Повесть о счастливом мальчике 11-12

11. Аджимушкайские каменоломни

       Сразу за Царским курганом простиралась большая поляна, она окаймлялась сопками и находилась в низине. В конце её был первый вход в каменоломни. Он был виден издалека и выглядел привлекательно. Я бы даже сказал – маняще.
       Поляна, усеянная камнями, была вся в рытвинах и поросших травой воронках. Идти по ней было трудно, но мы шли. Шли, рискуя своими жизнями. Каждый раз, перед тем как ступить и преодолеть её неуступчивость, кто-нибудь из нас напоминал, что этот пятачок земли заминирован. Мы верили и не верили. Мало ли что. Во всяком случае, во время войны после ухода немцев был заминирован. Тут не сомневайся! Сапёры давно обезвредили все подступы к выходам, но маленькая мысль о том, что они могли нечаянно пропустить одну мину, заставляла быть осторожными. Все мы помнили фильм про Володю Дубинина, который погиб, подорвавшись на мине у одного из входов в подземелье. Тут валялось много совершенно безвредных крылаток и более ничего.
       Ещё существовала легенда о том, что каменоломни ведут к морю. В это было трудно поверить, но мы даже не сомневались в правдивости этих слухов. Прежде всего потому, что никто и никогда не заходил в тупик и подземные тоннели не заканчивались, как будто уходили в бесконечность. Так говорили нам большие пацаны, которые знали об этом со слов взрослых, да они и сами делали вылазки и шли по шнуру, вооружившись факелами и фонариками. Страховочной верёвочки не хватало, факелы гасли, батарейки садились, и выходящий из-под земли каменный холод пробирал до костей, а потом гнал назад к выходу. А иначе там ходить нельзя – заблудишься.
       За эти послевоенные годы погибло немало ребят, потому, что войти туда легко, а выйти практически невозможно. Если провести прямую линию от входа, который я описываю, к самому ближайшему берегу моря, то линия эта пройдёт в аккурат через мой двор, ну, может быть, немного правее, а длина её будет примерно километров пять.
       Но около нашего слободского берега нет скал, значит, подземной связи с каменоломнями быть не может. Скорее всего, думали мы, выход находится под водой и по этой причине недоступен. Тем более, что многие штольни завалены после бомбёжек. Если бы он был наверху, то о нём бы знали партизаны и, наверняка, фашисты, и, соответственно, мы.
       Непонятно было, почему большие каменоломни имеют протяжённость девять километров, а малые с длиною штолен – пятнадцать километров. Как могли тринадцать тысяч советских бойцов сражаться с врагом из-под земли? Сто семьдесят дней без хлеба, воды и неба.

12. Взрывное дело

       Желание найти клад было естественным. Не только дети об этом мечтали, но и взрослые. У последних это желание было более сильным, так как они лучше нас понимали, в чём суть земного счастья и какие радужные перспективы могут открыться в случае удачи. Но в чудеса они уже не верили, а мысли о золотых монетах древних греков или украшениях скифских жён оставались пределом несбыточных мечтаний.
У детей уверенности было гораздо больше. Несмотря на то, что клад не находился, мы продолжали искать и фантазировать. Сказочность самой идеи избавляла от уныния, а периодические сообщения о найденных сокровищах наводили на мысль, что клад где-то рядом, и это вдохновляло.
       Однажды я решил посадить во дворе деревья. Желание, посетившее меня в детстве, постепенно превратилось в хобби, и с тех пор при всяком удобном случае я сажаю деревья. Так случилось, что возможность эта у меня есть и теперь, и я каждый год занимаюсь этим делом. Руки чешутся, ну просто страсть как хочется озеленить планету. Так вот – посадил я несколько вишнёвых деревьев, а потом решил посадить вдоль огорода сирень, чтобы получилось что-то вроде зелёной ограды. Выкопал я первую ямку и нашёл в ней большую красную монету. Она была кривая и тяжёлая и занимала всю ладонь. Это была копейка, с двуглавым орлом. Во второй ямке я нашёл вторую монету, которая была тяжелее первой. Это был красный пятак. После чего я перерыл всё вокруг и ничего не нашёл. Тогда я понял, что целенаправленный поиск сокровищ – напрасный труд. Клады обнаруживаются всегда случайно. Исключением являются только экспедиции археологов с их научными методами и прочими тайными приёмами.
       Мы с моим школьный другом Ю.В. мечтали стать археологами, особенно после того, как он нашёл вторую золотую сёрёжку у разорённой скифской могилы. Первую он нашёл двумя годами раньше, во время строительства нашей школы. Вот такое было совпадение. Украшения, которые стоили, наверное, очень дорого, он отдал в школьный музей, который располагался в кабинете истории – вдоль стеночки.
       Славный кабинет был! Запомнился он мне не потому, что в нём был музей, а потому, что в нём я взорвал свои руки и напугал добрую Лидию Николаевну и одноклассников, а ещё потому, что в его прямоугольном параллелепипеде я первый раз в жизни танцевал девчонкой.
       Желание найти маузер или пулемёт, тоже было естественным. Так как после войны, на тот момент, прошло чуть больше тридцати лет – шансов было достаточно. И много мы находили, но маузера и пулемёта испещрённая войной земля нам не оставила. Я так и не нашёл ни одного пистолета, ни одного шмайсера, да и много кое-чего мы не находили. Было такое ощущение, что всё собрали сразу после освобождения города в 1944 году. Скорее всего, так и было.
       Отступая, немцы минировали поля, дороги, заводы, прочие объекты и сооружения, чтобы нанести, таким образом, урон Красной армии, но большая часть взрывных устройств ждала своих жертв ещё несколько послевоенных лет. 
Обычно разминированием занимались дети допризывного возраста. Мальчишки и девчонки не младше шестнадцати лет, которых обучали этому опасному делу в течение десяти дней. Их называли разминёры, и многие из них погибли. В Керчи, скорее всего, разминёров не было, и работали взрослые сапёры, потому что некого было привлечь. Когда в город вошли советские подразделения, их встретили чуть более тридцати жителей города из почти ста тысяч живших здесь до оккупации.
Взрывным делом мы занимались сначала из интереса, а потом по привычке. Можно ли назвать это пристрастие естественным? Думаю, да, а что ещё делать керченским пацанам? Боеприпасами мы увлекались редко, только тогда, когда чётко осознавали безопасность предприятия. Старались не трогать бомбы и снаряды, особенно с повреждёнными ржавчиной взрывателями.
       Однажды шли мы с Азовского моря. Нас было человек пять тогда. Среди сопок в ложбине увидели струящийся дымок. Решили подойти, проверить – что да как? То, что мы увидели, могло бы повергнуть в шок даже опытного минёра: сидят пацаны и выплавляют тол из бомбы. Им лет по семь-восемь – совсем сопливые, но по всему видно – матёрые и в своём возрасте – короли. Носовая часть бомбы размером с полметра, а то и больше, установлена на камнях под наклоном таким образом, чтобы огонь нагревал её нутро и расплавленный тол стекал в консервную банку. Носик боеприпаса привлекательно блестел и в то же время зловеще смотрел в сторону моря. Пришлось принять жёсткие меры: отругали мы их, дали по загривку и прогнали. Экзекуция, которой подверглись пацанята, имела профилактическую цель и в какой-то мере походила на своеобразную в определённых возрастных кругах лекцию на тему «Эхо войны».
       Насколько подсказывал мой опыт – это была невзорвавшаяся бомба, при падении на землю она раскололась на две части, возможно потому, что ударилась обо что-то жёсткое и не носиком, в котором находится взрыватель, а боком, и разломилась. По этой причине она могла взорваться или из-за высокой температуры, или из-за удара в нос.
       На слободке у нас жила баба Катя. Знаменита она была тем, что держала коз, и эти рогатые твари нам доставляли неудобства. Особенно когда она их привязывала под абрикосами. Кособокая калитка при входе в её двор крепилась на двух снарядах от «катюши», а при входе в дом – справа и слева от каменного порога – были установлены противотанковые мины. Два отшлифованных пятака являлись с одной стороны украшением, а с другой – очень удобными подставками. Летом на них всегда стояли вёдра с водой. Таким образом баба Катя грела воду. Где она их раздобыла и как установила – история умалчивает.
        Как-то к ней пришёл мужчина за молоком. Это козье молоко считалось почему-то лечебным. Он был военным специалистом и как раз таки имел дело с этими опасными штуками. После этого визита о нашей бабушке узнал весь город. Минёры забрали взрывоопасные подставки для вёдер и взамен, конечно, ничего не дали.
Я уже говорил о том, что мы старались не связываться с бомбами, тем более что взрывать можно было самодельные устройства. Это было гораздо безопаснее, потому что мы сами регулировали мощность взрывпакетов. Именно так назывались наши устройства. Из военных трофеев мы использовали только порох. Тол и тротил никогда не брали.
       Я не буду рассказывать о веществах, которые мы применяли. Их было достаточно много, приобрести их в то время не составляло труда. Некоторые из них я брал в магазине удобрений, другие – в хозяйственном или в аптеке, кое-что добывалось на металлургическом заводе. Я уже говорил, что время моего детства сильно отличалось от настоящего. Прежде всего тем, что тогда не было терроризма и никто никого не взрывал, и никто ни на кого не покушался. Если бы тогда мне сказали, что через тридцать лет будет всё по-другому, я бы ни за что не поверил. Именно поэтому взрывпакетами, а по сути это были маленькие бомбы, никто не интересовался, кроме нас. Милиция на это баловство не обращала внимания.