Ах, как они любили!.. Часть 8 и Эпилог

Часть 8
Письмо восьмое

Не раздражайся — этим письмом я не нарушу обещания не напоминать тебе о себе, потому что в нём будет мало от меня прежнего, в словах которого, пусть даже и невольно, звучала некая навязчивость любви. Теперь её — даже невольной навязчивости - не будет. Кончилось безумство молодости, неуправляемость чувств. Не могу позволить, даже тебе, испытывать на себя аллергию. Но, поскольку я чувствую, её вызывает не моя суть, а мой внешний облик, отчего я не без некого удовлетворения тебя избавляю (потому что при одной только мысли об этом твоём на меня раздражении во мне возникает злость до зубовного скрежета — не на тебя, на себя — за то, что приходится унижаться. Ненавижу это состояние! И не впаду в него отныне, даже не смотря на то, что мне больше некому дарить цветы, а дарить цветы любимой — одна из немногих моих слабостей, можно даже назвать это удовольствием. Но нет — баста!).

… Зачем же я пишу? Я объясню, потому что ты не всё можешь понимать, вероятно, потому что тебе это — понимание меня — попросту не нужно.
… Тогда зачем же?..
Видишь ли, есть вещи, которые можно говорить только любимому человеку, а мне это очень нужно — говорить…
Ты во мне что-то стронула, Малыш — мне стало не хватать самого себя.
Я знаю, что твоя светлая головка поможет тебе стать выше досады и раздражения и не причислить меня к лагерю чужих тебе людей. Не говорю сейчас о праве исключительности любящего, потому что обладаю и иронией, и самоиронией. Тем более, что при моём складе ума не так уж сложно снять очки любви и увидеть тебя в миру.
Но, как не печально в этом признаваться, я их не снимаю: ни сознательно, ни бессознательно — не хочу. Почему «печально»?
«Печаль моя светла...» Поэтому. Я, как мазохист, испытываю наслаждение от причиняемой самому себе боли.
… Попробуй, читая это письмо, и вообще каким-то боком вспоминая обо мне, отвлечься от мысли, что я тебя люблю — так будет легче воспринимать мои другие мысли, которые, надеюсь, сами по себе тебя не раздражают. Впрочем, если это не так — дай знать: я откажусь ещё от одного унижения, хотя сделать этот шаг будет гораздо больнее, чем отказаться видеть тебя (странно? Просто образ твой во мне не умирает, и потом остаётся уверенность: если станет совсем уж невмоготу — увижу, город-то тесный; а если не нужен тебе мой разговор — это совсем... тут остаётся только сожалеть: первое — что лишился единственного близкого тебе собеседника; второе — что ты отказалась от возможности хотя бы прикоснуться к первоисточнику многих неординарных истин).

Да, это действительно мудро — не видеть тебя: потому что вот сейчас ты прошла под моими окнами и... снова Земля взорвалась цветущими садами, а я, как мальчишка, побежал за тобою (взглядом, конечно, - по крайней мере эту искренность я могу себе позволить, не боясь показаться навязчивым)…

~~~~~~~

УРОКИ ФИЛОСОФИИ

День, новый и призрачно-прозрачный, ближе к утру, как будто сошедший с гриновских страниц. Плотный и одновременно невесомый воздух сковывающим облаком обнял всё вокруг: неподвижное море, дышащее гребнями волн, такое же неподвижное густое небо, человека, застывшего на кромке скалистого берега… Кажется, что действительность погружена в странное состояние неподвижности, но грань реального и нереального настолько тонка, что возникает не проходящее ощущение зыбкости и неустойчивости происходящего*

*(от автора: этот текст «уроков философии» был зачеркнут Игорем Петровичем, далее шли приложенные одиннадцать страниц машинописного текста (которые здесь не будут опубликованы) и продолжение письма)

~~~~~~~

… Вот и кончились уроки философии. Вернее — всего один урок. А поскольку он один и это письмо — действительно последнее (потому что в нём я сказал тебе о своём самом сокровенном; если и теперь твоя аллергия на меня останется столь же устойчивой — что же, значит, не судьба; иногда, значит, и я бываю бессилен; значит... думаю, ты простишь мне эту прозу. Хотя… для меня она самая высокая Поэзия.

...Не видел тебя целую неделю — ничего, живу. Правда, вкус её стал пресным, краски — тусклыми, запахи — более всего табаком пахнет, исчезли цветы… Ну, да ничего — жил ведь я с этим до тебя. Спасибо тебе за то хотя бы, что на какое-то время возродила во мне то, что сейчас опять ушло, замкнулось внутри, затягивается коркой заживающей болячки (прости за натурализм сравнения).
Живи, Малыш, ты ни в чём не виновата. Спасибо тебе за несостоявшееся.
Прощай. Будь счастлива, если судьба подарит тебе этот дар.

(...Всё, что было
и чего не было -
оставляю за собой право помнить:
Твою улыбку и Мадонны профиль,
и восходящее, как Луна, надо мною твоё лицо,
и волос твоих тепло
под моими ладонями;
И цветы, которые доставляли тебе радость сами по себе,
но не потому, что подарены мной;
И бессонные ночи, наполненные любовью и жизнью;
И короткие встречи,
в которых было больше неловкости,
чем счастья свидания;
И злость до зубовного скрежета -
от бессилия и унижения;
И даже эту фразу:
«Не подходите ко мне — вы пьяны!..» -
оставляю за собой право помнить.
Потому что это — моё, это — мне.

...Прости… Прощай…)

Год одна тысяча девятьсот… Май. Тридцать первое.

ЭПИЛОГ

(вместо комментария)

Вскоре я уехала из города и вновь ненадолго приехать смогла только в середине следующего лета.

Буквально на следующий же день произошла эта встреча, там же, на углу нашего дома, под теми же самыми угловыми окнами Игоря Петровича...

Он шел под руку с женщиной и катил голубую коляску.

Мы поздоровались, как старые знакомые, давно не видевшие друг друга, но было ясно видно, как он растерян и озадачен, если не сказать по-простому — ошарашен.

Игорь Петрович выглядел весьма солидно - чуть поправился, но был в хорошей спортивной форме. Он посвежел и стал намного симпатичнее.

Признаться, с тех пор я ничего не знала о судьбе Игоря Петровича, да и не хотела знать, хотя иногда вспоминала, скорее — из чувства ответственности и даже жалости, что причинила человеку такие страдания…

Такой поворот событий меня очень даже обрадовал. Гора свалилась с плеч! Теперь я ни за кого ни в ответе, нет «прирученных».

В женщине я узнала библиотекаршу Верочку, из областной библиотеки, куда я раньше часто ходила. Верочка всегда мне симпатизировала и давала нужные книги и журналы, помогала, перепечатывая нужные статьи.

Я поздравила их с рождением ребенка, пожелала счастья и хотела было распрощаться, но Верочке так много всего хотелось сказать мне, что было бы не вежливо не выслушать накопившееся.

- Мы так рады вас видеть, так рады. Я мечтала с вами встретиться и поговорить. Сказать вам, спасибо за Игорька, ой, извините, Игоря Петровича! Ведь если бы не вы — наша счастливая семья могла бы не состояться. Вы — наш талисман! И если бы у нас родилась девочка — мы назвали бы ее в вашу честь. А мальчика назвали Ромочкой, ему уже полгодика, на Игорька похож!

- Хорошее имя! Растите здоровенькими, будьте счастливы.

- Да, имя, как символ, о вашем и нашем романе, что соединил нас, пусть и негласно, на всю оставшуюся жизнь. А еще ведь имя трактуется и как литературный жанр. Роман — плод нашей любви. Главное, звучит красиво — Роман Игоревич! Как вы считаете?

Поговорив о ребенке, я снова стала прощаться, но Верочка еще не все сказала.

И я узнала далее, что Верочка, после окончания училища приехала в город на отработку, да так и осталась в нем жить и работать. Что Игоря Петровича она давно приметила в библиотеке и всячески оказывала ему особое внимание, помогая перепечатывать статьи и находя нужную ему литературу, но он был вежлив и не более. А в прошлом году, на первомайские праздники, они случайно оказались в одной компании в гостях, откуда Игорь Петрович ее любезно проводил до общежития, поведав о своих душевных муках...

Вскоре она увидела его вечером в парке, на лавочке — он был в отчаянии и настолько пьян, что Верочка проводила несчастного домой, все выслушав и искренне вникнув в его страдания. Она все поняла, приняла и … осталась у Игоря Петровича.

Так Верочка устроила и свою, и Игоря Петровича одинокие судьбы, создав семью и родив ребенка. Лет Верочке тогда было уже целых тридцать пять, так бы и осталась она ходить в старых девах среди библиотечных романов, если бы не эта несчастная любовь Игоря Петровича, разбудившая и в ней ее светлые чувства к умному и неординарному человеку, мужчине ее мечты, умеющему так глубоко чувствовать и переживать, как и ее любимые литературные герои.

Я слушала и думала, что Игорю Петровичу повезло с Верочкой. Такие женщины просто созданы для семьи и таких мужчин. Они умеют все взять в свои руки, окружив мужчину любовью, неустанной заботой и вниманием. А главное — пониманием и приятием всего того, что их любимый мужчина считает правильным.

И сейчас, когда Верочка без устали щебетала о своем, Игорь Петрович стоял все это время рядом с ней молча, словно остолбенел. На его лице застыла глупая улыбка вполне счастливого человека, он машинально качал коляску с ребенком, время от времени кивая головой в знак согласия. Но был он в это время где-то далеко-далеко, в одной из своих Вселенных…

А Верочка говорила и говорила:

- Игорь Петрович ведь бросил курить, не пьет, мы придерживаемся правильного образа жизни и питаемся по новой методике. По утрам бегает, а вечерами пишет свои труды. По воскресеньям у нас творческие посиделки. Приходите непременно, все будут вам рады. У нас собираются очень интересные и талантливые люди. Да, Игорь Петрович ведь теперь главный редактор! Нам недавно дали трехкомнатную квартиру от исполкома, вон в том новом доме, по-соседству. Мы живем хорошо. Я печатаю труды Игоря Петровича. Кстати, те «Уроки философии», что были в последнем его письме к вам — это я ему печатала. Вы не удивляйтесь, у нас друг от друга секретов нет. Я знаю все. Мы часто вспоминаем вас и его историю любви к вам. Мы ведь ходили на все спектакли с вашим участием, пока вы еще были в городе, а потом однажды, до рождения Ромочки, даже ездили на вашу премьеру в столичном театре, у нас и афиша есть! И фото из журнала! Мы ваши поклонники, фанаты. И мы очень радовались, увидев вас в кино — ходили на сеансы, пока фильм шел в кинотеатрах, почти каждый день.

- Не преувеличивайте, Верочка, мои успехи весьма скромны. Главных ролей в театре не много, и в кино тоже была не главная. Но спасибо вам за все! Я очень рада за вашу семью, за то, что Игорь Петрович встретил свою настоящую любовь, что счастлив и удачлив, что вы его поддерживаете во всем.

- Так я ведь как считаю: творческому человеку нужна Муза! - тут же живо откликнулась Верочка, - Нужны глубокие чувства. Вы для него — как далекая звезда в его Вселенной, недосягаемая и столь желанная… А я — его реальная муза, его жена, его вторая половинка, которая всегда рядом! Пусть влюбляется, пишет письма…

- Кстати, Игорь Петрович, вам вернуть ваши письма?

Он встрепенулся, словно очнулся и тут же уверенно ответил:

- Нет. Это — твое. Это — память обо мне. Сохрани, как я храню все о тебе. Пусть хоть что-то нас объединяет в этом мире. Будь счастлива!

Он взял Верочку, явно еще желавшую что-то сказать, под руку и она тут же смолкла, мило мне улыбнувшись и помахав рукой.

Они пошли дальше - своей дорогой, в свой мир, свою Вселенную…

А я пошла в свой мир, своей дорогой, рассуждая о том, что да, у них своя жизнь, довольно взрослая и им все это давно пора, а мне всего-то двадцать лет!..

Пошла, не оглядываясь! Шла не спеша, рассуждая о человеческих странностях и еще больше убеждаясь в том, что ни в чем нет ни стабильности, ни постоянства — ни в жизни, ни в любви. И жизнь, и любовь — сплошной космический хаос, все в них — ежесекундно, мгновенно…

Но как же письма? Его письма...

А что письма?!

Эпистолярный жанр. Литературное творчество. Своего рода психологическая разрядка для здорового, крепкого мужского ума.

Да и, как говорят в народе, бумага все стерпит.

Впрочем, как и человек.

ОТ АВТОРА:

Однако… Нет тех людей, нет их чувств, все давно изменилось, все стали другими, а письма - живут!

И в них по-прежнему неистово, до обожания, до самозабвения, до отчаяния, до зубовного скрежета, до злости и ненависти — любят! Любят! Любят!!!

Ах, как они любят!.. Как любят -  «на всю оставшуюся жизнь»?!!  На всю оставшуюся жизнь...

(Цикл ПИСЬМА 4, часть восьмая, письмо восьмое, рабочая версия)

 МАЙ 2018 г
СПб