9. Киллиан Милтон

«ОТ СЕБЯ НЕ УКРОЕШЬСЯ, БУДЕШЬ ВЕЗДЕ ОБНАРУЖЕН»

    После череды скандалов со своими пассиями Киллиан в девушках разочаровался и попыток найти спутницу жизни более не предпринимал. Единственный раз, когда он сделал шаг первым, случился незадолго до того, как умерла сестра. Увидев въехавшую в соседнюю квартиру высокую как Александрийский столп девушку с иссиня-черными волосами, заплетенными в косу, длинной шеей и глазами цвета ночного неба, Милтон ощутил острое желание узнать ее получше, - то было любопытство чистой воды, ибо безупречными чертами лица незнакомка напомнила ему Мелоди - горделивую, самодовольную и саркастичную.
    Приготовив на скорую руку грибной пирог, молодой человек надавил на кнопку дверного звонка и был поражен переменой, произошедшей с красоткой за столь короткое время: ее великолепные волосы были острижены под каре, а выражение глаз неуловимо изменилось, - чуткий Киллиан, хоть и не был в курсе того, что произошло за стенами соседней квартиры, решил, что перед ним сестра-близнец той, с кем он недавно столкнудся на лестничной клетке.
    Анелес (что за странное имя?) держалась чрезмерно расковано, как будто наглоталась «колес» и пребывала в состоянии эйфории, однако опасности, исходящей от neighbour, Милтон не ощутил, и, слушая small stories, не без самоиронии преподносимые ему загадочной особой, дивился тому, как сильно она отличается от того образа, который сложился у него в голове в момент first sight на лестничной клетке. Отчего-то Киллиан был уверен, что сия девушка угрюма и молчалива, однако Анелес болтала без остановки, чем еще больше напомнила парню смешливую бунтарку Мелоди, которая терпеть не могла меланхолию и всегда находилась в приподнятом настроении, наслаждаясь every day of her life, и когда соседка, словно читая его thoughts, принялась развивать мысль о том, что дни, проживаемые человеком, должны быть наполнены радостью, а не тянуться унылой серой массой, Милтон подумал о том, что его сестра, однозначно, не хотела, чтобы ее существование под кислородной маской продолжалось до скончания веков. Зная буйный нрав Мелоди, Киллиан живо представил, как, гневно сверкая очами, метающими молнии, сестра требует, чтобы ей дали наконец упокоиться с миром.
    Откровенный разговор с таинственной Анелес, собственно, и подтолкнул Милтона к тому, чтобы «отпустить» сестру, и, понимая, что сам он сделать этого не в состоянии, юноша доверился Дарию, который в очередной раз пришел на помощь, не требуя ничего взамен. Киллиан порывался расставить все по полочкам, выпытав, какого характера relationships их связывают, но, опасаясь быть отвергнутым, Милтон животрепещущую тему не поднимал, воображая, что Райдер не хочет делить с ним постель из-за того, что Киллиан теперь работает у Джозефа Фолла. Если бы Дарий узнал, какого мнения о нем его best friend, он, бесспорно, оскорбился бы до глубины души, но, слава богам, люди пока не освоили навыки телепатии, так что хорошо, что все свои терзания наш до приторности застенчивый герой оставил при себе.
    Анелес Гартенвайн испарилась в неизвестном направлении, сунув в щель под дверью Милтона короткую записку с пожеланием всех благ. Похоронив Мелоди, Киллиан почувствовал себя одиноким и, не посмев навязываться занятому Райдеру, лежал на диванчике, вяло просматривая новостную ленту. Почти выздоровевший отец, передвигающийся на костылях, был отправлен в горный санаторий на три недели, и, мучительно размышляя о том, как сообщить родителю о том, что крошки Мелоди больше нет в этом мире, Милтон зашел в личные сообщения и, пролистав несколько писем, написанных фанатами его «творчества», наткнулся на изысканно оформленное приглашение провести вечер together от некоего Лео Фицджеральда.
    На фоне похабщины, которую слали изнывающие от желания быть оттраханными порнозвездой подростки, господин Фицджеральд покорил молодого человека своей учтивостью, и Киллиан, помаявшись немного, принял его приглашение. С фотографии, присланной Лео, на него смотрел бритоголовый качок лет сорока с совершенно незапоминающимися чертами лица, однако весь облик импозантного мужчины лучился мощнейшей харизмой.
    Встреча была назначена в восемь вечера в президентском номере отеля «Паллада», и, отдавая себе отчет в том, что ни будут отнюдь не президента Джаннады критиковать, Милтон сунул в карман своей куртки смазку и пачку презервативов. Помешанный на дисциплине Джозеф строго запрещал своим «sweet boys» оказывать услуги интимного характера, твердя, что такое поведение ставит под удар reputation как актера, так и студии, а во избежание инфекций, что передаются половым путем, мистер Фолл просил всех без исключения не пренебрегать средствами индивидуальной защиты и каждый месяц выдавал парням купленные на спонсорские деньги прямоугольники с надписью «Condoms».
    Киллиан, пока еще не утративший веры  в хорошее, надеялся обрести свое счастье в объятиях предупредительного джентельмена, поэтому, опьяненный волнительным предвкушением от зарождающейся симпатии, он залпом опустошил бокал золотистого шампанского и позволил Фицджеральду раздеть себя и уложить на усыпанную лепестками роз кровать. Не ведающий о том, что Милтон никогда не был bottom, Лео, тем не менее, вел себя предельно осторожно и был до притоности нежен, двигаясь так осторожно, что Киллиан, не в силах сдерживать рычание, когда член мужчины проезжался по простате, испытал несколько оргазмов. It was, без преувеличений, лучший секс в его жизни, поэтому последнее, чего он ожидал, потянувшись за поцелуем, это того, что Фицджеральд, придержав его за плечи, промолвит:
    - Малыш, ты мне безумно нравишься, но у меня правило: no kisses with whores.
    Сказав это, Лео кивнул головой на лежащую на прикроватной тумбе пачку таллеров, перетянутых канцелярской резинкой и принялся одеваться. Махнув рукой на прощание, Фицджеральд вышел за дверь, не забыв предупредить Милтона, что номер оплачен на сутки вперед, и Киллиан может остаться здесь, если пожелает.
    Чувствуя себя так, будто его огрели поленом по затылку, молодой человек взял свой «гонорар» и, пересчитав деньги негнущимися пальцами (пятьдесять, черт его дери, тысяч!), вытер со своего живота полузасохшую сперму, допил остатки игристого вина прямо из горлышка зеленоватой бутылки, стряхнул с ложа пошлые лепестки и, накрывшись одеялом, постарался расслабиться. Сон сморил его лишь ближе к десяти, когда в окно заглянула сияющая жемчужиной луна. Ее серебристый цвет, падающий на переживающего не самые лучшие моменты юношу, успокаивал. Перевернувшись на спину, Милтон повернул лицо к ночному светилу, прижимаясь щекой к обтянутой атласом подушке и принялся мечтать о том, чтобы открыв глаза, оказаться в мире, где под присмотром всемогущего божества веселится Мелоди с сияющим нимбом над головой и белоснежными крыльями, растущими прямо из лопаток.
    К утру снедающая нутро тоска вылилась в похмелье со всеми вытекающими последствиями: головной болью, тошнотой и кислым запахом изо рта. Позавтракав остатками вчерашнего пиршества, Киллиан сунул затылок под струю холодной воды и почувствовал, что жизнь постепенно налаживается. Покинув злосчастный номер, в котором разрушились все надежды, он побрел по туманному Сонреалю, подолгу останавливаясь возле украшенных рождественскими гирляндами витрин и рассматривая покоящегося на коленях богородицы мессии, которого, согласно Новому Завету, распяли на кресте за грехи человечества. Милтон был глубоко верующим, - его успокаивала мысль о том, что на том берегу его ожидают райские кущи Эдема и восседающий на троне Великий Отец. Поддавшись внезапному порыву, Киллиан вскочил на четырнадцатый автобус и, доехав без пересадок до собора Франца-Леонарда, сбросил с головы промокший от мелкого дождя капюшон и вошел в окутанную мягким сиянием витажных стекол залу. Остановившись возле иконы мученицы Альбертины, юноша принялся молить о прощении, срывающимся от раскаяния шепотом перечисляя свои грехи.
    «Если искренне признаться в содеянном, Господь обязательно дарует искупление», - любила поговаривать Мелоди, ходящая в церковь каждое воскресенье и соблюдающая посты. Милтон, не забыв вознести молитву за упокой души сестры Франциску Сентберийскому, смахнул с лица слезы и, сгорбившись, понуро побрел прочь.
    На пятницу и субботу у Киллиана были запланированы съемки в загородном коттедже, и перед этим следовало в обязательном порядке сдать анализы, а в воскресенье, провалявшись в постели до пяти вечера, Милтон напросился в гости к Дарию, потому что скучал по единственному близкому человеку, который, если не считать отца, присутствовал в его sad life. Райдер, встретив его в общем коридоре, приобнял друга, и Киллиан заметил, что тот прихрамывает и старается держать левую ногу на весу.
    - Что случилось? - поинтересовался молодой человек, бросив сочувственный взгляд на травмированную конечность приятеля.
    - Небольшое растяжение,- доложил тот, лучезарно улыбаясь. - Жить буду.
    - Я купил пива, - спохватился Милтон, прерывая сгущающуюся между ними тишину и понимая, что они таращатся друг на друга до неприличия долго. - Безалкогольное, со вкусом лайма.
    Ему хотелось, чтобы Райдер, как тогда, в армии, схватил его за грудки, прижал к стене и обжег губы влажным поцелуем. Киллиану до дрожи хотелось физической близости именно с этим парнем, но ему недоставало смелости, чтобы пересилить себя, сделать этот гребаный first step.
    - Круто, - хохотнул Дарий, игриво прищурившись. - Стаканы в барной стойке, сушеный кальмар где-то на книжной полке, тарелка с овощами в холодильнике. Будь душкой и позаботься обо мне как подобает настоящему товарищу.