По стопам утраченной любви

В метро было безлюдно. Я стоял посреди пустующей тёмной станции в ожидании своего поезда. Стоял тёплый день пятницы, на улице вновь появилось солнце. День был приятным, и тепло ранней весны пробуждало в душах людей страсть к жизни. Для меня эта пятница ничем не отличалась от остальных одиноких дней этого месяца.

Из туннеля пронёсся бурный поток холодного воздуха, предвещающего скорое появление поезда. Послышалось сначала едва различимое гудение, которое активно возрастало и переливалось в оглушающий грохот появившегося на станции старого поезда. Одинаковые тёмные вагоны промчались мимо меня, и лишь один, самый последний, с противным скрежетом остановился и раскрыл двери предо мной.

Пусто. Как всегда, в вагоне не было ни души. Сев на самое дальнее одиночное сиденье, я начал оглядывать вагон. Внутри стоял неприятный запах толпы. Когда в небольшом закрытом помещении за несколько часов бывает больше тысячи различных людей, чьи запахи смешиваются и оседают на каждом сиденье и поручне, формируется неприятный запах, столь свойственный метро. Мужской одеколон, который почему-то мужчины считают приятным, смешивается с слишком приторной женской водой. Эти запахи принимают к себе в объятия зловоние фастфуда, что преет в картонном пакете у какого-нибудь студента. Затем к уже неприятному запаху прибавляется дух еле удерживающегося на ногах алкаша, потного спортсмена, что едет домой с тяжёлой тренировки, прокуренного мужика, каждый палец которого излучает едкий смрад дешёвых сигарет. Всё это – настоящий аромат метро.

На каждой станции в вагон заходят по два-три человека. Молодой парень в толстовке, поверх которой куртка из заменителя кожи, старушка с рваным пакетом и тростью, неухоженный мужчина в широких штанах. Юная дама в больших очках и дорогой сумочкой. Ребятня с рюкзаками наперевес. Вот вагон уже практически заполнен. Я занял самое лучшее место, подальше от них.

Люди в метро делятся на три типа. Одни с вечно опущенным взглядом в телефон, другие засыпающие как-только примут положение сидя на грязном потёртом сидении. А есть элита, как называю их я. Люди разных возрастов, которых объединяет одна общая привычка: чтение в метро. В моём уже прилично заполнившимся вагоне представителей элиты было очень мало. Если я разглядел всех, то трое. Каждый был по-своему уникален. В середине вагона сидел парень лет восемнадцати. Хорошо стриженный, прилично одетый с модной оправой, линзы в которой были формы идеальной окружности. Представитель прогрессивной молодёжи, жуя жвачку и постоянно облизывая губы, читал, наверное, какой-то современный роман. Книга выглядела новой и очень яркой, разглядеть автора и название, я конечно же не мог. В трёх сиденьях от него по левую руку сидела уже взрослая девушка, закутанная в бежевый шарфик. Она сидела в обнимку с ярко-красным рюкзаком, держа одной рукой миниатюрную книжку, походящую на очередной женский роман, где некрасивая девочка влюбляется в самого желанного парня школы. Судьба сводит их вместе за школьным проектом, во время подготовки которого они узнают друг друга ближе, и парень влюбляется в гадкого утёнка. Свадьба. Дети. Счастливый финал. И самая приятная фигура, последний представитель элиты, оказался маленьким старичком в коричневом пальто. Его облысевшую голову согревала твидовая серая кепка, а с лица волной бежала седая бородка. Он сидел прямо передо мной на втором одиноком сиденье. В своих морщинистых дрожащих руках он держал ветхую книжку тех времён, когда дедуля был в рассвете сил. Пожелтевшие листки и почти стёршийся мелкий текст веял уютом. Абсолютно разные три человека, но как же они похожи.

Лубянка. Пришло время покидать метро и выходить в свет. Выходить на ту улицу, где когда-то я повстречал её.



Вновь я в этом парке, на пересечении нескольких дорог. Широкое пространство с нескончаемым потоком машин, в центре которого расположился крохотный безлюдный парк, где народ появляется только в вечернее время. Я сел на ту самую скамью, к которой когда-то подошла она. Всё как пять лет назад, не хватает лишь гитары.

Тёплая ночная Москва. Я тогда немного перебрал во время семейного застолья и сбежал в центр города с одной лишь папиной гитарой. Я совсем не знал куда ехать, по городу я особо не гулял. Поэтому отправился в самый центр и так получилось, что оказался именно на Лубянке. Выйдя на улицу, я заприметил этот парк, откуда доносился смех и музыка, разрывающая колонки. Вся молодёжь веселилась в так называемой «Яме», поэтому сам парк пустовал. Я сел на ту самую скамью, на которой сижу сейчас и начал придумывать свою мелодию. Получалось у меня по правде сказать ужасно. Но этот ужас понравился ей. Такая маленькая, скромная она подошла ко мне и села рядышком. “Я только послушать” – сказала она в пол голоса. Я продолжил играть то и дело, бросая заинтересованный взгляд на незнакомку, что завороженно глядела на тёмное небо. Мы просидели так всю ночь, разговаривали и слушали мою отвратительную игру на гитаре. Так всё и началось. История, финал которой привёл меня опять в этот парк. Только сижу я теперь здесь в одиночестве, и это место мне не кажется уже таким величественным.

Находиться здесь стало невыносимо. Постоянные вспышки воспоминаний о той ночи били по самому сердцу. Я встал и побрёл дальше. В кармане лежал билет на поезд, которым я не собирался воспользоваться. Сменить город? Уехать навсегда, чтобы воспоминания не догнали, спрятаться от них в каком-нибудь спальном районе Петербурга. Возможно, выход, но не для меня. «Завтра будет новый день», «Новая жизнь», «Всё с чистого листа». Нет, к чёрту, сегодняшний лист будет последним.

Могу ли я продолжать уверенно шагать по дороге жизни, если любовь отрубила мне ноги? Смогу ли я писать, если самый сильный источник вдохновения иссяк навсегда?

За этот месяц восприятие мною мира колоссально изменилось. И дело даже не в самой сути расставания, а в последствиях, которые оно за собой повлекло. В тот день, когда дверь моей квартиры закрылась, разделив нас с ней навсегда, и я в последний раз увидел её, в свойственном ей чёрном пальто и с красными от слёз глазами. Эти слёзы потушили навсегда в ней огонь любви. Громкий хлопок двери будто перенёс меня в другое пространство. В мир, который населяли совсем другие люди. Злые, корыстные, зацикленные на себе. Я всё стал видеть под другим ракурсом. Это стало вторым после её ухода толчком к бесконечной пропасти забвения.

Третьим толчком приблизившем меня почти к самому краю, стало осознание того, что я больше не могу писать. Когда мы жили вместе в крохотной однокомнатной квартирке я всегда просил дать мне пространство. Она понимающе уходила на кухню и готова была сидеть там столько, сколько потребуется мне, пока мой поток мыслей не зайдёт в тупик, и я не поставлю точку. Когда это происходило, я кричал ей, что закончил, и она радостная бежала ко мне, бросалась мне на шею и так нежно произносила: “Я соскучилась”. По телу бежал рой мурашек от этих слов. Мой лучик солнца, способный соскучится от часа разлуки, как же я любил её в эти моменты. Я подхватывал её в свои объятия и кружил по крохотной комнате. Одно неаккуратное отклонение, и она бы снесла пяткой ноутбук, уничтожив все записи, но этого не происходило. Мы кружились изящно и аккуратно, как в пьесах, а потом заваливались на кровать, пытаясь сфокусировать раздвоенную картину мира. Когда я писал, сидя за столом в углу комнаты, я знал, что за стеной она, благодаря чему я писал много и хорошо. Слог мой был прекрасен благодаря ей. Сейчас же я сидел по несколько часов, тупо глядя в монитор, из которого на меня унывающее смотрел пустой белый лист. “Ты ничтожен, ты больше ни на что не способен, хотя ты никогда не был способен, это всё она, ты писал только благодаря ей” – говорил он мне.

Я давно отошёл от той широкой улицы и сейчас брёл по узкой дороге, усеянной с двух сторон различными магазинчиками и кафешками. Вдоль улицы со мной шагало много людей. Перед взором возникали бирюзовые, розовые, ярко-красные и даже едко жёлтые головы юных девушек. Передо мной шла компания молодых парней бурно о чём-то дискутирующих. Я шёл у них за спиной.

– ...ну она просто шикарна – говорил один.

– Ну и вкус у тебя, у неё же лошадиная рожа – ответил другой.

Вся толпа начала захлёбываться смехом. “Ублюдки” – произнёс я про себя и поспешил обогнать эту толпу бесчестных животных.

Как только я обогнал их, мне в лицо прилетел плотный клубок едкого пара. Я стал задыхаться кашлем. Впереди шёл, потягивая электронную сигарету, парень в ярких зелёных штанах и одной толстовке. “Ублюдок” – подумал я и перебежал на другую строну улицы.

По этой стороне в основном поток людей был направлен в мою сторону. Все шли против меня, и я мог заглядывать каждому в глаза. Раньше я всегда так делал, я искал близкий мне взгляд. Я пытался поймать глаза, которые видят этот мир через такую же линзу, что и я. Но после попадания в другую реальность я больше не мог смотреть никому в глаза. Я видел только плохое. Видел ненависть, злость, раздражённость, неприязнь, безразличие, тщеславие.  Тысячи пустых бездушных глаз. Тогда я заглянул в своё отражение в витрине и увидел то же самое. Куда я попал? Что за мир вокруг меня? Что за существа населены им? И почему совсем иной и я?

Сегодня всё было иначе. Сегодня я был безразличен к этому вопросу. Я искал её взгляд. Знал, что не найду, но всё равно искал. Не найду её, найду хотя бы отдалённо похожий. Что мне это даст? Честного говоря, не знаю. Ничего. Я лишь хочу вновь увидеть её взгляд. Карие глаза, что всегда смотрели на меня влюблённо. Глаза способные вызвать у меня улыбку и зарядить жизнью погибающее тело.

Я свернул на безлюдную серую улицу и попал наизнанку центральной Москвы, которую не видят толпы этих разноцветных голов.  Я так и не увидел этих глаз. Ещё один маленький шажок к пропасти.

Почему-то оказавшись в пустующем переулке, я ощутил покой. Тротуар был засеян мусором и пахло здесь соответствующе. Обратная сторона всех магазинчиков и кафешек, украшенных разноцветными вывесками, неоновыми подсветками, отражала всю их сущность. Серые голые стены, с желтоватыми пятнами тянулись вдоль всей улицы. У металлических ворот курили и матерились рабочие в грязных оранжевых жилетах. Опустив взгляд вниз, я быстро прошёл мимо них. Завернув за угол, я оказался на небольшой площадке, в самом углу которой я заметил удивительную картину. Сквозь грязь и километры заасфальтированных дорог, окружённая монотонными голыми стенами росла берёзка. Высокая и красивая она распускала свои ветви, не подпуская к себе трагичную цивилизацию.

– Это вы, молодой человек, правильно остановились – раздался позади меня старческий, спокойный голос.

Я обернулся и увидел старика в чёрном пальто. Он глядел сквозь меня и трясущейся рукой указывал на берёзку.

– Берёза – символ Руси, величественная, красивая девица – продолжал он.

Шипящие буквы он протягивал, от чего складывалось впечатление, что он пьян. Так оно и было. Я оглядел этого романтичного бездомного. На ногах у него красовались облепленные засохшей грязью угги с шерстяным начёсом. Выше коричневые подранные брюки, в рваных отверстиях можно было увидеть голые ноги. Пальто же выглядело очень дорого, и в отличие от других элементов одежды оно было практически идеально чистым. Другой рукой он прижимал к сердцу шапочку, и я заметил, что на левой руке всего три пальца.

– Вы первый, кто остановился здесь, сюда в принципе мало кто забредает. А значит вы другой, но какое направление у вашей уникальности – это уже совсем другой вопрос, на который ответ знаете только вы – он надел на седую растрёпанную голову шапку и похромал в мою сторону – Пойдём, дорогой, обнимем её – он прошёл мимо меня, и я почувствовал какой-то удар по телу, ощущение складывалось, что старик прошёл не рядом, а сквозь меня. Может меня уже нет? Или его... – идите, идите не бойтесь, берёзка не обидит – поманил он меня к себе – Берёзка – она, понимаете ли, веками принимала в объятия заблудшие души и лечила их внутренние раны, энергия у неё такая, понимаете?

Я зашагал подальше от этого странного старика, завернув за угол я услышал, как он кричит мне, что-то в след:

– Не излечиться вам! Берёзка, она ведь... берёзка...

“Не излечиться вам, знаю я, и без тебя знаю, старик, берёзка, ну и чушь” – думал я, выйдя обратно на многолюдную улицу. Я ускорил шаг, чтобы скорее добраться до метро и убраться подальше отсюда.



Я больше не контролировал своё тело. Меня тянуло к ней. Ноги сами шагали к нужному вагону и переходу. Я оказался там, где жила она до того, как мы съехались.

Проспект Вернадского. Выйдя из метро, я направился в парк, по которому мы часто гуляли, держась за руки. Уже темнело, и температура сильно упала. По воздуху гуляли потоки холодного, ещё зимнего ветра. Тело пробивало приятной дрожью.

Вечер пятницы, рабочий день окончен и парк наполняется уставшими лицами, желающими ненадолго окунуться в спокойную атмосферу городской природы. Пройдя кружок по парку в одиночестве или с близким человеком, они приведут в порядок свой внутренний мир и, с облегчением вздохнув, разбредутся по домам: готовить ужин, выбирать фильм на вечер или включать очередную серию многосезонного сериала, при приглушённом свете кухни пить крепко заваренный сладкий чай с сухим печеньем и, взбив подушку, ложиться спать. Завтра суббота. Завтра новый день, чистый лист.

Запустив руки в тёплые карманы куртки я медленно, словно отдавшись силе ветра, направился к нашей с ней скамье.

Я шёл и думал над тем, что послужило отправной точкой разлома в наших отношениях. Говорят, в расставании всегда виноваты оба, но ведь это не правда. Бывают ситуации, когда виноват кто-то один или не виноват никто. Дело в том, что она просто ушла. Не было ни разговоров, не выяснений... были слёзы, их было много. Тогда я ничего не понимал, она лишь сидела рядом, захлёбываясь в слезах и ничего не говорила. Слёзы вызывали пустоту, тянувшуюся несколько недель, а потом хлопок дверью и конец. Понимал ли я чем это было вызвано? Конечно, понимал, просто скрывал от самого себя, столь неприятную правду. Я закапывал её всё глубже и глубже в недра своего сознания. Но чем глубже ты прячешь правду, тем сильнее она потом выбивается наружу. С самого начала отношений, а точнее спустя год сказочного периода, когда мы были опьянены любовью, я начал осознавать, что моя сущность способна разрушить наши отношения. Но я нагло врал самому себе, говоря, что сейчас всё хорошо, а значит проблема – сущий пустяк. Хлопок дверью. Конец.
 
Потом появлялись новые причины, способные перерезать горло нашей любви. И я продолжал бросать их в яму к уже имеющемся. “Чёрт подери, нам же хорошо вместе, мы любим друг друга. Это же любовь, настоящая любовь, никакие невзгоды не помеха”. Хлопок дверью. Конец.

“Разве нужно что-то менять, если сейчас всё чудесно. Она улыбается, говорит, что любит, и это так, я чувствую, что это так. Рядом со мной она светится от счастья. А потом вдруг унывает, будто поняла что-то неизбежное. Тускнеет? и начинается период затмения. Но ведь он проходит и всё снова как было раньше, а значит несерьёзно”. Хлопок дверью. Конец.

Но вот то, “что никогда не случится”, случилось? и пора выгребать всё дерьмо из ямы и разбираться в нём. Тебе нужны ответы? Почему это произошло? Так надевай перчатки и начинай разбираться в своём дерьме. Копайся, пока не найдёшь ответы.

Она всегда говорила, чего ей не хватает, а я всегда сводил эти желания на нет. Она не могла стоять на месте, её жизнь заключалась в вечном движении, и так получилось, что в этом стремлении я оказался для неё якорем. Мой образ жизни, мои желания мешали ей получать должную энергию от жизни. Она мирилась с этим, ведь любила, любила по-настоящему. Но эта нехватка копилась и в конечном итоге вылилась всем грузом на неё. Она почувствовала, что живёт совсем не так, как всегда хотела. Пока все плыли против течения на катерах, мы плыли по течению в лодке. И ладно, если бы мы вместе гребли, набирая скорость, но, кажется, гребла только она. А я лишь сидел и любовался ей.

Она всегда говорила, какого мужчину хочет видеть рядом с собой. Я обижался и думал: “Как она может менять меня?”. Но она не меняла, она лишь говорила правду, правду, которую я так и не услышал. Разве можно винить человека за то, что он хочет видеть в своём спутнике те качества, которые считает нужными. И если не находит самые необходимые, то сворачивает в другую сторону. Ведь это верный принцип. Верный для таких людей...

Я никогда не говорил ей, какую девушку я хочу видеть рядом собой. Потому что приму любую. Если это любовь, я готов принимать любые качества человека, любые несовпадения во взглядах. Ведь любовь – это союз двух душ, которые не пытаются найти что-то друг в друге, а просто плывут вместе по жизни. Если твой партнёр не может дать тебе какую-то энергию, найди её в другом человеке, ведь есть друзья, которые чаще всего более схожи с тобой. Но мало, кто понимает этого. Люди гиперболизируют проблемы других и из-за этого не замечают хорошее. И вместо того, чтобы найти выход и избавиться от этой, в первую очередь твоей проблемы, они рушат отношения, сдаются и уходят. Можно ли винить их? Конечно, нет. Это именно тот случай, когда не виноват никто.

И гиперболизация проблем связана не только с любовными отношениями. Это присуще любым человеческим связям. Мы вгрызаемся в какой-то недостаток человека и критикуем его за это. Он становится нам неприятен, омерзителен, “как же он так может?”, “я бы так не делал на его месте”. В том и вся проблема, что эти недостатки только недостатки для нас самих. В нашей голове мы ставим штампы и формируем заведомо ложное представление. Отсюда все недопонимания, ссоры и расставания. А нужно лишь перестать пропускать всё через призму своего восприятия.

Я дошёл до конца парка, где располагался ряд скамеек, крайняя из которых была наша. На самом краешке скамьи сидела столь маленькая старушка, что ножки её не доставали до земли, и она по-детски ими виляла. На старушке была одета лёгкая шубка, она попивала горячий чай и глядела на небо. Больше здесь никого не было. “Отныне это не наша с тобой скамейка” – подумал я и поплёлся обратно к выходу. Пора возвращаться домой.

Снова метро. Людей сильно прибавилось, все возвращались с работы. Перейдя на свою линию, я зашёл в современный вагон, места в котором были полностью заняты. Я прислонился к стенке и закрыл глаза. Бесконечное гудение, прерывающееся лишь на объявление станций, и привычный едкий запах, в новых вагонах с хорошей вентиляцией он практически не чувствуется, но я его ощущал, как прежде. Я бы, наверное, продолжил всматриваться в людей, если бы не сонливость, свалившаяся на меня мёртвым грузом. На очередной станции молодая девушка, сидящая рядом поднялась, одурманив меня сладким запахом духов, и вышла из вагона. Даже не задумываясь уступить кому-то место, я занял освободившееся сидение и мгновенно провалился в сон.

Очнулся я от того, что кто-то тряс меня за плечо. Это оказалась женщина, которая, кажется, всё это время сидела рядом. Я поблагодарил её и выбежал из вагона.

Ново-Переделкино. Район, где я вырос и прожил счастливейшие годы с ней. Родная обитель. Каждая улочка, каждый домик отдавался теплом в моём раненом сердце. Здесь я ходил в садик, а потом в школу. Здесь я находил и терял друзей. Здесь я попал в неприятную компанию и здесь же выбрался из неё. Здесь я впервые влюбился и разлюбил. Здесь квартира моих родителей, в которой я прожил всю жизнь, стала моей квартирой, когда они переехали в другое место, подарив эту уютную двушку мне. Сюда же я пригласил её. Здесь мы прожили четыре года. Здесь она от меня и ушла.

Этой ночью я не ночевал дома. Сильно напившись ядрёным ромом в одном непопулярном среди молодых ребят баре, я отключился на лавочке детской площадки. Проснулся в середине дня и, купив бутылочку воды, направился к метро, чтобы напоследок прогуляться по значимым для меня местам.

Дверь была не заперта. “Какой же дурак” – думал я, открывая её. Сутки квартира была открыта для всех желающих. Конечно, ничего бы не случилось, ведь шанс, что именно в этот день меня захотят ограбить критически мал. Однако сюрприз для грабителей был бы нехилый.

“Я дома” – хрипло сказал я, удивившись своему же голосу. Чувство уюта давно испарилось, от квартиры веяло заброшенностью. Было темно, шторы полностью закрывали окна, не пропуская свет. На полу были разбросаны мятые вещи, кровать была не заправлена, а на рабочем столе стоял запылившийся ноутбук, он был открыт, но находился в спящем режиме. Спал он уже больше двух недель: примерно тогда я бросил все попытки что-то написать.

Вдруг я ощутил какую-то слабость. Ноги задрожали, и я спустился на пол, чтобы не потерять сознание и не разбить себе голову об столешницу. На меня волной нахлынули воспоминания.

– Не верится, что мы будем жить здесь вместе – она опустила рюкзак на пол и ринулась обнимать меня – Я так счастлива! – поцелуи хлынули на меня водопадом: она целовала меня в щёки, в нос, в лоб, а я лишь улыбался, сам не веря в то, что это случилось.

– Я люблю тебя – сказал я, глядя ей в глаза.

– И я тебя.

Горло сковывало, я начинал задыхаться. Глаза начинало жечь от надвигающихся слёз. Я начал махать руками, пытаясь за что-то схватиться и сжать, сжать с такой силой, чтобы кисти заболели. Я хотел почувствовать боль. Вернуться в реальность. Убежать из колеи воспоминаний.

– Мне нужно закончить главу – прошептал я, прислонившись губами к её маленькому ушку.

– Ты же знаешь, что у меня бегут мурашки, когда ты шепчешь мне на ушко – она кокетливо оттолкнула меня, зная, что я всё равно вернусь обратно и буду продолжать шептать ей на ушко. Она хотела этого – Ну всё, прекрати – сквозь смех сказала она – я пойду на кухню, не буду тебе мешать, приготовлю нам ужин.

– Спасибо.

Я поцеловал её в висок, и она убежала. Я же сел за стол и начал писать. Руки будто сами всё делали за меня. Я писал, не останавливаясь. Мысль лилась нескончаемым потоком, а я лишь смотрел, как одна строка сменяет другую.

Я вжался в угол и начал головой стучать по стене. “Хватит, хватит, прошу, хватит. Боль. Боль может вернуть в реальность. Прошу перестань!” – молил я.

Раздался треск, прервавший нашу страсть.

– Ох, чёрт, кажется, подоконник треснул – сказала она, оторвав свои губы от моих.

Мы только вернулись из бара. Оба были пьяны и оба были одержимы желанием. В порыве страсти я посадил её на подоконник и начал целовать. К сожалению, старый хлипкий подоконник не выдержал этой страсти и треснул.

– Чёрт с ним – сказал я и бросил её на кровать.

Я задыхался, казалось, что в квартире закончился воздух. Меня бросило в жар, и голова начала гудеть. Меня сдавливало пространство. Голые стены надвигались на меня, пытаясь сжать в тиски, загнать в ловушку, из которой я не смогу выбраться. 

Она спокойно вышла из комнаты, держа в руках пакеты с вещами.

– Прошу, поговори со мной – молил её я – давай поговорим, я не понимаю, что происходит. Ты молча плакала несколько дней, не подпуская меня к себе. Почему ты уходишь. Объясни мне. Я люблю тебя.

Не поднимая взгляда, она обулась и вышла на лестничную площадку. Хлопок дверью. Конец.

Я сидел неподвижно в углу коридора. Мёртвый взгляд был опущен в пол. Приступ кончился. Это больше не мой дом. Пора уходить.

На корточках я подполз к комоду, в котором хранились медикаменты. Небрежно вытаскивая полки, я искал пачку «фентанила», которую я приметил пару дней назад, когда искал таблетки от головной боли. Разбросав по всему коридору упаковки лекарств, я так и не нашёл его. Придётся идти в аптеку. Продают ли его без рецепта? Придётся как-то выкрутиться.

Поднявшись на ноги я осторожным шагом добрался до двери, опираясь на стены узкого коридора. Положив руку на дверную ручку, я немного помедлил. Сюда я больше не вернусь. В этом доме не осталось ни капли уюта и былого тепла, но это не отменяет тот факт, что долгие годы эта квартира была моим убежищем. Я оглядел стены, от них веяло холодом, оглядел свою кровать, она больше не казалось самой мягкой, оглядел свой рабочий стол, он больше не казался мне удобным. Ноутбук, которому я рассказал свои лучшие идеи, которые он с удовольствием сохранял в себе, казался мне предателем, не хотевшим отныне меня слушать.

Взгляд мой упал на столешницу у двери. Среди мелочи, перчаток и каких-то газет лежала пачка «фентанила». Я положил её в карман и вышел.



Метро. Грохот вагонов. Сильный ветер выбивающий из тебя всю дурь. Тёмные вагоны. Недовольные лица. Вонь.

Воробьёвы горы. Из стольких мест, я выбрал набережную тянувшуюся от Воробьёвых гор до Парка культуры. Приятное, немноголюдное место, связанное с тёплыми воспоминаниями былой влюблённости.
 
Тёплый майский вечер. В этот день я планировал предложить ей стать парой и попробовать построить тёплые отношения. На тот момент мы общались несколько месяцев и были хорошими друзьями, и всё шло именно к этому, однако я каждый раз откладывал первый шаг. Несколько месяцев я стоял на месте, уговаривая себя сдвинуться с места. То я чувствовал, что она тоже влюблена в меня, то мне казалось, что она видит во мне только друга. Я не хотел всё испортить своими чувствами, не хотел терять её.

Как оказалось, я зря терроризировал себя этими мыслями и сомнениями.  В тот день она согласилась стать моей девушкой, сказав, что долго этого ждала. Увидев моё облегчение, она рассмеялась и впервые поцеловала меня.

Эта набережная стала началом моей настоящей жизни, ведь жизни до неё я как будто бы не помню, всё что было раньше гаснет, давая возможность расцвести новому.

Сумасшедший романтик внутри меня, видимо, посчитал, что будет очень символично закончить всё там, где когда-то всё началось.

Я шёл вдоль тёмной набережной, погружённый в свои мыли. Было уже совсем темно, время близилось к полуночи. Тело подрагивало от холода, но этот холод был приятным, он напоминал, что я всё ещё жив. Пока жив.

Впервые за долгое время я думал о том, что может делать сейчас она. Где находится, с кем общается, чем занимается. Идёт ли она сейчас по тёмной набережной, как я, или же спит после тяжёлого дня в холодной постели, а может постель не такая уж и холодная, и кто-то рядом греет её, как когда-то грел я. Видит ли она следующий день так ясно, чтобы с радостью встать утром и пойти по делам. Счастлива ли она? Думает ли обо мне? Вспоминает все наши моменты или сделала всё возможное, чтобы забыть их?

Думаю, она уехала, вряд ли осталась в Москве. Так делают многие, так же хотел поступить и я. Опустив руку в карман, я нащупал билет на поезд. Остановившись посреди тротуара, я достал смятый билет и начал искать глазами дату отъезда. Завтра, в 6 утра. Ещё не поздно было остановиться. Вновь вздохнуть полной грудью. Повернуть назад. Уехать к чёрту из этого города. Начать новую жизнь. Сделать так, чтобы воспоминания загасли, а боль ушла. Можно было поступить так, но я не мог.

Мне казалось, что того человека, кем я был больше не существует. А может меня никогда и не существовало. Я убеждал себя в своей душевной чистоте, таланте к писательству, доброте и человечности, а на деле я гнил изнутри. Я высасывал всё это из неё, как пиявка. Я был паразитом, который забирал всё себе и не давал ничего взамен. Моя жизнь была прекрасна, только благодаря тому, что её жизнь не становилась настоящей. Получается и я жил не по-настоящему. Я жил в обмане и обманывал. Снаружи цвело - внутри гнило. И эта гниль изливалась на неё, всё сильнее поглощая её энергию.

Она любила, любил и я, но корни этой любви были разными. Моя любовь росла из лицемерия и самообмана, а её из искренности и чистоты. Моя несостоятельность погубила нашу любовь. Я загубил не только себя, но и её. Возможно, она больше никогда не полюбит так сильно, возможно, больше никогда не сможет довериться кому-то. Так разве я заслуживаю воспользоваться возможностью и начать новую жизнь?

Я сел на холодную плиту и свесил ноги над рекой. Из кармана достал билет и порвал его. Ветер подхватил клочки бумаги и развеял мой последний шанс. Из другого кармана я достал упаковку «фентанила». В ней было десять таблеток. Я не знал, сколько потребуется, чтобы уснуть навсегда, поэтому выложил в руку все. В кармане куртки я нащупал бутылку коньяка, оставшуюся, видимо, с прошлой ночи. Я открыл крышку и сделал несколько больших глотков. Выбросив в реку упаковку от таблеток, я начал проглатывать одну за другой, запивая их коньяком. Проглотив последнюю таблетку, я уставился на другой берег. Там стояла девушка в чёрном пальто и в тёмных очках. Я чувствовал её взгляд. Это была она. Ветер развевал её тёмные волосы, кажется она улыбалась. Сняв очки, она помахала мне. Я помахал в ответ и погрузился в последний вечный сон.