Когда она падала

Когда она падала – падал весь мир. Когда она сбивала коленки – мир сокрушенно рассматривал свои новые ссадины. Когда она водила веткой с листиками  по чумазому личику – мир смеялся и говорил «щекотно».
Для других она была просто Катька. Катька вон из того подъезда, с оторванным от подола кружевом – лазила на дерево, ободралась, мать побила – а кружево так и не пришила. Катька глупая, бессмысленная, Катька-непонятно-зачем, ведь и гуляет в одиночестве, шевеля яркими, будто ела вишню, губами, сама с собой говорит, что ж она, нормальная после этого, что ли. И почерк – вся округа знает – туда-сюда гуляет, как ни старайся ученица первого класса Катька, высовывая язык от усердия, как ни пачкай белый воротник чернилами. И кошек-собак кормит своими завтраками, а худущая сама – ну чисто мумия высохшая, которую по телеку показывали.
Катька – расплелись косички, Катька – шрам через щеку, на бутылку упала, когда мать отца выгнала и после него из дома выгребала. Катька – обгрызенные ногти.
Когда она его поцеловала – мир прижал к лицу мягкие ладошки. Он валялся за помойкой, грязный, но почти целый, только один шов на боку чуть-чуть разошелся, умела бы косорукая, мамино убоище Катька шить – так работы бы на две минуты. Пластмассовые глазенки, круглые ушки. Если перевернуть – ласково рычит. Но девочка не будет его переворачивать, вдруг ему так не нравится. Девочка его, мягкого, шерстистого, пушистого, будет любить. Как назовет? Ну медведь же. Значит – Миша. Уложит в свою кроватку, укроет одеялом.
Девочка переступила порог и превратилась в Катьку. В Катьку, которая не вынесла мусор, посуду не помыла.
Уворачиваясь от рук матери, девочка с Мишей в руках оказалась у лестницы. Но одна из рук дотянулась – и то ли девочка, то ли Катька молча летит-кувыркается до самой последней ступеньки. Хлопнула дверь.
Голову Катькину Миша спас. 
Девочка кое-как поднялась. Вышла в самый дождь. Шла и шла. Вода делала хлюп-хлюп в маленьких, давно не по ноге сандаликах.
Когда вода с неба закончилась и вся растеклась по земле, а с неба любопытно уставилась на землю луна, за девочкой отправился человек. Он отделился от темной стены и пошел, шагами редкими, громкими, он был тенью, крупной и плохо пахнущей, а его зубы улыбались, и казалось, что скалятся и его сообщники-фонари.
Девочка прижалась к Мише и закрыла глаза.
Для взрослых, которые несли ее в машину «скорой», она была несовершеннолетняя по фамилии К. Взрослые шептались о том, что полицейский Д. был из тех краев, где такое часто бывает. Поэтому легко узнал и записал, что раны, обнаруженные на телах рецидивиста С. и матери несовершеннолетней К., нанесены когтями и зубами медведя.
«Но у нас-то тут не тайга!» - сказала кому-то свидетельница Р. , которая только так называлась, хотя ничего не видела, кроме мирно спящей девочки под фонарем. Кто-то на всякий случай пожал плечами.
Девочка спала, и никто не мог ее разбудить. Девочка спала, и никто не мог разлучить ее с медведем, потому что она его крепко-крепко обняла. Не учили, как правильно обнимать, она и обняла так, как умела.
Люди куда-то бегали, говорили, шушукались, указывали пальцами, накрывали, уносили, вскрикивали, подписывали, складывали. А мир спал и не просыпался. Вы и сами теперь знаете, почему.