Ночной троллейбус

Марина Нестерович сошла на станции Новогиреево. Не-
смотря на поздний час, она не спешила. Редкие пассажиры,
опережая её, бежали по платформе к светящемуся неподалеку
подземному переходу. Марине Нестерович этим летом испол-
нилось восемнадцать. Она была удивительно хороша собой.
Её ноги были стройны и длинны, а на спину с горделиво не-
сомой головы ниспадал поток густых, чёрных как смоль во-
лос. При каждом её, не лишённом некоторой вальяжности, не-
спешном движении под хлопчатобумажным, модного мелкого
рисунка, платьем вздрагивала ничем не стеснённая грудь. На
полусогнутой руке у неё лежал букет цветов, несколько при-
вядших от долгого пути и июльской духоты, которая и к ночи
не отпускала раскалённую, тяжело дышащую Землю.
Марину Нестерович обогнал мужчина. На ходу он обер-
нулся, ощупал её откровенно вожделенным взглядом, выра-
зительно прищёлкнул пальцами, помедлил, потом шутейски
наигранным жестом безнадёжно махнул рукой и побежал
дальше в полуночную темноту. Это невольно заставило Мари-
ну Нестерович вспомнить сегодняшний день, и самодоволь-
ная улыбка теперь уже не сходила с её лица.
На дачу в Павловский Посад Марину Нестерович при-
гласил её случайный знакомый Миша Хохлов, откровенно, как
и большинство окружающих её мужчин, влюблённый в неё.
У Миши Хохлова были узкие плечи подростка, и лицо покрыто
россыпью прыщей, явно его смущающих и делающих робким
в проявлении своих ухаживаний, но его страдальческие глаза
выражали столько искреннего восхищения каждым её движе-
нием, каждым ненароком оброненным словом, что Марина Не-
стерович, невольно для себя, согласилась на эту поездку.
Дача, а вернее, наскоро сколоченный из досок просторный
сарай, принадлежала старшему Мишиному брату Геннадию,
который оказался таким же застенчивым, робким и постоянно,
по-девичьи, краснеющим. Встречать гостей вышли всей се-
мьей: сам Геннадий, два одинаковых, до полной невозможности
отличить их друг от друга, шоколадно-коричневых близнеца с
выпяченными барабанно-тугими животами и жена Геннадия,
явно застеснявшаяся своего выгоревшего сарафана, босых ног
и неприбранности в доме. Марина Нестерович ожидала увидеть
настоящую дачу с просторной застеклённой террасой и непре-
менным гамаком, мирно покачивающимся в тени высоких елей.
Но участок Мишиного брата был гол и беззащитно открыт по-
луденному солнцу, а вместо воображаемых елей чуть поодаль
одиноко и бесстыдно возвышалось похожее на скворечник не-
обходимое бытовое сооружение.
Она уже ругала себя за то, что согласилась на эту поезд-
ку. Только речка, которая была вот здесь, рядом, рукой подать,
показалась ей достойной внимания. Она вскинула руки, свела
их на шее под горячим потоком волос и, держа этот горячий
поток волос на весу, сказала капризно и требовательно: «Хо-
чу купаться!» Эти, ни к кому, собственно, не обращённые,
слова прозвучали для Миши Хохлова приказом, и он ринулся
исполнять его.
На речку пошли втроём. Впереди, облачённый в яркие им-
портные плавки, полубежал бледнотелый Миша Хохлов. Он то
и дело останавливался, оборачивался в сторону Марины Несте-
рович и, окинув её восхищённым взглядом, снова устремлялся
вперёд, как преданный пёс, выискивающий дорогу. Восторжен-
ные взгляды Миши Хохлова были привычны для Марины Не-
стерович, поэтому она, словно бы невзначай, теперь то и дело
задерживала на Геннадии свой игривый кокетливый взгляд. Эта
игра нравилась ей.
По пружинисто раскачивающемуся подвесному мосту
они перешли на противоположный берег. Пляж был до отказа
забит купальщиками. Они стояли, сидели или лежали на пе-
ске, доверчиво подставив огненно-раскалённому солнцу свои
ноги, спины, животы. Марина Нестерович сбросила босонож-
ки и пошла к воде, старательно обходя расслабленно-вялые
тела загорающих. У самой кромки воды она остановилась и,
наклонив голову, принялась неторопливым, замедленно-ле-
нивым движением скручивать волосы в иссиня-чёрный тугой
жгут. Она стояла на виду у всего пляжа, источая пленитель-
ную власть на мужчин, жадно следящих за каждым её движе-
нием. Неожиданно она выпрямилась, обернулась и отыскала
глазами Геннадия. Тот невольно подался вперёд. На его лице
уже читалась эта сладостная готовность полного безрассуд-
ного подчинения её воле. Она улыбнулась ему, ничего не обе-
щая этой улыбкой и одновременно обещая многое. Как моло-
дой козёл, высоко вскинув голову и отчаянно пыля, Геннадий
промчался через пляж и, разорвав гладь воды,взбросил в воз-
дух фонтан брызг. Отдавшись течению, он перевернулся на
спину и блаженно закрыл глаза.
Теперь вся жизнь на участке вертелась вокруг Марины
Нестерович. Она, как и подобает, — в центре, а вокруг — влюб-
лённые в неё мужчины: неожиданно осмелевший Миша Хох-
лов, выказывая свои чувства назойливо и открыто, а Геннадий,
смущаясь, по-девичьи краснея и жадно ловя каждый её взгляд.
Тут же невзрачная, серенькая жена Геннадия, то ли Клава, то ли
Паня, Марина Нестерович так и не смогла запомнить её имя,
постоянно куда-то прячущаяся, словно пугливая мышь в свою
потаённую норку. И двое смешных близнецов, блаженно откры-
вающих рты при каждом дозволенном или случайном прикос-
новении к её развевающимся наподобие плаща, блестящим на
солнце волосам. Марина Нестерович уже знала, что по первому
её слову Геннадий ринется за ней, очертя голову. Но он был
не нужен ей, как и его брат, теперь определённо её раздража-
ющий. Но игра продолжалась и требовала соблюдения правил.
И для того чтобы сделать её ещё более острой и увлекательной,
Марина Нестерович, словно бы невзначай, так обнадёживающе
часто прикасалась к Генадию то рукой, то коленом, то горячим,
перегревшимся на солнце плечом.
Она уезжала вместе с воспрянувшим духом Мишей Хох-
ловым, и мучимый ревностью и наступившим расставанием,
Геннадий оборвал единственную, пышно цветущую клумбу
на участке. Жена стояла поодаль, покинутая своими мужчи-
нами, с болезненно закушенной губой, до неузнаваемости чу-
жая, словно бы эта минута решала её будущую и отныне не-
счастливую судьбу.
Почти всю обратную дорогу Марина Нестерович мол-
чала, снисходительно вполуха слушая осмелевшего в полу-
мраке вагона, распалившегося в своих чувствах Мишу Хох-
лова. Словно бы невзначай, он взял её руку в свою, и Марина
Нестерович не сделала ни одного ответного протестующего
движения. Тогда он надолго затих, вкушая обрушившееся на
него блаженство. Сквозь долгое, как вечность, и короткое, как
миг, счастливое оцепенение два слова «платформа Новогире-
ево», пробившиеся в его сознание, были восприняты им, как
стихийное бедствие. Но тут же вспомнив о своей рыцарской
обязанности быть провожатым, он радостно засуетился, снял
с багажной полки букет и, опережая Марину Нестерович,
пошёл к выходу. Она обогнала его в тесном проходе, сопри-
коснувшись с ним всем телом на счастливый и короткий миг.
Он пошёл за ней, предчувствуя неудачу. Она решительно от-
вергла его настойчивые, а потом застенчиво-робкие прось-
бы проводить её. Ступив на Новогиреевскую платформу, она
обернулась к раскрытым дверям электрички, откуда смотрело
на неё страдальчески бледное лицо Миши Хохлова, готового
выпрыгнуть на асфальт перрона по первому же её призывно-
му движению. Безжалостно уничтожив возможность продлить
блаженство сегодняшнего вечера, закрылись двери вагона.
Состав дёрнулся, помедлил и, набирая скорость, покатил в
темноту. Тогда, привстав на цыпочки, Миша Хохлов просунул
голову в овальное дверное оконце, но безжалостная к его стра-
даниям ночь успела растворить в себе прекрасный образ Ма-
рины Нестерович.
Марина Нестерович спустилась в подземный переход.
Туннель был длинен, пуст и плохо освещён. Свежий, знобкий
ветер гулял здесь, и его прохлада была особенно приятна по-
сле утомительной духоты дня. На пристанционной площади,
тесно окружённой домами, не было ни души, и это показалось
Марине Нестерович странным. Она остановилась возле пави-
льона троллейбусной остановки и стала ждать.
И снова, невесть откуда, повеяло свежестью. Сначала едва
приметно, но вот уже воздушная струя разрослась, окрепла и
превратилась в мощный, грозно свистящий ледяной шквал.
Это произошло так быстро, что Марина Нестерович, не успев
опомниться, оказалась загнанной ураганным ветром в угол не-
надёжно легкого павильона троллейбусной остановки. Теперь
ветер в неистовой злобе рвал её распущенные волосы, разме-
тав их и затягивая в сквозные щели.
Где-то над головой, совсем близко, ударили в гигантские
литавры, и звук долго, тяжело ворочался и грохотал. Потом
мощным, нарастающим аккордом по навесу ударил дождь.
Павильон покачнулся и рухнул на асфальт мостовой. И тут за
висящей в воздухе дождевой завесой Марина Нестерович уви-
дела стоящий совсем рядом троллейбус, ярко высвеченный, с
распахнутой задней дверью. Она сделала усилие и, пробив-
шись сквозь неистовство дождя и ветра, вскочила на поднож-
ку. Дверь закрылась, и, набирая скорость, троллейбус двинул-
ся по привычному маршруту.
Это было необъяснимо. Платье и волосы оказались су-
хими. Только в букете, на лепестках цветов, лежали крупные
дождевые капли. Марина Нестерович огляделась. Изнутри
троллейбус был похож на провинциальный трамвай с длин-
ными деревянными лавками, расположенными под высоки-
ми окнами, затянутыми решёткой. Окна были закрыты, но
по салону гулял, вызывая дрожь, всё тот же пронизывающий
ледяной ветер.
Она была единственным пассажиром в этом, внушаю-
щем ужас, троллейбусе-трамвае. Марина Нестерович сделала
несколько шагов к двери, но тут троллейбус начало отчаянно
трясти, и Марине даже показалось, что она летит. Попадая в
частые воздушные ямы, троллейбус то и дело терял набран-
ную высоту, и тогда, совсем, как в самолёте, закладывало уши.
Марина Нестерович закрыла глаза. Троллейбус остановился,
задняя дверь распахнулась, и на площадку поднялась женщи-
на, волоча за собой объёмистую сумку, из которой так успокои-
тельно реально выглядывал голубой молочный пакет. Женщи-
на достала из кармана кошелёк, высыпала его содержимое на
раскрытую ладонь и принялась сосредоточенно передвигать
монеты, словно это была занимательная головоломная игра.
Троллейбус опять начало трясти. Женщина потеряла равнове-
сие, и мелочь тяжёлым металлическим дождём просыпалась
на пол. Некоторое время она в недоумении смотрела на опу-
стевшую ладонь, потом с тоскливой безнадёжностью махнула
рукой и снова ухватилась за свою сумку, готовясь тащить её
дальше. Но что-то остановило её. Обернувшись к Марине Не-
стерович, она пристально вгляделась в её лицо.
— Вы не узнаёте меня ?
Голос был больной и тихий.
Подобно тому, как в замутнённом растворе проявителя
на листе фотографической бумаги возникает изображение, так
и на старчески некрасивом лице женщины проступили черты,
неуловимо знакомые Марине Нестерович.
— Я — Паня или Клава, — сказала женщина, явно вол-
нуясь. — Вы тогда так и не смогли запомнить моё имя. А я вот
запомнила. Вы — Марина. Вы приезжали к нам с Мишей на
участок. Это было давно. Лет тридцать тому назад. Тогда ещё
Гена оборвал для вас мою любимую клумбу. Может быть, вы
этого и не помните. Где уж там! А у меня, знаете ли, вся жизнь
с того самого дня пошла наперекосяк. Всё, конечно, из-за Гены.
Он какой-то шальной сделался, всё норовил из дома сбежать.
А раньше день-деньской на участке пропадал. А потом всё за-
бросил. Потихоньку к вину пристрастился. А пьяный такой
жалкий бывал, всё твердил: «Я неудачник, я неудачник». И пла-
кал. Хотела я мальчишек забрать да уйти от него и не смогла.
Погибнет, думаю, пропадёт один. А здесь — хоть и пустая, а
всё же семья. А вы-то как? Замужем?
Марина Нестерович ничего не могла понять. Откуда
здесь вдруг взялась жена Геннадия? Уму непостижимо! И о
каких тридцати годах идёт речь? В лице женщины ей уже ви-
делись признаки явной ненормальности. Марина Нестерович
могла бы поклясться, что видит, как звериной хищнической
злобой налились её блёклые старушечьи глаза.
— А-а-а! — страшным голосом закричала Марина Не-
стерович, но не услышала себя.
— А вот и моя остановка… — обрадовано сказала жен-
щина и протянула руку Марине Нестерович, но та в ужасе от-
шатнулась. — Ну что ж, тогда прощайте! Я-то вас сразу при-
знала! А как же?
Троллейбус остановился. Волоча за собой сумку, женщи-
на двинулась к выходу. Из сумки вывалился голубой молоч-
ный пакет, от удара молоко растеклось по грязному затоптан-
ному полу.
Внезапно на задней площадке с грохотом распахнулась
дверь, пропуская в троллейбус новых пассажиров.
Их было трое. Двое мужчин и одна женщина. Идущего
впереди Марина Нестерович узнала сразу. Она не могла оши-
биться. Это был Миша Хохлов. Он был одет в новенькую, с
белой оторочкой, дублёнку, и на голове его надета пыжиковая
шапка, ещё не успевшая утерять жёсткой фабричной формы.
Лицо у Миши Хохлова было младенчески розовым и удивитель-
но чистым, будто россыпи прыщей никогда и не бывало на нём.
Он шёл по раскачивающемуся на ходу троллейбусу, уверенно и
широко расставляя ноги в модных зимних сапогах. Поравняв-
шись с Мариной Нестерович, он ухватился за поручень, повис
на нём всем своим явно раздавшимся телом и, самодовольно
улыбаясь, смотрел на неё, ожидая соответствующей реакции.
Марина Нестерович испуганно молчала. Тогда он придвинулся
к ней, и её обдало запахом свежего морозного воздуха.
— Привет! Не узнала? Ну, старуха, ты даёшь! А я тебя —
сразу. Ты, между прочим, совсем не изменилась. Да ты где всё
это время пропадала? Как в воду канула! Исчезла и всё! А я
тебя искал. Ну, уж всё! Хватит! Больше от меня не скроешься!
Ша! Ты сейчас в какую сторону? И вообще, как у тебя со вре-
менем? Может, зайдём куда, посидим? А?
Он смотрел на Марину Нестерович с уверенностью муж-
чины, который знает, что рано или поздно он своего добьётся.
Этим он не был похож на прежнего Мишу Хохлова.
— В общем, согласна? Прекрасненько! Да, кстати, у тебя
муж ревнивый? Меня моя старуха тоже грызёт. Приходится
выкручиваться. А как иначе?
Он засмеялся тоже, как смеются преуспевающие и до-
вольные собой люди, — раскатисто и громко.
Незаметно подошедший к ним второй мужчина при рез-
ком толчке троллейбуса покачнулся и, пытаясь устоять на
ногах, вцепился в рукав стерильно чистой дублёнки Миши
Хохлова. Теперь, отдав себя во власть дорожной тряски, он
безвольно раскачивался в проходе, намертво прицепленный к
спасительному рукаву.
— Но-но! Отвали, друг! — говорил Миша Хохлов, пыта-
ясь сбросить его руку. Из-под сползшей набок пыжиковой шап-
ки высунулось его розовое, похожее на большую океанскую ра-
ковину, оттопыренное ухо. Наконец ему удалось освободиться
и, придерживаясь за поручень и опасливо глядя на не твердо
стоящего на ногах мужчину, он стал продвигаться к выходу.
— Понимаешь, он пьян в стельку, от него можно ожидать
всякого, — крикнул он Марине Нестерович уже от самой две-
ри. С его лица сошло выражение самоуверенности, оно сдела-
лось бледным, озабоченным и слегка испуганным. — Да, кста-
ти, моя следующая. Но ты больше не теряйся! И обязательно
звони! Мы с тобой ещё, о-го-го, как кутнём! Рад был...
Он молодцевато выскочил из троллейбуса через распах-
нувшуюся перед ним дверь, прямо на ходу, не дожидаясь пол-
ной остановки.
Марина Нестерович осталась наедине с пьяным. Женщи-
на была не в счёт. Её грузную фигуру безостановочно мотало
на задней площадке троллейбуса.
— Здрасьте! Вот это встреча!
Марина Нестерович заставила себя всмотреться в небри-
тое, заросшее щетиной лицо. Она узнала его по глазам, кото-
рые и теперь источали живительное для неё восхищение Это
был Геннадий, старший брат Миши Хохлова. Веря и не веря в
свою удачу, Геннадий, не отрываясь, смотрел на Марину Не-
стерович. Но по мере того, как он убеждался в истинности
происходящего, обида завладевала его лицом.
— Я всё понимаю, — сказал он тихо, — Я — неудачник.
Куда нам! Но не могу… болит здесь…
Он приложил руку к борту грязного оборванного пальто
и стоял так, раскачиваясь и беззвучно шевеля губами, слов-
но бы творя заклинание, способное переменить его горькую
страдальческую жизнь. Наконец он затих, уткнув лицо в ладо-
ни, и Марине Нестерович показалось, что он плачет Но тут его
грузная фигура оторвалась от пола и, покачиваясь, медленно
поплыла по воздуху.
Марина Нестерович в ужасе бросилась к выходу. Она бежа-
ла к задней площадке троллейбуса, то и дело спотыкаясь и прова-
ливаясь каблуками в ребристый настил пола. Задняя дверь была
спасительно распахнута, но, как непреодолимое препятствие,
встала на пути незнакомая ей женщина. Она смотрела на Марину
Нестерович спокойно и выжидательно. Женщина была толста.
Большой сытый живот её подпирал низко опущенную грудь, об-
тянутую неряшливо расстёгнутой блузкой. Её когда-то, возмож-
но, красивое лицо было заметно тронуто старческим увяданием,
и всё же что-то неуловимо знакомое угадывалось в её облике.
— Ну, вот мы и встретились… — сказала женщина, — а
мне так хотелось взглянуть на тебя….
Но лицо её не выразило радости, а глаза остались без-
участными.
— Кто вы? — одними лишь плохо слушающимися губа-
ми спросила Марина Нестерович.
— Разве ты не поняла? Я — это ты, а ты — это я, — про-
говорила женщина, таинственно понизив голос и знакомым,
сводящим с ума, ленивым движением провела по волосам, за-
бранным в тяжёлый, небрежно сколотый пучок. — Да-а, всё
проходит, — продолжала она. — Красота облезает, как неу-
стойчивый фабричный краситель. И однажды становишься аб-
солютно никому не нужной. А как ты думаешь, красота — это
благо? Да нет, ты не ответишь… Ты не сможешь ответить…
Потому что ты ещё ой какая дура…
Она решительно отодвинулась от Марины Нестерович и,
потеряв к ней интерес, теперь смотрела в раскрытую дверь.
Вдруг она резко обернулась.
— Да... — сказала она. — Это тебе... Бери...
Женщина вложила в руки оторопевшей Марины Несте-
рович перевязанный обрывком верёвки веник-голяк, неопре-
делённо хмыкнула и принялась спускаться со ступенек трол-
лейбуса.
И снова троллейбус был пуст, и по его длинному мрачно-
му салону с высокими решётчатыми окнами гулял наводящий
ужас ледяной ветер. Дверь все ещё оставалась открытой, но у
самой подножки, в глухой ночной темноте бурлила и неистов-
ствовала разгулявшаяся водная стихия. Марина Нестерович
зажмурилась и, переполненная безотчётным ужасом, шагнула
в открывшуюся перед ней бездну.
Неожиданно она увидела себя сидящей на краю тротуара
подле абсолютно невредимого павильона троллейбусной оста-
новки. Было по-прежнему душно. Воздух был спокоен и тих.
Сухим и горячим был асфальт. Значит, она спала? И все это ей
просто приснилось? Марина Нестерович облегчённо вздохну-
ла. Рядом, на асфальте лежал и букет цветов. Она взяла его и
положила себе на колени. Букет был удивительно свеж. Голов-
ки цветов, опавшие было от духоты и утомительно долгой до-
роги, поднялись и теперь пахли сладко и незнакомо. Ей вдруг
вспомнилось, как торопливо и как неловко обрывал Геннадий
цветы с единственной и так смешно облысевшей клумбы. И тут
в колеблющемся, горячем воздухе, возникло лицо той самой
женщины, увиденной ею то ли во сне, то ли наяву. Она смотре-
ла спокойно и пристально, но в её глазах светилась недобрая
ироническая усмешка. Марина Нестерович невольно перевела
взгляд на букет. На коленях у неё лежал обшарпанный, перевя-
занный обрывком верёвки, обыкновенный веник-голяк.