Ми13 Разве можно любить сразк трех?

Но, как пел Утесов: «Любовь нечаянно нагрянет…» Со мной это и произошло, «когда ее совсем не ждешь» и было настолько серьезно, что я начал писать стихи. Эта типичная белорусская красавица, круглолицая, но с утонченными чертами лица, с самоуверенным взглядом, в то же время прекрасных светло-карих глаз, с каре каштановых волос, с гармоничной спортивной фигуркой, но с вполне развитыми женственными формами, она сразу заметила мой интерес к ней и, не давая особых надежд, стала использовать его в своих практических целях.

Так, не дослушав до конца мои робкие предложения сходить на вечерний сеанс в кино на гремевшую тогда картину про Анжелику, она поставила мне конкретную задачу: сделать для нее чертежи по начертательной геометрии к грядущему зачету. (Если учесть, что из-за этих «эпюров», к которым я не знал сам, как подступиться, за что и не был допущен до сессии в политехническом институте, для меня это предложение было равносильно прямому отказу)

Тем не менее, я собирался совершить реальный подвиг и постараться понять, с чем едят эти «эпюры». Но тут подошло время ехать на соревнования в другой город, и я отсутствовал больше недели, тая надежду, что за время моего отсутствия проблема с ее зачетом как-нибудь сама рассосется.

Так оно и вышло, кто-то сделал ей эти злополучные чертежи, о чем она, зловредно улыбаясь, сообщила мне, когда я по приезду попытался сесть рядом с ней на лекции. Ее пренебрежительный взгляд говорил о том, что я стал еще дальше от той цели, которую мог поставить по отношению к ней.

Но через несколько дней она сама обратилась ко мне с просьбой о помощи. Оказывается в общежитии, где она, то ли витебчанка, то ли гомельчанка, жила, ее стал агрессивно преследовать один из однокурсников, пытаясь чуть ли не силой затащить в свою комнату.
Я тут же подошел к нему в перерыве между лекциями и строго потребовал прекратить приставания. На него это не произвело никакого впечатления, этот развязный малый был с меня ростом и, чувствуется, имел некоторый опыт в подобных физических разборках. Я стал готовиться продолжить нашу беседу после занятий, но – не потребовалось.

После окончания последней пары наш курс пригласили на рентгеноскопию в специально оборудованный медицинский кабинет. Когда подошла моя очередь и я стал снимать верхнюю одежду, я заметил чей-то пристальный взгляд. Оказалось, это на мою, развитую ежедневными тренировками, мускулатуру с заметным даже страхом смотрит мой вероятный противник. Он тоже был раздет по пояс и его тщедушное, по сравнению с моим, телосложение безнадежно проигрывало в сравнении с моим.

Быстро одевшись, он поспешно ускользнул от предстоящей разборки и больше я ничего не слышал о нем от своей, все еще неприступной для меня, возлюбленной. Но тут произошло еще одно, неожиданное для меня, событие, которое, казалось, непостижимым образом приостановило мои попытки приблизиться к недосягаемой и от этого еще более желанной «принцессы».

Поздней осенью нашу команду динамовской спортшколы повезли в Пятигорск на Всесоюзные соревнования. Там я встретил прекрасную москвичку, которая к этим соревнованиям относилась, как к одному из увлечений. Мы с ней быстро познакомились, собственно, она и стала одной из причин моего желания переехать в Москву.

Но главной моей любовью тогда стала совсем другая. Она вызывала у меня ощущение первой любви. До нее все мои прежние влюбленности стали казаться пустяком, я перестал вспоминать о них. Кроме, пожалуй, последней – витебчанки-гомельчанки. Да и та сходила на нет по угасающей инерции. Я еще не мог остановиться писать стихи, но они уже были посвящены не совсем ей. Судите сами, по первой же строчке: «Разве можно любить сразу двух?»

Скоро я и вовсе отвлекся от однокурсницы, с ней все стало каким-то…пресным. А с этой – у меня ни с кум не было, как с этой! Я непрестанно думал о ней: «вечером, ночью, днем и с утра…» Просыпался с первой мыслью – о ней. Меня эти ощущения сладко томили, и в то же время было как-то горько, что я не могу к ней притронуться, прикоснуться. Мне хотелось и «петь, и бежать, и лететь» – к ней, единственной!

Я к ней не мог не подойти, не мог не потерять головы – сразу и бесповоротно. Она была, как я посчитал, божественно прекрасна. Хотя вовсе не обладала теми статями, которыми женщины всегда меня привлекали. Но она была безупречно хороша для своих 17 лет. Ее худенькие ножки, откровенно выставленные из-под донельзя короткой и в то же время целомудренной мини-юбочки, с трогательными в своей незащищенности коленками, подчеркнутой белыми (под коленки) гольфиками, вся ее хрупкая фигурка вызывали у меня желание броситься на ее защиту от невесть откуда взявшихся врагов, закрыть ее грудью, отдать, не раздумывая, жизнь за нее…

И ее чистое личико, ее огромные нежные глаза, выглядывающие из под смоляной челки… Если сравнивать ее с живыми идеалами, она была удивительно похожа на Одри Хепберн в ее ранних фильмах…

А была она из того же института, что я бросил – из политехнического. Тоже первокурсница. И имя ее было – Нина. Познакомился я с ней где-то на пути к ее институту – в том автобусе, который начинал свой маршрут от нашего. Она просто и естественно вступила в разговор со мной. Назвала, не чинясь, свою группу, сказала, как можно ее найти в институте, в каком корпусе.

И была бы у нас совсем иная история, если бы я действовал с умом, или был бы чуть постарше…Но у меня от нее просто снесло крышу и я действовал, как вполне себе безумец. Не сразу, сначала я вел себя в отношении ее очень даже разумно. Первым делом я поехал, как выдалось время, в ее институт и списал расписание занятий ее группы. Потом, в ближайший удобный для себя день поехал прямо к ней, руководствуясь ее расписанием. И тут то все пошло не так…

Заглянув в ее аудиторию по окончании занятий, я не обнаружил радости на ее лице. Заходить туда, пока не вышел преподаватель, я не стал, тем более, что я видел – она меня заметила. Значит, выйдет ко мне, я подожду…

Вышла не она, а ее подружка. «Вы Нину ждете? Она не сможет с Вами встретиться, к ней пришел ее молодой человек. Она сказала – в другой раз»….

Это я должен уйти, уступить? Когда это я уступал поле боя?! Я уперто остался на прежнем месте. Когда вышли они вдвоем, я перегородил ему дорогу: «Поговорить надо! Давай выйдем!» Он слабо улыбнулся: «Я не против, но давай в другой раз. Сейчас я не готов, в театр мы с Ниной собрались. Видишь, я «при параде»… Если хочешь, назначай место и время, я дам тебе сатисфакцию!»

И я пошел на эти условия. Отойдя от Нины, договорились встретиться завтра, в 8 вечера, у ЦУМа, в скверике…
 

Понимая, что, исходя из сегодняшних реалий, он придет не один, (а что придет он, я не сомневался – куда ему от Нины деваться) я договорился со своей соседской шпаной, с кем я время от времени таскался по танцам…

Конечно, никто из моих не пришел к ЦУМу, но мне (я пришел загодя) тоже некуда было деваться. Как говорили эти мои «героические» дружки: «получать, но понта не терять!» Завидев знакомую атлетическую фигуру «жениха» Нины, который с двумя такого же объема товарищами завернул от ЦУМа к скверику, я, не таясь, вышел получать свое. Только мы стали сближаться с этими тремя, как из-за киоска вышли еще двое, а из глубины сквера, отрезая мне возможный путь к отступлению, еще трое.

Я оказался в полном окружении…Как и предполагалось, я пошел на главного противника. Но сделав только два шага, напоролся на увесистый удар в скулу от самого низкорослого в той компании, но тем не менее, очень плотного компаньона «жениха». Меня отбросило назад, я еле устоял, огляделся. Я был в самом центре образовавшегося круга.

Рассмотрел компашку поближе. Нина говорила, что у нее есть друг из физкультурного института. Очевидно и его друзья были оттуда же. Все - моего роста и даже выше, кроме того, нанесшего первый удар. Особо выделялся в той компании двухметровый верзила, рост которого визуально увеличивала фетровая шляпа.

Несмотря на обильный выброс адреналина, у меня хватило ума понять, что спектакль пора заканчивать. Я не хочу даже представлять, чем закончилось бы дальнейшее противостояние с противником, соотношение сил с которым было приблизительно один к восьми. Нехорошо это выглядело и со стороны, но я принял решение покинуть поле боя…

Я сделал вид, что атакую двухметрового, в шляпе. Тот радостно присел, раскинув руки. Но, не доходя до него полшага, я резко свернул, и ударил двумя руками в грудь того, кто стоял рядам с ним. Он тоже был не выше меня, но сложением поущербнее. Он не ожидал моего удара, упал, а я бросился в образовавшийся проем…Меня не преследовали…

На следующий день, сообразуясь с нининым расписанием занятий, я, конечно же, пришел в Политехнический. В этот день занятия заканчивались поздно, были какие-то дополнительные, короче, уже темнело. И недалеко от входа, уже по силуэту я узнал вчерашнего противника.

-«Продолжим разговор!» - он поплелся за мною на задний двор института. По дороге я поинтересовался, не мог он собрать побольше народа? Он ответил: «Ты же с Орловского района, а там – самая шпана. И ходят стаями.» Я вспомнил, что говорил Нине, где я живу.

Я успешно провел только один удар, остальные он блокировал. В конце концов, он вошел в клинч и, обхватив мои руки, заявил, что драться не желает. А я к тому времени уже и не мог – здоровый был парнишка, очевидно, борец.

Он опять первым прервал молчание: «Я люблю ее! Мы уже полгода встречаемся. Тебе не светит!» Я внутренне согласился с ним. Не так я начал с ней отношения, напугал ее, все сразу испортил. И ему я явно проиграл…

С Ниной мы больше не встречались, я не видел смысла навязывать ей свое общение. Но долгое время я еще переживал эту потерю, писал стихи, которые не собирался ей показывать и над которыми одно из моих дам плакала много лет спустя, поверив мне, что их я посвящал ей.

Какое-то время я еще косился на ту витебскую однокурсницу, но вдохновения переживать подобный роман у меня уже не было. А третья любовь, которая разворачивалась у меня параллельно этим, это чувство, возникшее к той московской спортсменке, с которой я сблизился на осенних всесоюзных соревнованиях в Пятигорске. Но, повздыхав о ней неделю,  мы расстались на неопределенное время. Я понимал, что для того, чтобы у нас что-то получилось, надо быть рядом, а это значит:  надо перебираться в Москву, к чему я тогда не был готов.