3. Селена Вайнгартен

«НЕ СМОТРИ НА МЕНЯ. - ВСЕ РАВНО БОЛЬШЕ НЕЧЕМ СМОТРЕТЬ»

    Хлоя Данниль Фриман скончалась, не приходя в сознание на тридцать седьмом году жизни. Говоря прощальную речь в церкви Святого Йохана, Лиам обронил, что в последние дни она, словно одержимая, занималась у станка по шесть часов в день, опасаясь потерять форму, и, скорее всего, ее смерть, официально признанная несчастным случаем, могла быть, по мнению мистера Хоффмана, суицидом.
    - Она повторяла, что хочет уйти молодой, чтобы все запомнили ее красивой, - толковал балетмейстер, с осуждением косясь в сторону сплетниц. - Ей была невыносима мысль, что придет время, когда над ней начнут насмехаться.
    Нэна Кросби, Карен Голдберг, Зои Саммерс, Симона Остин, Джейн Борден и Норма Джефферсон понуро молчали, делая вид, что им стыдно. Я, подойдя к возвышающемуся на алтаре гробу, в котором покоилась мисс Фриман, коснулась ее восковых рук, незаметно вложив в сплетенные на животе пальцы «звездный» брелок. Возложив букет с хризантемами у обрамленного траурной лентой портрета Хлои, я, не отрываясь, смотрела на застывшее лицо умершей, не в силах поверить, что неподвижно лежащее тело - та самая Хлоя Фриман, которая любила шутить, всегда громко смеялась и часто спорила с Лиамом, убеждая его, что ей виднее, как должна выглядеть Китри из «Дон Кихота», Дидима из «Вальпургиевой ночи» или Лесная фея из «Грез в зимний день». Упрямая, своевольная, умеющая отстаивать свои права, она казалась мне незыблемым монолитом, и вот теперь ее не стало, а жизнь продолжает идти своим чередом: мы с Нормой вовсю репетировали «Лебединое озеро», терпя завистливые шиканья соперниц, которые не могли примириться с решением, принятым хореографом «Юноны».
    Не желая окончательно расклеиваться, похороны Хлои я пропустила. Вернувшись в пустой театр, я закрылась в гримерке, которая ранее принадлежала госпоже Фриман, и где совсем скоро к спектаклям предстоит готовиться мне на пару с Джефферсон. Не без трепета взяв в руки палетку теней, которыми пользовалась Хлоя, я провела кисточкой по подвижному веку, наблюдая за тем, как меняется оттенок моих глаз, обрамленный black eyeshadows. В обычной жизни декоративной косметикой я не пользовалась, но, надеюсь, госпожа Фриман не обидится, если я присвою себе ее палеточку. Открыв ящик комода, чтобы убрать туда оставшуюся на память от великой танцовщицы вещь, я обнаружила валяющийся в углу пробник духов «madame Jamais», которым всегда благоухала прима нашего театра. Сжав в ладони крошечный флакончик с остатками парфюма, я распылила все содержимое на лацканы своего пиджака и целую вечность вдыхала, зажмурившись от удовольствия, свежий клеверный запах.
    Домой я ехала на метро, погруженная в воспоминания о том, как впервые увидела Хлою на званом ужине в компании слащавого спутника. Фиолетовое платье подчеркивало идеальную фигуру грациозной особы, - она казалась королевой не только на сцене, но и в жизни. Мне никогда не стать похожей на статную красавицу Фриман, - унаследовавшая от бабушки по материнской линии бережливость, я отказалась покупать платье на выпускной и порпосила маму отдать в ателье ее свадебное платье, чтобы его перешили для меня. В аляповатом белом платье с розовым лифом и сиреневыми оборками я выглядела нелепо и все одноклассницы косились на меня как на сбежавшую из дурдома кретинку, однако, не отличаясь тщеславием, я осознавала, что даже приложив максимум усилий, Селене не стать такой же элегантной как Хлоя, ибо вздернутый нос, мясистые губы и широко расставленные глаза делали мое лицо совершенно ordinary, и у меня не было ни единого шанса пленить кого бы то ни было внешней красотой ввиду полного ее отсутствия.
    Выйдя на сцену в первый раз в качестве основного действующего лица, я, признаться, не испытала ни капли волнения, когда как моя мать, сраженная новостью о том, что ее дочь станцует Одетту с Одиллией, от переизбытка эмоций не могла заснуть и на нервной почве расчесала шею до красных полос, из-за чего ей пришлось на премьеру надеть водолазку.
    Поклонившись в последний раз, я, не видящая ничего из-за светящих прямо в глаза прожекторов, убежала за кулисы и почувствовала неимоверное облегчение, как только приклеенная улыбка сползла с моего лица. Я догадывалась, что ноша, взваленная на меня Лиамом, легкой не будет, так что к ноющим мышцам и пульсирующей боли в области стоп я была готова. Равнодушно относившаяся к цветам, я раздарила все свои букеты солисткам и кордебалету, а сама, едва сдерживаясь, чтобы не расчихаться от удушающего аромата лилий, в считанные секунды переоделась в джинсы и кофту, вышла через черный ход в прохладный ноябрьский вечер и попала в крепкие объятия родителей.
    - Моя крошка, ты просто божественно смотрелась в черной пачке! - трещала матушка, пощипывая мои щеки. - Я тобой так горжусь, кисуля!
    На кухне нас ожидал трехэтажный ванильный торт с ничинкой из малинового суфле, и я, безропотно проглотив свою порцию, пробормотала, что устала и дико хочу спать, после чего, прокравшись в санузел, поспешно склонилась над унитазом. Булимией я никогда не страдала и еду на «плохую» и «хорошую» не делила, однако, не желая огрчать отказом мать, я понимала, что внушительный кусок бисквита с жирным кремом, оказавшийся в желудке после шести вечера, прибавит мне несколько лишних грамм, а вес примы не должен превышать сорока пяти кило, поскольку партнер, которому надлежит поднимать танцовщицу по нескольку раз за спектакль, имеет риск надорваться. Так что, опустошив желудок, я постояла под душем и, попросив Аманду заготовить сухарей из черного хлеба, которые я обычно беру с собой в качестве перекуса, легла спать, не ведая, что привычный lifestyle совсем скоро завершится, и такие понятия как «dolce vita» и «sweet home» исчезнут без следа. Не зря все-таки я не желала становиться главной танцовщицей «Юноны», - злой рок, преследовавший вечно одинокую Хлою, казалось, перекинулся на меня, и вместе с овациями зрителей я получила разбитую на осколки жизнь, которую собрать воедино было никак нельзя.
    Возможно, я драматизиую, и никакого проклятия не существует. В конце-концов, никто ведь не заставлял моего отца брать крупную сумму в долг у предводителя могущественного мафиозного клана, и то, что я заменила покойную Хлою как раз перед тем, как череда несчастий обрушилась на нашу семью, не более чем совпадение. Как оказалось, карьера Артура Вайнгартена давно пошла под откос, и он, не желая рассказывать жене и детям о трудностях, с которыми столкнулся, занял два миллиона у мистера Финна, надеясь, что сможет выплатить все до копейки как только подпишет новый контракт. Мафиози, терпением не отличавшийся, быстро сообразил, что мистер Вайнгартен money вряд ли отдаст, посему, заставив его подписать дарственную на все движимое и недвижимое имущество, они выгнали нас из пентхауса и пригрозили убить всех, если Артур не вернет недостающие четыреста тысяч в ближайшие дни.
    Запихнув в багажник своей машины два чемодана с вещами, я с братом отправилась в общежитие, где моя хорошая знакомая предоставила нам комнату на первом этаже. Тоби, не понимающий, что происходит, ошалело цеплялся за меня, а я не могла даже сказать банальное «все в порядке», потому что уверена ни в чем не была.
    Родители, пообещавшие вернуться за нами, как только уладят все вопросы, пропали без следа. Как я узнала после, мою мать сбил грузовик и она умерла моментально, а отец, на глазах которого случилась нелепая гибель супруги, тем же вечером утопился в пруду, наплевав на наши с Тобиасом надежды, что он хотя бы в этот раз поведет себя как глава семьи и не сбежит от ответственности столь отвратительным образом.
    На опознание идти я отказалась, понимая, что умру от разрыва сердца, лицезрев обезображенных до невозможности parents, лежащих на оцинкованной поверхности под pale light безжалостных ламп, так что полицейским пришлось довольствоваться тем, что я признала найденные при телах мелочи личными вещами Аманды Хаус и Артура Вайнгартена. Невзирая на постигшую familia участь, я продолжала появляться в театре, поскольку деньги на проживание нам с hermano были необходимы. Вот тогда-то я возрадовалась тому, что меня сделали главной балериной, потому что гонорар, который выдавался приме, существенно отличался от мизерной зарплаты состоящих в массовке танцовщиц.
    Двадцатого ноября, купив билет на автобус до Скай-Фло, я вручила конверт с документами Тобиасу, заявив, что ему лучше покинуть Олд-Вэй немедленно, поскольку мистер Финн наверняка станет преследовать нас. Преисполнившись ненавистью по отношению к безответственному поступку отца, из-за которого умерла наша мать, я дала себе обещание позаботиться о благополучии Тоби любой ценой и посему отправила парня на юг Гомерики, где он вплоть до совершеннолетия проживет у дальних родственников со стороны нашего непутевого папаши. Я надеялась ближе к Рождеству оставить этот город навсегда и присоединиться к брату, однако мои планы рассеялись в прах. Молодчики Финна, схватив меня, когда я поздним вечером выходила из «Юноны», запихнули в салон пропахшей табаком машины и привезли на аудиенцию к главе преступного клана, который, сверкая желтыми зубами, заявил, что с долгом Артура Вайнгартена надлежит рассчитываться мне, и либо меня выпотрошат, дабы продать на органы, либо Селена Вайнгартен идет на трассу, чтобы как можно быстрее «отработать» четыреста кусков.
    - Просто убейте меня, - процедила я, бесстрашно смотря в угрюмое лицо пятидесятилетнего подонка. - Я девушка строгих правил и торговать собой не собираюсь.