Ф47 Пушкин, Фауст и два Пугачева

рис Пугачёв Емельян Иванович, казак
 

  Тьмы низких истин нам дороже
   Нас возвышающий обман

рис. Подлинное изо бунтовщика и обманщика Емельки Пугачёва. Неизв. Худ. из Симбирска, между 1 и 28 окт 1774 г

Пушкин. Герой. Поэт. 29 сентября 1830  Москва.
Да будет проклят правды свет,
Когда посредственности хладной,
Завистливой, к соблазну жадной,
Он угождает праздно! — Нет!
Тьмы низких истин мне дороже
Нас возвышающий обман...
Оставь герою сердце! Что же
Он будет без него? Тиран…

Приблизительно в то же время написана «Капитанская дочка» - то ли историческая повесть, то ли исторический роман (в стиле а ля Вальтер Скотт как и заказал-наказал Никс-1) = впервые опубликована без указания имени автора в 4-й книжке журнала «Современник», поступившей в продажу в последней декаде 1836 года … Перед этим в 1834-ом написана «История Пугачевского бунта». И мы получили двух разных Пугачевых = исторического злодея, душегуба и психопата  с манией самозванца  … и мифического народного любимца и провидца, восставшего якобы за народ  против всей власти Романовых

Цветаева в «Пушкин и Пугачев»:
«...
Народ лучший судия - о Разине с его княжной персияночкой поют, о Пугачеве с его Харловой — молчат … Народ безмолвствует … В разинском случае - беда, в пугачевском - низость. В разинском случае - слабость воина перед мнением, выливающаяся в удаль, в пугачевском - низкое цепляние за жизнь. К Разину у нас - за его персияночку - жалость, к Пугачеву — за предательство и выдачу Харловой - содрогание и презрение. Нам в эту минуту жаль, что его четвертовали уже мертвым.  Пугачев  - моральный трус и урод - lache - из-за страха товарищей предающим - им в руки! -- любимую женщину, взятую Самозванцем с плахи в наложницы Харлову, невинного ребенка (ее брата … их казнили со-ратники Пугача с его со-гласия, расстреляли, но они подползли друг к другу и окровавленные обнялись смертным объятьем… да так и застыли навеки … памятником пугачевской низости) и любимого друга -  Кармицкого

рис. Василий Перов, «Суд Пугачёва» (вариант), 1875.

***
"Перед судом он оказал неожиданную слабость духа. Принуждены были постепенно приготовить его к услышанию смертного приговора -- "De rainte qu'il ne mourut de peursurle champ" [Боясь, чтобы он внезапно не умер от страха (фр.)], -- поясняет Екатерина в письме к Вольтеру.
 
рис. Емельян Пугачёв в тюрьме. Портрет, приложенный к изд. «Истории пугачёвского бунта» А. С. Пушкина, 1834

***
Одна деталь этой казни: Пугачев, будучи раскольником, никогда не ходил в церковь, а в минуту казни - по свидетельству всего народа - глядя на соборы, часто крестился.    Не вынес духовного одиночества, отдал свою старую веру.
***
   После любимой и друга отдал и веру.
***
И, чтобы окончательно кончить о нем: покончить с ним в наших сердцах, - одна безобразная сцена, вдвойне безобразная, со всей полнотой подлости в лице обоих персонажей: граф Панин, к которому привели пленного Пугачева, за дерзкий - прибауточный - провидческий ответ Пугачева: "Я вороненок, а ворон-то еще летает", - ударяет Пугачева по лицу в кровь и вырывает у него клок бороды. (NB Русское "лежачего не бьют".)    Что же делает Пугачев? Встает на колени и просит о помиловании.

»
***
Теперь - очная ставка дат: "Капитанская дочка" - 1836 год, "История Пугачевского бунта" -- 1834 год.   И наш первый изумленный вопрос: как Пушкин своего Пугачева написал -- зная?

Пушкин:
"Да, знаю, знаю, все как было и как все было, знаю, что Пугачев был низок и малодушен, все знаю, но этого своего знания - знать не хочу, этому несвоему, чужому знанию противопоставляю знание - свое. Я лучше знаю. Я лучшее знаю:
   Тьмы низких истин нам дороже
   Нас возвышающий обман".

Обман. "По сему, что поэт есть творитель, еще не наследует, что он лживец, ибо поэтическое вымышление бывает по разуму так - как вещь могла и долженствовала быть" (Тредьяковский).

Маша и Гринёв. Рисунок П. П. Соколова.

Цветаева:
«
Пушкин поступил как народ: он правду - исправил, он  правду о злодее - забыл, ту часть правды, несовместимую с любовью: малость.    И, всю правду о нем сохранив, изъяв из всей правды только пугачевскую малость, дал нам другого Пугачева, своего Пугачева, народного Пугачева, которого мы можем любить: не можем не любить.
   Какой же Пугачев — настоящий?
 Тот, что из страха отдал на растерзание любимую женщину и невинного младенца, на потопление - любимого друга, на удавление - вернейшего соратника и сам, в ответ на кровавый удар по лицу, встал на колени?
   Или тот, что дважды, трижды, семижды простил Гринева и, узнав в толпе, в последний раз ему кивнул? (с эшафота)
   Что мы первое видим, когда говорим Пугачев? Глаза и зарево. И - оба без низости. Ибо и глаза, и зарево - явление природы, "есть упоение в бою", а может быть, и сама Чума, но - стихия, не знающая страха.    Что мы первое и последнее чувствуем, когда говорим Пугачев? Его величие. Свою к нему любовь.
   Так, силой поэзии, Пушкин самого малодушного из героев сделал образцом великодушия.
   В "Капитанской дочке" Пушкин - историограф побит Пушкиным - поэтом, и последнее слово о Пугачеве в нас навсегда за поэтом.
   Пушкин нам Пугачева "Пугачевского бунта" - показал, Пугачева "Капитанской дочки" - внушил. И сколько бы мы ни изучали и ни перечитывали "Историю Пугачевского бунта", как только в метельной мгле "Капитанской дочки" чернеется незнакомый предмет - мы всё забываем, весь наш дурной опыт с Пугачевым и с историей, совершенно как в любви - весь наш дурной опыт с любовью.
   Ибо чара - старше опыта. Ибо сказка -- старше были.
«
рис. Титульный лист первого издания (1837)

   Нет низких истин и высоких обманов, есть только низкие обманы и высокие истины.
Был Пушкин - поэтом.
И нигде он им не был с такой силой, как в "классической" прозе "Капитанской дочки".
***

Бонус = ликбез
Пугачёв потерпел поражение в битве у Чёрного Яра, а через некоторое время был предан своими соратниками и выдан властям. Сначала Пугачёва допросили в Яицком городке, потом оправили в Симбирск, где его допрашивал уже генерал-аншеф П. И Панин, а после допросов и пыток перевезли в Москву. В Москве начался основной судебный процесс, ход которого контролировали члены Сената и сама императрица Екатерина II. В декабре 1774 года Емельян был приговорен к смертной казни через четвертование, а в январе 1775 его казнили на Болотной площади в Москве.