Ледоход

Памяти Любы Федоровской посвящаю.

Осада! Приступ! Злые волны
Как воры лезут в окна. Чёлны
С разбега стёкла бьют кормой.
Лотки под мокрой пеленой,
Обломки хижин, брёвны, кровли,
Товар запасливой торговли,
Пожитки бледной нищеты,
Грозой снесённые мосты,
Гроба с разбитого кладбища
Плывут по улицам! Народ
Зрит божий гнев и казни ждёт.
Увы! Всё гибнет: кров и пища!
А.С. Пушкин «Медный всадник»

          Люба Федоровская — так звали одну из родственниц моей первой жены Людмилы Дмитриевны. Она приходилась ей дальней роднёй по материнской линии. Мы с ней познакомились на нашей свадьбе, и как-то сразу вызвала она у меня большую симпатию. Обычно всегда очень трудно объяснить, почему один человек сразу нравится, а другой — совсем наоборот и тоже как-то сразу и навсегда. Люба была старше нас, наверное, лет на десять или чуть больше, и в подготовке торжества принимала очень активное, тёплое и душевное участие.
          Шли годы, с Любой мы встречались редко. Наш с Людмилой Дмитриевной брак постепенно дряхлел, еле-еле удерживаясь “на волоске”, и в 1994-ом году расстались мы окончательно. Вскоре я женился вторично, и через пять лет уехал со второй супругой Ольгой на ПМЖ в Германию. Не хочу писать банальных фраз, но и не могу удержаться от знаменитой цитаты из Пастернака: “Жизнь прожить — не поле перейти!”.
          Спустя несколько лет, я в очередной раз прилетел в Москву — посетить родные места. Сохранив приемлемые отношения, с Людмилой Дмитриевной мы встречались и общались. Ведь позади были тридцать пять лет совместной жизни, общие дети и внуки. Как-то раз, Людмила Дмитриевна предложила мне пойти в гости к Любе Федоровской. Я согласился сразу. Приязнь, с которой я относился к той женщине, как ни странно, сохранилась. Увы, Люба сильно постарела в соответствии с прожитыми годами, да и мы не помолодели тоже. Сейчас на этом свете нет ни Людмилы Дмитриевны, ни Любы Федоровской. Милостью Всевышнего ваш покорный слуга ещё держится, проживая 88-ой год своего персонального календаря.
          В тот день был в гостях у Любы ещё её сын Сергей. Когда мы прощались, он преподнёс мне в подарок мозаичную картинку собственноручного изготовления. Их реализацией он занимался в качестве частного предпринимателя, зарабатывая с помощью деятельности сей свой насущный хлеб. Однако и от Любы я тоже получил подарок. Она мне сказала: “Боря, мы вряд ли когда-нибудь ещё увидимся. Походи по моей квартире (сама она уже была малоподвижна и сидела в кресле), выбери что-нибудь, что тебе понравится и возьми от меня себе на память”.
          Меня очень тронули тогда её слова, и я даже чуть-чуть всплакнул. Затем, поблагодарив Любу, пошёл на поиск. Божья Воля, видимо, вела меня по небольшим комнаткам и привела, наконец, к старому книжному шкафу. Выбор произошёл подсознательно и практически мгновенно — попался на глаза тёмно-зелёный переплёт трёхтомника А.С.Пушкина. Не обратил я тогда внимания ни на неважное качество бумаги, ни на бледный шрифт, ни на весьма посредственную послевоенную полиграфию. Ведь это же был Пушкин! Когда читаешь написанные им строки — всё второстепенное уходит на второй план, и вся твоя суть, душа и сердце, оказываются во власти великолепия его гениальной поэзии.
          По-моему, Люба с большим внутренним удовлетворением сделала мне этот подарок. К сожалению, без дарственной надписи. Сегодня этот трёхтомник стоит у меня на книжной полке по соседству с Библиями на разных языках. Я надеюсь, что читатель никуда не торопится, и его не очень огорчит сообщение, что это воспоминание о любимом мной Любином подарке (какая прелестная игра слов!) — только предисловие к основному тексту.
          Мой старший сын Лев, обладатель филологического образования, тоже кое-что пописывает. С его подачи я теперь самоиздаю мои “шедевры” в Интернете — на сайте “ПРОЗА.РУ”. Когда мы с ним встречаемся (в последнее время, к счастью, чаще, чем раньше) нам есть что обсудить, а в моём творческом процессе, точнее, в его оценке, критике и редактировании произведений он сейчас вообще принимает весьма активное участие.
          В одной из наших недавних бесед коснулись мы с ним темы моей служебной командировки в северный российский город Норильск. Припомнилось мне, как однажды довелось наблюдать весенний ледоход на реке Енисей. Он сразу подсказал, что этот эпизод может стать сюжетом небольшого рассказа. А потом ещё заметил, что некоторые описанные картины и персонажи напоминают ему фрагменты пушкинской поэмы “Медный всадник”. Вот тут-то я и вспомнил о Любином подарке, хранящемся на моей книжной полке, и открыл упомянутую поэму. Любое из произведений Александра Сергеевича производит на меня огромное впечатление. Тем не менее раньше поэма моего сердца как-то не трогала, и прочёл я её тогда как бы вновь. Безусловно, незабываемы великолепные строки о городе на Неве: “Люблю тебя, Петра творенье, люблю твой строгий стройный вид, Невы державное теченье, береговой её гранит...” и так далее. А вот картины самого наводнения, и, в частности, умопомешательства пушкинского героя, наречённого любимым поэтом именем “Евгений”, никогда меня особенно не привлекали.
          Однако, наверное, уже хватит интриговать читателя, и пришло время связать, наконец, воедино картины пушкинского наводнения на Неве и ледохода на Енисее? Первого явления я не наблюдал, хотя однажды пришлось лечиться в санатории на Каменном острове в Ленинграде. Мой брат Виктор, врач-хирург по профессии (ныне, к сожалению, покойный), содействовал мне в обследовании и диагностике гастрита. Тогда казалось, что этот недуг необходимо неотложно лечить, и стал я себе организовывать путёвку в санаторий соответствующего профиля. Мои благодетели в профсоюзных кругах (были у меня и такие, женского, разумеется, пола) обеспечили путёвкой в санаторий в городе на Неве, на известном Каменном острове. Не стану глубоко погружаться в эти воспоминания, скажу только, что именно там автор сих строк впервые многое узнал о ленинградских наводнениях, понял их причины, наблюдал наглядные следы этого регулярного бедствия.
          Позже, работая директором павильона “Электрификация” ВДНХ СССР, познакомился я с заместителем главного инженера Ленэнерго, и поспособствовал ему в получении награды за (сейчас уже не помню какой) показ достижений на ВДНХ. Спустя некоторое время, меня самого пригласили в Ленинград для вручения почётных грамот и наград. Поездка сопровождалась посещением сокровищницы Эрмитажа “Золотые кладовые” — кладами древних скифов, а также прогулкой — экскурсией в Кронштадт на знаменитую дамбу. Здесь, увидев сооружение воочию, понял я в полной мере её назначение и то, что призвана она защитить наконец “град Петров” от опасных катастроф, описанных Пушкиным. Позже выяснилось, что возведённое сооружение имеет и слабые места, но это было уже потом. Начало же строительства сопровождалось интенсивной эйфорией. Подхалимы всех мастей восхваляли тогдашнего Министра энергетики СССР Петра Степановича Непорожнего, воздавая ему хвалу и дифирамбы, что, дескать наконец, нашёлся Пётр, которому удалось исправить ошибку своего предшественника — Петра Первого и защитить его великолепное “творение” от регулярных ужасных наводнений. Согласитесь, что почва для подхалимажа была выбрана весьма удачно.
          Но, как говорится: “Где имение, а где наводнение?” Причём тут Енисей и ледоход на нём? Наберитесь терпения!
          В каком году это точно произошло уже не помню — выдалась мне командировка в Норильск, и о ней, собственно, и будет основной рассказ. Город этот и окружающие его места довольно примечательны. Когда-то, ещё в тридцатых годах прошлого столетия, большевики во главе со Сталиным осуществляли идею превращения Советского Союза в мощнейшую в мире индустриальную империю. Большое внимание при этом уделялось поискам залежей полезных ископаемых как в европейской, так и в азиатской частях огромной страны. На Севере, в устье Енисея, были обнаружены залежи многих важных минералов, в частности, руд так называемых цветных металлов. Стране, бурно развивающей металлургию, эти металлы были нужны позарез. Правители приняли важное решение об освоении этого района и строительстве здесь крупного горно-металлургического комбината широкого профиля. Широкого потому, что разнообразие обнаруженных здесь богатств по мере освоения неуклонно расширялось. У норильчан в ходу поговорка, что в этих местах земля хранит “всю таблицу Менделеева”. Для освоения этого богатства нужны были люди — исполнители грандиозных планов, представители всех специальностей и профессий, всех возможных квалификаций от простых землекопов до руководителей высшего ранга. Именно тогда в невероятном масштабе стали реализовывать “мудрый” план руководящей силы советского общества — партии большевиков. Однако никто этот план не озвучивал и не опубликовывал. Ясность наступила только с годами. А план-то был предельно прост: как можно больше людей лишить свободы, сначала швырнуть за решётку, затем — в специальные лагеря для заключённых и, в конце концов, без ограничений использовать как дешевейшую рабочую силу на многочисленных стройках индустриальных объектов страны, развивающейся темпами, поражающими остальной мир.
          Для управления этой безжалостной машиной принуждения к рабскому труду миллионов людей, при наркомате внутренних дел (НКВД) было создано специальное Главное Управление Лагерей (ГУЛАГ). В учреждении том упорно и самоотверженно трудились тысячи сотрудников всех уровней: от простых охранников до главных инженеров предприятий, в званиях от сержанта до генерала. Создание это было оригинальное, эффективное и совершенно бесчеловечное. Судьбы отдельных людей, заключённых, совершенно никого не волновали. Называли их для простоты кратко: “ЗК”. Позже кто-то ещё пустил в ход образное выражение “лагерная пыль”, которое тоже быстро прижилось. Бывали случаи, в том числе в Норильске, что выходили эти бесконечно униженные и оскорблённые люди из повиновения, когда условия становились абсолютно невыносимыми или начальство “давало слабину” (такое тоже бывало).
          На строительстве Норильского горно-металлургического комбината работало до ста тысяч заключённых! Расходы на их содержание максимально минимизировались, несмотря на то, что работы производились в крайне суровых условиях — за северным полярным кругом! Отнюдь не собираясь составлять конкуренцию Александру Исаевичу Солженицыну, который подробно и точно описал вышеупомянутое явление, перехожу от общего к частному. Я приехал в Норильск в командировку, когда времена ГУЛАГа были уже далеко позади. Однако следы прошлого встречались на каждом шагу, и слышать о нём приходилось постоянно. Местные жители обожали поражать воображение непосвящённых приезжих рассказами об ужасах прошедших времён.
          Распространяться о целях и задачах нашей командировки в Норильск не стану. И вовсе не потому что это было нечто совершенно секретное, просто не хочу грузить вас нагромождением техницизмов; их мне все настойчиво рекомендуют избегать. Ограничусь лишь парой штрихов тамошней жизни и нашего времяпрепровождения. Приехали мы туда в середине мая. Короткая заполярная весна быстро “набирала обороты”. Однако повсюду всё ещё лежали горы нерастаявшего мрачно-серого снега. Убирать эти сугробы никто не собирался. И, как выяснилось, не случайно. День заметно удлинялся каждые сутки, о бесконечной зимней ночи люди старались забыть, а сияющее весеннее солнце растапливало снег необыкновенно усердно и эффективно. На приход весны активнее всех реагировали дети. Прогнать их с улицы домой не было никакой возможности; их громкое щебетание звенело, заглушая другие звуки, до поздней ночи, которая сдавала свои позиции дню медленно, но верно.
          В нашей дружной бригаде было трое мужчин, жили мы в одной комнате, и в свободное время, выкурив по папироске, садились за стол поиграть в преферанс. Ваш покорный слуга — игрок очень слабый, в правах и условиях игры находился в полнейшей зависимости от двух других “асов”. Но, кажется, главное правило той игры дошло-таки до моего сознания: “рискуй, но не зарывайся!”. Короче говоря, нормальный командировочный быт, пусть даже в Заполярье.
          Однажды, когда мы уже вполне освоились, а местные работники поняли, что от нашей деятельности, возможно, будет какой-то толк, в одну из суббот пригласил нас местный начальник сетевого района к себе вечером в гости. Мы дали согласие с удовольствием. Начальник тот вполне мог бы носить прозвище “гетман”, имея абсолютно историческую фамилию, — Мазепа. Однако сидел он в норильском лагере не за то, что продался шведскому королю, как его известный однофамилец в петровские времена, а за что-то другое, менее яркое. Местные старожилы сидели почти все; вспоминаю слова одного из персонажей кинофильм Яна Фрида “Летучая мышь”: “… что даже если ходишь там, ты всё равно сидишь”.
          Общаясь с местной публикой, я вскоре заметил, что “старосидельцы” всегда с большим удовольствием поведывали всяческие душещипательные истории заключения своих сослуживцев, соседей и знакомых, стараясь однако помалкивать о собственных грехах, истинных или мнимых. Как это по-человечески!
          Квартира Мазепы была достаточно просторной, имелось в ней и весьма вместительное кладовое помещение. Все товары, в том числе продукты и предметы регулярного использования, доставлялись сюда по Енисею в течение коротких летних месяцев в период навигации (ниже я ещё вернусь к этой теме). Создание продуктовых запасов на зиму для норильчан было обычным делом. Тем не менее наше воображение поразил стапель ящиков питьевого спирта (крепостью 95%) в одном из углов этой кладовой. Наш гостеприимный хозяин был ещё к тому же любителем музыки различных жанров, поэтому стоял там и большой стеллаж с магнитофонными плёнками (ах, где это всё теперь?). Для воспроизведения, записи и монтажа служили аж два катушечных магнитофона, которыми хозяин-меломан успешно манипулировал.
          В сопровождении разведённого спирта, вполне приемлемой закуски и широкого музыкального репертуара мы очень содержательно провели вечер и начало весенней “белой” ночи. Гостеприимные хозяева-норильчане проявляли к нам внимание и всячески заботились о нашем свободном времени, предлагая на выходные дни разнообразные развлечения. Однажды предложили воскресную поездку в портовый город Дудинку. Мы, естественно, согласились, а чтобы читателю было всё понятно — немного географии. Большинству из вас наверняка известно, что река Енисей — одна из крупнейших рек мира. Могучая и полноводная, она берёт своё начало практически в самом центре Азии, а впадает в Северный Ледовитый Океан на севере Сибири, за Полярным кругом, пересекая материк с Юга на Север практически перпендикулярно линии экватора руслом длиной порядка четырёх тысяч километров. В немецкой энциклопедии обнаружил, что в переводе с тунгусского языка (есть оказывается и такой!) название реки переводится как “Большая вода”. Сравнительно небольшая статейка в этой энциклопедии о Енисее сопровождается фотографией, на которой запечатлён “сплав леса по самой полноводной реке России”. Тем, кто хочет подробнее узнать об этой, одной из величайших рек нашей страны, рекомендую обращаться к специальным серьёзным книгам по географии, авторы которых, как правило, избегают приспособленческого популистского вранья.
          Арена действия кульминационной точки этого рассказа — низовья Енисея — немного южнее места его впадения в Северный Ледовитый Океан. Именно в том регионе, как я уже писал выше, возник огромный Норильский ГМК с его шахтами, рудниками и промышленными цехами, обеспечивающими добычу, обработку и переработку ценнейшего и важнейшего для страны минерального сырья. Безусловно, для вывоза этой продукции “на материк”, а также для ввоза необходимого для производства оборудования, материалов, предметов бытового и культурного потребления необходимы транспортные пути. Однако сухопутное сообщение Норильска с “Большой Землёй” отсутствует абсолютно. Авиационное сообщение, которое сегодня стало весьма активным и грузоподъёмным, существует, но этого недостаточно. Главным транспортным средством региона был и, я полагаю, остаётся на сегодня — водный путь, в том числе, речной по Енисею.
          В Советском Союзе был когда-то популярен певец по имени Кола Бельды. Популярность его была отчасти связана с исполнением песен, героями которых являлись представители так называемых “малых” народов СССР: чукчей, эвенков, нанайцев, удэге, хантов, коми и др. Одна из его песен в шуточной манере была посвящена определённым транспортным предпочтениям. Лирический герой того советского музыкального шедевра определял свой абсолютный приоритет таким образом: “Паровоз — хорошо, пароход — хорошо, самолёт — ничего, а олени — лучше!” Никак не могу с этой “экологической пропагандой” полностью и безоговорочно согласиться! Да, прокатиться по заснеженной тундре на оленьей упряжке — весело, бодро и даже романтично, почему бы нет? Но чтобы перевозить сотни тонн грузов, нужно что-то посерьёзнее. Морскую и речную навигацию ничем не заменишь! Да, “Восток — дело тонкое”, но ведь и Север тоже не игрушка. Реки Сибири хороши, полноводны, но зимой замерзают и всё — СТОП!
          Кроме того, сам Норильск со всей его инфраструктурой располагается от енисейского фарватера на некотором отдалении. Западнее Норильска, на правом берегу реки, расположен небольшой городок Дудинка (порядка двадцати тысяч жителей). Это о нём и населённых пунктах ему подобных сложилась в народном фольклоре прибаутка: “Доска, треска, тоска!”. Тоска и треска (популярная на Севере сушёная рыба, хорошая закуска к пиву, ну, и к водке, разумеется) — это понятно. А доска-то тут при чём? Дело в том, что в северных городах очень распространены дощатые тротуары. Почему? Не интересовался. В Дудинке они сплошь да рядом. Помимо всего прочего, в этом маленьком городке создан огромный порт, который эксплуатируется одновременно как в качестве речного, так и морского. В мае, как я уже рассказывал, во всю идёт таяние снега, а в конце месяца доходит очередь и до речного льда. Он подтаивает, трескается, ломается и, наконец, начинает своё путешествие в Северный Ледовитый океан. Вот ради этого зрелища и приехали мы в Дудинку.
          Помнится, однажды весной работал я в командировке в подмосковном городе Обнинске. Кстати, тоже отнюдь небезынтересный городишко. Не бывали? Так вот, именно там, стал автор сих строк свидетелем ледохода на одной из подмосковных речушек. Под яркими лучами весеннего солнца лёд треснул, сначала у берегов, а потом и дальше. Сплошная поверхность ледяного поля распалась на осколки, которые поколебались, поболтались и, наконец, тронувшись, поплыли, ускоряясь словно вагоны поезда, вниз по течению. Всё это действо длилось сравнительно недолго — к полудню река от зимнего панциря полностью очистилась, и отчаянные местные жители, в основном молодые парни — студенты обнинского института атомной энергетики, обнажившись до трусов всех радужных цветов и оттенков, принялись, демонстрируя свою дерзкую отвагу, нырять с берега в студёную купель. Те, кому предназначалась яркая демонстрация мужеской вирильности, — молодые разрумянившиеся красотки, хохоча от души, любовались зрелищем, сгрудившись на берегу.
          Поездка в Дудинку была организована именно с целью лицезреть грандиозный спектакль Ледохода на Енисее. Я намеренно написал это слово с большой буквы, чтобы вы почувствовали разницу масштабов великой сибирской реки и маленькой подмосковной речушки. Между Норильском и Дудинкой проложена железнодорожная “ветка”. Её длина, если память мне не изменяет, порядка восьмидесяти километров. Перевозят по ней, естественно, грузы между комбинатом и портом, а ещё людей (в том числе заключённых). Когда я там был, один лагерь всё ещё функционировал. Говорят, что раньше их было гораздо больше. На автомобиле подобное расстояние покрывается обычно за один час езды. Однако в поезд на Дудинку мы сели в Норильске вечером, а на место прибыли под утро. Вагоны были забиты людьми под завязку. А теперь угадайте, как говорится — с трёх раз, чем в основном занимались пассажиры того поезда в течение всей по-северному светлой майской ночи? Конечно, Вы угадали правильно: “квасили” или, если хотите, “жрали ханку” (это же где было!), а по-цивилизованному значит пили, по-русски обильно закусывая. Или Вы бы могли предложить для подобного случая что-либо более интересное?
          По приезде на место мы отправились по рекомендованному адресу, чтобы там разместиться. В связи с предстоящим событием город был переполнен приезжими. Особенно плотно забили скромных масштабов городскую гостиницу, а для особо важных гостей устроили место обозрения на достаточно просторном её балконе. Среди гостей заметно выделялась долговязая фигура знаменитого в стране поэта Сергея Михалкова, в сопровождении не менее известного писателя Анатолия Алексина. Позже, по возвращении в Москву, Алексин опубликовал в газете “Известия” очень нашумевшую, широко обсуждавшуюся в обществе статью под названием “Бревноход на Енисее”. Чему обязана эта статья — расскажу чуть ниже. Во время зрелища две вышеупомянутые знаменитости находились на балконе гостиницы, окружённые другими важными персонами. Людишки значительно меньшего масштаба важности, вроде нас, толпилась ниже, ближе к берегу реки, метрах в полусотни от неё. Обзор, тем не менее, был превосходный.
          Ширина Енисея в этом месте такова, что противоположного берега не видно. Однако всё, что происходило на нашем берегу, наблюдалось совершенно отчётливо. В течение некоторого времени обстановка была абсолютно безмятежной и даже какой-то безжизненной. Затем в толпе прошёл слух, что где-то ниже по течению, для ускорения процесса разрушения льда, с самолёта сброшены настоящие боевые бомбы. Взрывы слышны не были, но надлежащий эффект произвели — медленно, но верно “процесс пошёл”. Сперва стали слышны какие-то слабые потрескивания и заметны лёгкие подвижки. Затем, к общему ликованию, действо стало разворачиваться у всех на глазах. Треск ломающегося льда становился всё громче, подвижки всё заметнее. Сообразно ледяному крещендо возрастала экзальтация возбуждавшейся зрелищем публики. И вот, наконец, началось главное: единая прежде поверхность льда стала разрушаться — полезли вверх одна на другую разделившиеся льдины. Если среди моих читателей не было бы прекрасных дам, автор сих строк не смог удержать себя от скабрезных сравнений. Но, оставим эти глупости!
          Зрелище действительно было, как говорят немцы, “spektakulaere” (впечатляющее) — толщина льдин превышала порой метровую! Внимание публики сосредоточилось также на нескольких утлых деревянных хибарах, ютившихся на речном берегу. В английском языке понятие “БЕРЕГ” определяется словом “BEECH”. На Северных побережьях бездомных называли в ту пору именно этим словом. В русском языке существует также слово БОМЖ (аббревиатура из первых букв слов Без Определённого Места Жительства). Разница, на мой взгляд, в том, что городской бездомный имеет возможность ночевать в тёплых общественных помещениях (вестибюлях метро, подъездах жилых домов и т.п.), а приморский БИЧ, не имея такой возможности, вынужден мастерить себе какое-никакое жильё. Конечно, без всяких разрешений, конечно, неучтённое, конечно, из всяких отходов и, конечно, кое-как. Там живёт он вечно полупьяный или пьяный вдрызг. Тем не менее “спутницами жизни” и эти люди тоже обзаводятся. Не нам их судить!
          Несколько подобных жилищ на берегу всколыхнувшейся великой реки тоже стали предметом внимания досужих ротозеев, собравшихся на берегу с вожделением алчущих незабываемых зрелищ. Расстояние от кромки льда до ветхих хибарок составляло пару десятков метров, что в спокойной обстановке было достаточно безопасно. Но когда громадные махины льдин стали грозно выползать на берег, угроза беды возросла многократно. Тем не менее хозяин убогого жилища распростёрся на берегу в состоянии полнейшей нирваны. Если бы он не был одет, можно было бы подумать, что человек просто прилёг позагорать под лучами ласкового весеннего солнышка. Какое количество питьевого спирта влил он в свой видавший виды организм оценить было практически невозможно. Спутница его жизни в панике металась вокруг обречённой лачуги. Громко крича и бранясь, она куда-то волокла их жалкие пожитки, и эта сцена горя и отчаянья на фоне безжалостной стихии приводила любопытную и праздную публику, прибывшую сюда специально для созерцания подобных представлений, в желанный одурманивающий экстаз. Льдины, между тем, неумолимо лезли теперь не только друг на друга, но и на берег, приближаясь к вожделенным потенциальным жертвам всё ближе и ближе...
          Ну, что, Читатель, не пора ли вспомнить эпиграф к этому рассказу? Безусловно, у Пушкина всё погуще, посильнее, чем у вашего покорного слуги, да и события несоизмеримы. Однако всё-таки что-то общее в штрихах и деталях есть. Прав был мой сын Лев...
          Слава Богу, льдины не снесли жалкие хижинки бичей, хотя к ним приблизились практически вплотную. Возможно сыграли свою роль и превентивные бомбардировки. Вдруг, как по команде, лёд поплыл, его понесло вниз по течению, обстановка быстро теряла своё прежнее напряжение и вот, наконец, показалась свободная вода. Однако наблюдателей ожидало ещё одно, неожиданное явление. Началось то, что вышеупомянутый писатель Анатолий Алексин описал в своей статье назвав “бревноходом”. Дело в том, что по великой реке в больших количествах сплавляли товарный лес. Шёл он в конечном счёте в основном на экспорт за доллары и немалые. Ну, конечно, подешевле, чем продукция Норильского комбината, но всё же. Лес этот сплавляли плотами, заранее составленными у берега. Но ведь у нас как: что-то не успели сплавить, что-то не успели составить и закрепить, что-то закрепили, но недостаточно прочно. А огромная та река подобного отношения не прощает. Расшвыряла всё сооружённое небрежно словно спички и понесла вслед за льдом в океан.
          Конечно, бесхозяйственность! Но ведь и страна у нас была огромная, богатая и, главное, самая добрая и лучшая на планете!!! Возможно, сейчас это уже как-то иначе? Дай-то Бог!