мужами.
Дмитрий Львович Нарышкин был супругом Марии Антоновны – любовницы императора Александра. В тексте диплома Пушкин назван «коадъютором», то есть заместителем, приемником Нарышкина. Таким образом, совершенно недвусмысленно указывается на то, что Наталья Николаевна Гончарова–Пушкина, жена поэта, является наложницей царя Николая. Царя, а не псаря. Причём тогда Дантес?
Интересные размышления на заданную тему содержатся у пушкиниста Георгия Чулкова:
«Фрейлиной  Наталья Николаевна не была и не могла быть, как замужняя женщина, но суть дела от этого не меняется… Сама красавица и без этого придворного звания была принята в интимный круг царских фавориток. Царь не успел сделать её своей любовницей при жизни поэта, но его поведение после смерти Пушкина даёт повод думать, что Наталья Николаевна сделалась всё-таки царской любовницей, но позднее, когда она вернулась в Петербург из деревни в 1839 году… И это находит подтверждение в ряде мелочей: недаром у царя на внутренней крышке его часов был портрет прелестной вдовы и недаром покладистый П.П.Ланской, за которого она вышла замуж в 1844 году, сделал такую блестящую карьеру. И недаром в 1849 году, когда лейб-гвардии конный полк подносил Николаю I альбом с изображением всех генералов и офицеров, художнику Гау было предложено через министра двора написать для этого альбома «портрет супруги генерал-майора Ланского». Супруги прочих командиров, по воле царя, этой чести не удостоились» (Чулков Г. Жизнь Пушкина. М. : Наш дом, 1999. С. 332-333).
Так спал или не спал царь при жизни Пушкина или после с Натали?
Сразу скажу: нас лично это не касается и не должно интересовать. Речь о другом, о психологическом феномене: были ли у Пушкина причины для ревности к царю?  А ревность, как известно, не всегда прямо связана с фактом измены.   
Безнравственность, презрение к Закону, вседозволенность так называемой элиты – притча во языцех во все времена.  Известно, что в годы монархии и в «просвещённой» Европе существовало так называемое «право первой ночи». В крепостной России барин имел безусловное право на сожительство с крепостными. При императорском дворе в роли барина выступал царь, в роли крепостных – все без исключения дамы высшего света, а также допущенные ко двору лица женского пола. Это было весьма по вкусу любвеобильному императору.
Быть наложницей царя практически все считали высочайшей наградой, счастьем. Это вызывало зависть окружающих дам и гордость мужей.
Могла ли юная Натали иметь иной взгляд на вещи? Могла ли она вслед за Пушкиным считать императора «самовластительным злодеем» и, как поэт, ненавидеть и его самого, и его трон?  Недавняя провинциалка была счастлива, что попала в святая святых – высший свет. Гордилась, что с блеском «прошла фейс-контроль» придворных петербургских балов!
Князь Дмитрий Львович Нарышкин, упомянутый в дипломе, жена которого многие годы была любовницей Александра I и даже рожала венценосцу детей, никогда не был предметом насмешек двора. Он гордо нёс свои золочёные рога. И все всё зная, не смели ничего произнести вслух, «чтобы в путь до Нерчинска не махнуть».
Своё пребывание в высшем свете Натали начала с того, что выпросила для своей сестры место при дворе в рекордно короткий срок. В октябре 1834 года сёстры появляются в Петербурге, а к декабрю одна из умеренно косоглазых Гончаровых уже фрейлина императора! Вряд ли такое было возможно без высочайшей протекции, за которую всегда приходится платить. Часто – натурой.
Так что Пушкин имел основания ревновать свою молодую жену к царю.
«Третьего дня я пожалован в камер-юнкеры (что довольно неприлично моим летам). Но двору хотелось, чтобы Н.Н. танцевала в Аничкове», – с горечью записывает Пушкин в своём дневнике 1 января 1834 года.   
Строго говоря, поэт, приписанный после окончания лицея к Коллегии иностранных дел, в силу своей «служебной нерадивости» не мог рассчитывать и на эту должность при дворе. Имей царь совесть и такт, он мог бы «в виде исключения» пожаловать поэту другой, более приличный его летам чин.  Впрочем, получив и сию толику высочайшей милости, Пушкин теперь обязан посещать балы в Аничкове. И именно с супругой. «Говорят, что мы будем ходить попарно, как институтки», – горько иронизирует он в письме жене.  Впрочем, она не разделяет его иронии. Царь сверх всяческих ожиданий угодил ей. И теперь её «душенька довольна».
«Александр, к большому удовольствию жены, сделан камер-юнкером, – пишет Надежда Осиповна Пушкина дочери Ольге 26 января 1834 года. – <Натали> участвует во всех балах. Только о ней и говорят; на балу у Бобринской император танцевал с ней кадриль и за ужином сидел возле неё. Говорят, что на балу в Аничковом дворце она была положительно очаровательна…».
Неужели царь «обрабатывает» Натали кадрилью, чтобы потом отдать Дантесу? Смешно и глупо. Конечно, для себя «кадрит»! Он давно «положил на неё глаз».
Лето 1831 (свадебного) года чета Пушкиных проводила в Царском Селе. Император, прогуливаясь по аллеям Села, заметил Натали. «Их Величества хотят знать, в какие часы я гуляю, чтобы меня встретить», – хвастается она дедушке А.Н.Гончарову 31 июля 1831 года.   
В августе 1831 года сестра Пушкина Ольга Павлищева писала мужу: «Моя очаровательная невестка приводит Царское в восторг, и императрица хочет, чтобы она бывала при дворе».
Так паук плетёт свою сеть, так удав приманивает крольчат, усыпляя их бдительность гипнотически-ласковым взглядом.
22 июля того же 1831 года Пушкин делится «радостными новостями» со своим другом Плетнёвым: «царь взял меня в службу – но не в канцелярскую, придворную, или военную – нет, он дал мне жалование, открыл мне архивы с тем, чтоб я рылся там и ничего не делал. Это очень мило с его стороны, не правда ли? Он сказал: так как он женат (курсив мой – А.С.) и небогат, надо ему помочь сводить концы с концами. Ей-Богу, он очень со мной мил».
Царь желает прикормить поэта, но не за то, что тот талантлив, а за то, что он, в первую очередь, – женат…  И женат на первой красавице Петербурга, будучи сам, по мнению царя – сущим обезьяною.
По поговорке: богатому бедного проще купить, чем убить.  Или так: сначала важно прикормить и купить, а потом можно и пристрелить.
14 ноября 1831 года царь подписывает приказ о восстановлении титулярного советника А.С. Пушкина в Коллегии иностранных дел с окладом 5000 рублей в год, что семикратно превышает ставки чиновников подобного ранга. И почти тотчас тот, кто проплатил сударю – «танцует» его сударыню:  статс-дама, жена министра иностранных дел Мария Дмитриевна Нессельроде, выполняя поручение Николая Павловича, приезжает к Натали в отсутствие супруга и увозит её на интимный бал в Аничков дворец.  Пушкин, узнав про это, устроил своднице скандал, та пожаловалась государю, последний пока что спустил всё на тормозах…
Хронику и динамику событий тех дней внимательно проследил академик РАН Николай Петраков в книге «Последняя игра Александра Пушкина» (М.: Издательство «Экономика», 2003).
8 января 1832 года поэт делится с Нащокиным, но радостью ли? Скорее, главной заботой: «Жену мою нашел я здоровою… на балах пляшет, с государем любезничает… Надобно бабёнку к рукам прибрать».
Пожалуй, уже поздно. Но он понимает это только через год, в феврале 1833 года: «Жизнь моя в Петербурге ни то, ни сё… Кружусь в свете, жена моя в большой моде». 11 октября поэт прямо, хотя ещё и полушутя, приказывает супруге: «Не кокетничай с царём». И через 10 дней снова и уже без тени улыбки: «Требую от тебя холодности, благопристойности поведения, которое относится не к тону, а к чему-то уже важнейшему». И снова ещё через декаду: «Ты радуешься, что за тобою, как за сучкой, бегают кобели, подняв хвост трубочкой и понюхивая тебе…» И ещё через неделю: «Кокетство ни к чему доброму не ведёт… К хлопотам… не прибавляй беспокойств семейственных, – не говоря об измене».
Продолжая слова делами, Пушкин начинает нарушать правила придворных игр.  Под разными предлогами ограничивает посещение балов, ехидничает, что заставил царя, как последнего потерявшего голову офицеришку, мотаться под окнами собственной квартиры, всерьёз строит планы окончательного отъезда из Петербурга в деревню.
Навязанный школьным пушкиноведеньем в качестве главного врага поэта Дантес ещё никак к описываемому времени не проявил себя, не фигурирует в свете, а личный конфликт поэта с царём уже принял вполне конкретные очертания.
Комментируя бал в Аничковом, где Натали была представлена ко двору как жена камер-юнкера поэт пишет в дневнике: «В прошедший вторник зван я был в Аничков. Приехал в мундире. Мне сказали, что гости во фраках. Я уехал, оставя Н.Н., и, переодевшись, отправился на вечер к С.В. Салтыкову. Государь был недоволен и несколько раз принимался говорить обо мне: мог бы побеспокоиться, поехать надеть фрак и потом опять приехать. Покорите его». Чуть позже он записывает новую претензию царя, высказанную им Натали на балу у Трубецких: «Почему ваш муж прошлый раз не был, из-за сапог или из-за пуговиц?»
Пушкин, зная этикет, манкирует им в пику царю. Царь «подкалывает» его, используя для этого… его же жену, манипулируя ею как осведомителем.
Одна из придворных дам – Долли Фикельмон – замечает в своих воспоминаниях: «В это время Пушкин совершал большую ошибку, предоставив своей молодой и слишком красивой жене одной выезжать в общество… Она рассказывала ему всё… большое, ужасное неблагоразумие».      
Представим себе подобную беседу между царем и Натали:
– Что ваш романтический супруг пишет вам в своих письмах? Как его настроение? Чем он занят? Впору ли ему мундир камер-юнкера?
Наивная Натали откровенно расскажет, что мужу, дескать, не нравится мундир, точнее чин… И Пушкин запишет в дневнике: «Получил я от Жуковского записочку из Царского Села. Государю неугодно было, что о своем камер-юнкерстве отзывался я не с умилением… Но я могу быть подданным, даже рабом, – но холопом и шутом не буду и у Царя Небесного… и царь не стыдится… давать ход интриге… мудрено быть Самодержавным!»
ДУЭЛЬ  И  ВОСКРЕШЕНИЕ
«Стрелял, стрелял в него этот белогвардеец… и обеспечил бессмертие»
 «Мастер и Маргарита» М.А.Булгаков.

Устали ждущие, поверьте,
День третий (от  Христа) иссяк,
Пора бы истребиться смерти…
Сгинь, главный и  последний враг!
А.С.

В письме от 18 мая 1834 года Пушкин предупреждает жену: «Смотри, жёнка: надеюсь, что ты моих писем списывать никому не дашь… это было бы мне больно… никто не должен быть принят в нашу спальню... нечего публику принимать в наперсники».
В это время поэт уже потерял надежду на душевную чуткость и чистоту «чистейшей прелести чистейшего образца». Он вознамерился вырваться из капкана Петербурга, оставив и царя, и двор с носом. Письмо он заканчивает словами надежды на это: «Дай Бог мне… плюнуть на Петербург, да подать в отставку, да удрать в Болдино, да жить барином! Неприятна зависимость; особенно когда лет 20 человек был независим».      
Вспомним вот о чём. Когда единственная любовь – как главное дело жизни поэта – не удалась по судьбе, он решил выбрать – свободу. Посмотрим, смог ли поэт осуществить свой выбор.
25 июня 1834 года Пушкин подаёт графу Бенкендорфу официальное прошение об отставке: «Семейные дела требуют моего присутствия то в Москве, то в провинции, и я вынужден оставить службу и прошу Ваше Превосходительство получить для меня на это разрешение. В виде последней милости я просил бы, чтобы данное мне Его Величеством право посещать архивы не было от меня отнято».
Просьба скромна: раз я не пришёлся вам ко двору, отпустите, но дайте работать.
Царь не только категорически отказывает поэту в такой малости (милости), заставляет забрать прошение. Причём с извинениями. Истинная причина прозрачна, ясна обоим, но вслух не поминается – шерше ля фам!
К воспитанию светских манер у Пушкина привлекается не только шеф жандармов, но и главный придворный поэт России – Жуковский. Последний доселе был вежлив. Называл Сашу Пушкина своим «победившим учителя учеником». Но теперь – царь-кукловод дёргает его за ниточки – и «побеждённый учитель» вдруг позволяет себе откровенную ругань «победившего ученика»:  «Ты человек глупый… Не только глупый, но и поведения непристойного… Надобно тебе или пожить в жёлтом доме. Или велеть себя хорошенько высечь... Ты должен столкнуть с себя упрёк в неблагодарности… к Государю».
Озадачен государем и шеф жандармов. Ему предложено в письменном виде: «Позовите его, чтобы ещё раз объяснить ему всю бессмысленность его поведения и чем всё это может кончиться».
В чём «бессмысленность» поведения поэта? Всего полгода носит он невеликий придворный чин, не представляет государственной ценности по службе, попросился в отставку, в деревню… И в ответ – форменная истерика царя, главный жандарм объясняет «чем всё это может кончиться», а высокопоставленный придворный пиита намекает на психушку. Скоро, скоро уже сей последний станет распорядителем на похоронах поэта, а затем и главным хранителем его архива.

 
Наталья Николаевна
 «БЕЛОКУРЫЙ  МЕНЯ  УБЬЁТ.
ТАК  КОЛДУНЬЯ  ПРОРОЧИЛА»
«Долг воскрешения прежде всего требует прогресса в целомудрии»
 Н.Ф. Фёдоров
Жаль, что Бог строго-настрого не запретил поэтам-пророкам предугадывать свою судьбу,  заглядывать вперёд. Ибо приходится признать: она, судьба, слушается их, как податливая безотказная женщина слушается не безразличного ей партнера в медленном танце при свечах. Да и случайно ли, не для нас ли сказано в Книге Книг: что свяжете на земле, то свяжется и на небесах.
Одно из первых трагических предсказаний сделала Александру его сестра Ольга, которая всерьёз занималась  хиромантией. После выпуска из лицея в 1817 году Пушкин протянул сестре ладонь для предсказания. Та, глянув на линию жизни, стиснула руку брата, поцеловала её и промолвила: «Не принуждай меня говорить, что я боюсь за тебя. Тебе грозит насильственная смерть, и ещё не в пожилые годы!»
Спустя короткое время Пушкин с приятелем Никитой Всеволожским, гуляя по Невскому проспекту, свернули на Морскую к Шарлотте Кирхгоф проверить правдивость ходящих о ней слухов и легенд и погадать.
Вдова католического священника, пастора, модистка по профессии, она славилась умением предсказывать судьбу. С особым удовольствием чертовка описывала людям их кончину, вполне соответствуя своей фамилии. Кирхгоф в переводе с немецкого означает буквально – кладбище (прицерковный сад)! Едва успев раскинуть карты Пушкину, гадалка воскликнула: «О, это голова важная. Вы человек не простой! На днях встретитесь с давним знакомым. Он предложит вам хорошее место по службе. В скором времени получите письмо и неожиданные деньги. А третье, я должна вам сказать, вы кончите вашу жизнь неестественной смертью. – И добавила, понизив голос и неожиданно перейдя на «ты»: «Ты будешь два раза жить в изгнании, ты будешь кумиром своего народа, может быть, ты проживёшь долго, но на 37-м году жизни берегись белого человека, белой лошади или белой головы».
Пушкин не успел ещё выкинуть из памяти встречу с чёрной гадалкой, как первое предсказание сбылось. Ему было предложено место при великом князе цесаревиче Константине Павловиче. По другим свидетельствам генерал Алексей Орлов предложил ему служить в конной гвардии.
Второе предсказание тоже вскоре сбылось – это был карточный долг лицейского однокашника, давно забытый Пушкиным.
Не миновали поэта в своё время и две обещанные кладбищенской сивиллой ссылки – на юг и в Михайловское. Оставалось ждать «белого человека, белой лошади или белой головы»…
Трудно было суеверному Пушкину сомневаться в пророческих способностях кладбищенской гадалки Шарлоты. Особенно после встречи с гробом его полного тёзки и тоже поэта – Александра Сергеевича Грибоедова, растерзанного персидскими фанатиками.
Оказывается, перед своим отъездом в Персию автор «Горя от ума» побывал у колдуньи, и она  предсказала ему что-то настолько страшное, даже неправдоподобное, что в письме к своему другу Бегичеву он легкомысленно усомнился в её правдивости: «Кирхгоша врёт хуже комедий Загоскина».
Когда Пушкин услышал «Грибоеда везём!» он должен был понять, что Шарлота «Погостовна» и тут не соврала...
В конце 1830 года Пушкин собрался было отправиться в Польшу для участия в подавлении восстания. Одного из вождей восставших звали Вейскопф (Weisskopf – «белая голова»), и поэт откровенничал с другом Павлом Нащокиным о своих страхах: «Посмотрим, сбудется слово немки, он непременно убьёт меня». Однако поездка в Польшу не состоялась.    
Когда Пушкин готовился к одной из своих дуэлей, к поединку с графом Толстым («Американцем»), он уверенно заметил приятелю Вульфу: «Этот меня не убьёт, белокурый убьёт. Так колдунья пророчила». Дуэль расстроилась. И всё-таки Американец сыграл партию не последней скрипки в роковой судьбе поэта. Ведь именно он впервые ввёл Пушкина в дом Гончаровых, где сам к тому времени уже был обласкан. Именно Американец сосватал поэта с юной красавицей Натали. Так Пушкин до конца жизни и звал его сватом.      
Незадолго перед свадьбой Пушкина охватило тяжёлое предчувствие. Тоска гонит его из дому на Арбат к Нащокину. У него он встречает знаменитую цыганскую певицу Татьяну Демьянову и просит спеть что-нибудь на счастье: «слышала, может быть, я женюсь»… Та запела тоскливо, как на похоронах:
Ах, матушка, что так в поле пыльно?
Кони разыгралися.
А чьи то кони?
Кони Александра Сергеевича…
Чтобы понять дальнейшее, следует поставить диск Высоцкого «Кони привередливые». А произошло вот что. Пушкин зарыдал. И, объясняя свои слёзы Нащокину, промолвил: «она мне большую потерю предвещает». И тотчас уехал, ни с кем не простившись.

СОН В РУКУ
Чудный сон мне Бог послал:
С длинной белой бородою
В белой ризе предо мною
Старец некий предстоял.
Он сказал мне: «Будь покоен,
Скоро, скоро удостоен
Будешь царствия небес…
Сон отрадный,  благовещий –
Сердце жадное не смеет
И поверить, и не верить.
Ах, ужели в самом деле
Близок я к моей кончине?..
Этот черновой набросок из стихотворения «Родриг» 1835 года не вошёл в окончательную редакцию. Пушкин его вычеркнул. Почему? Может, раздумал пророчить себе близкую гибель? Исследователи сошлись во мнении, что сон действительно имел место. Даже дата сна точно установлена пушкинистом А. Сайтановым: 29 апреля 1835 года. До рокового выстрела оставалось… 

В Петербург уже приехал блондин Жорж Шарль Дантес. Ему потворствует фортуна. В нарушение строгого устава он сразу принят поручиком. Примерил белоснежный мундир, цвет которого закреплён, к слову, лишь за его Кавалергардским полком. И, наконец,  оседлал белую лошадь…
 
Жорж Дантес. Блондин, белый мундир, белая лошадь, чёрная душа.
ЕЛЕЙ  ПРОЛИТ
«Воскрешение есть замена похоти сознательным воссозданием»
Н.Ф. Фёдоров
Во время своего последнего приезда в Москву в мае 1836 года на прощальном ужине у Нащокина в доме у Старого Пимена Пушкин пролил «елей» – прованское масло и очень испугался. Пролитое масло вызвало у него ассоциации с миропомазанием во время соборования. Вспомнилась ему и евангельская притча, связанная с нарочито пролитым на Иисуса перед кончиной дорогим елеем. Короче – Пушкин решил остаться до полуночи, когда, по суеверьям, кончается сила дурного предзнаменования. Нащокин, всерьёз приняв его смятение, дал другу золотое кольцо с бирюзой, точно такое же, какое носил сам, как талисман от насильственной смерти.
Известно, что уже умирающий Пушкин вручил это кольцо своему секунданту Данзасу, которого за участие в дуэли должны были по закону лишить жизни. Пушкин не снял кольцо с пальца, как следовало бы предположить, а вынул из поданной ему шкатулки. Оберег от насильственной смерти был не при нём, а дома в шкатулке в момент рокового выстрела!..
Рассказывают, что уже в наше время, в 1989 году, в музее–квартире Пушкина на Мойке были выставлены подлинные дуэльные «стволы роковые Лепажа». Они были переданы из Франции для временной экспозиции. Интеллигентные музейщики во главе с директором Сергеем Некрасовым долго колебались – этично ли выставлять в доме поэта орудие его убийства. Решили всё же пойти на это в угоду ждущей сенсаций толпе посетителей. Последним аргументом была мысль, что вот же носят все христиане распятия или кресты на груди, а крест по сути – орудие пыток и смерти. Короче положили пистолеты на ломберный столик в одной из комнат. Ночью в этой комнатке рухнул потолок!   
СИЛКИ
И сердце бьётся в упоенье,
И для него воскресли вновь
И божество, и вдохновенье,
И жизнь, и слёзы, и любовь.
А.С.Пушкин
…Итак, Пушкин понял, почувствовал, что попался в силок. Желая ослабить петлю, он идёт напопятную. Отчитывается с горечью жене: «Подал я в отставку. Но получил от Жуковского такой нагоняй, а от Бенкендорфа такой сухой абшид, что я вструхнул и Христом и Богом прошу, чтоб мне отставку не давали. А ты и рада, не так ли?». А дальше поэт, предвидя скорые собственные похороны,  жалеет не себя, не будущую вдову, а детишек-сирот: «Утешения мало им будет в том, что их папеньку схоронили как шута и что их маменька ужас как мила была на Аничковских балах».
Как это тяжело, наверное, пророчить самому себе уже не виртуально в какой-нибудь  сказке: «царь хватил его жезлом», а в настоящей живой текущей жизни, в письмах супруге!
Причём, заметьте, в письме своей супруге, но стороннице вражеской клики. Какая может быть отставка?! У неё иные планы. В начале лета она решила против воли мужа привезти двух своих косоглазых сестричек в Петербург, и уже в октябре вся компания вселяется в квартиру Пушкина. Становится невыносимо тесно. Силок сжимается. Зря, понимаешь, «старичок хотел заспорить», «девица – хи-хи-хи да ха-ха-ха! Не боится, знать, греха... »!
«Независимость и самоуважение одни могут нас возвысить над мелочами жизни и над бурями судьбы», – заключает поэт в заметке о письмах Вольтера.
Царь втихую спускает с поводка и натравливает на него свору своих псов-цензоров. Пушкин фиксирует в дневнике в феврале 1835 года:  «Уваров большой подлец. Он кричит о моей книге как о возмутительном сочинении. Его клеврет Дундуков (дурак и бардаш) преследует меня своим цензурным комитетом».
Пушкин вновь втянут в переписку с Бенкендорфом. Об отставке он теперь и не мечтает. Просит хотя бы отпуска, ссылаясь на трудное финансовое положение: «За четыре года, как я женат, я сделал долгов на 60000 рублей» (из черновика письма Пушкина Бенкендорфу в июле 1835 года). Придворная жизнь супруги стоит дорого. Пушкин сравнивает жену с шапкой-ушанкой: «вся голова в неё уходит».
Поэт просит передышки в 4 года. Следует издевательская реакция царя: отпуск даётся на 4 месяца. Стрелка забита. Счётчик включён. Счёт уже идёт отнюдь не на годы. Что касается долгов, предоставляется пятидесятипроцентный кредит (30000 рублей) с погашением за счёт удержания жалования.
Юную стрекозу Натали финансовые трудности муравья Пушкина не трогают. Что касается поездки в деревню, «мадам не хочет об этом слышать. Он удовольствуется тем, что поедет… в Тригорское, а она не тронется из Петербурга» (О.С. Павлищева – мужу, 31 августа 1835 года из Павловска).
Мало того, что жена желает остаться во враждебном поэту окружении в Петербурге, она демонстративно перестает писать ему письма.
В те времена гаджетов не было. Не было даже черно-белой фотографии. Её придумали чуть позже. Супруги тех времён чуть не ежедневно писали друг другу письма. Особенно в разлуке.
Внук мавра, бросив всё, мчится в столицу. И находит, что жена его «изящно одевается». «Что до меня, – признаётся поэт, – то у меня желчь… свет – скверное озеро грязи», «жизнь… содержит в себе горечь, которая, в конце концов, делает её отвратительною» (Пушкин – П.А. Осиповой, конец октября 1835 года из Петербурга).  Прибавим к этому горькую шутку поэта в беседе с Соллогубом: «Я имею несчастье быть человеком публичным, и, знаете, это хуже, чем быть публичной женщиной».
ТОЛКИ-ВОЛКИ
Не слушай, душа моя, рабских советов,
Беги от широких дворцовых дверей:
Цари никогда не любили поэтов,
Поэты всегда презирали царей!
                А.С.
Через год, 5 мая 1836 года, Пушкин уже открыто иронизирует в письме жене из Москвы над нею с её кокетством и над кем-то, чьё имя нельзя упомянуть даже и в письме: «Про тебя, душа моя, идут кой–какие толки, которые не вполне доходят до меня, потому что мужья всегда последние в городе узнают про жён своих; однако ж видно, что ты кого-то довела до такого отчаяния своим кокетством и жестокостью, что он завёл себе в утешение гарем из театральных воспитанниц». Таинственное местоимение обретёт конкретное имя, если узнать, что царь весной 1836 года побывал в Москве и провёл много времени с примадоннами и кордебалетом Большого. Заметим, что «кой-какие толки» дошли уже до Москвы!
До дуэли остался год с небольшим, но Дантес как адресат ревности никак не проявляет себя. Зато иной предмет мавританской страсти поэта налицо – это царь. Более достойный соперник? Безусловно. Да вот беда: его на дуэль не потянешь! Заметим, что впервые в этом письме к Натали Пушкин сам ставит себя в ряд… мужей-рогоносцев, которые «всегда последние узнают про жён своих». 
А что если, как и в этом письме, Пушкин… сам написал себе Диплом Рогоносца?
Эта крамольная на первый взгляд мысль при психологическом анализе и по здравом размышлении отнюдь не лишена смысла! В этом случае сбывается пророчество поэта о собственной смерти из «Евгения Онегина». Где разделённый на две личности лирический герой вызывает на дуэль самого себя и убивает того, кто ближе к романтической сущности поэта.
СТАВКА СМЕРТИ В ДВОЙНОМ КОНВЕРТЕ
«Но скажет кто-нибудь: как воскреснут мёртвые? и в каком теле придут? Безрассудный! то, что ты сеешь, не оживёт, если не умрёт; И когда ты сеешь, то сеешь не тело будущее, а голое зерно… Но Бог даёт ему тело, как хочет, и каждому семени своё тело… Есть тела небесные и тела земные: но иная слава небесных, иная земных… Так и при воскресении мёртвых: сеется в тлении, восстаёт во славе; Сеется тело душевное, восстаёт тело духовное… Первый человек – из земли, перстный; второй человек – Господь с неба».
Апостол Павел (1 Кор. 15: 35–49)
Представим, Пушкин, горько иронизируя над собой, пишет себе «Диплом Рогоносца». Пишет по-французски. Размножает в небольшом количестве экземпляров. Помещает их в двойной конверт. И рассылает друзьям.
Все пушкиноведы, кто знаком с текстом анонимки, как уже говорилось выше, считают, что диплом содержит намёк на интимную связь Натали с императором.
Вопрос первый: кто мог посметь пойти на интригу против самодержца и во имя чего?
Риск огромен. Бенкендорф наладил систему спецслужб. За неминуемым скандалом последует расследование по высшему разряду. Автор анонимки – человек с психологией, противоположной мироощущению царедворца. Его платформой являются высокие понятия «человеческое достоинство» и «равенство перед законом». Он должен был принять как аксиому давние пушкинские строки, адресованные царям:
Склонитесь первые главой
Под сень надёжную закона.
Автор диплома должен был как бы знать Пушкина изнутри. Знать его болевые точки. Недруги поэта не могли считать связь Натали с царём позорной. 
Тем более такое не могло даже присниться в страшном сне господам Геккернам – младшему и старшему. Точнее – активному и пассивному геям.
Им незачем было писать Пушкину письма, оскорблять его достоинство. Они оба делают карьеру в России, им противоестествен скандал – и как карьеристам, и как особям голубой ориентации. Тем более – скандал такого уровня. Они изначально трусоваты: иностранцы же!
Рогоносца Д.Л. Нарышкина свет знал, хотя современникам Пушкина пришлось напрягать память, чтобы вспомнить о нём (ведь 20 лет прошло, сколько фавориток сменилось и у прошлого, и у нынешнего царя!).
Не все же, как Пушкин, любители истории!
И.М. Борха, переводчика Департамента внешних сношений, с его женой Л.М. Голынской, прославившихся распутством, могли знать служащие Коллегии иностранных дел, где числился сам Пушкин.
Да и простой смысловой анализ текста выдаёт автора. Прежде всего «царская адресность». Включение императора в «рогоносную интригу». Использование для обличения царя «историографии» двора, параллели из интимной жизни его старшего брата. Подчеркнута аморальность поведения императорской семьи, венценосная жена которого – в курсе… Прямой повтор библейского детектива с Иоанном Крастителем!
Диплом разослан лишь друзьям Пушкина («Карамзинский кружок»). Аноним удивительно осведомлён в точности адресов получателей. До каждого этажа и поворота.
По логике, аноним должен был бы избрать адресатами не круг друзей, а стан врагов поэта. Но «странный аноним» рассылает пасквиль именно только друзьям и очень ограниченным «тиражом» 7–8 экземпляров. В результате несколько экземпляров возвращаются Пушкину даже не распечатанными. Только 2–3 – после прочтения. Только 2 остались на руках у адресатов. В итоге аноним достиг главной своей цели: он объяснил друзьям Пушкина, что последний оскорблён отнюдь не ухаживаниями за его женой какого-то там мелкого Дантеса. Поэт оскорблён самим венценосцем, царем. Надеясь на порядочность друзей, «аноним» позаботился о минимальном распространении в обществе информации о содержании пасквиля, напустив в него интеллектуального, исторического и метафорического туману.
Кому всё это выгодно?
«Аноним» сыграл на руку Пушкину, если помнить, что он выбрал свободу и замахнулся на схватку с императором и его камарильей.
Анонимные письма были в двойном конверте. На верхнем «лакейским почерком» значилось – для передачи Александру Пушкину. Письма получили: сам поэт, Вяземский, Карамзин, Вильегорский, Соллогуб, братья Россет, Хитрово.
Зачем анониму пакетировать диплом в двойной конверт и надписью сверху добиваться, чтобы они были переправлены Пушкину? Большая часть и была переправлена ему ещё до прочтения! Разве не выгоднее анониму схема листовок: «прочти и передай другому»?! Откуда у Пушкина более поздняя уверенность, отмеченная в письме Бенкендорфу, что диплом получили «семь–восемь человек», а почему не 20–30?
Всё станет на свои места, если воскресший в наших душах Пушкин подтвердит, что диплом был призван информировать только узкий круг близких друзей об объявлении войны самому царю.  Что утечка информации предусмотрена и запрограммирована, причём слухи будут туманными и загадочными, как сам диплом, давая поэту разнообразие вариантов поведения внутри интриги.
 ШЕФУ  ЖАНДАРМОВ  И… САМОМУ ЦАРЮ
Твою погибель, смерть детей
С великой радостию вижу.
         А.С.Пушкин (+ миллионы подписей)

Важным документом, доказывающим, какую сложную и тонкую контригру затеял Пушкин, мистифицируя одновременно власть, свет и даже свое ближайшее окружение, является письмо Бенкендорфу  от 21 ноября 1836 года. Оно не было послано, но документально подтверждает линию поведения поэта в тот период. Важно и то обстоятельство, что письмо было при нём во время дуэли. Не просто важно – архиважно. Ведь письмо шефу жандармов обязательно превратит в читателя самого царя. В сущности, оно ему и предназначено! Хотя адресовано главе жандармского ведомства. По сути это «одна сатана». Раз «гавенмент» именуется власть, там, где гавно и менту не пропасть.
«Граф! Считаю себя в праве и даже обязанным сообщить вашему сиятельству (а значит – и царю) о том, что недавно произошло в моём семействе. Утром 4 ноября я получил три экземпляра анонимного письма, оскорбительного для моей чести и чести моей жены (здесь Николай Павлович должен вздрогнуть, ведь ни содержание письма, ни суть оскорбления не объясняются). По виду бумаги (позже окажется, что её может купить каждый), по слогу письма, по тому, как оно было составлено, я с первой же минуты понял, что оно исходит от иностранца (экспертиза выявит, что текст написан человеком, для которого французский язык не был родным), от человека из высшего общества, от дипломата. Я  занялся розысками. Я узнал, что семь или восемь (а может 10–20 – как знать?! Но автор Пушкин точно знает,что их восемь) человек получили в один и тот же день по экземпляру того же письма, запечатанного и адресованного на мое имя под двойным (а если не все были под двойным?) конвертом. Большинство лиц, получивших письма, подозревая гнусность (по виду конверта что ли?), их ко мне не переслали (тонкий посыл Николаю Павловичу – утечка информации всё же возможна).
В общем, все (!) были возмущены (мол, я никого не называю, а лишь пересказываю известную всему свету сплетню) таким подлым и беспричинным оскорблением; но, твердя, что поведение моей жены было безупречно, говорили, что поводом к этой низости было настойчивое ухаживание за нею (…) г-на Дантеса. (Вот, мол, красавчик Николай Павлович, кто твой подлинный соперник. Не я – поэт с главою непокорной, я – выше этого и вообще люблю другую. Твой соперник  – мелкий французишко, неопределённой ориентации. Ты его нанял для отвода глаз, а он слишком вошёл в роль счастливого любовника). Мне не подобало видеть, чтобы имя моей жены было в данном случае связано с чьим бы то ни было именем (то есть я, мол, не настаиваю чисто-конкретно на Дантесе, намекаю даже на другое имя, с которым светскими сплетнями связано имя моей жены в данном случае) … Тем временем я убедился, что анонимное письмо исходило от господина Геккерна, о чём считаю своим долгом довести до сведения правительства и общества. Будучи единственным судьёй и хранителем моей чести и чести моей жены и не требуя вследствие этого ни правосудия, ни мщения, я не могу и не хочу представлять кому бы то ни было доказательства того, что утверждаю». (А доказательств просто нет. «Я – утверждаю, что выше вашего адмиралтейского столпа и встану насмерть»! – вот позиция поэта).
КАРТЕЛЬ  ГОЛУБЫМ
Всё в жертву памяти твоей:
И голос лиры вдохновенной,
И слёзы девы воспаленной,
И трепет ревности моей,
И славы блеск, и мрак изгнанья,
И светлых мыслей красота,
И мщенье – бурная мечта
Ожесточенного страданья.
1825
Это письмо нельзя счесть за жалобу шефу жандармов и царю на какого-то ничтожного Геккерна. Пушкин прямо заявляет, что не требует «ни правосудия, ни мщения». Это версия Пушкина, его трактовка ситуации, которую он намерен был «довести до сведения правительства и общества». И довёл таки, хотя и не отослал. В тот же день было написано и письмо Геккерну-старшему. Почему Пушкин вызывает именно Геккерна? Безотносительно к тонкостям психологии семейных взаимоотношений, пусть даже и невольно запутанных Натали, картель Геккерну – это беспроигрышный вариант. Назвать голубых голубыми прилюдно – для его времени – верная дуэль. Цель поэта проста: показать, что свою честь он ставит выше всего на свете, что его интеллект выше ай-кью придворных интриганов и их мышиная возня для него прозрачна.
Ставка в этой игре – жизнь, но Пушкин не раз пророчески убивал себя в своих произведениях. Не из-за Натали, мечтающей стать то столбовою дворянкой, то царицей, а то «владычицей морскою». Из-за Единственной Любви. Убивал себя-казака наповал именно пулей из гетманского стана в «Полтаве»,  убивал сам себя, разделив надвое и разведя на поединке в «Евгении Онегине», травил конём и топил в Неве в «Медном всаднике», резал себя на мелкие кусочки давным-давно ещё в «Руслане и Людмиле»…
Но – неизменно воскресал и как лирический герой, и как просто молодой человек, гуляющий по петербургской Коломне.
Увы, настало время, получить по лбу монаршим жезлом по имени Дантес из-за хохочущей шамаханки. Пришёл срок предсказанный гадалкой по фамилии «прицерковный погост» – Кирхгоф. Пришёл час роковой встречи с чёрным душой белым человеком (блондином) на белой лошади в белом мундире – (кавалергардом) Дантесом. Его вскоре похоронит время, сохранив в памяти лишь как убийцу.
Тут ещё случай. Идиоты секунданты, решили втихую пошутить с роком, обмануть судьбу: отсыпали порох из обеих стволов, мол, так будет менее смертельно. Пуля Дантеса должна была пройти тело Пушкина навылет. А она, не имея силы, загуляла, отрикошетив от тазовой кости, перемолов кишки. А ответная пуля Пушкина пробила только трусливую дрожащую руку, прикрывающую пистолетом чёрное пиковое сердце Дантеса. А должна была пробить этот гнусный кусок гадины насквозь. Если бы порох не был отсыпан «добродетельными» секундантами!



ПРАХ И ПОРОХ
                Самовластительный злодей, / Тебя, твой трон я ненавижу,/
Твою погибель, смерть детей / С жестокой радостию вижу!
А.Пушкин. Ода «Вольность» 1817 год.


На Чёрной речке Пушкин и Дантес,
Д’Аршак с Данзасом что-то замышляют,
Хотят гуманизировать процесс
И с этой целью порох отсыпают.

Когда его в стволах недостаёт,
То дуэлянты лишены талантов:
Лишь ранит пуля, если попадёт, –
Таков ход мысли «добрых» секундантов.

Беда, поэт. Сплотилось зло вокруг.
Твой рок к барьеру привели мудрилы,
И смерть грядёт из их нечестных рук,
Как чёрная вдова предупредила.

Царь захотел полапать Натали,
Она была по глупости не против,
Ты – рыцарь, ты – поэт всея Земли,
А не монетка в пошлом обороте!

Ты «рогоносцем» сам себя назвал
И разослал французские малявы,
Любовником признав главу державы,
Чтоб при огласке царь затрепетал.

– В двойных конвертах разошлём друзьям,
На внутреннем  мой адрес, дескать, просим
Вас, не прочтя, вернуть посланье нам…
Готово. Получилось целых восемь.

А Бенкендорфу и царю письмо
С намёками, понятными особам,
Кладу в карман под чёрною тесьмой,
Пусть изойдут враги монаршей злобой!

Приёмный Геккерен, шут голубой, понтёр,
Наводит спешно чёрный ствол лепажа,
Прицелился в живот, боится – смажет,
Шарахнул первым. Кончен разговор.

Отсыпан порох. Пуля загуляла,
Легко отрикошетив от кости,
Она навылет шла, да силы мало,
В кишках моталась… Господи, прости.

Почувствовав могильный хлад и скуку
И сетуя, что насмерть не убил,
Прижал Дантес к груди с пистолем руку,
Чтоб в грудь ему свинец не угодил.

Поэт очнулся.
– Кажется, я жив.
Лежу в снегу. Но я владею правой!
Теперь мой выстрел! В сердце пуля! Браво!
Подохни, тварь, дешёвый клоун лжи!

Шла в сердце пуля, точно зная путь,
Тот выстрел мог любому дать науку…
Да порох был отсыпан! Вот в чём суть.
В ней было сил – слегка поранить руку!

А если б порох в полной мере был,
То вражья пуля вышла бы наружу,
А Пушкин педераста б пристрелил,
Как подобает истинному мужу.

Романовых, ты угадал, убьют,
Последнего – пристрелят как собаку,
Все детки венценосные падут,
И красные полки пойдут  атаку.

Злодей-монарх, царь пидоров, дрожи!
Твой прах отсыпан Господом великим,
Чтоб жизнь со смертью не менялась ликом,
А истина не уступала б лжи.

Сам Пушкин смерть свою позолотил,
Шепнув друзьям в спокойствии былинном:
– Не мстите за меня. Я всё и всем простил.
Позвольте умереть христианином.

19 ноября  2013 г.                Александр Струнин




Встань, читатель! Время помянуть величайшего поэта России.
Не плачь, планета. Поэт – воскреснет. Чу, ты слышишь? Сверчок – бессмертен. Душа его в заветной лире переживёт прах. Тленье ей не грозит. Ибо, историю, пожалуй, зря кропают с царя и  до царя; ведь течёт речушка Лета – от поэта до поэта! 
Только… искать Пушкина, чтобы оживить, надо не в могиле, а на книжной полке, в библиотеке, в Интернете. Оживить поэта можно собой, поняв, наконец, что главное в  каждом из нас не личность, а – сущность.
Жизнь от людей не сложно отрешать,
Куда сложней, но можно – воскрешать!

ПРОРОЧЕСТВО  О  ВОСКРЕШЕНИИ

Изменник, ведьмой ободренный,
Герою в грудь рукой презренной
Вонзает трижды хладну сталь…
И мчится боязливо вдаль…
…………………………………
Ты мне велишь, о друг мой нежный,
На лире лёгкой и небрежной
Старинны были напевать
И музе верной посвящать
Часы бесценного досуга…
……………………………………
Ты, слушая мой лёгкий вздор
С улыбкой иногда дремала;
Но иногда свой нежный взор
Нежнее на певца бросала…
Решусь: влюблённый говорун,
Касаюсь вновь ленивых струн;
Сажусь у ног твоих и снова
Бренчу про витязя младого.
Но что сказал я? Где Руслан?
Лежит он мёртвый в чистом поле:
Уж кровь его не льётся боле,
Над ним летает жадный вран…
……………………………………
И стал над рыцарем старик,
И вспрыснул мёртвою водою,
И раны засияли вмиг,
И труп чудесной красотою
Процвёл; тогда водой живою
Героя старец окропил,
И бодрый, полный новых сил,
Трепеща жизнью молодою,
Встаёт Руслан…
Возьми заветное кольцо,
Коснися им чела Людмилы,
И тайных чар исчезнут силы,
Врагов смутит твоё лицо,
Настанет мир, погибнет злоба.
Достойны счастья будьте оба! 
ЛУКОМОРЬЕ
Все умершие, в какие бы отдаленные века ни произошёл их уход из жизни, должны считаться лишь клинически мёртвыми, а все живые, пока они живы, поколение за поколением – мобилизованными на поиски средств для доказательства окончательной недействительности их смерти, т.е. для возвращения их к жизни. Только тогда смерть можно будет признать действительною, когда в течение бесконечно длительного опыта будут испробованы все средства для восстановления умерших и они не приведут к положительному результату.
Н.Ф. Фёдоров
Душе настало пробужденье!
А.С.Пушкин
Перечитав историю рода Катерины Буткевич мы отметили в нём пращура Луку. А что если само слово «Лукоморье» – известный пушкинский неологизм означает не только излучину моря? Если монахи Любенского монастыря вычертили генеалогическое древо его основателю рыцарю из рода Буткевичей от Луки, то Дуб Зеленый – генеалогическое древо рода – мог вырасти из этого Луки.
На эту крамольную мысль наталкивает и такая строка поэта: «Стоит широко дуб над важными гробами, Колеблясь и шумя…». Этот стих написан Пушкиным незадолго до смерти…  Гипотеза при всей своей, как бы помягче выразиться, уникальности  не лишена смысла и очарованья.
 
И вот ещё что… Златая цепь, которой не случайно, а по любви – украшен дуб,  – это цепь воистину златых – чистейшей пробы! – произведений поэта. По сути – эти произведения внебрачные дети, родившиеся от соединения семейственной истории генеалогического древа Буткевичей и поэтического дара великого поэта. Произведений о тех, кто шумел когда-то листвой на этом дубе, зачатых и оживлённых его непреходящей любовью! На родовом дубе его любимой Кати. Этим он и её, знатную, но хладную сердцем (ах, это вряд ли!) графиню и воскресил и увековечил.    И она должна была бы по взаимности отплатить ему тем же:
Так оживишь мне чувства ты – Е.Б.
Каждое, даже самое незначительное звено золотой цепи произведений поэта дороже любого обручального колечка, и подобно божественному звену Гименеевой цепи связывает их имена крепко накрепко на все времена.
Возьми заветное кольцо,
Коснися им чела Людмилы…
«Руслана и Людмилу» Пушкин начал мальчишкой – в 1817-м, а пролог про Лукоморье, который почти все русские люди знают наизусть, как православные молитву «Отче наш», он создал его, этот пролог уже признанным поэтом только через 11 лет, лишь в 1828-м… И, увы, при жизни он его опубликованным так и не увидел!
Кот учёный гуляет по чудесной цепи и… прислушаемся… что-то шепчет... Батюшки! Вслед за художником Билибиным, гениально соединившим рисунок кота с пушкинским графическим автопортретом, и мы догадались: это же сам поэт в образе Учёного, хотя и Кота. Да что скрывать, именно - кота, гуляющего, где захочет и самого по себе! Чем же он занят?  Ну да:
Всё ходит по цепи кругом;
Идёт направо – песнь заводит,
Налево – сказку говорит…   

Есть у Пушкина и «Русалка». Она не только на ветвях сидит, иногда спускается искупаться!  Да не одна!
РУСАЛКА И ДРУГИЕ
Над озером, в глухих дубровах,
Спасался некогда монах…
………………………………..
И вдруг… легка как тень ночная,
Бела, как ранний снег холмов,
Выходит женщина нагая…

Есть у Пушкина и пьеса с названием «Русалка».
Но вернёмся к дубу, в Лукоморье. Поищем избушку на курьих ножках.
Есть у Пушкина и она! Более того, поэт чуть ли не в ней появился на свет!
«В 1826 и 27 годах, – свидетельствует первейший пушкинист П.И. Бартенев, – живя на Собачей площадке и проезжая часто по Молчановке, он сам не раз говаривал своим приятелям, что родился на этой улице, в приходе Николы на Курьих Ножках, но дома не мог указать». Весьма вероятно, что поэт был крещён в этой «Избушке на Курьих Ножках».
– А ступа с Бабою Ягой?
– Та, что бредёт сама собой? Может быть, поэтическая стопа? У Пушкина она весьма и весьма самоходна! Кстати её, ударную, так и рисуют как некую ёмкость со знаком пришедшим сверху. Знаком ударения. Чем не Баба Яга в ступе?!   
– А царь Кощей над златом?
– Стройновский, однозначно!  Он же Скупой рыцарь.
– А русский дух?
– Рыба гниёт с головы. Что чахнет, то и пахнет! Гниение высокопоставленных лиц – это наше родное, национальное, - отмечал ещё Салтыков-Щедрин. Это наша с тобой бюрократия, непрестанно одолевающая всё разлагающую коррупцию. Этого у нас не отнимешь.
– И всё-таки дуб-то стоит у моря…
– Не в Крыму же! У Финского залива. Всё там начинается. Даже власть нынешняя российская – всё оттуда, всё из Северной Пальмиры, всё волненьем прибивается, из волн, так сказать, выходит ясных, хотя и тяжек воздух им земли... Впрочем, он тяжек и нам. От выхлопных газов иномарок.

Христос воскресает в каждом подлинном, деятельно верующем христианине, Пушкин в каждом настоящем поэте.  Николай Федорович Федоров со своей философией Общего дела воскресает в каждом истинном философе.
Пушкин не только воскрес сам, но и прихватил в грядущую жизнь свою любимую Катю, причём со всем её генеалогическим древом. Это заметил сердцем и спел с душой Булат Окуджава: «На фоне Пушкина снимается семейство»! Не завидуйте, люди. Именно – семейство Буткевич. Семейство Екатерины Александровны.
МОСТ КОКУШКИН
«Но неужели человек есть конец творению? Ужели сия удивления достойная постепенность, дошед до него, прерывается, останавливается, ничтожествует? Невозможно!..»
 А.Н.Радищев
С трудом достал в музее редкой книги Румянцевской библиотеки электронные версии аладьинского «Невского альманаха». Перечитал все 9 книжек. С тех пор не могу успокоиться. Там Пушкин, как живой. Там живой Пушкин! И как издано: карманный подарочный (на Рождество) формат. А иллюстрации: ручная графика, виньетки – гламур пушкинского века!
Графика настолько хороша, что Пушкин отметил волшебным своим пером иллюстрации А.К. Нотбека. Правда отметил с юмором, хулиганскими стихами, впрочем, это и есть им лучшая реклама. Называется шутка поэта буквально: «На картинки к «Евгению Онегину» в «Невском альманахе»:
1
Вот перешед чрез мост Кокушкин,
Опёршись жопой о гранит,
Сам Александр Сергеич Пушкин
С мосьё Онегиным стоит. 
Не удостаивая взглядом
Твердыню власти роковой,
Он к крепости стал гордо задом:
Не плюй в колодец, милый мой.
2
Пупок чернеет сквозь рубашку,
Наружу сиськи – милый вид!
Татьяна мнёт в руке бумажку,
Зане живот у ней болит:
Она затем поутру встала
При бледных месяца лучах
И на подтирку изорвала
Конечно «Невский альманах»!
В той книжке альманаха, с которой мы начали когда-то рыбалку на Лете, на странице 55 начинается поэма «Мальвина», она тоже не имеет прямой и четкой подписи. Подписана «А–нъ». Может, это расшифровывается, как «А<лександр Пушки>нъ»?
В пушкинские времена скрывать своё имя за псевдонимами было принято. «Причем чаще авторы псевдонимов оставляли от своих имён, отчеств, фамилий – начало и конец, а середину заменяли   (объясняет В.Г. Дмитриев «Скрывшие свое имя», Москва : Наука, 1977)  точками или тире».
Вслед за пушкиноведами я долго полагал, что «А–нъ» надо читать как А–ладьи–нъ и, честно признаться, даже не пробежал её глазами. Просто пролистнул и всё. Почитаем вслух?
«ПРОПАЛА МАЛЬВИНА – НЕВЕСТА МОЯ…»

Мальвина дев прованских цвет
Раймонда храброго любила:
– С тобою мил мне белый свет,–
Она Раймонду говорила…
Имена в поэме какие-то нехристианские. Ведь имени Мальвина нет в святцах. Но оно встречается не только у Алексея Толстого, но и не раз и не два - у Пушкина. На первых страницах первого тома академического пушкинского десятитомника имя Мальвина отыщется сразу – в стихах лицеиста по кличке «француз» в его творениях времён подражания Оссиану. Вот, например, из рыцарской баллады «Осгар»: 
Я видел юношу: поникнув головою,
Мальвины имя он в отчаянье шептал;
Как сумрак, дремлющий над бездною морскою,
На сердце горестном унынья мрак лежал.
– Как Вы назвали балладу?
– Осгар, а что?
– А то, что в поэме отца Мальвины зовут Оскар! Вот, смотрите, чуть дальше:
…Раймонд безроден и убог,
Я – граф, внук славного Оскара…
– Юный Пушкин часто использовал такие имена. Вот несколько примеров: «О, юный ратник! – рек Тоскар…» («Кольна»), «Бессильный враг! Осгара убегай!» («Эвлега»), «Во цвете нежных лет любил Осгар Мальвину» («Осгар»).
- А что пишет про Мальвину упомянутый выше «Путеводитель по Пушкину»?
- Тут всего несколько строчек. Имя модное в литературе начала XIX в. благодаря роману Коттен «Мальвина» (1801); популярности содействовал романс из «Мальвины», переведённый Жуковским в 1808 г.(из LV главы романа).
- Но давай скорей продолжим чтение нашей «Мальвины», вдруг, ты прав… и мы открыли новую поэму юного Пушкина! 
– Обратите внимание, что в её основе излюбленный Пушкиным классический треугольник – история взаимной романтической любви рыцаря Раймонда и прекрасной Мальвины, насильно выданной замуж за нелюбимого, но богатого и знатного помещика! Вот, послушайте:
…Жених другой, богатый – он
Тремя поместьями владеет,
И графский сын – Мальвины стон
Ответом был…
 – Кстати, а не та ли это «Мальвина», которую Пушкин упоминает в «Евгении Онегине» вместе с сонником Мартына Задеки?
Сие глубокое творенье
Завёз кочующий купец
Однажды к ним в уединенье,
И для Татьяны наконец
Его с разрозненной «Мальвиной»
Он уступил за три с полтиной…
А чуть дальше там же есть и ссылка на альманах, на наш, наверняка, на Невский:
…приехал и мосье Трике,
Остряк, недавно из Тамбова,
В очках и рыжем парике.
Как истинный француз, в кармане
Трике привёз куплет Татьяне
На голос, знаемый детьми:
Reveillez vous, belle endormie.
Меж ветхих песен альманаха
Был напечатан сей куплет;
Трике, догадливый поэт,
Его на свет явил из праха…
– Так этот француз сам Пушкин и есть! Просто маскируется под клоуна рыжим париком с очками!
– А что означает «Reveillez vous, belle endormie»?
– Проснитесь, спящая красавица!
– Может быть, это обращение ко всей читающей России?
– Или хотя бы к отечественной пушкинистике.
– Между прочим, стихотворение, адресованное неизвестной, с которого мы начали своё исследование, назовём его условно «Примите Невский Альманах», Пушкин публиковал по-разному. Мы начали с двух вариантов.  Потом варианты публикаций по годам менялись. Видимо, перечисление авторов открывало тайный код – указание Кате, в каком номере искать новое (скрытое от других) адресованное только ей послание.
– Так давайте скорее искать ожившего, воскресённого Пушкина!
– Нет! Предоставим это другим как перспективу для их исследований. Чтобы и у живущих ныне романтиков, поэтов появилось достойное жизни занятие, а у воскресшего Пушкина возникло бы ещё и будущее!
– И всё-таки, жаль, что это не совсем настоящее воскресение… Помните у Окуджавы: «И всё-таки жаль, что нельзя с Александром Сергеичем, поужинать в «Яр» заскочить хоть на четверть часа».
– Николай Фёдорович Фёдоров – великий русский мыслитель тоже считал, что искусство есть попытка «мнимого воскрешения». Оно родилось из погребальных обрядов, отпевания, стремления восстановить и сохранить облик умершего. Восстановить, хотя бы искусственно, в живописном, литературном виде. И древнее эпическое искусство, летопись родового предания – священная поэма памяти о героических предках и скорби об их утрате.
Воскресительный импульс, оплодотворяя романтику,  никогда не исчезал из подлинного искусства, став его определяющей генетической чертой. Ведь так или иначе в особом художественном пространстве идеально существующей вещи (например, романе) происходит своего рода обессмертивание мгновений и лиц, запечатление преходящих жизненных форм в прекрасные и вечные. Существующее искусство – прообраз, предварение искусства будущего, которое, в синтезе с религией и наукой, станет истинной теоантропоургией (Богочеловеческим делом), реально воскрешающей и преображающей погибшее, распространяющей творчество в благе и красоте на всю Вселенную.
Порадую вас: Федоров, осознаёт необходимость следующего этапа: превращения воскрешения из только мысленного, литературного, художественного, духовного – словом мнимого, виртуального  факта –  в факт действительный, реальный, индивидуализированный.
Главное – и не завтра, а уже сегодня – не уйти от жизни в виртуальное пространство, в компьютерную бродилку или стрелялку, а наоборот, сделать хоть что-нибудь реальное для воскрешения предков.
МАЛЬВИНА.  ПОЭМА
«Прогресс организмов шёл непрерывно и не может  поэтому остановиться на человеке»
 К.Э. Циолковский.
– Друг мой, мы же ещё не читали отрекламированную Пушкиным лично поэму «Мальвина». Кончай издеваться над пожилым человеком! Прочти её вслух с самого начала и читай чётко, с выражением, как в средней школе.
– «Невский альманах» на 1825 год. Подписан в печать 4 декабря 1824 года. Страница 55. Александр Сергеевич Пушкин. Доселе неизвестный. Поэма «Мальвина».

Мальвина дев прованских цвет
Раймонда храброго любила:
– С тобою мил мне белый свет,–
Она Раймонду говорила.
Но час ударил роковой,
Им выпал жребий испытанья,
В броне одетый боевой,
Раймонд сказал ей: «до свиданья!»
– Туда за бурный океан
Иду я биться в Палестину,
Туда за светлый Иордан
Веду отважную дружину.
Ужасен деве молодой
Час безотрадный расставанья –
Прости и счастье и покой,
Простите милые мечтанья!
– Не позабудь, не позабудь
Твоей Мальвины одинокой,
Мне грустно, грустно: ноет грудь –
Какой-то тайный и жестокий
Неизъяснимый страшный глас
Одни сулит в грядущем муки,
Иль вечно не ударит час
Соединенья, не разлуки?
Раймонд! Иль гибель твой удел,
А мой: окончить дни в молитве
За друга, что под тучей стрел
Погиб на поле в грозной битве?
Когда пойдёшь на смертный бой
Под знойным небом Палестины,
Зови меня – и над тобой
Благословение Мальвины!
Прости – готово всё – спеши,
Твоя дружина полетела –
Прости друг сердца и души –
И кончить речи не посмела!..
– Прости! – Раймонд ей отвечал –
И деву трепетной рукою
В слезах к груди своей прижал
И полетел с дружиной к бою.
Медлительно проходит год,
И весть пришла из Палестины
В Прованс весёлый, как Раймонд
Поборник чести и Мальвины
Развеял, разразил врагов
Вблизи развалин Йерихона,
Освободил толпы рабов
На тучных пажитях Эдмона.
И вот народ заликовал,
И чаши радости кипели –
– Он победил, торжествовал! –
Так менестрели загремели.–
– Но где Мальвина?.. Что же с ней? –
Толпа дев, юношей твердила,–
С ней будет пир наш веселей –
Она его не посетила.–
Идут к отцу её, – отец
Им отвечает со слезами:
– Ужасен гордости конец,
Уж нет Мальвины между нами!
Моя Мальвина – умерла,
Погибла – я её губитель!
Лишь горесть дочь пережила –
Убийца был – её родитель!
Внимайте повести о ней,
Внимайте моему страданью,
О! Вечна скорбь души моей! –
И внемлют все повествованью.
– Увы! Мальвина с юных лет
Раймонда рыцаря любила.
Но у Раймонда графства нет!
Моя мне гордость говорила.
Раймонд безроден и убог,
Я – граф, внук славного Оскара –
И я союз любви расторг –
Раймонд и дочь моя не пара!
Раймонд в турнирах побеждал,
Спасал отечества свободу,
Но я и думать забывал
Отцом быть рыцарю Раймонду!

Он спас мне жизнь – рука моя
С мечём разбитым опустилась,
И враг хотел сразить меня –
Смерть над главой моей носилась. –
Но меч спасителя блеснул
И мой противник поражённый
Пал – и глаза навек сомкнул,
Мечём Раймонда раздвоённый.
– Ну, брат, это же просто описание герба «Тшаска»!
– Читать дальше, господин учитель?
– Конечно!
- Тогда не перебивайте!
И он продолжил чтение. Мы тоже решили продолжить публикацию, если на нашу книгу откликнется читатель.
ВМЕСТО  ЗАКЛЮЧЕНИЯ
Воскрешая генеалогическую историю своей любимой Екатерины Александровны Буткевич, оплодотворяя «дела давно минувших дней, преданья старины глубокой» в художественных произведениях живой историей своей любви к Кате с мельчайшими подробностями их романтических взаимоотношений, Пушкин дал нам сегодня возможность прочесть новое произведение о любви живого Саши и живой Кати. И это есть не что иное, как  пушкиноведение нового времени.
 Что касается публикации поэмы «Мальвина» полностью… Она увидет свет, но после ваших откликов на нашу книжку.

АНГЕЛ ТВЕРДИ

Вчера Небесный Весник
Дверь приоткрыл мне в твердь:
- Когда Любовь воскреснет,
Ей истребится смерть;
И всяк слепой увидит
Знамение времён:
К нам красота сниидет
И будет мир спасён.
Аминь.
               

   ОГЛАВЛЕНИЕ

Часть I
От автора
Исключения редки
Кому бесславье?
Почтовый лист
Альбомные стихи А.П. Керн
Керн + Родзянко = письмо
Дура… чорт побери
Главное чудо
Воскрешение сверчка
Некрасовка
Пушкин–говорун
И поэты умеют это 
113 любовей Пушкина
Рекламная пауза
37 проименованных
Алгебра любви
Рыбалка на реке забвенья
Послание сестре
Земные инициалы NN
Мадригал и звезды
Опыт К***атехизации
Звёзды гаснут
КАБ мадригал не промолчал
Крым – наш!
На подступе К*** Бахчисараю
Фонтаны и планы
ПоловинКА***  нашего всего
Стрелка
Элегия плюс
Головоломка для самезов
Геометрия любви.
Метод треугольника
Полтава минус царь = любовь
Сказочный плагиат
Ссыльный вернулся!
Тогда же
Той же
В гостях у книгопродавца Заикина
Пленник «лица кавказской национальности»

Часть II

ГЕНЕАЛОГИЯ ЛУК@МОРЬЯ
Капитанская бабуля
Семейственные записки дедабушки
Шерше ля фам и ля-ля фа
Таинственный инициал «Б» Королева доказательств
300 присяжных воскресших душ
Ожил Папах и из пушки ба–бах!
Тулуп воскрес
Столичный протеже
Родовая знать
Герб Тшаска, Бяла и Любева
Полный титул Б*
Ищем женщину!
Десяток петрушек
Командировка в Коломну
Дебри Каломоны
Петербургская повесть
Дома двоятся
Растаить утаённое
Гори, гори ясно!
Отрывок из повести
Неведомая графиня
и «потомственная купчиха»
Богиня тихих песнопений
Прообраз Карлы и Мазепы
Романтическая версия
и… история Полтавы
Новгород. Кремль
Головки светлого пера
От Осташкова на Псков
Старая Русса. Парфино
Новая деревня. Налючи
Дорога к Храму
Последний треугольник
Диплом рогоносца
Дуэль и воскрешение
Свеча и кольцо
«Белокурый меня убьет.
Так колдунья пророчила»
Сон в руку
Елей пролит
Силки
Толки–волки
Ставка смерти в двойном конверте
Шефу жандармов и… самому царю
Картель голубым
Пророчество о воскрешении
Лукоморье
Русалка и другие
Мост Кокушкин
Пропала Мальвина – невеста моя…
Мальвина. Поэма
Вместо заключения
Ангел тверди