В заключение о том, какая я плохая

       Заключительный сюжет, скорее раздумье, не может вам не понравиться. Потому что он о том, какая я плохая.
       Да-да, я вполне осознанно это утверждаю, приобретя небольшой опыт получения реакции слушателей на свои первые квазилитературные попытки. Прочитав им рассказ, мне хотелось услышать комментарий по поводу структуры, собственно сюжета, слов, мыслей, ощущений… Вместо этого чаще всего слышу: «Ах вот ты, оказывается, какая!» или «А почему ты ему не позвонила, зная, что он болен?» Тут  я начинаю очень переживать, у меня резко пропадает желание если не писать, то уж, во всяком случае, читать свои творения. К счастью, параллельно с переживаниями на ум приходят способы разрешения ситуации. В литинститутах  я не обучалась, а посему хотя бы до азов мастерства придётся добираться методом проб и ошибок.
       Итак, совет на будущее, если оно ещё будет: надо уходить от первого лица. Ибо оно очень обязывает и связывает, не давая даже слегка пофантазировать. Или же совершенно   не идентифицировать себя с этим «я». Напиши «она», и с тебя никто ничего не спросит. Разве что им не будет давать покоя догадка: «А может, это всё-таки она сама здесь прячется».
       Вот тот маленький первый урок, который я извлекла из месяца своей новой мемуарной жизни.
      
       А пока, решила я тогда, буду продолжать радовать читателя своими неудачами,  огорчениями и потерями. Но как   я теперь понимаю, подсознательно или, во всяком случае, не очень осознанно, выбираю сюжеты, где через тернии всё-таки пробиваюсь к звёздам, хотя у меня, как у любого, историй с другим концом предостаточно. А вот другой вопрос, ответ на который хотелось бы получить, статистический: как там насчёт баланса? Наверное, боженька и это как-то продумал, предусмотрел и подсчитал…

       Детство. Воскресное утро. Я открываю глаза, комната залита ярким солнечным светом, в школу идти не надо — благодать! Можно поваляться подольше, а потом поничегонедельничать.
       Слышу звонок входной двери — это мама, нагруженная так, что, по выражению Райкина, «лошади оборачиваются», возвращается с базара. Папа открывает дверь: сам он редко сопровождает её на тренировку выносливости — разве что, когда надо закупить много картошки на семью.
       Я продолжаю безмятежно валяться, и вдруг вся благодать неожиданно резко обрывается: «Ну, какие на сегодня планы?» — вопрошает папа. И надо срочно себя организовывать, чтобы не сидеть ни минуты без дела: читать, играть на пианино, делать уроки. Весь дом на маме, которая, кстати, работает главврачом.
       Папа тоже работает врачом в поликлинике. Работа вредная, а потому — укороченный рабочий день. Остальное время папа лежит на диване, читая книги классиков, собрание сочинений которых уже вываливается из книжного шкафа, или смотрит телевизор.
       Причём телевизор в доме смотрят только по папиному разрешению и с  его  одобрения  той  или  иной  передачи. А уж если идёт футбол, то твой огромный интерес к просматриваемой передаче никакой роли не играет, и телевизор безапелляционно переключается на другой канал. Это папа. Есть и общесемейное занятие. В среду приходит журнал «Огонёк», и мы всей семьей садимся проверять кроссворд, помещённый в предыдущем номере. Причём никто не имеет права подсмотреть ответы заранее — это целая церемония. Потом наступает очередь общесемейной разгадки нового кроссворда. Легенда-долгожительница нашей семьи гласит: «Идёт процесс разгадывания. Вопрос: литературный жанр, шесть букв. Все почему-то молчат. Тут я ни с того ни с сего провозглашаю: “Лирика”. Мне шесть лет, все, как говорится, в шоке».
       Теперь я понимаю, откуда всё пошло…
       А насчёт вышеупомянутого, организующего жизнь папиного вопроса, я, ненавидя себя за это, нередко задавала его дочери. Как говорится, с молоком  матери… Пусть не с молоком и не матери.

       Школа, отличница. О другом статусе даже речь не идет. Другие оценки просто не воспринимаются. Нет, за «четвёрки», или, не дай бог, «тройки», не бьют и не ругают. Тогда что же?
       А вот что. Допустим, что всё-таки наполучала четвёрок. Показать папе дневник было бы самоубийством, потому прячу его в стенной шкаф. Рано или поздно папа хочет его посмотреть. Достаю его из шкафа, он смотрит и начинает говорить что-то малоприятное: честно говоря, не помню что. Пытаюсь оправдаться, что «четвёрка» тоже хорошая оценка, на что папа мне вполне справедливо возражает: «Хорошая, но не отличная!» Вот и всё. А дальше переживай, как знаешь.
       Прошло много лет, у меня своя семья. Дочка-умница учится очень старательно в школе. Хожу в школу только один раз в год за похвальной грамотой. Но вот школу перепрофилировали, сделав её химико-биологической, как тогда было модно, и начались проблемы.
       Я глубоко расширила химические познания, поскольку на устах мужа и дочери всё время было слово  «мОли». Что это такое, до сих пор не понимаю: музыкально-лингвистического образования для этого явно не хватает.
       Лишь однажды муж рискнул за закрытой дверью дочкиной комнаты объяснить ей значение этого слова, для чего ему понадобилось меньше пяти минут. Спустя этот гигантский отрезок педагогического времени синхронно раздались ругательные крики одного и оглушительные рыдания другой. Всё. Педпрактика закончилась, а заодно и наше обучение   в этой школе. Теперь мы гуманитарии.

       Легко критиковать других, тем более что «иных уж нет, а те далече…». Но я прекрасно помню себя, отчитывающую дочку за «четвёрки», и её ответную реплику — точь-в-точь мою, сказанную в адрес папы, за которой следует семейная цитата: «Да, хорошая, но не отличная». Не могу поверить, что это произнесла я, которая клялась и божилась, что когда у меня будут дети, никогда в жизни им этого не скажу. И вот тебе, пожалуйста, — стыдно. Но, вижу, неизбежно…
      
       И, наконец, последняя, самая долгожительная, ненавистная мне с детства фраза, которая прочно вросла в меня корнями и вполне комфортно себя там чувствует,  а главное,  не вызывает теперь у меня никакого противления. Даже наоборот, даёт дружные всходы...
       В эпоху жизни в родительском доме и во время кратких приездов в будущем повторялась одна и та же сцена. Папа сидит за дубовым столом в гостиной. Меня он сажает напротив и ждёт подробнейшего изложения всего, что где-то, когда-то произошло со мной за время отсутствия. Это была самая большая пытка, отравляющая пребывание дома. Дело в том, что рассказывать я не любила, не умела и не хотела. Кроме того, всегда в жизни есть многое, что хочется скорее скрыть, чем поведать, даже папе.
       Но деваться было некуда: он сидел напротив, упершись в меня взглядом серых глаз, и, наверное, чтобы помочь мне начать и представить себе план рассказа, он говорил: «Вот я вышла из дома…» Ненавистная фраза на долгие годы, пока я не стала в себе замечать желание подробного отчёта или рассказа о чём-то своей дочери, да и других людей, где-то побывавших и что-то повидавших…
      
       Теперь я сама полюбила подробно рассказывать о путешествиях и приключениях, и наградой мне послужила фраза, произнесённая гостями в одном доме: «Знаешь, ты так увлечённо рассказываешь, что хочется всё бросить и бежать домой паковать чемоданы».
       А теперь ещё и написать рискнула…