Повесть о счастливом мальчике 13-14

13. Женщины в поле

       В один из своих походов мы попали под дождь. Нас было трое – я, Вовка и Игорь. Ливень был такой сильный, что вода на полях ещё некоторое время стояла, потому что земля не успевала поглощать её. Она текла по наклонным дорогам, унося с собой всё, что могла осилить.
       Мы приняли на себя всю щедрость небес, когда покидали Долину любви. Преодолев подъём в гору, а это было нелегко, мы оказались в объятьях большого керченского солнца, туч как будто и не бывало. Воздух был тёплый, а от земли поднимался пар – так что вспаханные под озимые поля покрылись расплющенным белым облаком. Обычно мы избегали ходить по асфальту, но этот необычный день заставил нас изменить правилам. Оказавшись в посёлке, не испытывая никаких сомнений, пошли прямо по дороге. Во-первых, потому что сильно утомились, поднимаясь по скользкой траве в гору, а во-вторых, потому что вымокшие и грязные штиблеты не держались на ногах и мы их несли в руках. Босиком по гладкой дороге шагалось приятно.
Миновав посёлок, остановились у перекрёстка и стали думать, как лучше и быстрей дойти. Дорога справа не в счёт – она уходила в противоположную сторону от дома. Удобнее всего было идти прямо по тёплому асфальту, потом свернуть к дачам, но этот путь был самым длинным. Пойти налево – означало сократить путь, но дорога была земляная с лужами и посыпана золой. Босиком по ней быстро не получится. Я предложил идти через кукурузное поле – это сокращало путь в два раза. У каждого из нас было своё мнение, и мы поспорили: кто придёт первым – тот и прав, а кто последний – тот покупает всем мороженое по одиннадцать копеек – сливочное. На том и разошлись. Вовка двинулся, забирая вправо, Игорь – налево, а я напрямик через кукурузу.
       Сначала всё было хорошо и сандалии мне не мешали, но когда началось кукурузное поле – штиблеты стали обрастать грязью и сделались такими тяжёлыми, что я с трудом поднимал ноги. Потом оторвались застёжки, и пришлось идти босиком. Это была настоящая катастрофа. Возвращаться было уже поздно, а идти вперёд всё ещё трудно. Я ругал себя, как только мог.

       Погода была до странности необычной, тепло исходило со всех сторон, земля как разогретая каша, а пар, поднимающийся вверх, мешал дышать.

       В какой-то момент я понял, что сбился с пути. Двухметровая кукуруза со всех сторон и больше ничего. Вдруг я услышал доносящиеся голоса, это меня обрадовало, и теперь я знал куда идти. Конечно же, туда – к людям! Может быть, и не придётся покупать мороженое, я в этом споре ещё не проиграл. Голоса были женские и радостные и уже совсем близко. «Наконец-то пришёл», – подумал я с облегчением. Эта мысль меня взбодрила и стало легче вытаскивать ноги из грязи.
Сквозь кукурузные стволы я увидел движение. Край моей злополучной плантации примыкал к другому полю. Там росли приземистые кусты помидоров – они уходили вдаль, покрываясь молочной дымкой, а дальше виднелась гряда деревьев, тянущаяся вдоль той дороги, по которой пошёл Вовка. Наверное, он был прав. Передо мной выросли ящики, наполненные красными овощами, а с другой стороны – большая гора пустых ящиков. Между ящиками, на образовавшейся полянке, танцевали голые женщины. Я резко присел и спрятался за кустом. Я так испугался, что сердце чуть не выскочило из груди. Оно бешено колотилось, и я прижал его рукой. Не помню, какие ещё возникли мысли в те минуты, но я точно знал, что нужно было бежать сломя голову. Хорошо, что я этого не сделал, но если бы они заметили меня, то пришлось бы сверкать пятками до самого дома.
        Не хочу смешивать взрослые размышления с девственными мыслями мальчишки, который собственно ни в чём не виноват, просто так получилось. Я знал, что нельзя смотреть на голых женщин, но всё-таки немножко посмотрел и ещё долго вспоминал этот случай. Мне даже показалось, что я где-то уже видел нечто похожее, но ведь знаю точно, что не видел в своей жизни ничего подобного. Возможно в журнальном вкладыше была похожая репродукция, а может в библиотеке, когда засиживался в читальном зале и подолгу рассматривал альбомы художников.
       Спустя годы, я понял, что повторений не бывает и яркие картины в жизни случаются только раз, и что такое происходит не с каждым и для того, чтобы понять человеческое естество. Это были студентки или абитуриентки, какого-нибудь техникума или училища, а в то время для меня и девятиклассники были взрослыми.
Я смотрел, наверное, всего минуту и готовился к отступлению. Минута получилась затяжная. Их было не меньше десяти, волосы распущены, и все они были стройные и оттого похожи друг на друга, как сёстры. Трое из них танцевали в луже, устеленной сеном. Они ходили по кругу с поднятыми руками и звонко смеялись. На раз-два-три они одновременно ударяли по луже, и горящие брызги разлетались во все стороны, в эти моменты шум, состоящий из смеха и возгласов, усиливался.
       Некоторые из них стояли полукругом, остальные сидели. На ящиках сушились платья и бельё, значит, дождь здесь прошёл позже, чем в долине. Они были так увлечены, что меня не замечали. Я, заворожённый красотой действа, с неохотой стал пятиться в кукурузную рощу.
       Эта точка во вселенной была серединой поля. Мне нужно было пройти ещё столько же, но я ни о чём не жалел. Пришлось обойти кукурузой место неожиданной встречи, и уже ничего не страшась, я вышел на протоптанную колею между двумя полями и обернулся: метрах в пятидесяти стояли несколько пирамид из деревянных ящиков, вокруг которых бегали голые фигурки, над полем клубился пар. Взрослые, а играют как дети!
       Мне казалось, что вся эта грязь под ногами, кукуруза и капельки воды, падающие на нос, и вся моя усталость – это что-то очень важное и необходимое для жизни. И, конечно же, гораздо важней асфальтированной дороги и даже времени. Где-то далеко за спиной слышался звонкий смех. Большое керченское солнце глядело на меня и улыбалось. Я представил себе, как покупаю своим друзьям мороженое по одиннадцать копеек, сливочное, и сквозь поднимающийся от земли пар вижу их довольные и счастливые лица.

14. Тот самый учебный год

       Я понимал, что лето не такое, как учебный год, который тянется бесконечно долго, а совсем наоборот – неторопливо начинается и вдруг, внезапно заканчивается. Так и получилось – будто кто-то счастье отобрал. Во второй половине августа дни и ночи исчезали, как странички отрывного календаря.
Настроение не то чтобы скверное, а скорее тоскливое. Постоянно возникающая ностальгия о вчерашнем дне.

       Новый учебный начинался, как обычно, в торжественной обстановке. В небо взлетал красный флаг и звучал гимн Советского Союза. Преподаватели скучно говорили с трибуны, а мы волновались и терпели. Потом звучал первый звонок на первый урок. Сначала организованно, а после, перемешавшись, подталкивая друг друга, толпа учеников, как отара овец шумно вливалась в распахнутые двери парадного входа. Я увлечённый общим потоком под весёлое блеяние внедрялся в нутро, как мне тогда казалось, огромного корабля. Запах краски осевший в кабинетах ещё не выветрился, так было и в прошлом году, и в позапрошлом, наверное – так бывает всегда. Плавание в страну знаний начиналось весело, но вскоре все успокаивались.
       На одной из перемен мы встретились.
       – Здравствуйте, Елена Ивановна, – сказал я, смущаясь. Как тут не смутиться, когда она сама подошла!
       – Как лето провёл? – спросила она, улыбаясь? Глаза и губы блестели, и от неё пахло цветами.
        – Хорошо провёл, – ответил я металлическим голосом, скрывая волнение и радость.
       – Загорел-то как! Видимо из моря не вылезал?
       – Да, – ответил я, краснея, – а что ещё делать – лето ведь!
       Я не знал точно, краснел я или нет, так мне тогда казалось, потому что внезапно меня охватывал жар. «Жаль, что мы не встретились на пляже, тогда бы она увидела, как я плаваю», – подумал я.
        – Видела, как ты плаваешь, – сказала она и потрогала мою выгоревшую шевелюру, и рука её медленно скользнула вниз. Лицо оказалось в ладошке, правой щекой я ощущал знакомое тепло. В фойе никого не было и несколько длинных секунд мы смотрели друг другу в глаза.
       – Ты пытался догнать мячик, – сказала она и добавила, – если бы ты знал, как мне было приятно слышать, что тебя восторженно нахваливали люди, наблюдавшие за твоим заплывом. Я не знала, что можно так легко передвигаться в воде! Да, это было невероятно и красиво. В заливе была золотая рябь от солнца и ветра, и в этом золоте – ты.
       И я вспомнил, как бросился вдогонку за большим детским мячиком, после того, как не смогли это сделать двое парней. Тогда я пересёк весь пляж одним махом и не без труда догнал его далеко от берега. Взять в руки этот лёгкий как пушинка шар было невозможно: едва я касался его, как он начинал катиться по поверхности воды и, подхватываемый ветром, отбрасывался метров на двадцать, продолжая уходить в море. Я снова догонял его, а он снова ускользал. После нескольких попыток я оказался далеко в море, и мне пришлось возвращаться ни с чем.
       – Сколько золота! – сказала она, запустив пальцы в мою причёску.
Неожиданно и неприятно прозвучал ненавистный звонок, и мы расстались. «Сколько золота», – повторил я несколько раз. Сидя на уроке, я всё ещё чувствовал её ладонь на щеке.
        Я заметил, что Елена изменилась. У неё появился живот. Вся школа знала, что Елена Ивановна беременна. Я отреагировал на это спокойно. Это же естественно – все молодые учительницы бывают беременные. Оценку произошедшему, не давал и даже не задумывался, но где-то в глубине души было неприятно. Обидно почему-то, но всё равно я её хотел видеть. Пусть даже беременная, всё равно она лучше всех.
Потом она пропала, и школьная жизнь сделалась скучной. Сбор металлолома, а после недельного перерыва и макулатуры, отвлекли. Я искал в журналах вкладыши с изображением «Мадонн», чтобы пополнить свою коллекцию. Началась зима. Крымская, затяжная, которая сама по себе – тоска, а тут ещё и Елены нет. Разве мог я спросить про неё у кого-нибудь? Впрочем, всё было понятно и так. Дети про беременность кое-что знали, особенно те, у кого были младшие братья или сёстры. Во всяком случае,  какие последствия и житейские заботы она за собой влечёт, нам были известны.