Не кочегары мы не плотники, Русские мы!

   Напоминание для готовящихся сдаться, легко принять чужие правила игры, смириться и начать петь и веселиться под чужую дудку мне кажется сегодня особенно злободневным.

   Этот рассказ я не прочитал, а сначала услышал.

   Наверное, на "Звезде", - там часто читают великолепные сочинения на любой вкус: "Записки флота капитана Головнина о приключениях его в плену у японцев в 1811, 1812 и 1813 годах. С приобщением Замечаний его о Японском Государстве и народе".

    Или необычный рассказ Саки "Открытое окно".

  Записки штурмана Валентина Аккуратова тоже шедевр, рассказ "Спор о герое" был опубликован в сборнике "Мир искателя", МОСКВА, “МОЛОДАЯ ГВАРДИЯ”, 1973.



       "... каждый наш полет в сердце Ледовитого океана помогает изучению жизни льдов. Кроме того, пилоты помогают вести корабли по Северному морскому пути.
О ледовой разведке стоит рассказать подробнее.

   Но это в другой раз.

    Дело в том, что нам самим тогда стало не до льдов.

   Сначала мы услышали, как Михаил Алексеевич Титлов не своим голосом крикнул:
— Следы!

   Радист и я бросились в кабину пилотов.

   Ни в первое мгновение, ни в следующее мы не поверили Михаилу Алексеевичу. Это казалось не только невероятным, но и немыслимым.

   Машина шла на небольшой высоте. Цепочка следов промелькнула так быстро, что мы увидели позади самолета, в туманной мгле сумрачного полярного дня, лишь нечеткую полоску.
   Ее можно было принять за трещину.

— Соскучились, — разочарованно протянул всегда немного скептически настроенный Патарушин. — Разыграть вздумали.

Он собрался вернуться в рубку.

   Но Титлов резко положил машину на крыло, делая крутой разворот.

— Нет точно — следы, — недоуменно протянул второй пилот Афинский, словно оправдываясь за неожиданность, которую принес океан.

    Титлов, прищурившись от напряжения, старательно выводил машину на нечеткую полоску следов, так, чтобы пройтись вдоль нее и рассмотреть как следует.

— Правда, следы… — еще раз подтвердил командир.
— Показалось, — протянул Патарушин. — Мы же так далеко от материка и в семистах километрах от Диксона. Ни одного сигнала бедствия ни на днях, ни в ближайшие месяцы не было. С неба, что ли, люди свалились? Марсиане?

Мы вышли на бреющем полете из-за гряды торосов.

— Смотри, марсиане! — сказал Титлов.

  По снегу вились следы — шли двое с нартами. Теперь, без сомнения, можно было сказать — шли люди. И шли они как люди, и следы их тянулись бесконечной синусоидой, потому что люди не могут ходить строго по прямой, как, например, медведи, и медведи не тащат за собой нарт.

  И,видимо, один из людей покрепче или помоложе, потому что следы упорно оттягивало вправо, в сторону океана. Это делалось вряд ли нарочно.
   Те, кто шел, очевидно, об этом не догадывались, и заранее можно было предположить, что в ледяном безмолвии оказались люди, не очень опытные в полярных путешествиях, но, безусловно, смелые, даже отважные.

      Вот что мы предположили о них с воздуха по следам.

   Вдруг за грядой торосов следы пропали. Под нами было чистое снежное поле.

— Что за чертовщина? — пробурчал Титлов.
— Проглядели, — сказал я. — Люди, видимо, спрятались в торосах.

   Титлов развернул машину.
Мы снова прошли над грядой торосов.
Следы скрывались в ледяном гроте.

— Они прячутся от нас! — проговорил Афинский.

   Мы переглянулись. Такое совсем не вязалось с представлениями об Арктике и полярниках. Люди прячутся от самолета, люди прячутся от людей, оказавшись среди океана, в сотнях километров от любого населенного пункта!

— Садимся? — предложил я Титлову.
— Действительно, что это за люди? — спросил, ни к кому не обращаясь, Патарушин.
— Два снежных человека, — отшутился бортмеханик Богданов.

   Мы нашли подходящее поле для посадки километрах в трёх от места, где видели следы. Сбросили дымовые шашки. Сели.

— Берите винтовки и пойдем, — сказал Титлов.

  Взяли винтовки. Пошли.

— Не держитесь кучей, — приказал Титлов.
— Почему? — спросил Патарушин, когда мы, выражаясь языком военных, рассредоточились.
— Мишень больно крупная,- буркнул за Титлова Афинский.

  Метрах в трехстах от торосов Титлов остановился.

— Мы у них на мушке. Вон они, за четвертым торосом справа.

Пригляделись. Действительно, торчит меж зубьями льда дуло.

Залегли.

Они молчат.

Мы тоже.

Подождали, подождали, наконец Титлов крикнул:
— Кто вы?

  Не ответили.
Афинский повторил тот же вопрос по-английски.
  Молчание.

  Мороз был крепкий, с ветерком нам в лицо.

— Отвечайте! — снова крикнул Титлов. — Отвечайте, черт возьми, кто вы?!

— Пошто лаешь? — донеслось из-за торосов.

— А пошто молчите?

— Кто вы такие? — спросили из-за торосов.

— Ну уж это наглость, — пробурчал Патарушнн, человек весьма чувствительный к вопросам субординации и вежливости.

— Летчики! — ответил Титлов.

— Выходи один. Поговорим. Только чур без ружья!

  Мы переглянулись.

— Можно? — спросил я у Титлова. Тот кивнул.

  Я поднялся. Когда прошел шагов десять, из-за торосов навстречу мне вышел невысокий русобородый мужчина. Я внимательно приглядывался к нему. Он двигался вразвалку, как ходят люди, привыкшие к тяжелому физическому труду, крепко ступая на ноги.

   Сблизились.

  Я увидел, что мужчина немолод. За пятьдесят ему перевалило давно. Глаза из-под лохматых бровей смотрели сурово и подозрительно. Шел он неторопливо, и мы встретились гораздо ближе к его лагерю, чем к моему.
“Непрост мужичонка-то”, — подумал я.

  Сошлись.

  Не подавая руки, бородач сел на обломок льда.

Сел и я.

— Пошто идете за нами? — угрюмо спросил он.

— Вы-то как очутились здесь?

— Дорога заказана?

— Нет.

— Вот мы и идем.

— Да идите, пожалуйста. Мы помочь думали.

   Я достал кисет, стал набивать трубку.
   Старик опустил глаза и старался не смотреть на табак.

  Я раскурил трубку.
Старик крутнул головой.
— Хорош табак.

— Хорош.

— Духовитый.

— Душистый и крепкий.

  Помолчали.

— ОдОлжите, может…

  Я протянул ему кисет.

  Бородач достал из-за пазухи трубку величиной с добрый кулак, покосился на меня. Я махнул рукой.

  Он плотно набил трубку, подобрал табачинки, случайно упавшие на снег. Потом достал спички и, прикуривая, второпях сломал две. Крякнул с досадой. Затянулся глубоко, даже глаза закрыл от удовольствия. Выдохнул дым не сразу. Вытер слезы, набежавшие на глаза.

— Дядя Митяй! — послышалось из-за торосов.

— Две недели без табаку, — словно извиняясь за несдержанность своего спутника, сказал бородач.

— Куда идете-то?

— На Диксон.

— До него семьсот километров!

— Дойдем.

— А прошли сколько?

— Верст пятьсот. С гаком.

— Одни?

— Одни. — Крикнул: — Гришка, подь сюда!

  Из-за торосов вышел второй бородач, со стороны моего лагеря поднялся приземистый Титлов и направился к нам.

  Дядя Митяй посмотрел в его сторону, усмехнулся:
— Много вас?

— Пятеро.

— Пусть идут. Не лиходеи мы. Столяры.

   Около нас собрались все. Григорий закурил.

— С Таймыра с Гришкой и топаем, — разговорился подобревший от табака дядя Митяй. — Нешто можно так с рабочим человеком обращаться?
   Столяры мы, столярами и подрядились. А нас, поди ж, плотниками поставили. Плотник — он плотник и есть, а столяр — он столяр. Свое ремесло у каждого. Нешто мы плотниками подряжались?

— Ясно, столярами! — горячо вступился Григорий. — Плотниками мы бы ни в жизнь не пошли.

— Вот то-то и оно-то. Не пошли.

  И дядя Митяй долго и старательно объяснял нам, что они с Гришкой столяры, а не плотники, и рядились столярами, а их глупый и непонимающий начальник заставлял работать плотниками.

  Они, конечно, могли и плотничать, но какой уважающий себя столяр согласится быть плотником, коль и подрядился-то он столяром, а совсем не плотником, хоть и может плотничать.

  Мы слушали, не перебивая, и разглядывали путешественников. Одеты они были ладно, добротно, даже, я сказал бы, с щепетильной опрятностью: треухи, ватные брюки, валенки, полушубок с кушаком, за который заткнут топор.

  Меня, как навигатора, интересовало многое.
— Как же вы ориентируетесь? — спросил я. — Как правильное направление держите?

— Компас у нас, — и дядя Митяй достал обыкновенный туристский компас, который в этих широтах показывает то ли направление, то ли цену на дрова в бухте Тикси.

— Да вот часы. Проверить бы не мешало.

  Сверили часы. Дядя Митяй подвел свои на пять минут.

— Ничего. Дойдем. Почитай, уж половину пути прошли.

— И не страшно? — поинтересовался Патарушин.

— Не… — протянул Григорий.

— А медведь?

— А топоры?

— Почему же вы берегом не пошли? — спросил Титлов.

— Дальше, — ответил дядя Митяй.

— Да ведь пустяк. Всего на триста километров. Так по земле, не по океану.

— По берегу медведей больше.

  Мы с восхищением смотрели на двух простых русских людей, решившихся на такое путешествие. По своему маршруту, по элементарности оснащения и по смелости замысла оно, пожалуй, не имело себе равных.

  Попытка Нансена и Иогансена пройти от дрейфующего “Фрама” к полюсу и вынужденное отступление к острову Белая Земля считается классическим эталоном пешего полярного путешествия. О том, какие трудности и лишения пережили путешественники, нет смысла пересказывать. Этот поход блестяще описан в книге Фритьофа Нансена “Фрам” в полярном море”.

  Двое, что сидели перед нами, уже прошли триста километров и были уверены, что пройдут еще семьсот.    Триста — это по прямой. А обход разводов и трещин? А дрейф льда, постоянно относивший их обратно? А свирепые пурги и лютые морозы?

   Но никому из нас не пришло в голову назвать их героями. Почему?
   Об этом мы подумали после того, как уговорили дядю Митяя и Гришу сесть к нам в самолет, — а уговаривали мы их долго, заверили, что и платить им не придется, и вдобавок пообещали взять на себя хлопоты объяснить начальству их самовольную отлучку.

  И всегда, когда мне к слову приходилось рассказывать эту историю, мнения слушателей разделялись.
  Одни утверждали: “Герои!”, другие упрямо твердили: “Нет!”

  Наверное, будут свои мнения и у читателей."



  — Русские мы.

Продолжение спора о героях http://proza.ru/2022/04/07/771 .