Янтарная река. Мистическая быль

                Глава первая
                ОБОРОТЕНЬ

    «Великая книга природы открыта перед всеми и в этой великой
       книге до сих пор прочтен  только первые страницы.»

                Дмитрий Писарев




           Андрей Сошников не то, чтобы не любил праздничные корпоративы - он просто быстро от них уставал.  Приезжал и садился за стол с удовольствием, был весел, танцевал с женщинами и лучше всех говорил под звон бокалов что-то празднично-умное, но через пару-тройку часов выпадал из обоймы и начинал чертовски скучать. Не из-за принципиальной трезвости. И не из-за мрачного опьянения. С последним-то как раз у него было всё в порядке, ибо алкоголь пробуждал у него зверский аппетит, а наевшись, он чисто физически не мог уже больше не только есть, но и пить.  К тому же он терпеть не мог ни в каком виде терять контроль над ситуацией и всегда готов был остановиться на той стадии, когда эстетическое удовольствие от сочетания водки и красивой закуски превращалось в тупую пьянку.
           В этот момент он, если не представлялось возможным тихонько смыться домой, уходил с бокалом сока в какой-нибудь тихий уголок и старался затаиться там, с полуулыбкой думая о своём и наблюдая за праздничными глупостями подвыпивших коллег. Если его находили там, немного подыгрывал назойливым собеседникам в их разглагольствованиях и, усыпив бдительность, ускользал, чтобы укрыться в новом месте.
           На этом предновогоднем праздновании он также выбрался из-за стола, стянул бокал с лимонадом и исчез за огромным офисным фикусом.
           Здесь, в дальнем углу зала, в тени мощного растения стояли два лёгких кресла и крошечный столик, подсвеченные растянутыми через ближайший оконный проём разноцветно подмигивающими гирляндами. При виде этого кусочка интерьера Андрею вдруг пришёл на ум маленький эпизод из прочитанного ещё в детстве фантастического романа - кресла, сосна в стеклянном ящике, газосветная лампа, тусклая и подмигивающая. «Ловерс дайм» - «пятачок влюблённых». Он непроизвольно громко хмыкнул и только теперь заметил, что в кресле у фикуса сидит молодая симпатичная женщина, которую он до этого только один раз видел в испытательной химлаборатории. Новая сотрудница, которую порекомендовал их начальству старый надёжный знакомый – завлаб из дружественного профильного НИИ. Светлана Жукова, кажется.
                Новенькая смотрела на него настороженно-неодобрительно.
           - Чему вы усмехаетесь?
           - Хм… (Как же ей объяснить… Это ж чисто ассоциативно)… Просто эти два кресла напомнили мне сценку из одного литературного произведения. Бог с ним!
           - А-а-а…, - протянула Света, - А вы ведь наш юрист?
           - Что? – удивился Андрей, – Какой юрист? Почему?
           - Ой, извините, я не знаю, мне сказали, что вы – юрист фирмы. Лёша Новиков сказал, менеджер отдела оборудования.
           - Не мог он этого сказать, он знает, что это не так.
           - Ну, не то, чтобы прямо так сказал… Я случайно обмолвилась, что мне бы надо проконсультироваться с юристом по личному вопросу, а он сказал, чтобы я обратилась к вам.
             Андрей поморщился - он терпеть мог, когда малознакомые люди считали само собой разумеющимся нагрузить его своими личными проблемами из области юриспруденции. Аккуратно присел в свободное кресло.
           - По образованию – да.
           - Ну, вот видите!
           - Что я вижу? Я вижу, что я начальник отдела внешнеэкономических связей, а специализация моя – таможенное и международное частное право и вряд ли я могу быть полезен в вопросах раздела жилых помещений или наследства.
           - Откуда вы знаете?! – изумилась Светлана.
            Андрей подавил недобрую улыбку: «Почему ж вы все не хотите к адвокатам-то ходить?». Хотя он, конечно, знал, почему.
           - Что вы молчите?
           От тягостной необходимости что-то ответить на этот вопрос его, к счастью, неожиданно избавили.   
           - Маугли! – раздался слева от Андрея весёлый басовитый мужской голос, - Ты надолго тут зависла? Может, я успею Машку к любимой тёщеньке отвезти?
            Андрей поднял голову. Над ним стоял симпатичный жизнерадостный мужчина лет тридцати пяти – тридцати восьми с бородкой и в очках, но вида отнюдь не ботанического, а скорее туристско-геологического.
           - Ой, Кость, ты уже за мной приехал! Познакомьтесь – это мой брат Константин. А это наш начальник внешнеэкономического отдела Андрей…э-э-э…
           - Можно без отчества, мы, видимо, почти ровесники… Андрей!
           - Константин! Очень приятно! Так что, Светик?
           - Ты рано приехал, Кость. Езжай к тёще смело, я ещё часа два точно.
             Костя быстро вышел из банкетного зала, помахав им из дверного проёма рукой.
           - Простите за любопытство, а Машка, это кто? Ваша племянница?
           - Выжловка первопольная*. Брат обещал жене на праздники к её родителям поехать, придётся эту красавицу у тёщи оставить. Плохо будет Машке в квартире, но куда ещё-то?
             Андрей едва не подавился лимонадом. Закашлялся. Слова «выжловка первопольная» из уст тридцатилетней, изящно накрашенной городской барышни на «шпильках» прозвучали… да просто, чёрт знает, как прозвучали!
           - Это как понимать, Свет?! Ваш брат - охотник-гончатник? А вы?! Просто специфическими терминами владеете или тоже… приобщились?
           - Да-а-а, Костя фанатик этого дела! А я нет. Просто природу очень люблю. Жить в ней люблю, у костра, знаете ли, у палатки. Собак люблю безумно. Охотничьих. Они потрясающие!  Особенно спаниели и курцхаары, но это на мой сантиментальный женский взгляд.  Дичь люблю готовить.
           - Обалдеть!  Вот так новость!
           - Почему это вас так шокировало? Постойте…до меня сразу не дошло…а вы-то откуда знаете про гончих?
           - Почему шокировало? Я в полном восторге! С русскими гончими – одна из моих любимейших охот, только возможность редко представляется! А у брата одна Машка или смычок**?...
           …Корпоративка, как это бывает в коллективах, не раздираемых интригами и неприязнью, гуляла искренне и самозабвенно. Пара-другая Андреевых друзей, проверяя «оперативную обстакановку», уже проникли в пространство, ограниченное фикусом, и пытались устроить разборки на предмет «почему не танцуем?!», но натолкнувшись на ледяной взгляд Андрея, ретировались на танцпол. За фикусом взахлёб шло общение двух внезапно обнаруживших своё родство душ.
           - Стесняюсь спросить… Свет, а почему Маугли?
             Светлана задумалась, глядя ему в глаза.
           - Даже и не знаю… Не были б вы охотником, не знали бы, что такое тайга, не ходили бы на байдарках, ни за что бы не рассказала… А так…расскажу, пожалуй. После этой истории меня Костик и прозвал Маугли. Но учтите, будете иронизировать, не прощу.
           - Охотничьим рассказом меня не удивить. Только восхитить можно.
           - Это не охотничий рассказ. Совсем не охотничий. В позапрошлом году…
                … Она с детства не боялась леса, рек, болот, глухих деревень. Родители рассказывали, что едва крохотная дочка научилась держать головку, её увезли на дачу и в первый же вечер, сидя на коленях у восьмилетнего брата, она зачарованным непонимающим взглядом неотрывно, не мигая, смотрела в подтопок русской печки, и язычки пламени ярко и остро сверкали в её ошеломлённых младенческих глазёнках. И первые самостоятельные шаги она сделала не по полу квартиры, а по упругой хвойной подстилке сентябрьского притихшего ельника…
             В тот раз они стояли днёвкой на берегу реки. На одной из тех многочисленных излучин, окаймлённых чистыми песчаными пляжами, которые поросли классическим сосновым бором и предоставляли туристам идеальные ландшафты для стоянок. Три байдарки, шесть человек. Лагерь маленький, в чистом просторном прибрежном сосняке оставалось ещё полно места. И, конечно же, она, пока после позднего завтрака все купались, валялись на песочке и додрёмывали за вчерашний суетный вечер, ушла прогуляться, посмотреть незнакомый лес. Оставила в палатке навигатор - зачем он в солнечную погоду да рядом с рекой? Побрызгалась от комаров. В глубине берега лес оказался смешанный, таинственный, хотя и не дремучий. И она неожиданно наткнулась на россыпи земляники и увлеклась. Поднять голову её заставил близкий раскат грома. Ничего себе, какую страсть по небу наволокло!  Грозу она весело и непугливо переждала под стволом упавшей сосны, уже густо обросшим подлеском, у самого выворотня. Прямо, как в шалаше. Но облачность после грозы не порвалась, не ушла, как это должно бы случиться летом в жару. Не засверкали в лучах солнца миллиарды дождевых капелек на листьях и траве, не запарила земля, не сбросили тёплый душ кроны деревьев. Лес остался мокрым и неуютным под однообразно серым небом. Похоже, это перемена погоды, а не локальный грозовой фронт!
            Света чётко поняла, что направления к реке не знает. Река течёт с севера на юг, солнце как раз проходило зенит. Без труда сориентировалась, с какого направления налетело ненастье, но… в тот момент, когда она обратила внимание на грозу, солнце уже было затянуто. Или не было? А куда оно тогда пропадало? Никаких очевидных признаков сторон света в этих лесах, растущих на преимущественно песчаных почвах, обнаружить было невозможно.
            Ещё не особо паникуя, она покричала ребятам, хотя очень не любила беспокоить лес глупыми воплями – брат приучил. Тишина. А ведь они тоже наверняка кричат, неужели она успела забраться так далеко от реки?  Не может быть, мистика какая-то! Будто заманила её эта земляника…
            Если вы заблудились в лесу, не видя солнца, будьте уверены: вы ходите кругами. Света это, конечно, знала, пыталась отмечать направление сломанными ветками, но всё равно закружилась. Только к семнадцати часам она вышла к краю какого-то узкого болота, спрятавшегося в чётко очерченных бережках, покрытых мощным травостоем. Старица! Значит, река совсем рядом. Теперь обязательно нужно понять очертания болота. Старицы, как участки прежнего русла в большинстве случаев имеют изгиб от реки. Редко, когда наоборот. Если пойти строго от её вогнутости, делая метки на деревьях, чтобы не закружить, то почти наверняка выйдешь к реке! Надо использовать этот шанс. Света почувствовала себя уверенней и тут же по плечам, по лопаткам и сразу по всей спине и по ногам хлынули мурашки леденящего, отнимающего силы страха – слева колыхнулись ветви и мелькнула большая тень. Она резко повернулась. У дерева стоял волк. Взрослый, мощный, очень красивый по-своему, по-волчьи. Она впервые видела этого зверя вживую, так как зоопарки не любила и никогда не ходила туда.
            Волк смотрел на неё именно так, как смотрят волки. Тяжёлым недобрым взглядом, чуть опустив голову, из-под бровей. Не показывал оскал, не обнажал передние зубы. Молчал. Стоял и смотрел. Она, совершенно онемев от страха, всё же самообладания не потеряла и подняла глаза на покачивающиеся ещё ветви молодой, невысокой ели, из-под которой появился волк. Странно, мелькнула мысль, почему качаются ветки и внизу, и в полствола? Он же не с дерева слез…
            Время стало вязким, осязаемым. В нём, как в вате, волк медленно обошёл человека, посмотрел ещё секунду-другую и повернулся хвостом. Замер. «Чего это он? Что за странности?»
            Зверь глянул на неё, сделал шаг вперёд, опять глянул. Подождал. Она не знала, что делать, как себя вести. Ей показалось, что он вздохнул. Повернулся, подошёл на несколько шагов, внимательно посмотрел в глаза. Опять повернулся хвостом, сделал шаг вперёд. Она стояла. Волк повернул голову, приподнял верхнюю губу и тихо, утробно рыкнул.
            «Да он же зовёт меня! Похоже, это я свихнулась». Света всё-таки заставила себя сделать шаг, и он сделал шаг тоже. Убедился, что она робко двинулась за ним и уже уверенно, но медленно, чтобы она не отстала, пошёл впереди в нескольких метрах. И минут через двадцать пахнуло рекой. Они остановились на границе, где смешанный лес начинал превращаться в сосновый бор. Дальше он не пошёл. Посмотрел на неё, проскользнул назад так близко, что она могла бы дотронуться до него… Ещё через десять минут она вышла к палаткам…
            …Андрей молчал, задумчиво поглаживая пустой бокал. Как бы отреагировать, чтобы и впрямь не обидеть. Сказок на эту тему, конечно, меньше, чем анекдотов про Чапаева или наблюдений НЛО, но...
           - Ну, я вижу, вы совершенно не поверили!
           - Так категорично нельзя сказать. Просто истории, похожие на вашу, я уже и слышал, хотя не от первого лица, и даже, кажется, читал. И я честно не знаю, верить им или нет. Выглядит всё это эффектно. Я не ставлю под сомнение само событие, но возможно, это всё-таки была собака?
           -  Вы что, серьёзно думаете, что я не отличу волка от собаки? Для меня это не сложнее, чем отличить, скажем, английского спрингер-спаниеля от вельд спрингера.  А в спасение людей дельфинами вы верите?
           -  Конечно! Но дикие свирепые хищники…это, видите ли, совсем не дельфины.
           - Я так и знала. Зря рассказала. Но не удивительно – ещё никто не поверил, брат тогда, кстати, тоже. Но сразу пошёл по моему следу. И там, где он тянулся вдоль болота, по мху, видел рядом с моим следом отпечатки огромных волчьих лап.
            Андрей поднял глаза на Свету и остановил себя от ответа. По выражению её лица казалось, что она и сейчас там, в чаще и что-то жуткое, непонятное совсем рядом с ней.
           - Говорят, что человек, когда врёт, пытается обрисовать какие-то мелкие детали, чтобы враньё выглядело правдоподобным, но я всё-таки вам скажу… Знаете, что было самым страшным? Что когда он пришёл, у него в пасти было что-то. Какой-то предмет. Он так и бежал впереди меня, держа его в пасти.  Когда довёл до лагеря, положил это на землю и посмотрел на меня… Знаете, так смотрят собаки, когда хотят, чтобы их погладили или сказали им что-то доброе…
           - И вы…
           - Я сказала: «Спасибо тебе!». Он облизнулся, взял это опять в пасть и ушёл с ним.
           - А что это было?
             Андрей даже в мигающем полусвете гирлянды увидел, как запястья её рук покрылись мурашками ужаса, пальцы вздрогнули и переплелись.
           - Мужская перчатка. Охотничья, зимняя. С обрезанными пальцами и откидывающейся рукавичкой, ну, как клапаном, вы знаете…
             Он кивнул.
           - Она была рваная… и в очень старых пятнах…грязи или крови!
             Светлана встала.
           - Не вздумайте рассказывать кому-то здесь у нас. Если расскажете, точно не буду с вами дружить. Не улыбайтесь, я не шучу. Своим друзьям-охотникам где-нибудь у костерка, после стопки-другой – пожалуйста. Порадуйте их байкой про ненормальную девушку, а на работе ни-ни!
             Света ушла к танцующим и сразу стала центром внимания.
            «Откуда ощущение неловкости? Я же не сказал, что это ей приснилось. И не обещал с самого начала, что приму всё безоговорочно. Но всё равно, мутно как-то на душе. И как излагала! Просто песня! Надо бы понять, кого на работу взяли – актрису-мистификаторшу, дамочку со сбитой фазой или…»
             Андрей закрыл глаза и представил себя в лесу заблудившимся. И волка, бесшумно выходящего из-за ели. Картинка приобрела почему-то такую реалистичность, что он даже поёжился и в этот момент принял услышанное, как истину. Почувствовал, что в голове зреет блестящий сюжет. Сами собой складывались строчки. Такое случалось изредка, когда происходило что-то сильное в эмоциональном смысле. Необычное и волнующее. Плохое или хорошее – не важно, но волнующее. Он поставил бокал на столик и пошёл к угловому дивану, где были свалены сумочки, кейсы, барсетки, папки, откопал сумку со своим ноутбуком и документами, вытянул чистый лист бумаги, авторучку… Прочитал написанное, в паре мест сделал поправки и вдруг с недоумением и даже с испугом поднял голову – звенящая, гулкая пустота внезапно вошла через уши, заполнила мозг. Исчезли музыка, шум вечеринки и из бесконечной глубины пространства низкий голос произнёс короткое непонятное слово. Даже не голос, а… нет, это не объяснить, сама пустота генерировала некое подобие звука.
           «Чёрт, вот это глюк!  Наверное, спазм какой-то от духоты или давление скакнуло».
            Андрей тряхнул головой – дурнота ушла, звуки вернулись. Всё, надо домой, отдыхать после заполненной напряжённой работой недели, а то завтра ещё и новогодняя ночь.
           - Света, простите, я на минутку!
            Она повернулась к нему, нахмурилась.
           - Андрей, я уже поняла, что вы наш человек и хотите сказать что-то правильное, но в этом нет никакой необходимости. Я ничуть не обиделась, на обиженных воду возят.
           - Я понимаю, что в формальных извинениях вы не нуждаетесь. Да, собственно, и впрямь не за что. Но… я хочу, чтобы вы знали, что я верю. И никому не расскажу. Вообще никому. Вот это вместо извинения за невольное сомнение. Возьмите.
            Он протянул ей сложенный вчетверо лист бумаги.
          - Что это?
          - Я же говорю – вместо извинений. Прочтите потом. Я попробую сейчас исчезнуть, финальные стадии вечеринок мне всегда в тягость.
            Он проскользнул сквозь поредевшую толпу танцующих, столкнулся на выходе с коммерческим директором и минут пять пытался освободиться от его цепкого общества, что-то нарочито весело рассказывая ему. И, наконец, ушёл, подняв на прощанье ладонь и улыбнувшись.
            Светлана развернула листок, и брови её удивлённо поднялись – там были стихи. Несколько четверостиший. Она прочитала их, с каждой строчкой всё больше волнуясь и изумляясь:

        Оборотень

В прошлой жизни я был котом, в позапрошлой, возможно, дичью,
Ну, а в этой стал бы волком – оно солиднее и привычней.
Не на весь мне отпущенный век - мне б и пары часов достало:
В главной жизни своей – человек, в той, в короткой – матёрый волчара.

Я б бежал сквозь вечерний лес, мощью тела и лап играя,
Кружева паучьих завес серой мордой с ветвей срывая.
Меня гнал бы не голод, нет и не ужас людской охоты,
И не брачной весны вертеп, и не волчьей семьи заботы.

Я бы знал, для чего я здесь и зачем мне лезть сквозь чащобу,
Изумлялся бы сам себе, растеряв свои страх и злобу -
Кто-то свыше, не познан, не зван, мне б шепнул моё предназначенье:
Мой удел, вопреки нам, волкам - человеческой жизни спасенье…

…Я бы вышел к ней, не рыча, не пугая утробным воем,
Лишь клыки обнажив шутя: «Ну?! Идёшь или нет за мною?»
И известным лишь мне путём я бы вывел её к опушке
И исчез… Только взмах хвостом, да прижаты уши к макушке…

И, исполнив сей странный долг, я б вернулся самим собою,
Что б, шагнув к ней через порог, вновь спросить: «Ты идёшь со мною?»
               
                ----------------------------------------
          
                Дремавший в глубоком снеговом ложе волк открыл глаза и чуть приподнял голову. Уши тревожно дёрнулись - куда пропали звуки леса?! И тут же пружинисто вскочил: он не смог бы ни понять, ни объяснить этого, даже если бы обладал абстрактным мышлением – из вселенской тишины низкий человеческий голос произнёс его короткое имя…

      

*выжловка первопольная – молодая сука гончей собаки первого года работы в поле, то есть в угодьях.
**смычок – две однопородные гончие, нагоненные (обученные, подготовленные) и работающие вместе, парой.


               
                Глава вторая
                СПЛАВ

                «Из общения с природой вы вынесете столько света
                сколько вы захотите, и столько мужества и силы
                сколько вам нужно»
               
                Иоганн Зейме



                - Что будем делать летом? – спросил Андрей, с некоторой грустью укладывая в уазик снаряжение и оружие. Заканчивались волшебные дни короткой весенней охоты, и душа, как всегда, категорически не хотела надолго расставаться с лесами и водоёмами.
                - Сплавляться, конечно, не на диванах же лежать! - отозвался Славка Земцов, закручивая в целлофан закопчённый, дурманно благоухающий дымом костра казан, -  По паводку бы прямо теперь – вот хорошо бы, но у меня тогда проблемы с летней частью отпуска будут, да и семья не одобрит. Пошли в этом году на Лух в июле!  Ты, кстати, там не был ни разу, а давно собирался. Не пожалеешь – отвечаю!
                Андрей задумался на секунду, потом немного озадаченно посмотрел на Славку. При слове «Лух» что-то шевельнулось внутри, торкнуло… Что? Сразу не вспомнишь, но что-то очень занятное, волнующее. Туристских отчётов по Луху он пересмотрел множество - и красочно-весёлых, сдобренных прекрасными фотоальбомами, и деловых, суховатых, в виде лоций. Но явно не в них дело. Что-то другое пробежало по нервам, какое-то близкое воспоминание…
                - На Лух? Я, правда, севернее хотел забраться, но тема интересная. Посмотреть не откажусь. Только ведь там, судя по отчётам, народу полно?
                - Да замолчи ты, Тоська! – прикрикнул Слава на вдруг разоравшуюся в корзинке подсадную утку, -Ага, народу полно!  Это ж, считай, туристическая Мекка средней полосы. Ниже Фролищ особенно. Но это не важно. Не каждый же раз по глухомани лазить, можно и в люди выйти. Настроиться просто надо на другую атмосферу, как будто не на дачу в деревню едешь, а на морской курорт, что-то типа того.
                …До стапеля в Талицах они добирались почти пять часов, хотя было туда всего-то порядка 160 км. Правда, ощутимый кусок этого пути согласно земцовскому плану приходился на путаную лесную грунтовку, но основная причина такой долгой заброски – неторопливый пожилой водитель ГАЗели -двухрядки, вымотавшей своей абсолютно не креативной ездой всю душу из Славки, взявшего на себя ответственность за графики заброски и прохождения маршрута.
Андрею не хотелось несколько часов трястись в сидячей позе, да ещё после полусонного отъезда в три часа утра и он поехал в кузове, не логично сославшись на то, что с грузом, по-спартански должен ехать самый старший.  Впрочем, знаков признательности от своих более молодых друзей он и не ожидал.
                -   То есть, мне здесь одному расхлёбывать, -  скорее констатировал, чем спросил Земцов.
                -   Назвался груздем – полезай в кузов! – залезая в кузов, выдал Андрей ещё один вопиющий алогизм, - Вон Димон тебе с навигацией поможет!
                - Щас! – ласково откликнулся третий их приятель-спутник, – Слава штурман, а я спать буду.
                И он, пользуясь Андрюшиным самопожертвованием, с удовольствием растянулся, насколько позволяла длина его ног, на заднем сидении.
                Андрей, ощущая даже некий кураж, с удобством продремал большую часть пути в груде снаряги и продуктов, лежа на чём-то мягком, водрузив ноги на тюк со Славкиной байдаркой, а голову на гермосумку и уже за пределами асфальта иногда пробирался к заднему борту, с интересом осматривая из-под тента выбегающие назад густые заросли лиственного леса, и предвкушал плавание по незнакомой реке.
                В Талицах ГАЗель вновь выбежала на асфальт и остановилась на насыпи моста через Лух.  Разгрузившись и проводив машину, «турысты» приступили к сборке лодок. По ходу дела погрустили о четырёх батонах сырокопчёной колбасы, забытых в городе в холодильнике. Про колбасу Андрюха вспомнил уже к концу заброски, когда его жёстко тряхнуло в кузове. Проснувшись от толчка и от ужасной мысли о колбасе, он позвонил с мобильника из кузова ребятам в кабину и спросил о судьбе этого стратегического продукта. Ответом был дружный хохот.  Ну и ладно, чёрт с ней!
                У просторной поляны на левом берегу был только один недостаток – песчаный грунт, едва прикрытый реденькой невысокой травкой.  Они не любили грузиться и ставить лагеря на таких почвах – все вещи потом в песке. К тому же, чёрт дёрнул Славу в этот раз, впервые в их туристской практике, отпраздновать начало похода двумя бутылками шампанского и одной шоколадкой, которая на жаре приобрела неопределённые очертания.  Возлияние состоялось прямо на стапеле под Андрюхины протесты и похрустывание песка на зубах.  Андрею эта винная новация в тридцатипятиградусный зной крайне не понравилась и предчувствие его не обмануло: для начала он сам, со счастливой неопределённой улыбкой загружая «Варзугу», не доглядел, что она мотается над сгнившей сваей древнего, давно разрушенного моста.  Потяжелевшая под грузом лодка основательно села килем на эту деревяшку и Андрей, кряхтя и матерясь, стоя по бёдра в воде, долго спихивал её, а потом торопливо нагонял уже отплывших приятелей.
                Лух встретил их препятствиями незамедлительно. Коряги и мели сменяли друг друга, а чаще прекрасно сочетались и уже через двадцать минут случился «номер два» - мускулистый Димка умудрился почти под прямым углом согнуть одну из лопастей своего весла, засадив её между корягами - уникальный случай. Качественно выпрямить её не получилось.
                - Вот ведь сила есть - ума не надо! -  восхитился Славка, - Это ж умудриться, а! Если и все запасные лопасти изуродуешь, то погребёшь ладошками. Не хотел бы я быть тогда на твоём месте.
                К счастью у всех были байдарки-двойки, а значит и вторые вёсла. Бурча что-то про «напьёшься - будешь!», Димон поменял лопасть и все три судёнышка бесшумно и живописно заскользили дальше, унося вниз по реке своих постепенно трезвеющих после тёплого шампанского капитанов.
                Вскоре они ушли от Талиц и луговые, поросшие дубовыми рощами берега, начали сменяться по-настоящему лесными.  Земцов по своей непонятной Андрею привычке мощно оторвался от друзей на пару сотен метров и теперь с постоянной скоростью шёл впереди, не видимый за поворотами. Он и на лыжах также в группе ходил, и на велосипеде ездил.  Андрей шёл замыкающим и совершенно не спешил, с интересом и с всё большим недоумением оглядывая берега. Необычный лес какой-то. Вроде бы старый, коренной, но не солидный, право. То ли изначально хилый, то ли от жары иссохший…  Потом прямо поперёк песчаной отмели появился браконьерский закол, но не плетёный, а без стыда и совести затянутый сетью и притопленный посередине, должно быть оставшийся с весны. Андрей чуток зевнул и запутался веслом в сетке. Потряс весло, пытаясь освободиться от браконьерской снасти и, в конце концов, безжалостно полоснул по сетке ножом.
                Ниже Талиц леса по берегам реки в основном лиственные - дубовые, берёзовые и чернолесные; большей частью лес был скучноват и сер, и Андрей очень радовался, когда крутые повороты вдруг перемежались тихими, короткими плёсами, подчёркивающими оглушающую тишину и умиротворённость реки и окружёнными неожиданно яркой зеленью. Да ещё редкие участки сосновых боров на излучинах приятно разнообразили пейзаж и радовали глаз.
                Слава и его байдарка, наконец, нашлись на песчаном островке рядом с огромным завалом. Завал перегораживал вход в протоку-старицу, которая, судя по карте, уходила далеко влево от реки, описывая большую дугу.
Они здесь задержались надолго, нанырялись в омутке и по-мальчишески налазились по завалу. Потом долго тащили байдарки в пешем строю - ниже река представляла собою совсем уже необычное и довольно жалкое зрелище: похоже, даже летом протока забирала добрую треть водостока. Выйдя на глубокую воду, долго плыли, чувствуя уже сильный голод, и Андрей ругался, что Славка проплывал одно прекрасно подходящее для перекуса место за другим, но тот, оказывается, стремился к точке, которую помнил с прошлого года. И к вечеру привёл их на идеальную стоянку с прекрасным пейзажем, большим столом, каркасами для навеса и туристской бани, с кострищем на просторной поляне, с пляжем из белоснежного тончайшего песочка, восхитительным глубоким разливом с хорошим песчаным дном. Вот только тени для палаток было явно недостаточно - кусты с хилой листвой её не давали, а сосняк давал её исключительно внутрь себя. Можно сказать, тени совсем не было.
                За ужином, оживленно беседуя за столом, они вдруг начали ощущать, что в их разговор фоном внедрился какой-то посторонний фактор, вынуждающий слегка повышать голос, чтобы быть услышанными. Все недоумённо замолчали, глядя друг на друга, вертя головами и прислушиваясь. Потом Димка взглянул вверх и замер с отвисшей челюстью. Все посмотрели туда же… Огромный рой диких пчёл, прилетевший вдруг на сосну, под которой они ужинали, мощно и басовито гудел метрах в двух над головами. Выглядел он недобро и возбуждённо. Все трое изрядно сдрейфили и даже стали подумывать, не пора ли делать ноги, но рой постепенно удалился в глубину леса, низко и тревожно жужжа. Мужчины с облегчением проводили его глазами, рисуя друг другу трагикомические картины чуть было не случившегося панического бегства.
                Уже перед самыми сумерками их уединение было нарушено. Сначала мимо стоянки прошла на вёслах надувная лодка с двумя рыбаками. Ребята шли с вывешенным мотором «Ямаха» и в этакую жару пытались кого-то выловить в реке. Покрутившись по обширной заводи и никого не поймав, они завели мотор и ушли вниз по реке, а через некоторое время, уже совсем под вечер, появились два «Тайменя». Байдарка-тройка потыкалась в стену осоки, отделявшую заводь от дальнего залива с очень красивым лесистым берегом, и вернулась.
                - Нет! - сказал её капитан - В заливе не встать!
                Байдарочникам явно предстояли плавание в близких сумерках и ночная установка лагеря.
                - Ребят! – сочувственно пошутил Андрей, - А дальний свет у вас есть?
                - Всё у нас есть, - не очень улыбчиво откликнулся их командор, - И дальний, и ближний, и катафоты…
                «Таймени» ушли вслед за моторкой, и наступила звенящая, объёмная тишина, о которой горожанин может только мечтать.
                Утром, ошалев от пекла, натянули на каркас тент, и столовая стала единственным местом в лагере, где зной не был убийственным.  В середине дня шкуры стоящих на солнцепёке байдарок раскалились так, что того гляди «поплывут», и Андрюха со Славкой, обливаясь потом, перетащили их под сосны.  Купаться приходилось каждые полчаса, иначе вполне мог посетить «кондратий». Димка долго рыбачил под вечер, и хотя скормил рыбкам массу каши для прикормки, вытащил только двух краснопёрок поперёк ладони. Ничего удивительного – даже птиц и насекомых не слышно, всё живое забилось в тенистые низины и омуты.
                …Утром третьего дня они снялись и пошли дальше вниз по реке, и в полдень, хорошенько прожарившись на солнышке, надолго остановились на отмели с узкой серповидной песчаной косой, чтобы покупаться и пофотографироваться. Пейзаж здесь был яркий и изысканный, и прямо-таки просился на календарь или обложку глянцевого журнала.
                Раскалившийся Димон с радостным воплем бухнулся в воду, которая, казалось, даже зашипела вокруг его мощного тела, поплескался, взял из лодки огромное зелёное яблоко и блаженно замер в глубокой песчаной промоине. По горло в воде, в мокрой бейсболке и с надкусанным яблоком в руке он смотрелся восхитительно.
                Андрей лежал на животе на краю косы и наблюдал, как совсем рядом с его лицом в мелкой воде метались по своим делам рыбёшки. Вода была янтарной. Или может быть казалась такой, потому что повсюду в реке был чистейший, казавшийся на солнце насыщенно-жёлтым песок. Хотя нет, цвет воды тоже имеет значение, она намного светлее воды тех лесных рек, по которым он раньше ходил. Там вода тёмная, бывает, что и коричнево-красная, настоянная на торфяниках, корнях, мхах, а здесь – сама вода под цвет янтаря. Всё-таки не зря в туристских кругах Лух называют Янтарной рекой. 
                …Леса по берегам постепенно становились всё пышнее и зеленее, всё больше становилось крепких сосновых боров. Но и признаки людского поселения начали обнаруживаться. Они прошли между опорами давно разобранного узкоколейного моста, один пролёт которого был перекрыт мощным завалом, и вскоре увидели живописный залив с кувшинками, глубоко прорезающий левый берег.  Слава, опять уплывший вперёд искать место для ночёвки, теперь спускался с высокого обрыва, со стоянки, расположенной почти над входом в этот самый залив.
                - Ну, вот, смотрите! – не очень уверенно сказал он, - У этой стоянки, конечно, есть свои недостатки, но есть и плюсы, и я предлагаю её. Ближе к Фролищам наверняка всё уже занято.
                Пейзажи отсюда открывались панорамные, но, как верно сказал Земцов, стоянка имела свои минусы и им поначалу не понравилась. Покорял, разумеется, капитальный деревянный диван из тонких брёвен с навесом и маленький столик, однако смущал уж очень крутой и высокий выход от уреза воды, показавшийся Андрею при их основательном снаряжении слишком утомительным. Огорчили наличие грунтового автомобильного подъезда и какая-то излишняя прозрачность стоянки, расположенной в просторном бору в ложбине между взгорками.  Земцов даже самоотверженно уплыл на разведку в сторону Фролищ, но вернувшись минут через сорок, объявил, что всё занято веселящимся народом. Не удивительно – воскресенье. С не малыми физическими издержками они выгрузились, при этом Славка, лет пять назад сильно потянувший поясницу на каких-то дачно-строительных работах, бурчал, что если бы у них было чуть больше снаряги, то ему понадобился бы мануальный терапевт.
                - Не вопрос! - басовито успокоил Дима, и Земцов предпочёл заткнуться.
                Поставили лагерь, после чего Андрей с удовольствием обнаружил, что высокий песчаный берег чуть ниже стоянки прорезает русло симпатичнейшей   речушки, впадающей в этом месте в Лух. Судя по карте, речушка носила ласковое, рассветно-солнечное название Утрех и служила нижней границей стоянки, в то время как верхней границей визуально был вход в залив. Умеет всё-таки природа создавать такие изысканные, романтичные ландшафты!             
                Утром Андрею сквозь сон послышался звон колоколов. Когда сознание выбралось из смеси сновидений и реальности, он понял, что звон доносится со стороны Фролищ.  Судя по времени, звонили заутреню. Слышать далёкий перезвон, лёжа в палатке, было для него так ново и волнующе, что он не утерпел, вылез наружу, в восхитительно светлое, какое-то нереальное утро и даже перекрестился от всей души. Не будучи религиозным, он однозначно идентифицировал себя как человека исконно русского и православного и без восторга смотреть на церковные купола и слушать колокольный звон не мог.
                Через час спустили лодки и багаж с обрыва и поплыли во Фролищи выполнять план по оптовой закупке продуктов и напитков. Скучные лиственные леса окончательно остались позади и по обоим берегам реки теперь повсеместно стояли чистые сосновые боры и густые смешанные лесные массивы.  Перед Фролищами обнаружилась ещё пара отличных стояночных мест, но их затоптанность и наличие кое-какого мусора свидетельствовали о том, что спускаться к ним вчера и впрямь не стоило.
                Фролищи, после нескольких живописных поворотов реки, встретили их древнерусским видом православного храма. Честное слово, подумал Андрей, сплавляться от Талиц стоит уже хотя бы ради того, чтобы увидеть появляющиеся из-за поворота реки купола. Силуэт храма был настолько гармонично вписан в пейзаж, что дух захватывало!
                Оставив Земцова на пляже среди купающейся местной детворы, Андрюха с Димоном совершили марш-бросок в не близкий магазин, реализовав уникальную русскую языковую формулу, уникальность которой заключается в том, что она состоит из одних только глаголов: «решили послать пойти купить выпить». 
В сопровождении резвящихся стрекоз двинули дальше выполнять дневной походный график. Одна доверчивая стрекоза вцепилась в рукав Славкиной футболки и долго плыла с ним, как он её ни стряхивал, дёргая при этом плечом и локтем и раскачивая байдарку. Андрюха с Димкой сначала глумились над ним, распевая на два голоса агутинскую песенку о том, как «одна одинокая муха его полюбила, жужжала над ухом, а он её мухобойкой – казалось, что в любовь он не верит нисколько», но вскоре Андрей взбунтовался и потребовал обеда, так как с жадностью выпитая прямо на пляже в посёлке бутылка пива пробудила в нём зверский аппетит.  Едва причалили к берегу для перекуса, как с обрыва к лодкам спустился серо-белый очень спокойный и общительный котик. Дима погладил его по макушке своей тяжёлой ладонью:
                - Моя жена бы сказала: «Бедная маленькая киса!»
                Андрей усмехнулся: у бедной маленькой кисы была нагловато-умильная рожа и хитрющие зелёные глаза, которые явно говорили: «Это моя точка, я тут работаю, люди в курсе!». Кот наверняка проводил всё лето на этой часто посещаемой стоянке, собирая дань с туристов-водников и автотуристов. Он был накормлен первым, спорол две порции, после чего благодарно и доверчиво уснул у Димкиных ног.
                К концу дня, миновав несколько весёлых туристских лагерей и обогнав пару других байдарочных команд, они высадились на чудесной стоянке, названной, судя по приколоченной к сосне табличке, какими-то весёлыми добрыми людьми «ТУРИst». Стоянку охранял деревянный одноимённый идол. Она была оборудована аж двумя столами и имела любопытную особенность: чтобы причалить к ней, нужно было протащить лодки через чрезвычайно мелкую промоину в окончании пляжа в такой же мелкий заливчик.  Друзья осмотрелись, восторженно вздохнули и решили расположиться здесь на пару дней, причём Славке был выражен «респект за мужество и профессионализм при выборе стоянок на маршруте», налиты премиальные пятьдесят грамм, а пока готовился ужин, из маленького соснового кругляша была вырезана соответствующая деревянная медаль с ликом вышеупомянутого идола.

                ----------------------------------
               
                Он чувствовал, что его родной дом здесь, и ему было действительно привольно в этих обширных лесных дебрях, даже не смотря на периодические голодовки. Но очень часто шкура на загривке сама собой вздрагивала и передёргивалась, а по мышцам пробегал сладкий зуд – тело тосковало по ласке руки, легко и бережно ложащейся на затылок и скользящей вниз, по спине. Он помнил, как иногда вечерами около большой квадратной штуковины, излучающей тепло и короткие отблески пламени, эти руки брали его передние лапы и медленно перебирали подушечки, очищая их от мелкого сора, поглаживая смертоносные когти, и комнату заполнял тихий, спокойный голос – иногда понятные, иногда совсем не понятные звуки – который рассказывал ему что-то. И он, когда поднимал глаза, видел этот странный, растворяющий в себе человеческий взгляд и понимал, насколько это может понимать зверь, как же ему хорошо…



                Глава третья
                ГРОЗА


                «То, что в одном веке считают мистикой,
                в другом становится научным знанием»
.
                Парацельс



                Андрей проснулся от смутного ощущения приближающегося экстрима и несколько минут лежал, пытаясь понять, спросонок ли ему кажется или правда он слышит почти непрерывный рокот далёкой грозы. В сознании метались остатки какого-то странного сновидения, пальцы ещё как будто реально ощущали шерсть на загривке зверя, которого он вроде бы даже обнимал за шею, прижимая к себе тяжёлую, благодарно склонившуюся голову. Во сне разве поймёшь, какой породы собака! В снах обычно вообще ни черта не поймёшь, все они странные. К чему, интересно, снятся собаки?
                Он потёр ладонями виски, открыл глаза. В палатке стоял зеленовато-жёлтый полумрак. Они разошлись на отдых засветло, Андрей сразу вырубился, но проспал не более полутора часов – долгий летний вечер только-только угас.
                Поворочавшись немного, он вылез из палатки и сквозь верхушки деревьев сразу увидел освещающие весь горизонт вспышки грандиозных молний. Было ещё душно, но свежий, озонированный воздух тончайшими потоками уже начинал струиться между тёплых сосен. Гроза тяжело и мрачно надвигалась вместе с ночью. В ночь – пусть, лишь бы не днём. Андрей даже порадовался, что после грозового фронта хоть немного спадёт тропическая жара и, забираясь обратно в спальный отсек, оставил открытым вход тента, пристегнув его к каркасной дуге. Он с удобством улёгся на боку лицом ко входу, подложив под голову свёрток одежды, и приготовился наслаждаться зрелищем дождевых потоков и шумом воды по тенту палатки.
                Сквозь противомоскитную сетку внутреннего отсека и вход были смутно видны противоположный берег реки, кусочек русла и пляжа, перечёркнутые на переднем плане вертикальными линиями сосен, среди которых стоял лагерь. Под меркнущим освещением картинка постепенно становилась бесцветной и всё более нечёткой. В левом нижнем её углу угадывался силуэт стоящей метрах в десяти Славкиной палатки, а большой тент и Димкин «фигвам» стояли чуть правее, со своего ложа Андрей их не видел.
                Он лежал и с довольной улыбкой прислушивался к приближающимся громовым раскатам, восхищаясь их непрерывностью. Один раскат, даже ещё не успев разбежаться, вольно раскинуться по пространству, перекрывался другим, а то и двумя новыми, свежими. Они ещё были далеко и воспринимались немного отстранённо, но в их непрерывности и тональности всё явственнее нарастала угроза могучей, яростной стихии. Детали пейзажа вскоре начали подсвечиваться ещё слабыми сполохами, становясь на какие-то миллисекунды контрастными, чёрно-белыми. Сполохи вдруг пошли сплошной пульсирующей чередой и это зрелище, озвученное всё более близким рычанием раскатов грома, заметно меняло ощущение происходящего. Чувство романтического умиротворения постепенно уступило место любопытству, потом удивлению и, наконец, перешло в настороженность: под такой грозой ему бывать ещё не приходилось. Друзья по-прежнему дрыхли в палатках или делали вид, что дрыхнут и Андрей ощущал, что он вполне наедине с приближающимся атмосферным фронтом. Он даже перевернулся на живот, лёг лицом прямо к входу, оперев подбородок на ладони, и нахмурился, готовясь увидеть нечто увлекательнейшее в своей жизни.
Как замерло вдруг всё! И наползла уже почти полная темнота - ничего не разглядеть. И раскаты утихли. Но было ясно, что гроза никуда не ушла, она тут рядом, зацепилась за макушки сосен, нависла, набухла и ждёт. Ждёт шквала, могучего удара воздушной массы, сжавшейся подобно пружине на линии столкновения холодной, агрессивной, и раскалённой, застывшей в антициклоне, воздушных масс… Пауза уже тонко пела, как готовящаяся лопнуть струна, и Андрей внутренне сжался, понимая, что сейчас будет.
                Шквал ударил совсем не с той стороны, откуда шла гроза. Он врезал с другого берега Луха, прямо по фронту стоянки, с таким рёвом, что Свешников даже сел на постели. Раздался гулкий хлопок, причина которого не оставляла сомнений – вырвало колышки нескольких растяжек стоящего над столом тента и полотнище начало исхлёстывать ближайшие сосны, болтаясь на двух-трёх оставшихся концах, привязанных к деревьям. Сжатая воздушная масса проломилась между соснами, метнулась туда-сюда, заметила отвёрнутый полог палатки и швырнула в него один из своих сгустков. Андрей физически почувствовал, как его палатка вздулась и приподнялась над землёй -  взлететь ей не дал только он сам, сидящий в спальном отсеке и прижимающий его пол своим весом, да передние штормовые растяжки, очень кстати зарифленные за две молодые сосенки.
                Надо было закрывать вход, но сначала закрепить тент иначе его раздерёт о сосны. В тот момент, когда Андрей выбрался из внутренней палатки в тамбур, хлынул ливень, правда, не такой сильный, как можно было ожидать по прелюдии. Он был, конечно, хорош, но не то, что называется «как из ведра» - это был не поток, а просто очень, очень сильный дождь. По тенту палатки сначала забарабанили тяжёлые капли, и эта дробь почти сразу сменилась ровным гулом. Одевать что-то поверх плавок смысла не было. Андрей глубоко вдохнул, как будто перед прыжком в омут, и выскочил наружу, сразу же опустив и застегнув за собою полотно входа. Выпрямился и несколько секунд стоял под ливнем и шквалами, озираясь и привыкая к обстановке.
                Гроза неистовствовала. Стало понятно, почему ливень не так уж силён – эпицентр грозы явно проходил левее, выше по течению реки. Вот кому-то из туристов сейчас там достаётся! Но и здесь мало не казалось. От непрерывных молний было почти так светло, как от… Его внезапно прострелило воспоминание: от мигающей люминесцентной лампы! «Ловерс дайм» - пятачок влюблённых из романа «Возвращение»! Света Жукова!  Ведь она рассказывала тогда, зимой историю, случившейся с ней на сплаве – на сплаве по Луху!  Очень своевременное воспоминание, как раз тогда, когда надо заниматься срочным устранением проблем! А он-то нет-нет, да и задумывался, с чем же ассоциируется у него слово «Лух»? Надо будет сейчас перед сном поразмыслить об этом совпадении, а потом поделиться с ней впечатлениями…
                Он бросился спасать тент, поставил на место упавшую стойку, поймал центральную растяжку и привязал её к одному из брёвен, сложенных у кострища буквой П и служащих лавками. В этот момент сверху обрушился такой раскат грома, что Андрей реально почувствовал удар воздушной волны и почти оглох. Ему повезло: закрыв глаза, он затряс головой и захлопал ладонями по ушам, пытаясь избавиться от ощущения ватности, и благодаря этому не оглох ещё раз и не ослеп - где-то совсем близко в землю ударила такая молния, что ему даже сквозь веки показалось, что сосны стали прозрачными, а весь прочий мир призрачно белым и невыносимо ярким. А треск был таким, что люди со слабыми нервами могли бы и сознание потерять. Он совершенно не боялся гроз, словно зная, что это не его судьба – попасть под разряд, но в этом случае любой на его месте присел бы, а то и упал на землю. Он и присел, а когда вскочил и открыл глаза, увидел, что тент так надулся под очередным шквалом, что растяжкой сдвинул на добрых полтора метра казавшееся неприподъёмным бревно.
                - Ничего себе! - пробормотал Андрей, заново перевязывая растяжку.
                По спине, по плечам, по голове хлестал пока ещё кажущийся тёплым дождь, шквалы рвали из рук углы тента, но он заметил, что сила у шквалов уже не та, в сущности это были уже просто сильные порывы ветра. Первая ударная волна воздушного фронта прошла.
                Закончив с растяжками, он выпрямился, предвкушая, как сейчас разотрётся у себя в палатке полотенцем, переоденет плавки и растянется в уютном сухом спальнике, повернулся и едва не заорал от ужаса: рядом с его палаткой, чуть за ней, в струях дождя стояла смутная фигура, чуть более светлая, чем непроглядно чёрный фон леса за ней. Продолжавшие сверкать молнии не высвечивали её и даже когда их вспышки делали ясно видимыми все окружающие предметы, она оставляла впечатление трафарета с размытыми дождём контурами. Зрелище это было почти предельным даже для самой стойкой психики.
                Андрей попятился, споткнулся о штормовую растяжку Димкиной палатки и чуть не упал на неё спиной. Палатку сильно тряхнуло, и в ней послышалась возня.
                Чья это идиотская шутка?! Может, Славка незаметно выбрался из палатки и решил приколоться, нагнать жути на друга? Совершенно не в его характере, да и жёсткие розыгрыши в их компании в принципе никогда не практиковались. В этом смысле их общей идеологией был сформулированный когда-то Андреем тезис о том, что шутка - это когда смешно всем, а когда смешно только шутнику, то это его личный диагноз. Но если к лагерю незаметно, в этакое ненастье подобрался кто-то посторонний, да ещё и в такой мистической экипировке, то вряд ли с добрыми намерениями.
                Содрогаясь от перевозбуждения, Андрей в свете молний оглядел землю вокруг себя в поисках чего-нибудь увесистого. В конец одного из брёвен воткнут и забыт топорик! Уже легче. И надо будить друзей.
              -  Ты, урод! – крикнул сквозь дождь Андрюха, - За такие шутки можно и череп раскроить!
                Он потянулся за топориком, а когда опять поднял взгляд, жуткой фигуры у палатки уже не было.  Исчезновение её напугало ненамного меньше, чем появление. Не слишком ли часто стали посещать его глюки? Тут уж либо у него крыша едет, что не менее страшно, либо … он осторожно повернул голову и на этот раз, уже не выдержав, ударил кулаком по каркасу Димкиной палатки и истошно заорал:
                - Димо-о-он!!!
                Силуэт стоял под тентом у обеденного стола там, где не поливал дождь, почти не доставали отсветы молний, и был едва различим. Как он там оказался, не пройдя мимо Андрея, было загадкой. И у него не было никаких явных деталей одежды, конечностей и лица. Просто нечто, по очертанию напоминающего человека в перепоясанной чем-то куртке и бесформенных штанах.
                В крике Андрея было, видимо, что-то такое, что Димка выскочил из палатки, как ошпаренный и, разумеется, тоже в одних плавках. Ничего сказать или спросить он не успел, так как незамедлительно увидел то же самое, что видел Андрюха, и неподвижно застыл рядом с другом, пытаясь понять, что или кого он видит.
                Фигуру как-то странно повело, контуры её чуть потекли, и она переместилась из-под тента под дождь. Звенящая, гулкая пустота внезапно вошла Андрею через уши, заполнила мозг. Исчезли раскаты грома и треск молний, шум дождя и гул ветра в кронах сосен.
                «Найди его!» - прозвучал из бесконечной тишины низкий мужской голос. Даже как бы и не голос, и не слова, вообще не звук, а из ничего, из пространства возникшее понимание.
                «Кого?!» -  странно, но Андрей осознавал, что он это и не сказал, и даже не подумал, а каким-то непонятным способом тоже сделал этот вопрос частью пространства.
                «Того, в кого ты поверил. И не гони, если он найдёт тебя сам!»
                «Не понимаю. Кто - он?»
                «Его зовут Кай»
                Тут Андрей едва не рухнул на мокрую хвою и валяющиеся повсеместно сосновые шишки – так сильно толкнул его в плечо Дмитрий.
                - Это чё за хрень?! – пытаясь переорать шум грозы, крикнул изрядно ошалевший от происходящего Димка. В его крике слышалась ярость; так кричат сильные и не привыкшие давать слабину люди, которые сталкиваются с чем-то реально пугающим.
                Покачнувшись от толчка и восстанавливая равновесие, Андрей сквозь текущую с бровей и ресниц воду видел, как человеческий силуэт, то ли удаляясь за сосны, то ли просто теряя чёткость очертаний, быстро исчез в дожде. Звуки возвращались.
                «Ты нужен ему!» - сказал уже как будто сам дождь…
Стихия медленно затихала, поливая водой лес, реку и расположившиеся на её берегах палаточные лагеря. Озаряемая вспышками молний полоса горизонта над линией лесов становилась всё уже и дальше, сжимаясь на северо-востоке.
                Мужчины стояли, пытаясь прийти в себя. Андрей вдруг почувствовал, что тепло, с избытком накопленное его телом за прошедший жаркий день и душный вечер, полностью вымыто дождём и сожжено испугом. По коже непрерывно бежал озноб. Застывший рядом с ним с отвисшей челюстью Димон в темноте был похож на облитую водой мраморную статую античного атлета.
                - Вискарь где? – хрипло спросил Сошников.
                Димка так неожиданно и отчаянно чихнул, что от его головы во все стороны полетели брызги дождевой воды.
                - У меня в тамбуре. Но я бы лучше твоей самогонки-перцовки.
                - Тащи! А Славку не буди.
                - Рехнулся что ли – под дождём и ветром пить! Пошли в палатку!
                - Тогда тащи ко мне, у меня просторнее и выше. Да полотенцем оботрись, а то вломишься на мой спальник, как водяной!
                Они сидели вдвоём у Андрюхи во внутренней палатке, переодевшись в сухие плавки и натянув футболки, и в качающемся свете фонарика, не чокаясь, вгоняли в себя уже по третьей стопке целебного напитка, благоухающего чесноком и мёдом, обжигающего перцем и своими пятьюдесятью градусами. Закусывали помидорами и полукопчёной «Охотничьей», откусывая прямо от целого батона. Плотную, почти не жующуюся колбасную оболочку выплёвывали в целлофановый пакет. Димка, не испытавший слуховых галлюцинаций и вообще переживший несколько меньший стресс, первым почувствовал отходняк и внезапно от всей души разразился длинной матерной тирадой, требуя не известно от кого разъяснений увиденного (потом, утром Славка, блаженно потягиваясь, спросит, какого лешего они орали всю ночь).
                Андрей впервые за последний час сделал попытку улыбнуться. Он, разумеется, так и не осознал, что произошло, что это было и было ли вообще, но самым непостижимым и парадоксальным образом начинал чувствовать, что ощущение кошмара отступает и что он стал невольным участником чего-то доброго, вроде того, о чём потом говорят «приснился странный, но хороший сон». И действие самогонки тут было совершенно не причём. Ничего себе, хороший сон, чуть богу душу не отдал!
                Гроза ушла, уведя за собою остатки дождя и ветра, и оставив только два звука – щёлканье падающих с сосен капель и журчание Янтарной реки в сучьях упавшего ещё по весеннему паводку дерева.
               
                -------------------------------------

                Он не мог помнить того момента, когда сильная рука вытащила его за загривок из логова. Не помнил и мать-волчицу, лежащую вблизи лаза и забрызганную собственной кровью. Он был слишком мал тогда и именно эти его малость и щенячья трогательность спасли ему жизнь. Охотник не захотел потом объяснять ни себе, ни друзьям, почему не поднялась рука на этого щенка, и с какой стати после той облавной охоты в его доме появился волчонок.
                Волчонок оказался чертовски умён. Он рос, всё больше любил своего человека и его, а вернее уже свой, дом, бродил с ним по лесам, когда им доводилось вырваться на охоту, не пытался сбежать и привыкал к ружейному грохоту. И к великому изумлению хозяина, который даже не пытался его этому учить, начал становиться помощником. Очень странно и фантастично выглядела эта охота, когда в полной тишине он вдруг едва ли не под ноги выставлял зайчишку и недоумённо смотрел на хозяина, который без совершенно необходимого охотнику звука гона поначалу «зевал» такие моменты. Или без стойки, как спаниель, поднимал чётко под выстрел тетеревов. И всегда получал свою законную часть добычи. Даже остановленный кабанчик был у него на счету. Если бы по чернотропу, а не по белой тропе, не нашёл бы тогда его хозяин.
                А потом была та последняя зима и страшный треск льда под человеком, и сразу ушедшее в глубокий омут ружьё, которое охотник не успел кинуть поперёк внезапно раскрывшейся полыньи, и скребущая, судорожно хватающая лёд рука.
И испуганный волчий вой, и клыки, вцепившиеся в рукав и соскользнувшие с рвущегося обшлага зимней куртки на кисть руки и сдёрнувшие с неё перчатку. И вновь страшный, тоскливый вой над сомкнувшейся водой…
 
               
 
                ЭПИЛОГ

                Андрей почему-то не вздрогнул и не попятился назад, под сосны, когда, выйдя около семи утра на пляж, чтобы умыться, увидел у уреза воды крупного и очень красивого волка. Может быть потому, что после фантасмагорического ночного происшествия его, ещё не отошедшего до конца от шока, трудно было напугать чем-то вполне земным и понятным. А может быть и по иной, значительно более сложной причине…
                Волк сидел на песке и смотрел в янтарную воду.  Он повернулся на шорох шагов и его взгляд из-под бровей остановился на Андрее. В этом взгляде не было ни малейшего намёка на свирепость, злобу или страх. У Сошникова было ощущение, что он где-то его уже видел. В мыслях? В снах? В стихах? В стихах!
                Андрей, повинуясь чему-то совершенно новому, необыкновенному внутри себя, опустился на корточки и с минуту смотрел в глаза волку, всё глубже осознавая происходящее и удивляясь его реалистичности. Он ещё не представлял, что будет делать дальше, и понятия не имел, что должен сделать, но чувствуя, что в его голове всё начало окончательно и бесповоротно связываться, удивлённо-утверждающе произнёс:
                - Кай?!
Волк положил в воду предмет, который до этого держал в зубах, улыбнулся в ответ уголками пасти, как это иногда проделывают собаки, и, опустив большую лобастую голову, подошёл к Сошникову. Андрей безбоязненно запустил пальцы в густую шерсть на загривке и глянул поверх волчьей спины на уплывающий вдоль кромки пляжа и начинающий медленно погружаться в воду предмет. Это была рваная охотничья перчатка с обрезанными пальцами и рукавичкой-клапаном…
               
                ----------------------------------------
               
                Когда первая тоска притупилась, он стал искать. Иногда приближался и видел, как панически его боятся, а иногда хотят убить – дважды по нему стреляли, но он ещё в детстве прекрасно изучил свойства вскинутого в руках своего хозяина-друга длинного предмета и вовремя ускользал. И теперь, ведомый чем-то совершенно неподдающимся ни человеческому, ни звериному сознанию, он чувствовал, кто поймёт и примет его появление и кого обязательно надо найти…
             … - Кай?! – услышал он и с облегчением улыбнулся…