Nicolas огурцов

В тот, всё ещё по-летнему горячий сентябрьский день от
коробочно-скучного, больше похожего на казарму, школьного
здания оторвалась и направилась в сторону ближайшей стан-
ции метро группа, состоящая всего лишь из полутора десятка
учеников того самого девятого класса «Б», в котором учился
и предводительствовал Огурцов. Толком никто из них не знал,
куда на этот раз ведёт их классная руководительница Эльвира
Тимофеевна. Говорили, в Дом художника, на какую-то выстав-
ку. Правда, Эльвира Тимофеевна что-то рассказывала в клас-
се, но никто так и не удосужился выслушать её.
Посещение выставки было делом добровольным, по-
этому после уроков класс сразу поредел и словно бы растаял,
только те, кого Эльвире Тимофеевне удалось задержать на вы-
ходе, теперь, и жалея и не жалея об этом, лениво плелись в
составе растянувшейся цепочки.
Поначалу Огурцов вовсе и не собирался тащиться на вы-
ставку, от одного названия которой, кстати тут же им забыто-
го, веяло скукой. Однако, проходя через школьный вестибюль,
он неожиданно увидел среди собравшихся Татьяну Шабанову.
Она стояла, облокатясь на подоконник, и из-под её смело уко-
роченной юбки выглядывали странно длинные ноги, обутые
в большие растоптанные, и от этого кажущиеся мужскими,
синие кроссовки. Она каким-то образом успела нарисовать
на щеках две яркие розовые полосы, и этот модный макияж
особенно подчеркивал её уверенность в себе. От неё исходила
та притягательная сила, которая остановила Огурцова и заста-
вила присоединиться к группе.
Между тем движение цепочки совсем замедлилось, оно
приобрело тот сладостно-беспечный характер, который соот-
ветственен лишь прогуливающимся и никуда не спешащим
людям. Значительно опередив группу, Эльвира Тимофеевна
обернулась и раздражённо замахала руками, выказывая тем
самым своё недовольство, но никто из ребят не обратил вни-
мания на подаваемые им знаки.
Осень ещё не успела тронуть город своим жёлто-крас-
ным крылом, и зелень деревьев и трав проглядывала сквозь се-
рый налёт городской пыли устойчивой малахитовой окраской.
И всё же среди сияющей праздничности этого по-летнему раз-
горевшегося дня ощущалось какое-то, пока ещё неопределён-
ное, горькое чувство утраты. Осень брала своё. Возможно, что
из всей медленно шествующей цепочки ребят это почувство-
вала одна лишь Аня Бузыкина. Она шла молча, не вступая в
разговор, и на её бледном, так и не порозовевшем за долгое
огненно-горячее лето, узком личике лежала печать взрослой
серьёзности.
— Ты что это, Бузычка? — спросила идущая рядом Та-
тьяна Шабанова, наклоняясь и заглядывая ей в лицо.
Но, наклонившись, она тут же скосила свой быстрый си-
ний глаз в сторону Огурцова. Огурцов поймал взгляд. Высокая,
исполненная тревожного томления, отрывочная музыкальная
нота прозвучала для него в невидимой глубине неба, однако ни
единым словом, ни единым движением Огурцов не выдал свое-
го состояния. С обманчивым спокойствием продолжал он нача-
тый с Бобом разговор. Татьяна Шабанова гордо вскинула голову
и отвернулась, подчёркивая тем самым полное безразличие к
тому, что сейчас происходит за её спиной. Хоть потоп!
Боб, пожалуй, единственный из всего класса оставался
верен своей старой школьной форме. Его отнюдь не смущали
пузыри на коленках форменных брюк, а ставшие заметно ко-
роткими рукава школьного пиджачка, теперь, казалось, давали
рукам большую свободу для жестикуляции. Вот и сейчас, до-
казывая преимущества «вольво» против, по его мнению, уста-
ревших «жигулей», он энергично размахивал руками перед
лицом Огурцова.
— Нет, понимаешь, уж если покупать, то непременно
«вольву». Это ж марка, это комфорт и скорость! Ты только
пойми, мотор — сто лошадиных сил, скорость — двести кило-
метров, а как держит дорогу!
Увлечённый перечислением технических характеристик
своей излюбленной «вольво», он, не заметив коварной выбои-
ны в асфальте тротуара, оступился и еле устоял на ногах, под-
хваченный рукой Огурцова.
— Mersi bien, Nicolas! — сказал он и с удивлением по-
смотрел себе под ноги.
Nicolas. В девятом «Б» почти каждый имел прозвище:
либо ласкательно-мягкое, либо насмешливо-язвительное, а то и
просто оскорбительное, подчёркивающее, что обладатель сего
находится на самой низшей ступени уважения. Огурцов пона-
чалу как-то счастливо избежал этого. Но когда в классе долго
и нудно склоняли героев толстовской «Войны и мира», как-то
само собой вышло, что его, ничем не примечательное, имя Ни-
колай, вдруг зазвучало на французский манер. Nicolas — те-
перь так называл Огурцова девятый «Б».
Острый глаз Шарика не оставил незамеченным несосто-
явшееся падение Боба. Как всегда довольный собой, Шарик не
шёл, а буквально перекатывался взад-вперед вдоль растянув-
шейся ребячьей цепочки. Он был упитанно кругл, с заметно
выпирающим животиком, но и вместе с тем лёгок на ногу и
подвижен. Вечный шут класса, он и сейчас не прекращал свое-
го весёлого лицедейства. Солнцезащитная кепка с прозрачным
козырьком служила ему очередным развлечением. Он и наки-
нул её, как сачок, козырьком назад, на голову незадачливого
Боба. Кепка надвинулась на глаза, смешно оттопырив уши.
Боб механически снял кепку с головы и, продолжая в чём-то
убеждать Огурцова, принялся размахивать ею. Выхватив кеп-
ку из рук Боба, Шарик одним движением накинул её на Аню
Бузыкину. Та растерянно закрутила головой и остановилась,
сбив движение идущих сзади. Все снова засмеялись, а Шарик,
сорвав импровизированный сачок с бузычкиной головы, уже
выказывал готовность накинуть его на голову Татьяны Шаба-
новой, хотя и понимал, что не сделает этого.
Нацелившуюся руку Шарика тут же перехватила другая,
куда более сильная. Рыжий Федя смотрел на Шарика с высоты
своего роста, как смотрит хозяин на провинившегося щенка.
— А ну пшёл! — сказал Рыжий Федя и ногой поддал Ша-
рику под зад.
Шарик отскочил в сторону, улыбка сбежала с его румяных
щек, но неподвластное ему желание паясничать не оставило
его, и, выказывая полное пренебрежение к только что получен-
ному пинку, он громко, на всю улицу, прокукарекал.
Эльвира Тимофеевна обернулась на этот петушиный
крик и призывно замахала руками.
— Вы что, спите там, что ли? А ну давайте быстрей!
Но класс будто бы и не услышал её сердитого окрика, он
продолжал плестись всё в том же замедленно-прогулочном
темпе, нога за ногу. Эльвира Тимофеевна остановилась, по-
боевому упёрлась руками в обтянутые синей шевиотовой юб-
кой крутые бока и стала ждать. Была она приземиста и низко-
росла, а на затылке башенкой возвышался пучок из тусклых, с
заметной проседью, волос. Откинув голову назад и близоруко
прищурившись, Эльвира Тимофеевна смотрела на приближа-
ющуюся группу. Поначалу лица ребят виделись ей светлыми
размытыми пятнами, потом чётко обозначилось лицо Огурцо-
ва, а затем — и лицо Татьяны Шабановой. Две розовые кло-
унские полосы были бесстыдно намалёваны на юном лице её
ученицы. Эльвира Тимофеевна трагическим жестом прижала
к груди свои короткие ручки, и лицо её отобразило брезгливое
отношение к происходящему.
— Шабанова! — сказала она так громко, чтобы услыша-
ли все. — Немедленно сотри эту гадость!
Они с шумом ворвались в полупустой вагон. Когда две-
ри закрылись и метропоезд резко дернулся, они повалились
на сиденья, несдержанно громко хохоча и пугая малочислен-
ных пассажиров истеричностью непонятных им отрывочных
выкриков. Только посвящённый мог понять это. Скачком
обогнав свою классдаму, они в результате этого хитроумно-
го маневра теперь ехали в разных вагонах с ней и, не слыша
звука её голоса, как в немом кино, могли лишь через стекло
наблюдать те умопомрачительные пассы, которые выделы-
вала она, вскидывая руки, вращая головой и в возмущении
вздымая пышную грудь. Наконец, она успокоилась и, бросив
последний грозный взгляд в сторону своих подопечных, так
и не прекративших буйного веселья, опустилась на сиденье и
развернула газету.
Вагон успокоительно мирно потряхивало на перегоне.
Шарик первым, сделав вид, что засыпает и для пущей убе-
дительности легонько всхрапнув, ухитрился выставить свои
ноги, благо вагон был пуст, почти на середину прохода. Его
примеру последовал Боб, и ноги его в башмаках с облезлыми
носами и неряшливо оборванными шнурками сразу же поби-
ли рекордные завоевания Шарика.
Татьяна Шабанова искоса наблюдала за этой игрой. Она
почему-то осталась стоять. А когда Рыжий Федя потянул её
за руку, пытаясь усадить на собственные колени, она обдала
его ледяным уничижающим взглядом. Они уже несколько раз
встречались с Огурцовым глазами, и у Огурцова снова и сно-
ва сердце давало лёгкий сладостный сбой. Он принялся было
смотреть в тёмное окно вагона, за которым тянулись грязно-
серые стены подземного туннеля, но глаза его, вопреки всему,
невольно искали синие, насторожённо-внимательные глаза
Татьяны Шабановой.
На станции Комсомольская в раскрывшиеся двери ва-
гона втекла напористая многолюдная толпа и заполнила со-
бой проход, из которого Боб и Шарик поспешно убрали ноги.
В вагоне стало тесно и даже темно. Рядом с Татьяной Ша-
бановой, прямо против Огурцова, остановилась женщина в
старом поношенном плаще и, подняв вверх руку, ухватилась
за металлический поручень. Седая прядь волос, выбившаяся
из-под старомодной фетровой шляпки, украшенной нелепым
бантом, висела вдоль её старчески угасшего лица. По всему
было видно, что ей трудно стоять.
— Уступите место старому человеку! — сказал откуда-то
сверху возмущённый голос.
Слова были адресованы Огурцову. Он поднял голову и
пристально всмотрелся в толпу, будто бы выискивая того,
кто посмел это сказать, но, так и не определив смельчака,
сделал непроницаемое лицо. Закинув ногу на ногу, он при-
нял подчёркнуто независимую позу. Из-под вздёрнувшейся
штанины проглянул модный в этом сезоне кипенно-белый
носок.
Над головой Огурцова уже неистовствовал целый хор го-
лосов. Кто-то стыдил: «Ну и молодёжь пошла! Совести совсем
нет!». Кто-то предлагал: «Выбросить его из вагона на следую-
щей станции и весь разговор!» Кто-то требовал: «Вставай, на-
глец! Ишь расселся!». А чей-то насмешливый и бездеятельно-
вялый голос подвел черту: «Не связывайтесь, не видите что ли,
он всё равно не встанет!»
Огурцов оставался внешне спокоен и невозмутим. Он и,
действительно, не собирался вставать. Он видел, как внима-
тельно следят за ним глаза близсидящих Боба и Шарика и как
у Рыжего Феди от напряжения невольно приоткрылся рот и
обмякли, повлажнели младенчески пухлые губы.
Огурцов был признанным вожаком девятого «Б». Никто
не венчал его на эту должность в отличие от тех выборных,
комсомольских, утверждаемых лениво-безразличным подня-
тием рук, он занимал её лишь с молчаливого согласия класса.
Комсомол агонизировал и умирал, и призывное слово верхов
теперь заглушалось куда более весомым словом вожака, ут-
верждённого на власть негласно и неформально.
Страна вступала в новую полосу жизни. Крушилось и
рушилось всё то, что было дотоле незыблемым и даже свя-
тым. Страна, пьянея от обрушившейся на неё гласности,
остервенело рвала на себе истлевшую одежду прошлого, об-
нажая сокрытые под ней кровавые раны. Тайны, как змеи,
выползали из своих чёрных нор. С глаз спадала пелена сле-
поты. Как это случилось? Кто в этом виноват? Девятый «Б»
словно бы сошёл с ума. Во всём винили старшее поколение.
Всё видели, всё знали и молчали… Презренные совки. Из-
менники. Предатели. Всё это рождало неуважение к недав-
нему совковому прошлому. Они чувствовали себя судьями.
Они смотрели на гнилое отжившее прошлое с презрением и
ненавистью. И ненависть связывала их воедино.
Огурцов поднял на женщину глаза и, не скрывая своего
презрительного отношения, теперь в упор рассматривал её.
— Старуха… Бывший совок… На жалость бьёт… —
Огурцов про себя зло, коротко выругался . — Да мы таких,
как она…
Вагон, летящий по туннелю подземки, качало, и женщина
в старомодной шляпке с нелепым бантом на голове, уцепив-
шись за поручень, старалась изо всех сил устоять на старчески
слабых ногах. Что-то кричали над её головой, но шум поезда
заглушил слова, и она так и не поняла о чём кричат и спорят
все эти стоящие рядом с ней люди. Она смотрела прямо перед
собой на лицо сидящего молодого человека. Оно было краси-
вым, мужественным и почему-то жёстким. Но как удивитель-
но похоже было это лицо на лицо её покойного мужа. Из далё-
кого и уже наполовину забытого прошлого выплыло видение:
яркий солнечный день того предвоенного и очень счастливого
для неё лета. Муж... Ах, он был тогда так же молод, как этот
мальчик! В зелёной защитной гимнастерке, перетянутой но-
веньким хрустящим ремнём, стоит на пороге комнаты и улы-
бается ей. А надо лбом — ёршик коротких и таких же вот свет-
ло-русых волос. Ах, какое это было удивительно трогательное
воспоминание!
На Проспекте Маркса спрессованная толпа из разгоря-
чённых человеческих тел дрогнула и медленно потекла к вы-
ходу. Толпа подхватила и понесла к дверям женщину в старом
поношенном плаще. Она напоследок обернулась было в сто-
рону Огурцова, но водоворот человеческих тел закрутил её и
вынес на перрон. Невольно вспыхнувший скандал угас, а све-
жий, только что влившийся в вагон поток пассажиров был тих
и безмолвен.
Огурцов невольно подался вперёд и остановил свой тор-
жествующий, победный взгляд на лице Татьяны Шабановой.
Она внезапно вспыхнула лицом, отчего макияжные полосы
сравнялись с яркой розовостью её щёк, и тут же упала Огур-
цову на колени.
Боб резко взмахнул рукой, торчащей из обтрепанного ру-
кава школьного пиджачка, и, глядя в лицо своего вожака, про-
изнёс с победным, прославляющим его восклицанием:
— Brave galliard!1
1 Молодчина!
С Крымского моста Дом художника был виден, как на
ладони: нарядный белый куб здания среди бархатно-зелёных
квадратов всё ещё по-летнему свежего газона. Праздничным
многоцветьем смотрелись отсюда гигантские полотнища на
его фасаде с аршинными, в рост человека, легко читаемыми
буквами.
Вступив на мост, ребята невольно замедлили шаг. Здесь
сбавлял шаг каждый, намеренно или случайно ступивший на
эту гигантскую железобетонную громаду, с поразительной
лёгкостью и изяществом перекинувшуюся с одного берега
Москвы-реки на другой. Только машины, приверженные един-
ственной страсти, — скорости, проносились мимо с явным
выражением безразличия ко всему, что поражало и удивляло
здесь человеческий глаз.
Аня Бузыкина остановилась первая и, упав грудью на
перила моста, задохнулась от восхищения. Она увидела себя
висящей над бездной. Из глубины, отражённое в спокойных
неторопливых водах реки, смотрело на неё синее солнечное
небо, и золотые блики, как рой лёгких быстрокрылых бабо-
чек, парили над его живой поверхностью. Шарик тоже при-
пал к перилам, его поразила высота моста, но он отреаги-
ровал на это по-своему. Собрав во рту побольше слюны, он
выразительно сплюнул и теперь следил за тем, как ветер, то
и дело меняя траекторию полёта, нёс плевок к далёкой воде.
Эльвира Тимофеевна тоже остановилась, деловито огляде-
лась, будто выясняя, что же на сей раз задержало ребят, но
как только в поле её зрения попал Дом художника, заторо-
пилась, замахала руками и, в который раз показывая пример,
побежала дальше.
Над пышной зеленью парка Горького безостановочно,
как гигантский Perpetuum mobile, крутилось колесо обозре-
ния, деловито наматывая на своё громоздкое катушечное тело
голубую небесную нить. Они шли по мосту, и свобода кружи-
ла им головы. Они сами себе казались сейчас птицами, спо-
собными взлететь высоко в небо. И необходимость доказать
это была естественна, как дыхание. Рыжий Федя, запустив
краплёную частыми веснушками руку в золотисто-красную
медь шевелюры, сказал нараспев:
— Да-а! Красотища! — И не смущаясь присутствием де-
вочек, длинно и матерно выругался.
Свобода была там, где всё было можно. А теперь можно
было всё, теперь всё было дозволено.
Пожилой мужчина в лёгкой соломенной шляпе, которую
он, взойдя на мост, придерживал рукой при каждом порыве
разгулявшегося здесь ветра, остановился, посмотрел в сто-
рону ребят и осуждающе покачал головой. Это раззадорило
Огурцова. Он ещё не успел остынуть от недавнего столкно-
вения в вагоне метро. Огурцов повернулся в сторону мужчи-
ны, белозубо улыбнулся и, перекрывая невинную матерщину
Рыжего Феди, выпустил куда более весомую обойму руга-
тельств, будто расстреливал всё это старое, гнилое, отжившее
поколение.
Оказывается, классдаме удалось затащить их на выставку
некоего доисторического Нестерова! Вот что значит — хло-
пать ушами! Уж лучше бы на что-нибудь современное, напри-
мер, на Шемякина, куда, как они видели, проходя мимо, тяну-
лась длиннющая многолюдная очередь. Там абстракция, куда
ни шло! И теперь притихшей и заскучавшей стайкой они тол-
пились у входа в зал, поджидая экскурсовода. Кто-то, словно
бы выказывая пренебрежение к сему пустому мероприятию,
на крючок которого они так опрометчиво попались, принял-
ся бессовестно громко зевать, заражая зевотой близстоящих.
А Шарик несколько раз, будто играя в классики, перепрыг-
нул через черту, отделяющую одну паркетную шашку пола
от другой. Наконец, они увидели Эльвиру Тимофеевну, под-
нимающуюся по мраморной нарядно-белой лестнице холла в
сопровождении экскурсовода, и лениво потянулись к дверям
выставочного зала.
В зале стояла торжественная тишина, нарушаемая лишь
шарканьем множества ног, но и оно было осторожным, со-
держащим в себе тот элемент уважительной сдержанности,
который присущ толпе паломников, пришедших из далёкого
далека на поклонение к глубоко почитаемой святыне. Однако
никто из девятого «Б» не услышал этой тишины. Несдержан-
но громко стуча подошвами башмаков и громко переговарива-
ясь, они пересекли зал.
Проходя по залу, Эльвира Тимофеевна даже приохну-
ла. Как же она могла просмотреть такое?! Половина картин
на выставке была религиозного содержания. А ей почему-то
всё вспоминались глубоко идейные портреты революционных
деятелей, написанные этим мастером. Ну и ну! Эльвира Тимо-
феевна забежала вперёд и, когда группа остановилась, вплот-
ную придвинулась к экскурсоводу.
— Хотелось бы о художнике только как о портретисте, —
понизив голос до шёпота, заискивающе попросила она. — Это
можно?
И словно бы отвечая её пожеланиям, экскурсовод подвела
группу к портрету Веры Игнатьевны Мухиной. Выждав, когда
стихнет какое-то тайное внутреннее движение среди сгрудив-
шихся вокруг неё ребят, она сказала неожиданно официально-
скучным, дикторским голосом.
— Перед вами портрет известного скульптора. Он был
написан Михаилом Васильевичем Нестеровым в последние
годы жизни. Художнику удалось запечатлеть на полотне ми-
нуту творческого вдохновения.
Девятый «Б» сонным взглядом коснулся классического
портрета Веры Игнатьевны Мухиной и принялся рассматри-
вать экскурсовода. Она была молода и уж ни в коей мере не
лишена того женского очарования, которого явно не достава-
ло изображённой на картине пожилой и некрасивой даме. По-
этому мальчики, слегка вытягивая шеи, изучали прелестный
профиль экскурсовода со слегка укороченным и как бы вздёр-
нутым носом, а девочки с жадным вниманием рассматривали
множественные украшения на запястьях её рук.
Огурцову стало скучно. Он несколько раз сдержанно
зевнул, а затем, не выдержав, сделал шаг в сторону. Посто-
янно проистекающее в зале движение подхватило и понесло
его. Увидев это, Эльвира Тимофеевна приохнула и интуитив-
но раскинула руки, будто бы защищая от всяческих непред-
виденных случайностей свой немногочисленный цыплячий
выводок.
Подхваченный толпой Огурцов медленно двигался
по выставочному залу. Внимание его привлекло полотно,
крайнее в левом ряду. Оно было ему почему-то знакомо. На
фоне ничем не примечательного, до обыденности простого,
среднерусского пейзажа в напряжённо-выжидательной позе
стоял мальчик-подпасок, обратив своё бледное восторжен-
но-тихое лицо навстречу таинственной тёмной фигуре, фи-
зически живой, полновесно и крепко стоящей на земле и всё
же загадочно-странной, что подтверждало и само название
картины — «Видение отроку Варфоломею». Возможно за-
гадочную таинственность фигуре придавал светлый, почти
сливающийся с золотом осенней листвы, нимб вокруг его
головы, покрытой тёмным, надвинутым на лицо капюшо-
ном. Но самым удивительным в картине было то, что фигура
мальчика-подпаска излучала свет, который невольно притя-
гивал и завораживал. Непонятно откуда, но Огурцов знал,
что некогда, в какие-то мохнатые, далёкие от сегодняшних
дней, теперь наполовину забытые годы, жил некий святой по
имени Сергий, и мальчик Варфоломей имеет к этому святому
Сергию какое-то отношение. Огурцов долго стоял подле кар-
тины, с особой придирчивостью рассматривая её. Наконец
он отошёл, но тут же обернулся и со странным, непонятным
ему самому внутренним смятением, минуя фигуру мальчика,
посмотрел на низкое осеннее небо и поднявшиеся в него два
синих купола с лёгкими золотыми крестами наверху.
Он переходил от одной картины к другой. Так или иначе,
но почти все они рассказывали о жизни Сергия. Святой зани-
мался скучными будничными делами: по-мужицки деловито
копал землю, пилил дрова или шагал куда-то в лапотках с лёг-
кой полупустой котомочкой за спиной. На одном из полотен
у ног совсем юного Сергия, так поразительно схожего лицом
с отроком Варфоломеем, положив тяжёлую голову на лапы,
возлежал, совсем как верный домашний пёс, бурый медведь
устрашающих размеров и смотрел на посетителей выставки
умными, почти человечьими глазами.
Огурцов, не отрываясь, смотрел на картину: лёгкий
наклон головы юного Сергия, белоснежные одежды и зага-
дочное положение полуприжатых к груди рук. Взгляд юного
Сергия был чист и ясен, душевное смятение не коснулось и
не затуманило его бездонной хрустальной прозрачности. Это
было необъяснимо. Жизнь, вот она, Огурцов знал и видел,
наполнена завистью, ненавистью, злобой. Он сам был зол на
всё и сам всё ненавидел, ненавидел прошлое и мучительно
ненавидел сегодняшний день, в котором не было ни радо-
сти, ни чистоты, ни света, одна лишь, гнетущая душу, чёрная
ненависть. А взгляд юного Сергия был на удивление чист и
светел.
Святой… Что это значит? Художник, создавший все эти
картины, конечно, знал это. Он чувствовал, он понимал душу
Сергия. Значит, жил на Земле такой человек… Неважно когда,
но жил…Человек, не знающий зла…Человек с ясной и чистой
душой… Вот, наверное, что значит быть святым… Неужели
такое возможно? Это надо было понять. В этом надо было ра-
зобраться. В этом была великая непостижимая тайна.
Внезапно откуда-то сверху, будто с высоких хоров, возне-
сённых к гулкому церковному куполу, опустилась в зал тихая
освящающая душу мелодия, и высокий женский голос ангель-
ской чистоты, ликуя и радуясь, пропел таинственные слова,
обращённые в неведомое: «Слава Отцу и Сыну и Святому
Духу!» И хор заключил это славословие громким торжествен-
ным восклицанием: «Аминь!»
Музыка ввергла Огурцова в какое-то странное неустой-
чивое состояние. Ему стало не по себе, он заспешил было
к выходу, но, сам не зная почему, неожиданно обернулся.
От лица Сергия проистекал всё тот же радостный, тревожа-
щий душу свет, он смущал и делал сердце слабым и чувстви-
тельным.
До метро дошли в полном молчании, и даже Шарик на
сей раз обошёлся без своих развлекательных штучек. У всех
были усталые, скучные лица. В метро им повезло. Ворвавшись
в вагон, они заняли свободные места и теперь мирно дремали,
привалясь друг к другу головами. Лишь беспокойный Шарик,
с трудом раздирая челюсти, трудился над случайно обнару-
женной в кармане, жёванной-пережёванной, давно потеряв-
шей вкус и больше похожей на замазку, жевательной резинкой,
да и то глаза у него были закрыты. Да ещё Аня Бузыкина без-
успешно пыталась отодвинуться от Рыжего Феди, положивше-
го ей на плечо свою взлохмаченную голову.
Огурцов всё ещё пребывал в каком-то необъяснимо стран-
ном состоянии, будто его оторвали от земли, и теперь он в ином
мире, который выше, чище и светлее земного. Тихий, ровный
свет наполнял всё вокруг, от него делалось тепло и радостно.
Метропоезд затормозил, двери вагона открылись, впу-
ская очередной поток пассажиров. Огурцов невольно подался
вперёд. Он знал, что этого не могло быть, но среди вошедших
так ясно увидел он женщину в старом поношенном плаще, её
нелепый в виде пропеллера бант на старомодной шляпке, даже
выбившуюся седую прядь волос. Нет, это ему лишь привиде-
лось. Женщина, остановившаяся возле него, была в длинном,
старушечьей расцветки, тёмном платье, и голова её повязана
траурно-чёрным платком. Поезд безжалостно мотал и раскачи-
вал её тяжёлую грузную фигуру. Привычное раздражение под-
нялось было в душе Огурцова и тут же исчезло. Он смотрел
на женщину не в силах отвести взгляд. Это произошло неожи-
данно, он никогда не смог бы поверить в такое, случись это не
с ним, а с кем-то другим. Неясно, нечётко, в каком-то светлом
туманном облаке увидел он белоснежные одежды, полуприжа-
тые к груди руки и глаза. Святой смотрел на него, словно бы
чего-то ожидая, и от лица юного Сергия проистекал всё тот же
особый свет, который смущал и переворачивал душу. Огурцов
рывком поднялся со своего места.
Оказывается за ним внимательно наблюдали. Первым
опомнился Боб. Этого он уж никак не ожидал! Уступить ме-
сто? Кому? Не сам ли Nicolas сколько раз выказывал своё пре-
зрительное отношение к этим совковым божиим одуванчикам?
И вдруг! Нет, нет, так они не договаривались! Избегая смо-
треть в лицо своего вожака, Боб проговорил, заметно грасси-
руя и с явной иронией в голосе:
— Charmant! Tres drole!2
Татьяна Шабанова неожиданно упала на колени к Ры-
жему Феде и подчёркнуто некрасиво расставила свои ноги
в огромных растоптанных кроссовках, будто поступок Огур-
цова навсегда убивал в ней способность нравиться. А Шарик,
нагловато развалясь на сиденье и закинув ногу на ногу, бой-
ко, на весь вагон, выкрикнул слова, которые уже давно, тайно
жили в нём:
— Эй, ты, Огурец, катись-ка ты от нас куда подальше!