Авиталь

В прихожей резко хлопнула дверь. Вошла мама. Последнее время Вита почти не виделась с ней. Та бегала по организациям, фондам, больницам, советовалась, искала. Но все равно все сходилось в одной точке – Израиль. И суммы, озвученные клиниками Израиля, не столько вселяли надежды, сколько вызывали боль.

Диагноз Виты звучал предельно понятно, без длинных терминов. Но тем он и был тяжёл. Вита силилась понять логику Бога, зачем Он обрек ее на заведомо неравную схватку? Почему ни один врач не берется ее лечить? И почему все говорят только одно – Израиль! Может, Бог хочет отправить Виту таким сложным путём на родину ее предков? Папа давно живет в Израиле. А мама двадцать три года назад не поехала с ним. И, как потом выяснилось, не поехала она вместе с Витой. И теперь внезапная болезнь все равно ведет ее окольными путями на Святую Землю! Странный замысел.

- Все это выглядит фантасмагорически! – каждый день заявляла Вита маме, глядя на ее суету, напряжение нервов и опасаясь уже больше за ее здоровье, а не за свое.
- Авиталь! Мы просто так не сдадимся, - строго называя ее полным именем, говорила мама.
- Такие деньги! Я лучше умру, чем оставлю тебя бомжихой, - кричала Вита.

Увидев маму в промокших ботинках и в солнечных очках, Вита приготовилась снова напомнить о бессмысленности усилий. Но мама ее опередила:
- Все! Денег не нужно. Я сгоняла опять в Сохнут! К консулу запись была аж на июль! А они - нате завтра! Я им сказала – онкология, так они бегом оформлять. На, заполни анкеты. И завтра поедем на Большую Ордынку к консулу. Господи! Репатриируешься и получишь бесплатное лечение в полном объёме! Слава Богу! Хоть какая-то польза от твоего отца.
Мама не ждала ответа. Она выпалила все это куда-то поверх головы Виты и начала креститься на купола храма Серафима Саровского, которые виднелись в мутном застеколье окна. А Вита вдруг заметила, как мамино лицо постарело. Оно как будто свернулось в крепкий узел.
- Внимательно заполняй синей шариковой ручкой без помарок, а я побегу дальше, мне еще надо в банк. Отец уже летит из Тель-Авива. К консулу пойдёшь с ним! – голос мамы осип от волнения.
Выпив остывшего чая прямо из чашки Виты, которая наливала себе этот чай полчаса назад и совершенно о нем забыла, мама снова хлопнула дверью, оставляя за собой свежий призрак спасительной израильской мечты.

Вита вчитывалась в вопросы анкет. Писать старалась красиво, разборчиво, разрывая соединения букв, чтобы сделать их печатными. И даже снова, как «раньше», начала грызть кончик авторучки.
- Место рождения, место проживания, ваша религиозная принадлежность, иудаизм, не религиозен, атеист, так-так, ничего не понимаю, - глухо произнесла Вита, перечитывая еще раз и еще раз вопрос. Она положила ручку и попыталась осмыслить разницу между атеистами и нерелигиозными людьми. - Ладно, можно оставить незаполненным пока, - ответила сама себе.
Мысли все больше убегали к папе – они не виделись целых десять лет. Лицо папы в памяти немного стерлось, ближе и яснее был его густой громогласный голос в телефонной трубке и особая стать, присущая крупным серьёзным мужчинам. Рядом с папой возникало ощущение защищённости, тепла и спокойствия. Он все знает, он все сделает, он все организует.

В консульстве было много народа. Мама осталась ждать на улице, она была не в силах сдерживать волнение и боялась этим навредить. Вита с папой были приглашены без очереди в просторный кабинет с высокими потолками и массивным письменным столом посередине. Консул оказался приветливым пожилым господином в дорогом костюме, со старомодными запонками в рукавах рубашки и с пушистыми чёрными бровями, перекинутыми через все лицо, словно шлагбаумы. Периодически «шлагбаумы» поднимались и опускались, выражая участие. Виту и ее отца консул принял как родных, усадил, угостил печеньем, расспросил о здоровье, и заверил, что они и глазом не умеют моргнуть, как виза будет готова! Он лично не видит к тому никаких препятствий.
- Такс, проверочку сделаем быстро. У вас так мало документов, что проверять-то нечего, - шутливо подбадривал консул, - А мама репатриируется? – консул уставился на папу Виты профессионально пытливым взглядом.
- Нет. Я забираю дочь и точка. Давайте побыстрее, - ответил папа, строго взглянув на консула и многозначительно кивнув на документы.
- Маму потом, хорошо, - опустив «шлагбаумы», консул углубился в анкету, - Такс, а вот тут забыли галочку поставить, моя дорогая.
- Где? – вздрогнула Вита.
- Вот, - ткнул пальцем консул в «религиозную принадлежность».
- Христианская, - ответила Вита.

Папа посмотрел на Виту вопросительно, потом кашлянул и проговорил ей тихо с командной интонацией:
- Ставь «не религиозен».
Консул перестал улыбаться и глубоко вздохнул. Лицо его поскучнело и как будто сдулось.
- По закону о репатриации мы принимаем либо иудеев, либо атеистов, либо религиозно безразличных граждан, - монотонно отрапортовал он.
- А в чем разница? - спросила Вита, ощущая, что вот сейчас откроется то, до чего она сама вчера не додумалась.
- Есть такая категория репатриантов, которых, как бы сказать, насильно крестили, чаще всего в младенчестве, понимаете? То есть неосознанно. Какое же это христианство? Одно недоразумение! – пояснил консул, уже потеряв радостный настрой.
- Так, дайте-ка мне, - властным движением длинной богатырской руки, обтянутой ярко-голубой рубашкой какого-то модного бренда, папа взял ручку и, с лёгкостью дотянувшись до анкеты, ввинтил аккуратную галочку в пункт «религиозно безразличен». - Ерунда какая-то, чего тут думать. Это же моя дочь! Мать ей навешала христианства, а теперь девочка возвращается в родные, так сказать, исторические объятия. – Папа развёл руками и широко улыбнулся, добавив фразу на иврите: «Всему свое время».
Папины прямые, выгоревшие на Израильском солнце, брови встали умоляющим домиком.

Консул вскинул и снова опустил «шлагбаумы». После чего протянул авторучку Вите.

- Нужна ваша галочка, моя дорогая.
Пока Вита растерянно смотрела в анкету, папа продолжал заговаривать зубы консулу:
- Обрядческий культ на почве суеверий матери. Тору поизучает, с иудеями пообщайтся. Привыкнет. Да, Авиталь? - папа с торжественностью произнёс полное имя Виты. - Имя, кстати, я выбирал.

Вита обрушила возмущенный взгляд на отца: папа даже не приехал, когда она родилась, имя ей выбирала мама! Папа перешёл на откровенное враньё! Значит, вопрос и правда серьезный. Просто так папа бы не стал обманывать.
- Безусловно. Имя прекрасно! – твёрдо глядя на юную репатриантку, консул ждал. Вита сжалась и быстрым движением посадила поверх четкой папиной галочки почти незаметную свою.
- Вот и чудно. Ждите звоночка. Вас проводят, - сказал с победным облегчением консул и, пролистнув оставшиеся анкеты, сложил их в серую папочку. Окончательно захлопнув «шлагбаумы», он тяжело поднялся. В тишине послышалось выверенное дипломатическое поскрипывание паркета.

Виту охватила жгучая тоска. Невидимая линия только что отделила ее от чего-то очень ценного, как будто отрезала ее от самой себя.

- Стойте! – выкрикнула она в сутулую спину уходящего консула. - Я отказываюсь!
Консул остановился и укоризненно посмотрел на отца Виты.
- Я отказываюсь. Я не еду! – снова повторила Вита.
Она готова была умереть прямо здесь. Папа попытался сделать знак консулу, чтобы тот не беспокоился - ребёнок просто перенервничал и папа сам с этим разберётся. Но консул был искренне любопытен.
- Почему же? – поинтересовался он.
- Я без Иисуса Христа не поеду.
Неодобрительно покачав головой, консул хотел что-то мудрое изречь, но махнул рукой, переложив эту неблагодарную роль на отца.
Ноги Виты стали деревенеть, и в голове загрохотал голос ее духовника, батюшки Иллариона: «Молись Серафиму, все пройдет, все пройдёт… Господь не оставит…»

Папа успел подхватить и тремя огромными шагами перенёс бледную Виту на кожаный диван у окна, пока сотрудницы в одинаковых бордовых костюмчиках семенили за ним и спорили на иврите, что сначала нужно сделать – дать таблетку или открыть окно. Острая свежесть раннего апреля ворвалась в лёгкие. Вита открыла глаза. И увидев встревоженное лицо отца, старалась подробнее запомнить ямочку на подбородке, седые виски, гладко выбритые широкие щеки, небесно-голубой воротничок рубашки и сложную геометрию морщин на лбу. Чтобы подольше не стиралось из памяти…