Медицинский лагерь строгого режима

Рассказ околомедицинский. Или медицинский лагерь строгого режима.

Все совпадения случайны.
В некотором царстве, в некотором государстве, в некотором стационарном лечебном учреждении делали мне позавчера операцию по удалению из внутренней части моего языка артериально-венозной мальформации с внешними признаками фибромы, содержимое которой направили куда следует, на исследование. О как, выговорила. Только зачем я подробности эти вещаю? Болтлива дюже, потому и хрень всяческая в языке произрастает наверно. Продолжаю вот опять болтать, чего не следует.
В учреждение в то мне пришлось ложиться платно, потому что другое лечебное учреждение, куда я была направлена онкодиспансером, изволило вдруг требовать с меня наряду с мазком ПЦР, а также и наряду с анализом крови на антитела к ковиду, зачем-то ещё и медотвод от вакцинации против ковида, который выцарапать в поликлинике не было никакого способа. А вакцинироваться при моих болячках никак не возможно. Ну и нашла я тогда заветное местечко, где мне всё согласились сделать за денежку, с госпитализацией на сутки, да ещё и под местным наркозом, при том, что такие операции обычно делают только под общим наркозом.
Ну и приехала я позавчера, стало быть, в означенное учреждение, поговорила в приёмном отделении с анестезиологом,  заключила договор, оплатила всё. День пребывания в учреждении, кстати, совсем недёшев. Как номер в дорогой гостинице.
Веселье началось непосредственно в отделении. Медсестра на посту платного отделения, куда меня проводили из приёмного покоя, заявила вдруг, что у неё нет свободной палаты для меня, и отвела меня на пост в другое крыло, где госпитализируют по ОМС в общие палаты. И начали меня там примерять в трехместную палату на стоящую посреди помещения койку, между двумя соседними койками, уже занятыми пациентками. Пришлось мне в ответ зашипеть, активно выражая неудовольствие подобным размещением. На меня побежали жаловаться старшей медсестре, которая, уточнив, платно ли я ложусь, вновь отвела меня в коммерческое отделение, где уже знакомая мне постовая медсестра изрекла: «Ну хрен с ней, пусть заселяется в одноместную, тем более, что ей всего на сутки».
День, начавшись столь томно, таким же макаром и продолжился.
Днём принесли обед. Я была уверена, что еду будут выдавать в одноразовых лотках с одноразовыми же стаканчиками и приборами. Такой сервис я уже встречала в другой больнице в ковидные времена.
Но не тут-то было!
Обед был выдан мне непосредственно перед операцией в обычной посуде. Наедаться перед хирургическим вмешательством на языке, конечно, было неуместно, поэтому часть обеда так и осталась в тарелках.
Операцию произвели, язык зашили, предупредили, чтобы я не наклонялась во избежание кровотечения.
Ну а вскоре к палате приехала тележка с ужином.  Но ужин класть мне, как выяснилось, некуда.
Сотрудница столовой грозно вопросила, почему я не доела и не вымыла за собой посуду. Опешив, я попыталась оправдываться распухшим языком, что я только что с операции, а до операции мне нельзя было наедаться.
Тогда она с недовольным выражением лица взяла одну из моих обеденных тарелок, скинула с неё содержимое в унитаз, подставила тарелку под кран, а затем, оторвав от висящего рядом рулона туалетной бумаги грязно-серого цвета некий кусок, потёрла этим куском внутреннюю часть тарелки и плюхнула туда пюре с рыбным ёжиком. Пюре основательно присохло к тарелке, мне пришлось чуть позже скрести его под струёй воды пальцами, пытаясь отмыть себе тарелку для завтрака. Губки там, разумеется, не наблюдалось.
Над раковиной, между прочим, мне приходилось нагибаться ввиду её небольшой высоты, что было мне категорически запрещено.
 Далее случились трения всё с той же постовой медсестрой, ставившей вечером в день операции мне капельницу через катетер и желавшей оставить этот катетер мне на ночь в вене, прилепив его пластырем, и это при том, что вену от него ломило и распирало, и я долго пыталась объяснить медсестре, что у меня и без того полно проблем со здоровьем, мешающих нормальному сну, включая теперь ещё и прооперированный распухший язык, вызывающий боль во всей правой стороне головы, лица, уха, шеи. Но она продолжала бубнить: «Ну ничего, одну ночь потерпите, не вставлять же вам утром снова иглу для новой капельницы». Только моё предложение пригласить врача и уточнить, нужно ли мне спать с катетером в вене (при моих сосудистых проблемах), воткнутым на три сантиметра ниже локтевого сгиба, привело к немедленной эвакуации катетера из моей несчастной руки.
Но все эти события позавчерашнего дня, как выяснилось, были цветочками. Основное веселье случилось утром вчерашнего дня.
В семь  часов утра в палату ворвалась другая медсестра:
«Вставайте немедленно,  сейчас будет обход профессора, приведите себя в порядок и приберитесь в палате». Спать после этого всё равно бы уже не получилось, хотя заснула я с трудом и поздно, да ещё и ночью дважды вставала и ходила по комнате, опасаясь длительного лежания из-за риска тромбоэмболии.
Через полчаса вновь заглянула та же медсестра и гневно воскликнула: «Вы почему не заправили постель?»
«Потому что я в ней лежу. И мне нельзя наклоняться».
«Ну значит я буду наклоняться», – поведала она и накрыла мою постель.
Пришлось лечь поверх покрывала. Принесли и установили капельницу, прокапали, сняли. Всё это время сквозь дремоту я видела, лёжа с открытой дверью, что у входа в палатный блок стоят два наших палатных доктора– ординатора, в боевой готовности к встрече с профессором.
И тут вошёл профессор. Не один. А с целой свитой, человек восемь в белых халатах. Я приняла сидячее положение и поздоровалась. Но тут вдруг крайняя возле меня дама в белом халате, воззрившись на меня с неподдельным негодованием, воскликнула: «Вы чего сидите, встаньте перед профессором!»
От изумления я сначала дар речи потеряла не только в послеоперационном смысле, но и в ментальном. Затем попыталась произнести, что плохо себя чувствую, вот и сижу.
Тут на меня в упор воззрились все восемь пар глаз обладателей белых халатов. И сразу несколько человек спросили: «А что случилось?»
Я не нашла ничего убедительнее, чем: «Ничего не случилось. У меня голова кружится, я только с капельницы».  Дама, потребовавшая моего вставания по струнке перед профессором, резко сказала:
 «Ну и откуда мне знать, что вы после капельницы!»
Я продолжала сидеть на кровати. Недолго. Потому что после этого мой ординатор провозгласил громко мою фамилию, профессор сразу сказал: «До свидания» и удалился из палаты. В мой рот он не заглянул, да видно и незачем это. Ординатор на минутку задержался у меня в палате, я ему подмигнула, сказав, что давно так не веселилась, но ему сочувствую, глядя на этот «пионерлагерь» строгого режима. Он понимающе развёл руками: «Вот так вот у нас...».
Я очень признательна хирургу, который меня оперировал. Золотые руки! И мой ординатор ассистировал на операции, он тоже чудо– парень, внимательный, отзывчивый, с чувством юмора.  Всё мне предварительно рассказывал. Врачи в этом учреждении вообще молодцы. Те, которые трудятся, дело делают.

09.04.2022.