Лысый чёрт в надетой женской парандже

 

      Я ему говорю, как в фильме про белых и красных, открой своё личико, Гюльчатай, что значит, сними паранджу и покажи  уже, кто ты есть на самом деле, ведь общаемся с тобой уже сколько лет, а ты все та Гюльчатай  для меня.

      Но он стыдливо, так, будто и впрямь Гюльчатай  и не мужского пола, а женского, та самая младшая жена своего мужа многоженца, которому его религия позволяет иметь гарем, а в  нём десять жён наложниц, а среди них та Гюльчатай мужского пола, с которой я уже черти сколько лет общаюсь, при этом  своё лицо не скрываю,  и свои намерения тоже, периодически плюя в эту паранджу, попадая при этом  в лицо, которое не Гюльчатай и которое мне каждый раз в ответ вежливо  приподняв бровь, а снизу так же вежливо и культурно шаркнув ножкой, заявляла, а мне всё  равно, плюй еще, как и в библии вторую  левую  щеку просто обязан представить, если ударили по правой, но как видно, не достаточно больно и потому не понятно, что именно сделали -  ударили!

  Или было все же больно, но раз положено подставить  вторую после удара по первой, то хоть и больно, но сказав, что не больно, подставил.

    Так и он, тот Гюльчатай мужского пола, лица которого я ни разу не видел, знать не знал, кто он есть помимо Гюльчатай и потому не мог  засвидетельствовать ему своё почтение, а даже наоборот мог плеваться, потому,  что не видел вообще,  куда плюю,  и долетит ли мой плевок до цели  тоже не знал.

  Ведь Гюльчатай, что вечно мне била челом поклоны   и приседала  десятки раз в реверансах, все говоря, что  она вообще такая, и ничего, как говорится, личного, но почему -то уходя в молчанку на мои плевки, лично со мной молчала и  лично мне потом поясняла, что она вообще такая.

   А если такая, что ждёт трамвая, в той  надетой  парандже и вся такая целомудренная, и ни с кем и никогда и ни- ни, и ни за что, то чего ты, Гюльчатай,  вступала со мной в разговоры, чего хотела, если ты вообще такая?

  Блеснуть или щегольнуть своим воспитанием, культурой поведения, когда каждый раз приседая лично передо мной,  и пытаясь не выдавать себя с головой, думала, что хороша,  как всегда, ибо никто твои мысли не читал, и что там у тебя было в твоей хорошенькой голове, прикрытой паранджой, никто не видел, и потому, будучи лицемеркой, вечно сохраняющей спокойствие даже в моменты публичного осмеяния, ты однажды все же не выдержала.

  И впрямь, сколько можно было себе на горло наступать, приседая  и вежливо кланяясь, при невозможности дышать, или сделать хотя бы глоток воздуха, чтобы понять, что жива и чтобы можно было и дальше продолжить лицемерить.

  Вот ты, Гюльчатай, и сорвалась, устав держать себя за горло обеими руками, пока ногами вежливо шаркала, изображая невинность святую и демонстрируя свою выдержку и культуру, и во время так желанного тобою глотка свежего воздуха на выдохе, не на вдохе, все и сказала, не открыв,  как и прежде,  своего личика, но показав свое лицо лицемера.

     Ну, наконец-то, здравствуй тот, с кем я беседовал долгие года, с тем, кто умело скрывался за вежливостью, как за той паранджой, пряча свое лицемерие.

И не будем знакомы,  потому что уже знакомы, ибо  я  знал всё это с самого начала, но все надеялся, что ошибаюсь, как любой человек, даже умный, потому что твоя глупость оказалось ничто по сравнению с твоим лицемерием и с моей надеждой на лучшее, на то лучшее, когда ты лучше, чем есть на самом деле.

  И потому, ну, здравствуй, и сразу, ну, бывай! Я  как сразу два раза побывал в одной  и той же ситуации, первый и последний.

Хотя с лицемерием столкнулся не в  первый раз и не последний уж точно, раз.

  Ты, Гюльчатай, видно думала, что умело  скрывала все это время своё истинное лицо, закрывая  его паранджой, за которой не только твои глаза не видны  были, но и рот, те губы, что, говорили, когда сам ты вежливо молчал, демонстрируя  свою культуру и выдержку, забыв, что не только тебе известно, что в тихом омуте черти водятся, и что  и был  ты для меня   всегда  не  Гюльчатай, а тем чёртом лысым, что затихарился в болоте даже в надетой женской  парандже.

04.04.2022 г
Марина Леванте