ВАЗА

Тётка Анна была стара, как мир. Уже никто из окружа-
ющих не помнил её густых длинных волос, прямой спины и
ясных зорких глаз. Так и казалось, что всю жизнь была она су-
тулой, с белёсыми проплешинами на темени и мутными сле-
зящимися глазами.
Дом, где жила тётка Анна, принадлежал к ныне уже так
редко встречающимся старым добротным постройкам, и сквозь
его стены кладки особой прочности в комнату тётки Анны не
доносились звуки из соседних квартир и суетный шум улицы.
Здесь пребывала глубокая, лишь случайно нарушаемая тиши-
на. Сама комната была небольшой, но с непривычно высоким
для наших дней потолком, и вся она была забита и заставле-
на старыми вещами, которые любила и хранила тётка Анна и
без которых жизнь ей казалась немыслимой. И будто стремясь
порадовать себя видом своих богатств, она не прятала их, не
распихивала по ящикам и чемоданам, а, разложив однажды на
полочках, столиках и этажерках, оставила так на годы и десяти-
летия. Были здесь и бутылки из-под импортных вин, невесть как
и когда попавшие к ней и не принятые при сдаче, а также пачки
старых журналов, от времени пропылившихся и пожелтевших.
Среди этих богатств хранила тётка Анна и простую школьную
тетрадь, куда её старчески дрожащей рукой, нарушив линейную
строгость страниц, вписаны были особо памятные даты.
В одно, густой синевой проглянувшее сквозь окно, сты-
лое осеннее утро, когда от батарей центрального отопления,
как всегда, валом валят горячие волны тепла, наполняющие
комнату тревогой и духотой, тётка Анна проснулась и долго
лежала в постели, сбросив с себя жаркое ватное одеяло. Ещё
с вечера в памятной тетради она прочла: «День рождения Ле-
ночки 21 октября». Леночка была молодой красивой женщи-
ной, постоянно занятой какими-то своими, непонятными тёт-
ке Анне делами, но зато в те дни, когда тётка Анна на своих
больных, нелёгких на подъём ногах доплеталась до Леночки-
ного дома, приветливо встречала её, целуя в дряблые коричне-
вые щёки. Леночка доводилась ей вроде бы внучатой племян-
ницей и была на этом свете, пожалуй, единственным близким
по крови человеком, но тётка Анна теперь уже и не помнила
истоков этого родства.
Быстро остынув и укрывшись одеялом, тётка Анна
неторопливо соображала теперь, что же подарить Леночке.
В последнее время всё чаще и чаще думалось ей о неизбежном
конце своего жизненного пути. С горькой покойной радостью
готовилась она к неотвратимо приближающемуся дню. И уже
лежал в узелке, недалеко, чтобы взять, ею приготовленный на
этот случай особый наряд. Поэтому и хотелось, возможно, в
последний раз, подарить Леночке что-то значительное, остав-
ляющее по себе память.
Тётка Анна поднялась, посидела на постели, перебирая в
пальцах тоненький шнурок с привязанным к нему крестиком,
и вдруг уперлась взглядом в угол комнаты, где на хитро запле-
тённой бамбуковой этажерке стояла ваза.
Тётка Анна хорошо помнила те годы, когда случилась ре-
волюция. Молодой бравый муж тётки Анны, весело крутя шел-
ковистый ус тёмными от пороха пальцами, отважно носился
тогда среди революционной бури, среди её шквальных свинцо-
вых волн. У него были неспокойные глаза и в хрустящей кобуре
тяжёлый револьвер, наводящий на тётку Анну ужас. В их пу-
стой длинной комнате с высоким окном было холодно и неуют-
но. Помимо старой железной кровати, на которой они спали,
да колченогого стола, на котором ели, не было никакой другой
мебели. По ночам, прижимаясь к засыпающему мужу, она всё
твердила о неприглядности их жилища, а он, борясь со сном
и постепенно распаляясь, клял мещанский уют и восхвалял
скромность истинных революционеров. Но однажды с горячим
и нежным лицом остановился он на пороге комнаты, поглядел
на молодую жену, покрутил жёлтый шёлковый ус и поставил к
её ногам какой-то предмет неопределённой формы. Когда сдёр-
нула тётка Анна грязную тряпицу, её глазам предстало нечто
невообразимо прекрасное. Это была ваза. Даже отбитое изуро-
дованное горло нисколько не умаляло диковинной её красоты.
И так мастерски, так натурально были изображены стебли и
тронутая лёгким увяданием кружевная листва на её хрупких
блекло-розовых боках, так легко и незаметно для глаза один
цвет переходил в другой, что казалось, будто это осень только
что забросала вазу своим буйным мятежным листопадом.
Коварная пуля подстерегла и сразила мужа в первый же
горячечный послереволюционный год, и от тех давних и те-
перь уже забытых лет осталась лишь эта, хранящая память о
прошлом, хрупкая розовобокая ваза.
Тётка Анна на лифте поднялась на двенадцатый этаж
дома, постояла на площадке под неспокойно потрескивающей
лампой дневного света, помедлила, а затем нажала кнопку
звонка. Дверь отворилась. Тётка Анна стояла на пороге квар-
тиры в длинном ватном пальто, почти до пят прикрывающем её
по-старушечьи тонкие ноги, и в оттянутой книзу руке бережно
держала завёрнутый в пёструю линялую тряпицу предназна-
ченный Леночке подарок. Она не успела и шага шагнуть, как
её обхватили, едва не сбив с ног, цепкие детские руки. Тётка
Анна наклонилась и неловко поцеловала прижавшуюся к ней
девочку в торчащий на затылке хохолок.
— Аннушка! Ласточка моя!
Не допуская и мысли о случайном совпадении, по-ста-
риковски упрямо верила тётка Анна, что назвала Леночка доч-
ку не иначе, как в её честь.
Когда в бестолковом топтании вокруг тётки Анны уда-
лось, наконец, стянуть с неё нескладное пальтецо и размо-
тать тонкую, вытершуюся сеточку шерстяного платка с её
дрожащей головы, когда тётка Анна высморкала нос и вы-
терла слезящиеся глаза, её расцеловала и сама Леночка, а
Леночкин муж с галантностью, явно смутившей тётку Анну,
приложился к её маленькой ручке. Тётка Анна сразу же, не
медля, внесла в комнату свой подарок, поставила на стол и,
обойдя хитроватым взглядом удивлённые лица Леночки, её
мужа а также восторженно-влюблённое лицо Аннушки, что-
то пришёптывая и приговаривая, принялась развязывать зага-
дочный свёрток. И, наконец, среди вороха цветастого тряпья
открылась ваза. Тётка Анна тронула рукой пожухлый корич-
нево-рыжий лист на её боку, отошла в сторону и придирчиво
осмотрела.
— Вот, Леночка, тебе на день рождения!
Теперь, когда тётка Анна расставалась с вазой, показа-
лась она ей ещё прекраснее. Даже отбитое, изуродованное
горло её с неровным зубчатым краем нисколько не порти-
ло вида, а, наоборот, вызывало лишь чувство трогательной
нежности, как к живому существу, слабому и беззащитному.
Не увидела она и смешливой улыбки, которая скользнула по
Леночкиному лицу.
— Спасибо, тётя Аня, да только может… не надо…
— Что ты говоришь! Ведь мне и жить-то осталось не-
долго! К чему ж мне такое богатство!
У тётки Анны от волнения на щеках проступают пятна
румянца. Она никак не может оторвать взгляда от вазы, но Ан-
нушка берёт её за руку и, торопясь, уводит в свой уголок, к
своим игрушкам.
Леночка плотно прикрывает дверь. Она стоит посреди
комнаты с разведёнными в удивлении руками, и по её лицу, ко-
торое так нравится тётке Анне особой мягкостью выражения,
расползается насмешливая улыбка.
— Нет, надо окончательно выжить из ума, чтобы пода-
рить подобную рухлядь!
Она смотрит на вазу и не видит в ней ничего, кроме от-
битого изуродованного горла. Ваза кажется ей абсолютно неу-
местной в её сверкающей полировкой, до блеска вычищенной
квартире, где каждая вещь, подобранная со вкусом и старани-
ем, отвечает современной моде.
— Ты случайно не знаешь, на какой мусорной свалке от-
копала она это сокровище? — спрашивает она мужа.
Но он молчит в ответ.
— Я понимаю, — говорит Леночка, — тебе на всё напле-
вать… Тебе всё равно где жить, хоть в свинарнике…
Леночкин муж, Олег Владимирович, привык к таким сце-
нам. И знает, лучше смолчать.
— Леночка! Леночка! Ты где? — тётка Анна в сопрово-
ждении Аннушки, ухватившейся за подол её платья, торопли-
во обегает квартиру. — Леночка!
В дрожащих от возбуждения пальцах тётки Анны болта-
ется длинный розовый шнурок. Найдя Леночку, она, задыхаю-
щаяся и довольная собой, своей сообразительностью, которую
не растеряла, дожив до этаких лет, суёт шнурок ей в руки.
— Для надежности вазу привяжешь. Гвоздик в стенку во-
бьешь и привяжешь. Вот и шнурок, я как раз в цвет отыскала.
Будет надёжно и незаметно.
Так мягка, так внимательна Леночка, так сердечен и по-
лон благодарности её поцелуй.
— Спасибо, тётя Аня, не беспокойтесь, обязательно при-
вяжем…
И когда на своих слабых, заплетающихся ногах тётка
Анна выходит из комнаты, Леночка говорит решительно и
жёстко:
— Я всё придумала… Однажды… я её просто разобью…
конечно… нечаянно…
Они ужинают и пьют чай в кухне среди ослепительной
белизны кафеля и кремовой однотонности столового гарни-
тура. Тётка Анна, прежде чем сесть, проверяет на прочность
тонконогий кухонный табурет. Наконец, она успокаивается и
машет в Леночкину сторону рукой:
— Мне ничего не надо, слышишь? Чайку вот чашечку
выпью…
— Почему ж чайку? Вы у нас редкая гостья. Приезжали
бы почаще.
— Да вот здоровье плохое что-то стало...
По-стариковски долго сетует тётка Анна на изнуритель-
ную бессонницу, ломоту в ногах и боль в пояснице. И соглас-
но её словам, сочувственно покачивается красивая Леночкина
голова.
После чая тётка Анна начинает собираться в обратный
путь. Она долго ищет кофту, которую, согревшись в тепле
Леночкиной квартиры, сбросила со своих зябких плеч. На-
конец, она уже одетая в своё ватное пальтецо, успокоенная
и довольная стоит в прихожей. Аннушка не отходит от неё
ни на шаг, с молчаливой настойчивостью сует она плюше-
вого зайца в руки уходящей тётке Анне. Тётка Анна гладит
зайца по плюшевой шкурке, целует Аннушку в затылок и в
сопровождении Леночкиного мужа выходит на лестничную
площадку.
Олег Владимирович, провожает тётку Анну до автобусной
остановки. Мелкими семенящими шажками идёт она рядом.
Олег Владимирович поддерживает её под локоть — бережно,
осторожно и вместе с тем крепко. Всю дорогу тётка Анна хи-
тровато улыбается. Напоследок она всё-таки успела сквозь при-
отворённую в комнату дверь ещё разок взглянуть на горделиво
возвышающуюся на серванте свою красавицу вазу. И это радует
её. Олег Владимирович несколько раз наклоняется к тётке Анне,
спрашивая её, не быстро ли он идёт. Но она из-за шума на улице
не разбирает его слов и каждый раз согласно кивает головой.
Какие-то странные и незнакомые дотоле чувства вызыва-
ет у Олега Владимировича эта, то и дело сбивающаяся с шага,
рядом семенящая старушка. В ней есть что-то детское и наи-
вное. Она похожа на старую добрую нянюшку, к коленям ко-
торой можно припасть и выплакаться. «Значит, ему всё равно
где жить? Хоть в свинарнике?» Нет, в свинарнике он не хотел
бы, а вот в обычной деревенской избе, где-нибудь далеко-да-
леко отсюда. И жили бы они втроём: он, тётка Анна и Аннуш-
ка. И больше никого. По утрам вставали бы рано, садились за
простой деревянный стол, и тётка Анна непременно из кринки
разливала бы им по кружкам тёплое парное молоко.
Олег Владимирович невольно прижимает к себе локоть
тётки Анны и приостанавливает шаг. Ей кажется, что Олег
Владимирович предупредительно остановил её возле лужи,
оставшейся после недавно прошедшего дождя. Ей даже видит-
ся на тротуаре, возле её ног, синий, зеркально всплеснувшийся
разлив воды: «Как внимателен, как предупредителен Леноч-
кин муж! Настоящий кавалер! Таких теперь и не сыскать…
И красив, и умён, и, по всему видно, сердцем добрый. Вот и
мне, старой старухе, поди ж ты, довелось прогуляться с эта-
ким кавалером!» И когда они доходят до автобусной останов-
ки, тётка Анна говорит:
— Теперь мне и умирать не страшно. Леночка пристрое-
на за хорошим человеком. Да и сама Леночка — такая добрая,
такая внимательная, такая душевная!
Она поднимает слезящиеся глаза на Олега Владимиро-
вича. Она словно бы ждёт подтверждения своим словам, ко-
торые ей теперь необходимы для окончательного успокоения.
Дождавшись, когда проедет мимо грохочущий самосвал, Олег
Владимирович, собираясь ответить, наклоняется к ней, но
вместо слов лишь молча кивает головой: «Да, Леночка, мол,…
душевный человек».