Навстречу сказке

Сух и жарок город за стенами нашего дома. Гол серый
асфальт двора: ни деревца, ни травинки. На прогнувшейся
верёвке обвисло в безветрии чьё-то бельё, пропитанное за-
пахом пыли и бензина. В нашем доме расположена булочная,
поэтому мы постоянно слышим стук хлебных лотков и рёв
подъезжающих машин.
Мне тринадцать лет. Я высокая, узкоплечая, с длинными
вялыми руками и, я это знаю, некрасивым лицом. Меня при-
везли из больницы, и теперь целыми днями я лежу в углу ком-
наты, подтянув одеяло к подбородку и тоскливо рассматривая
на противоположной стене старые выцветшие обои.
Первая по утрам встаёт мама. У неё невыспавшееся лицо
и глаза усталые и грустные. Стараясь не разбудить нас с братом,
она осторожно отпирает дверь и, прихватив чайник, выходит в
коридор. У нас коридорная система, наша комната — одна из
многих. Проснувшись, брат долго ворочается, натягивая одея-
ло на голову и прячась в темноту, потом решительно встаёт и,
накрутив на шею полотенце, бежит умываться.
После чая мама, как всегда, собирается на работу и на-
девает пальто. Но прежде чем уйти, она, многозначительно
округляя глаза, сначала смотрит на брата, потом в мой угол.
— Да, да, — говорит брат, — только не волнуйся...
Мы остаёмся одни. Брат убирает со стола посуду и, раз-
ложив поверх цветастой клеёнки тетради и книги, с головой
погружается в решение математических задач повышенной
сложности. Он поступает в университет на механико-мате-
матический факультет. «Математика — это основа развития
человеческого общества! Основное звено прогресса! Матема-
тика — это великое будущее человечества!»
Мы с мамой не возражаем.
Когда у брата не ладится с очередным алгебраическим
уравнением, он запускает пальцы в волосы и долго старатель-
но скребёт голову. Но вот, наконец, он поворачивает ко мне
своё счастливое лицо.
— Нюська! Кажется, вышло!
После обеда солнце, проскочив в щель между двумя, со-
всем близко стоящими друг к другу, соседними домами, яр-
ким лучом пронзает темноту нашей комнаты и высвечивает
облупленный подоконник и на нём ящик с засохшей землёй.
«Смешно, — сказал брат, когда прошлой весной я натаскала
полный ящик земли, — ты что, собираешься вырастить здесь
пару чахлых травинок и в придачу полить их сентименталь-
ными слезами? Смешно и не современно!» Я действительно
не думала о ярких душистых цветах, я так и говорила себе,
что даже чахлую травинку приятно будет увидеть на нашем
подоконнике. Но чего-то устыдившись, я вместо цветов по-
садила тогда лук. «Приветствую! — сказал брат. — Лук —
это величайший в мире антибиотик!» В этом году ящик стоит
пустой.
Очень скоро солнце, словно остриё шпаги, вытаскива-
ет свой тонкий луч из пыльной оконной занавески и уходит
светить другому, счастливому и здоровому миру. Я закрываю
глаза и в тишине комнаты, нарушаемой лишь шелестом пере-
листываемых братом страниц, придумываю СКАЗКУ.
В маленьком дворике, залитом солнцем, седой старик
опускает в землю крохотное розовое семечко. За свою жизнь
он вырастил немало цветов дивной красоты, начиная от хру-
стальных ландышей, чашечки которых издают лёгкий пере-
звон, до остроконечных гладиолусов, поющих женскими го-
лосами. Но кажется ему, что он так и не смог вырастить свой
самый главный цветок. Старик поднимается с коленей, стря-
хивает с пальцев комья налипшей земли.
Проходит время. И вот над чёрной влажной землёй
поднимается тонкий стебелёк. Он жадно тянется вверх, его
всё интересует: «Что это такое ослепительно-синее?» —
«Небо» — отвечает ему старый скрипучий забор. — «Небо?
Какое оно синее, а мне нравится розовый цвет», — капризно
произносит стебелёк.
Вот по саду идёт старик, временами он останавливается
и добрыми слезящимися глазами всматривается в приветливо
кивающие ему цветы. Около стебелька он опускается на колени
и старательно рыхлит вокруг него землю. «Расти, малыш, —
говорит он, — может быть, именно ты дашь мне то, о чём я
мечтал всю жизнь».
А стебелёк всё растёт и растёт, и вот, наконец, среди
его мягких, с кружевным обрезом, шелковистых листьев по-
является нежный розовый бутон. Как-то, проснувшись рано
поутру, старый забор посмотрел в сторону цветка и обомлел.
Цветок распустился: волнистые лепестки, напоминающие
лёгкие руки танцовщицы, колыхались вокруг его пестика,
похожего на благовонную янтарную чашу, наполненную
розовым светом. Аромат плыл по саду, и, взволнованные
этим, свою самую нежную мелодию вызванивали чашечки
хрустальных ландышей, самую прекрасную песню без слов
пели остроконечные гладиолусы.
Однажды садовник привёл в сад женщину. Сквозь узкую
щель чёрного шёлкового платка, в котором она прятала своё без-
образное лицо, видны были лишь её печальные глаза. Садовник
взял женщину за руку, и она покорно пошла за ним. Они оста-
новились возле цветка. Женщина долго всматривалась в волну-
ющее загадочное движение его лепестков, дышала цветочным
ароматом. И когда садовник отвёл от её лица край чёрного шёл-
кового платка, все увидели, что лицо женщины прекрасно.
После работы мама приходит домой, как всегда усталая,
и, опустившись на стул, некоторое время молча смотрит на
наши улыбающиеся ей лица.
— Ели? — наконец спрашивает она.
— Да, да, — дружно киваем мы.
Она выкладывает из сумки хлеб, кусок фасованного мяса
в целлофановой обёртке, мелкие зелёные яблоки, видимо, ку-
пленные по дешёвке, но явно нас радующие, потом уходит на
кухню.
Через некоторое время слышится истерический крик со-
седки.
— Помойное ведро кто за вас будет выносить?!
— Я знаю, я сейчас… — отвечает звенящий мамин голос.
— Лоботряса своего могла бы заставить!
— Не лезьте в мои дела! — кричит мама. — Оставьте
меня в покое..! Слышите..!
Она входит в комнату и, остановившись у двери, смотрит
в нашу сторону. Но мы делаем вид, будто ничего не слышали.
Вечером я прошу маму:
— Посиди со мной немножко...
Она садится рядом, предварительно подоткнув под меня
край одеяла.
— Мам, — говорю я тихо, — хочешь, я расскажу тебе
сказку…
— Нюська, замолкни… — говорит брат.
Но мама утвердительно кивает головой, и я рассказываю
ей о старом садовнике и о сказочно прекрасном цветке, наде-
лённом волшебной силой. Когда я кончаю рассказывать, мама
в свою жёсткую руку забирает мои слабые пальцы.
— Всё? — спрашивает брат.
— Да, — говорю я.
— Послушай, Нюська, эта никому не нужная аллегория с
цветами способна лишь затуманить человеку голову.
— Мы этого не проходили, — говорю я.
— Понимаешь, люди, по-моему, здорово усложняют себе
жизнь вот этими самыми вредными сказочными аллегориями.
В основе должны лежать, и ты когда-нибудь это поймёшь, ма-
тематическая простота и логика.
Я обиженно молчу. Пожав плечами, брат идёт к столу и
вновь погружается в своё глубоко математическое, логическое
мышление.
В дверь громко стучат.
— Ваш чайник залил плиту!
Мама резко поднимается и выбегает из комнаты. Потом
мы слышим всё тот же злобный голос.
— Вытрите сейчас же!
Мы с братом напряженно ждём страшного истерического
маминого крика, но его нет. Мама отвечает голосом, которым
разговаривала с соседкой до моей болезни.
— Извините, Анна Ивановна, конечно, я сейчас вытру...
Брат с удивлением смотрит на меня. Я лежу и молчу.
Сквозь полуприкрытые ресницы я вижу убаюкивающий полу-
мрак комнаты. Кажется, я засыпаю. Засыпаю — это значит, я
выхожу навстречу новому дню, навстречу новой СКАЗКЕ.