Ксения

Они встретились случайно. В метро. Вагон был почти
пуст и плохо освещён. Ксения долго всматривалась в лицо си-
дящей напротив женщины. В каком-то наплывающем туман-
ном облаке угадывались давно забытые, но сохранившиеся
в памяти черты. Сбивала с толку дорогая каракулевая шуба,
отделанная песцом. Это не вязалось с тем прежним, некогда
знакомым обликом. И всё же…
Да, это Нинка... Конечно, она...
Ксения поспешно встала.
— Извините, вы… Нина?
Женщина подняла на Ксению пустой, словно бы отсут-
ствующий взгляд.
— Да, — сказала она, — Нина…
И отвернулась. Её явно не удивил, не обрадовал и не огор-
чил вопрос Ксении. Она осталась по-прежнему безразличной,
ушедшей в себя.
Ксения присела рядом.
— Нина… Значит я не ошиблась, узнала… Сколько вре-
мени прошло, страшно подумать… Не знаю, помнишь ли ты
меня… Мы с тобой в школе учились, в одном классе… Я Ксе-
ния…Ты ещё после десятого замуж вышла за Ваську… Я это
помню…
Женщина подняла на Ксению взгляд, он был другой,
оживший. И сама она словно бы очнулась от снизошедшего
на неё сонного оцепенения, у неё от волнения внезапно по-
розовели шёки.
— Да, да, — сказала она, — помню…
Она достала из сумочки носовой платок и приложила его
к глазам. Пальцы её заметно дрожали. Помолчав, она сказала:
— Вася умер… Сегодня девять дней… Мой Васенька
умер…
Она вдруг как-то неловко, обеими руками обхватила Ксе-
нию, прижалась к ней и зарыдала отчаянно громко, на весь ва-
гон. На них смотрели явно удивлённые этой сценой немного-
численные пассажиры.
На следующей станции Ксения вывела из вагона плачу-
щую Нину. Они прошли в конец перрона и сели на скамью.
Мимо них, мелькая ярко высвеченными окнами, то и дело с
грохотом проносились синие составы поездов. Грохот заглушал
слова, поэтому Ксения мало что поняла из Нининого рассказа.
Нина говорила о больнице, в которой умер муж, о каком-то не-
добросовестном враче, который взял деньги, а сам уехал, исчез.
Случайная возможность высказать своё горе несколько успоко-
ила её. Она перестала плакать и достала из сумочки блокнот.
— Я буду очень ждать тебя, — сказала она Ксении, пере-
давая ей оторванный листок с номером своего телефона, — в
память моего Васеньки…Ты ведь помнишь его?
Помнила ли его Ксения? В их школьную компанию Нин-
ка привела Ваську откуда-то со стороны, он то ли шоферил
где-то, то ли работал грузчиком. Никто об этом толком не знал.
Чужой он какой-то был, старше и серьёзнее всех этих тонко-
ногих жеребят- школьников. Ну а про то, что тогда было у неё
с Васькой, Нинка уж наверняка забыла, годы ведь прошли.
Не хотелось Ксении идти к Нинке, думала она, сомневалась и
всё-таки позвонила и договорилась о встрече.
В город уже пришла весна. По утрам всё ещё подмора-
живало, и тонкий мартовский ледок на лужах звонко ломал-
ся под каблуками зимних сапог, а солнце совсем по-летнему
пригревало осевший ноздреватый снег на городских газонах
и, упиваясь приходом весны, вовсю, громко, чирикали суетли-
вые воробьи.
В цветочном киоске Ксения долго рассматривала вы-
ставленные напоказ пышные букеты. Хороши были розы, они
казались только что сорванными. С розами у Ксении было
связано одно давнее и неприятное воспоминание, поэтому
она не любила дарить розы и не любила, когда розы дарили
ей. Она постояла возле киоска, но так и не решилась купить
что-либо. В соседнем кондитерском присмотрела торт, но
что-то горькое было в предстоящей встрече, и торт показался
неуместным. Только в табачном киоске, сама не зная зачем,
купила она пачку сигарет.
Нина открыла ей дверь и, как и в вагоне метро, обхватила
Ксению, прижалась к ней и несколько раз судорожно всхлип-
нула.
Квартира была большая и просторная, красивая доро-
гая мебель, тяжёлые кружевные занавеси на окнах. По всему
было видно, что здесь живут люди состоятельные и даже бо-
гатые. У самой Ксении ничего подобного не было, да и квар-
тиры, собственно говоря, тоже не было, всего лишь комната в
коммуналке, которую, надеясь на счастливый случай, она всё
мечтала обменять на что-нибудь более приличное.
— Ну что ж, — подумала Ксения, — таксисты и даль-
нобойщики, они, ой, как много зарабатывают, деньги гребут
лопатой…
В квартире было темновато, но Нина не зажгла свет, мар-
товский день всё ещё стоял за окном.
В одной из комнат на письменном столе в узорчато-рез-
ной рамке из чёрного дерева стоял портрет мужчины, в кото-
ром Ксения не сразу, всмотревшись, узнала Нининого мужа.
Это он, — сказала Нина, — снимок официальный, но мне
почему-то нравится…
Она помедлила, потом, легонько коснувшись рукой по-
верхности стола, добавила, понизив голос до шепота: «Здесь
Васенька работал». И улыбнулась сдержанно и виновато, буд-
то и он сейчас невидимо присутствовал здесь, а она отвлекла
его от работы своим неожиданным приходом и теперь извиня-
лась за это.
Обе они некоторое время в молчании постояли перед
портретом, потом Нина вышла из комнаты, бесшумно при-
крыв за собой дверь. И Ксения осталась наедине со своими
воспоминаниями.
Шумным и весёлым было то лето. Полная свобода. Эк-
замены за десятый сданы. По вечерам, допоздна, сидели на
лавочке в старом Нинкином дворе, а другой раз всей гурьбой
ехали в Сокольники, благо жили неподалеку от парка. Лето в
тот год было горячее, душное, вот и придумали — в жаркие
дни ездить за город купаться. Из девчонок, помнится, ездили
только они с Нинкой, а мальчишек вокруг много было. Езди-
ли с ними и Юрка с Колькой. Юрка — этакий интеллигентик
в очках, а Колька — всегда с гитарой, Высоцкого пел. Ещё
ездил Вадим, такой пижонистый, всё в заграничных плавках
рисовался.
В тот год Ксения собралась поступать в театральное, и
все ребята знали об этом. Она перед ними тогда ой как хво-
стом вертела, знала, что хороша собой. Все вокруг так и гово-
рили: «С такой внешностью — только в театральное…». Все
мальчишки были влюблены в неё, Юрка с Колькой молча, глаз
с неё не спускали, ну, а Вадим всё норовил поближе встать, по-
ближе сесть, даже целоваться лез… Не нравился он ей, какой-
то сытый и самодовольный.
Вот тогда Васька и стал ездить с ними. Считалось, что
это Нинкин парень. Ребята, все без пяти минут студенты, ум-
ничают, разговоры о высоких материях, а тут какой-то шефе-
рюга затесался. Да и вид у него был уж слишком простоватый,
одежонка — не блеск, рубаха — серая, застиранная. Свысока
смотрели на Ваську.
Речка, помнится, куда они ездили, небольшая была и не-
глубокая, симпатичная такая речушка. А на высоком берегу,
чуть поодаль от неё, — берёзовая рощица, светлая и чистая,
даже земляника там росла, мало, конечно, её было, но, гля-
дишь, кто-нибудь да и найдёт пару ягод. Искупаются и бегут
в тенёк спасаться от солнца. А солнце в тот год такое огнен-
но-горячее было, что и думать о возвращении в город на рас-
калённый асфальт не хотелось, ждали спасительной вечерней
прохлады, до темна сидели в этой берёзовой рощице. А чтоб
не скучно было, другой раз и костёр разводили, тогда это не
преследовалось, костры можно было повсюду жечь. Вот тут-
то Васька и пригодился. Мальчишки, они ничего не умели, а
у Васьки руки рабочие, мозолистые, у него костёр бывало в
один миг разгорится. Крутила тогда Ксения хвостом и перед
Васькой. Нинкин это парень, ну и что? А Нинка безобидная
была, мягкая, покладистая. Лицо круглое, простоватое и ямоч-
ка на щеке. У неё в ответ на всё улыбка. Толстовата она была,
но это её вроде бы и не портило.
Домой возвращались обычно в тесных, переполненных
вагонах. Как-то ехали в тамбуре, привычная теснота, и рядом
с Ксенией — Васька. Само собой это вышло, нашёл он её руку
и задержал в своей. Горячая, сильная у него была рука и неж-
ная, ласковая. Зацепило Ксению, потянуло её к Ваське.
В тот день всё было, как всегда, купались, загорали, а
к вечеру развели небольшой костёр. Нинка улеглась на рас-
стеленное одеяло и, подперев щёку рукой, смотрела в огонь.
Колька достал гитару и от нечего делать перебирал струны.
Только Васька словно какой-то другой был, всё смотрел на
Ксению, и у неё от Васькиного взгляда сжималось сердце. Не
выдержала она, встала, отошла подальше от костра и оста-
новилась. Ваську она ждала. Так и вышло. Подошёл он, об-
нял сзади за плечи и молча повёл к реке. Сели они у самого
края речного обрыва. Было ещё светло, долгий июньский день
не торопился покидать Землю, но подступающий вечер уже
успел разлить по голубизне неба свой фиалковый отсвет. Они
сидели и слушали: внизу вдоль песчаной полосы пляжа, где
совсем недавно вся их шумная компания лежала, подставив
солнцу спины и животы, медленно проплыла лодка, нарушив
тишину ударами вёсел о воду. Да ещё слышно было, как в тра-
ве трещат цикадки, предвещая на завтра тёплый день. Ксения
легла на траву, и Васька лёг рядом. Узкий прозрачный серпик
луны глядел на них с высоты, святой и чистый.
Васька приподнялся на локте и осторожно, едва прика-
саясь губами, стал целовать её лицо, глаза, губы. Потом рас-
стегнул верхнюю пуговицу кофточки и всё так же, едва при-
касаясь губами, стал целовать её грудь. Впервые такое было с
Ксенией, и она стыдливо прикрыла грудь рукой.
Им кричали, голос был Нинкин, и ему вторил хор маль-
чишеских голосов.
— Ксе-ень! Ва-ась! Где вы…?
Васька встал и подал Ксении руку.
— Ты иди, — сказала она, — а я потом…
— Пойдем вместе, — сказал Васька и крепко сжал её руку.
«Не надо вместе, — подумала Ксения, — поймут, догада-
ются, засмеют... Ведь Васька…»
Их встретили насторожённым молчанием. Костёр потух,
и Юрка шевелил палкой догорающие угли, по которым ме-
тался красный остаточный огонёк. Юрка оторвался от своего
занятия и уставился на пришедших своим очкастым лицом.
Сказал с вызовом:
— На пару, значит, гуляете?
Колька ударил по струнам и не пропел, а проорал:
— Пор-р-р-рвали парус! Пор-р-р-рвали парус!
Нинка сидела на краю расстеленного одеяла. Она посмо-
трела на Ксению и отвернулась.
Вадим всё ещё был в своих заграничных плавках, только
на плечи небрежно накинута джинсовая куртка.
— Ха! Ха! Ха! Ну что ж, шофера и грузчики нас явно
опередили….
Голос Вадима был ядовито-насмешливый
Стало тихо. Очень тихо. Ксения поняла, её судили и един-
ственной защитой для неё было отрицание того, что только
что произошло там, на берегу реки.
— Да нужен он мне… Тоже ещё…
И она резко, с силой, выдернула свою руку из Васькиной
руки.
Опять стало тихо. Все смотрели на Ваську, а он повер-
нулся к ним спиной и медленно, какой-то пьяной походкой,
слегка покачиваясь, пошёл обратно к реке.
Она было рванулась за ним, хотела крикнуть, но ничего
уже нельзя было изменить.
Больше купаться они не ездили, да и компания вся как-то
сама собой распалась. А тут экзамены в театральное, в Щу-
кинское училище она тогда поступала, так что и думать про
всё это некогда было.
Осенью Ксения узнала, что Нинка выходит замуж. За
Ваську.
Думала она тогда, идти ей на свадьбу или не идти. Потом
решила: А-а! Подумаешь, ерунда какая-то! Ну, поцеловалась с
парнем разок…
Оделась понаряднее, купила цветов и отправилась к Нин-
ке на квартиру. Розы она тогда купила. Осень в том году, пом-
нится, была поздняя, слякотная, небо всё хмурилось, невесе-
ло как-то было. Ну и у Нинки на свадьбе особого веселья не
было. Родственники собрались. Подошла Ксения к молодым,
поздравила, как полагается, а у Нинки лицо так и расплылось
в улыбке. И захотелось Ксении стегануть по счастливому Нин-
киному лицу принесённым букетом. Еле сдержалась тогда.
Посидела она со всеми гостями за столом, выпила рюмку вод-
ки под крики «Горько!», ковырнула вилкой на своей тарелке
традиционную свадебную картошку с мясом. Сердце как-то
защемило, пусто стало на душе, словно что-то потерялось,
ушло из её жизни. И заторопилась она уйти: «Репетиция в те-
атре, ничего не поделаешь, надо…». Её никто и не стал удер-
живать, надо, так надо.
Разошлись их пути-дороги с Нинкой. Да и думать ей об
этом некогда было, театральная жизнь подхватила и понесла.
Да только поначалу. Оказалось, что красота — это ещё не всё,
нужен талант. Годы шли, а она всё была на вторых ролях. Пару
раз снялась в кино, но и тут не повезло, деньги заплатили, а
кадры с её участием почему-то вырезали. Неудач было много,
но теперь, в свои почти шестьдесят, она всё ещё была недур-
на собой, туфли носила на высоченных каблуках и юбки —
предельно короткие, открывающие, на удивление, по-девичьи
стройные ноги.
В гостинной Нина накрыла стол и теперь расставляла
чашки. Ксения пристально наблюдала за ней. Постарела Нин-
ка, стала ещё ниже ростом и толще. Да не мог Васька такую
любить, мужчины таких не любят. Просто верная жена и забот-
ливая хозяйка, вот и пирог, говорит, сама испекла. Ревностное
чувство говорило в душе Ксении, но думать иначе она не могла.
Нина разлила чай и сама присела к столу.
— А мы с Васей тебя вспоминали... Хотелось узнать, как сло-
жилась твоя театральная жизнь…Мы тебе писали из Якутска…
— Из Якутска? Да я вроде бы из Якутска писем не полу-
чала… А почему из Якутска?
— Вася там работал начальником экспедиции…
— Да… Но… Вообще-то он…
— А-а… Ты вот о чём… Да он уже тогда учился в геоло-
го-разведочном. Мать у него тяжело болела, вот он по ночам и
разгружал вагоны… Жить-то надо было как-то…
Вот, значит, как, учился и молчал, посерьёзнее был всех
тогдашних говорунов-молокососов. Вот, значит, как… А мы
то все…
— В Якутии, ты, наверное, слышала, кимберлитовую
трубку нашли. Алмазы это. Я там с ним вместе была, коллек-
тором работала. За кимберлит Васю к государственной награ-
де представили. Но он не любил об этом говорить. Такой уж
молчун был, неразговорчивый… А душа у него поэтическая,
тонкая ... До Якутии он в Забайкалье работал. Так вот он пи-
сал мне: «Байкал похож на огромную чашу, наполненную свя-
той водой. Вода чистая и прозрачная, виден каждый камешек,
каждая, даже малая, песчинка на его дне. А над Байкалом —
живое розовое облако цветущего вереска.» Я все его письма
сохранила. Сейчас не могу, больно ещё, а потом буду читать
и перечитывать, словно бы он опять со мной, просто где-то в
очередной экспедиции. — Она помолчала. — А последние не-
сколько слов он написал из больницы. И словно съежилась от
этих, ею самой произнесённых, слов, словно холодно ей стало.
Она поднялась и вышла из комнаты.
Ксения напряглась и насторожилась. Нина вошла с кон-
вертом в руках. Она открыла конверт и, достав из него листок
бумаги, протянула Ксении.
Ксения медлила.
— Ты должна это прочитать, — сказала Нина. — Я хочу,
чтобы ты прочитала…
Ксения взяла записку. Ей почему-то сделалось страшно,
будто эти, пока неизвестные ей, слова имеют и к ней какое-то
отношение. Листок был исписан неровными буквами, строчки
кривились и падали вниз, видно было, что рука писавшего —
слабая и дрожит. Наконец, близоруко приблизив листок к гла-
зам, она прочитала: «Родная, возможно, это последние мои сло-
ва. Знай, я буду любить тебя и там, куда, возможно, уйду сегодня
ночью, любить нежно и преданно.»
Кровь прилила к лицу, застучало в висках, стало невыно-
симо душно, и Ксения рванула на себе ворот платья.
— Можно? — спросила она, глазами показывая на дверь
балкона.
— Да, да, — сказала Нина, — Вася всегда там курил..
Стоя на балконе, Ксения достала из сумочки пачку сига-
рет, но так и не закурила. Было всё ещё светло, но день кло-
нился к вечеру, и синева, пока ещё едва приметная, медленно
опускалась на город. А ведь Ксения, что таить, была влюблена
в Ваську. И как долго болело и ныло её сердце при одном вос-
поминании о Васькиной нежности... Всё, что было связано с
ним, старалась забыть она, и… не забывалось. А ведь случись
всё иначе в то горячее, сумбурное и такое несчастливое для неё
лето, он написал бы эти, последние свои слова ей, Ксении, а
вот написал Нинке… Так зачем Нинка дала прочитать ей эту
записку?- Всё очень просто… Нинка не забыла той, некогда на-
несённой ей обиды, и вот теперь решила рассчитаться за неё…
И рассчиталась... Рассчиталась сполна… О, как же сейчас не-
навидела Ксения эту уродливую коротышку…
Она рывком открыла дверь балкона, и следом за ней во-
рвался ветер и вскинул, вздыбил тугой волной тяжёлую дра-
пировку. Ни слова не говоря, Ксения прошла через всю ком-
нату в прихожую и сняла с вешалки своё пальто. Удивлённая
и встревоженная Нина следила за ней глазами. Что-то стран-
ное и непонятное произошло сейчас. Оно отозвалось болью в
сердце. Нина встала и тоже прошла в прихожую.
— Что-то случилось? — спросила она не голосом, одни-
ми губами.
Ксения не услышала и не ответила ей. Она молча ждала,
когда Нина откроет дверь.
Выйдя на лестничную площадку, Ксения остановилась,
потом, придерживаясь за перила, стала медленно спускать-
ся вниз.