А сегодня я, пожалуй, не напишу ничего...

В шаббатный вечер я достал бутылочки Русского Имперского Стаута и сел размышлять о тайнах мироздания. Минорное настроение, навеянное балладами сефардов-миннезингеров, потихоньку начало обретать некоторые мажорные нотки. Каждый новый глоток, слегка горьковатый, но необыкновенно насыщенный и ароматный, словно добавлял искру огня в берущую разгон душу, готовую воспарить к неведомым высотам, заставляя ее трепетать от ощущения способности постичь неизвестное.

Потихоньку затихли все звуки, угомонился смартфон, перестав выдавать новые сообщения о битве добра и зла, вселенная заметно опустела, и душа, вырвавшись на бескрайние просторы, наслаждалась тишиной и покоем. Густая, тянущаяся жидкость медленно текла в стакан, почти не пенясь, и вызывала искреннее уважение своим благородством, своей связью с теми временами, когда миру некуда было спешить, когда все было проще.

Обрывки мыслей, цепляясь один за другой, сливались в гружёные товарные составы и бесконечной вереницей текли плавно, неторопливо и совершенно бесшумно в извилистых лабиринтах сознания. Бесформенной медузой расплывшись на диване, я чувствовал, как совершенно другая реальность неслышно обволакивает меня своей вязкой пеленой, превращая в ничто мою сущность, но в то же время открывая неведомый космос.

Время перестало быть плоским. Люди, подобно змее, которая не различает ширины и высоты, а лишь длину, представляют время как прямую, проходящую из прошлого через настоящее в будущее. Но теперь оно приобрело свой объём, соединив оба конца прямой и каждый миг продлив в бесконечность. Я оказался в центре шара, огромного, как Вселенная, заполненного временем, плотным и тягучим, как желе, и не делал ни малейших попыток выбраться их него.

И я понял, что мне надо написать. Я должен поведать миру великие тайны, чтобы люди прониклись ими, и их жизнь изменилась, они смогли стать счастливыми. Ведь это так просто – надо всего лишь застыть на время, чтобы время все сделало само. И я подорвался, схватил ноут и стал долбасить по клавишам со скоростью триста знаков в минуту, не обращая внимания на знаки препинания и опечатки. Текст можно поправить и потом, но сейчас было важнее отразить все свои мысли, зафиксировать их, чтобы они не ускользнули.

Я писал и сам восторгался и высотой, и глубиной, длинные фразы сами собой складывались в идеальные строчки, наполненные подлинным смыслом, который до меня не смогли передать самые великие писатели. Ничем не замутненный поток сознания пальцы вбивали в камень бумаги, чтобы эти слова могли жить вечно и нести потомкам свет истины. Ремарк? Да что там эти ремарки, заметки, эссе – тут на глазах рождалось Творение, сам Логос возвещал через меня наполненные величайшим смыслом глаголы.

Мне трудно сейчас понять, сколько продолжалось это безвременье, этот творческий акт, в котором душа прикоснулась к чему-то, исполнившись синергии и обретя крылья. Но в какой-то момент все исчезло. и я провалился в забытье.

Утром я увидел валявшийся на полу ноут и машинально его поднял. Тут же на телефон стали приходить всякие сообщения, я погрузился в какие-то разговоры, рутинные утренние дела. Но вдруг меня как торкнуло – блин, а что же я написал? Я пулей вылетел из ванной и кинулся к ноуту.

Но разочарование было слишком велико – от моих слов не осталось ничего, только девственная белизна вордовского листа. НИЧЕГО. Я не сохранил этот текст. Я перерыл все настройки, пытаясь восстановить то, что написал, но с этим же успехом можно было стучаться в небо. Все ушло туда, откуда пришло. Я не знаю, что я узнал, я не знаю, что я хотел сказать. И, по-видимому, уже не узнаю.