Шёл 1964 год

Она сидела на полу, обхватив руками колени и устремив пустой взгляд куда-то в прошлое. В руках она держала фотографии, а на полу рядом с ней были разложены альбомные листки с детскими рисунками сына. Сегодня ему исполнилось бы десять лет, а в прошлом году он умер именно в день своего рождения. Это было недавно, но, кажется, это было так давно, в той, другой жизни, которой уже нет и никогда не будет. Пустоту в душе сменила ноющая тоска, слезы заполнили глаза и лениво потекли по щекам. Осознание невосполнимой потери вновь сжало душу, сдавило грудь, мешая дышать, а сердце опять пронзила острая боль. Чувство собственной вины в его смерти словно тяжёлой ртутью заливало всё тело, сковывая не только мышцы, но и мысли. Зачем, зачем с первых дней жизни она твердила ему: "Ты же мужчина! Плачут девочки! Боль надо уметь терпеть!"

Первый раз она сказала это ему, когда он только-только начал ходить. Запутавшись в своих ногах, он упал, ударился головой о ножку стола и заплакал. Позднее прищемил пальчик ящиком комода так, что ноготок посинел. Потом, разбаловавшись на качелях, получил в лоб деревянным сиденьем. И каждый раз она внушала ему: "Ты же мужчина! Боль надо терпеть!"

Был однажды смешной случай, вспомнив его, она даже улыбнулась и смахнула со щеки слезу. Лет пять ему тогда было. Суббота. Банный день. Мылись на кухне у русской печи. Она налила в металлический тазик горячую воду из чугуна, вынутого из печи, попробовала рукой – горячо. Она решила разбавить кипяток холодной водой. А он говорит: "Не надо, я же мужчина!" И встаёт обеими ногами в тазик. Вода начинает обжигать ему ступни, он по очереди вытаскивает ноги из воды, стараясь остудить то одну, то другую. Понимая что это не помогает, он кричит ей: "Мама, мама! Вытаскивай меня скорее, я уже не мужчина, я уже женщина!" Она вытащила сына, ноги по щиколотки покраснели, но он не заплакал, а шёпотом попросил: "Только ты никому не говори, что я немножко побыл женщиной. Я же не плачу!"

Да, сын научился терпеть боль. Это его и погубило. Когда у него заболел правый бок, а до дня рождения оставалось несколько дней, он промолчал и всё время терпел эту боль. Лишь когда температура поднялась выше сорока градусов, и началась рвота, она узнала про боль. А он стиснув зубы твердил:"Я же мужчина!"

Когда она везла сына в сельскую больницу, ей казалось, что лошадь еле-еле передвигает ноги. К обеду приехали в больницу. Врач, осмотрев сына сказал: «Это гнойный аппендицит», и, разведя руками, отправил их к хирургу в больницу близлежащего городка. Двадцать километров пути ей казались бесконечными. Сыну становилось всё хуже и хуже, он начал бредить, иногда среди его лепета она слышала: "Я же мужчина!" В белой рубашке и красном галстуке, с двумя красными яблоками на груди, в маленьком гробу он совершенно не был похож на мужчину. Зачем, зачем она с детства внушала ему это. Она отпустила колени и легла спиной на пол, устремив потухший взгляд в потолок. Вот уже год его нет, а виновата в этом она сама. Слезы ручейками побежали по вискам. Воспоминания окунули её в леденящий холод кладбища. "Господи, зачем ты забрал его?" - прошептала она. Чувство безысходности вновь сковало душу, и с этим ей придётся существовать всю оставшуюся жизнь...