Праздник кончился. 10

Праздник кончился.
10.

Вот же как может затянуться возникшая пауза… На недели и месяцы. Даже на годы. Порой замолчишь на полуслове, а пауза повиснет и тянется, так что и возвращаться к словам уже не хочется. То, о чём говорил, вроде как больше не вызывает интереса, не волнует. Порой тяжело возвращаться к словам из молчания. Тяжело возвращаться к позабытой заброшенной теме, так же, как к прерванным отношениям или к выполнению данных тобою когда-то обещаний. Как вернуть прежнее состояние, чтобы настроиться на чувства и ощущения, оживлявшие тебя тогда, уловить тот диапазон звучания, чтобы поймать волну, которая отнесёт тебя к тому же берегу, выйдя на который можно приняться за продолжение начатого?
- Вот же паршивцы, сбили с мысли, наговорили чёрт те что, сбив с пантэлыку…  Кузьмич оставался сидеть на кровати всё это время. Все персонажи продолжали находиться на своих местах, поглядывая на Кузьмича из полуопущенных век. Один курил трубку, другой папиросу. В происходящем не было никакой театральности. Впрочем, ничего ведь и не происходило. Зато ощущался сквозняк метафизичности. Правда, и время остановилось. Оно, если и текло, то только для внешнего наблюдателя, живущего своей жизнью в своём мире. Там, в мире, где находится наблюдающий, продолжалась суета сует, но в отсутствие наблюдателя здесь ничего происходить не могло. Таким наблюдателем, пришедшем из мира в этот уголок на краю мира, является автор. Автор незаметно, как ему казалось, вернулся в Кузьмича и принялся подслушивать его внутренний диалог.
Здесь, в комнате с зыбкими границами, с не прорисованными декорациями, в отсутствие наблюдателя и времени ничего не происходило. Осколок мира, застрявший на краю ямы. Вот на нём и сосредоточилось внимание, хотя вокруг находилось множество других осколков.
Зеркало мира разбилось – вот оно что. И люди сидят внутри осколков, каждый в своём, зачем-то желая их спасти. Если нет мира, а только воспоминания о нём, то, что ты хочешь спасти? Кузьмичу стало понятно, что спасти им хочется себя – образ себя, образ старого мира, образ жизни, который сложился в том мире. Но ещё более понятным было то, что спасти всё это невозможно. Ни спасение тела, ни спасение души, ни спасение мира не может совершиться. Не только по физическим законам, но даже метафизика этого не предусматривает. Невозможно уже потому, что сама идея о спасении, неважно чего, - мираж. Можно ли песчинку в пустыне спасти от перемещения с места на место? А как можно спасти песчинку, ставшую стеклом, запаянную в стекло? Как можно спасти осколок стекла, попавшего на край ямы от сползания и падения? Взять его в руки и отнести подальше от края ямы. И кто же это может сделать? Ни сам осколок, ни песчинка внутри него на это не способны. Должен появиться некто, кто находится извне, в другой системе координат или в другом объёме пространства. Откуда уверенность, что кто-то есть, и он заметит конкретный кусок стекла, откликнется на его призывы, посочувствует его страданиям и проявит к нему участие? Но если и нет никого, тогда есть что-то, представляющее природные силы, которые способны перемещать предметы. А не эти ли силы, находясь во взаимодействии, и проложили судьбу для этих осколков, расположив их по краям ямы? То есть, они их сюда направили, а теперь по желанию самих осколков или песчинок должны изменить их положение? Ладно, чёрт с ними, эти природные силы лишь бездушный инструмент в руках большей Силы, ведь существуют не только физические явления и энергии, но и Сила, движущая мирами, способная создавать Зеркала.
Кузьмич чувствовал, что его несло как песчинку ветром, несла неведомая Сила, которой он не в силах противостоять. А заодно сквозь него нёсся поток сознания, изливающийся словами. Он зачарованно смотрел в калейдоскоп, который вращала невидимая Рука. Вместо того, чтобы в движение пришла комната и находящиеся в ней персонажи, чтобы в рассказе возникло действие, и он получил развитие и продолжение, энергия текла внутрь Кузьмича, порождая образы и слова. Автор оживил только его. Авторский поток сознания врывался в сознание Кузьмича, овладевая им и диктовал свою волю. – Зачем я вообще понадобился этому автору? Он мог бы прекрасно обойтись и без нас, строчил бы свой внутренний диалог. Я являюсь лишь отражением его мыслей, образом, возникающим в результате игры его воображения, который он произвольно наполняет собственным содержанием. Но его ли это содержание? Автор, видимо, освобождается от того содержания, которое в него тоже кто-то вкладывает, перенося его в создаваемые образы! Он и сам не свободен! Тогда откуда оно в нём берётся? Ему ведь тоже, точно так же, кто-то зачем-то вкладывает в ум мысли. Это какой-то ментальный Ветер проносится над поверхностью озера Ума, создавая на нём волны, рябь образов, да и вообще всё. Попадая из бесконечности в отграниченное пространство, например, в горшок чьей-нибудь головы, он в ней завихряется, производит в гладком веществе бороздки и извивы, создавая мозг, а затем, цепляясь за них, наполняет их через нервные окончания впечатлениями, формируя картинки. Эти горшки стоят на огне и варят кашу ума. Огонь был получен людьми от Прометея, согласно древним греческим мифам. Кроме греческих мифов и фрагментарно Библии автор ни с чем больше не ознакамливался, потому часто прибегает к этим метафорам. Те люди, которые жили до эпохи огня, это не такие же люди, которые сформировались впоследствии. Прежние люди не находились в мире и не знали о мире, у них не было знаний, им достаточно было пребывать в лоне природы. При помощи прирученного огня, дыма костров и трав древние люди-маги курили мир, создав Зеркало мира.
- Твоюжмать, какая только херня в голову не прилетит! – Кузьмич повёл плечами, поёрзал на попе и покрутил головой. Перед ним восседали на возвышениях два мага, возникших из прошлого. И обкуривали своими благовониями мир и непосредственно Кузьмича. Точнее сказать, их личной магической силы хватало лишь на осколок мира и те осколки, которые попадали в орбиту их внимания. Кузьмич признал в этих сущностях, состоящих из дыма и имеющих очертания, своих товарищей по труду и быту, тех самых самураев-дзэн Егорыча и Михалыча. Он обвёл взглядом комнату, закашлявшись, - это не было похожим на палату, а являлось рабочей бытовкой. – Ну, и накурили! Что за траву они курят? Какое сегодня число и день недели? Всё повылетало с головы, когда в неё ворвался порыв ментального Ветра. Замедитировался. Давно пора уж вставать. Наверняка и работёнка будет для нас. Ветер перемен не оставляет нас, самураев кирки и лопаты, без работы, ежедневно бьёт стёкла. Эти осколки так и сыпятся в яму, успевай копать и засыпать. Кхэ- кхэ! Дым в бронхи попал. Осколок на краю ямы… Кажется здесь подул на меня Ветер и унёс в размышления. Может ли один осколок помочь другому? Всё дело в том, находятся ли люди внутри одного осколка или в разных. Ага, ещё мелькнула идея о спасении. И прозрение вспыхнуло, что такая идея иллюзорна. Вот это стёклышко рассмотреть бы повнимательней. Куда падают физические осколки? В землю, в неглубокие ямы. А куда попадают осколки не физической природы, а, скажем, психической и ментальной? Они пролетают сквозь землю и летят в бездну, в глубине которой пылает магический Огонь. Жерло первозданного вулкана. Там их ожидает переплавка при высоких температурах и высоком давлении. Так вот, магический Ветер гонит все вещества и существа к краю земли, разбивает магическое Зеркало и бросает осколки на переплавку в магический Огонь! Ха, и как же от этого спастись?! Вот психи - это же стихии!
Кузьмич почесался во всех местах, где зачесалось, последним почесал затылок. Мужикам об этом рассказывать бесполезно, они и так всё слышали и видели вместе с ним, то же, что и он, а вот записать этот бред нужно. Чтобы однажды этим листком, как и другими, подтереться в случае нужды, выбросив затем в яму. Любой носитель текста ожидает такая участь. Наступает момент, когда носитель нужен лишь как материальный объект, когда вещественность важнее содержания. Вещь используют, после чего она предаётся земле или огню.  А символы, как обычно, развеет ментальный Ветер. Прах к праху, символы к символам.
Да, а как же насчёт спасения души? Ну-ка изобрази несколько символов по этому вопросу.
Всё просто, смотря что считать душой. Чувственная индивидуальная душа, которая представлена у греков Психеей, выполнив свою земную миссию, отправится вместе с другими частями на жертвенное кострище, на переплавку – искра вернётся в Пламя. А вот Вселенская Душа, Которая в ней светилась и отражалась, спастись не может по иной причине, потому как Ей незачем спасаться и некуда. Она Единая, Вечная, Бесконечная. С Ней-то ничего не происходит, Ей ничего не угрожает. Потому, секрет лишь в том, с чем человеческое индивидуальное сознание отождествляется, к чему прикрепляется. А оно может прильнуть к чему угодно. Если же ни к чему, то это пребывание Внимания в Единстве Сущего и не-сущего – Осознание, это свобода от отождествлений. Бессмертие. Я созерцает Всё и ничто, являясь всем, но не отождествляясь ни с чем. Ибо Я за пределами, Оно трансцендентно.

Какое отношение данное изложение имеет к заявленной теме? Тема «праздника по- прежнему не раскрыта.
Автор задумывал написать рассказ. Это должен был быть блицкриг в несколько ходов. Литературная спецоперация. Но по ходу «пьесы» замысел, форма и содержание произведения претерпевают изменения. Что в свою очередь указывает на то, что замысел существовал в общих чертах, но ни цели, ни плана не было. Автор отправился в путешествие неизвестно куда, не имея карты. И уже в процессе путешествия происходит процесс написания. Вот так вместо короткой музыкальной пьесы возникнет, нет не роман, с такой формой я не справляюсь, не потяну, но не побоюсь высокопарности слога – симфония прозы. Каждая часть – это джазовая композиция. Как из суммы этих частей возникнет симфония, ума не приложу. Вот что Ветер мне надует, то и пропоём, озвучим.

6 – 8.04.22