Река - из серии Игры со словами

черновик, вообще не проверял, если что, не пугайтесь
дураки, тем более вон! - не дай бог покалечитесь, а отвечать мне


“Река”
(Из серии “Игры со словами”)

Было знание звучания “ва” для значения [река] в Древнем языке. Но, чем больше у древних человеков становилось знаний в их коллективном сознании, тем больше была у них потребность детализировать объединение “ва”. В смысле и его значение (знание признака) и его знание звучания. Что они однажды и сделали, образовав в Руском языке уже объединение “р(ь)эка” (“река”) с тем  же самым значением. Правда, на “ва” вообще не похоже? Давайте же разберёмся, почему всё так и случилось, в смысле, что тогда это объединение значило, если прежнее пришлось заменить.

Из структуры объединения “р(ь)эка” следует, что было оно образовано в два этапа по схеме {”р(ь)э” “ка”} - “р(ь)эка”, а значит значительно позже, чем то же “ва” с похожим значением. Более того, по участию в нём объединения “ка” именно в такой его форме, можно сказать что в самом Руском языке оно возникло не сразу. Потому как сразу рускоязычные предпочитали ему совсем другую его форму, а именно с обратным знанием связи, а именно “ак”. Именно с объединения “ак” мы и начнём установления значения объединения “р(ь)эка” в Руском языке, каким оно и было, когда только в нём появилось.
 
Значением объединения “ак” в Древнем языке Руского контекста было [сигнал присутствия “а”, возможностью которого был (человек) “к”]. Похоже, что оно относилось к человеку, которого самого ещё  никто не видел, но который отзывался на обращение к нему сигналом присутствия “а” так, как это и делали именно человеки “к”. Главное, что сейчас нам надо понять, что значению “ак” соответствовала так возможность узнать человека вовсе не по всем тем признакам, что у него тогда уже были (особенности одежды (если такая была), фигуры, цвета волос, формы носа, и т.д.), в смысле не по всем сразу признакам вместе, а именно что только по какому-то одному единственному его признаку. В случае сигнала принадлежности “а” этим признаком была его манера говорить (отвечать).
 
(Кстати, это была эпоха, когда разные человеки внешне не сильно отличались друг от друга. Гораздо больше их отличал их язык. А потому названия первых коллективов содержали в себе именно знания звучаний, которые их человеки предпочитали использовать в своей речи, а не что-то ещё, - “вуд(ь)” - {”в” “уд(ь)“} - [(знание звучания) ”в”, возможностью которого является принадлежность “у” коллективу]. Проще говоря, так звали людей, которые предпочитали в своей речи использовать звук (в) чаще остальных (звуков) или вместо других. Абсолютно такая же схема и по тем же самым причинам была в образовании объединений “л(ь)уд(ь)” и “чуд(ь)”. Те же люди (”л(ь)д(ь)ы”) предпочитали говорить (л) там, где у вуди (”вуд(ь)ы”) был (в). Собственно особенности речи и были тогда единственной возможностью, только по которой и возможно было отличать одних человеков от других в Руском контексте. )

Со временем (с накоплением большего количества знаний в коллективном сознании) значение объединения “ак” несколько расширяется. И теперь те или иные признаки (в нашем изначальном случае этим признаком был “человек”) можно было сравнивать не по одному какому то их признаку (в нашем изначальном случае эта был “язык”), а уже по некоторой их совокупности, в смысле по нескольким признакам сразу. Для этого в Руском языке существовала множественная форма “ак” - “ак(ь)ы” (”аки”), где “ы” являлся признаком множественности.

Ещё раз, - объединение “ак” использовалось в Древнем языке Руского контекста для выделения элемента из его однотипного множества. Однотипным оно было уже потому, что у его элементов совпадали от одного и более принадлежащих им признаков.

И тут происходит интересное, в коллективном сознании рускоязычных накопилось уже столько знаний, что оказалось возможным начинать формировать в нём контекст “предложение”. Так знание звучание “к” рускоязычные начинают использовать уже не только в составе объединений (в словах), но и в составе сочетаний (предложений) в том числе. При этом, естественно, в составе контекста “предложение” у него не могло быть того же значения, что у него уже было до того в составе контекста “слово”. А иначе так бы у них в языке возникла многозвучность (это когда одному и тому же значению соответствует несколько разных знаний звучаний), которая недопустима вообще в Языке.

(Собственно контекст “предложение” формировали для того в Языке, чтобы можно было с его помощью развести в нём разные значения с одним и тем же знанием звучания. В контексте “слово”  в некоторых случаях это тоже было возможно, но уже с некоторыми же оговорками. Этими “оговорками” были знания связи, которые регламенировали употребление тех или иных знаний звучаний в определённых местах объединения, - на конце, посередине, спереди. Так, например, чтобы не перепутать знание звучания “и” со знанием звучания “(ь)ы”, знание звучания “ы”, - признак множественности, - в контексте “слово” следовало употреблять только в конце объединения. А знание звучания “и” по этой же причине никогда нельзя было употреблять в конце объединения. (Ещё раз, - так мы говорим именно о знаниях звучаний, но только никак не о знаниях написания. ) К сожалению соблюдение подобных знаний связи в контексте “слово” не всегда было возможным, и часто приводило к недоразумениям (многозвучности). Потому и возникла необходимость формирования контекста “предложение” в языке, уже с его знаниями связей.)

В контексте (”предложение”) знание звучания “к” использовалось уже отдельно (в смысле вне объединения), и его значением в нём было [принадлежность “к”]. Что интересно, с этим его значением оно использовалось в контексте “слово” тоже, потому как это было возможно благодаря существованию в нём знания связи в соответствии с которым объединение “ак” могло использоваться в контексте “слово” исключительно только на концах тех объединений, с которыми уже оно само образовывало объединения.

Первая проблема возникает довольно скоро, с формированием объединения “как”. В соответствии, скажем так, с классическим знанием связи, которое был ещё в Древнем языке, его значение должно было “читаться” как [принадлежность ”к”, возможностью которого является “ак”] - {”к” “ак”} - “как”. Но, с другой стороны, его вполне уже можно было “прочитать” и как [”ка”, возможностью которого является принадлежность “к”]. При том, что у “ка” тоже было значение в Древнем языке и объединение его с “к” совсем даже не противоречило его знаниям связи. (Кстати, оно и сегодня ещё используется в Русском языке в контексте “предложение”, - {”ну” “ка”} - (”Ну-ка!”). Тем более оно широко использовалось тогда и в контексте “слово”.) Похоже, что в результате именно этой его многозвучности в Руском языке оно вскоре приобрело значение “вопрос”, с которым существует в нём и по сей день. (В противном случае, как являющееся многозвучным, оно должно было быть удалено из Руского языка. А неопределённость (многозначность) “прочтения” его значения, похоже, способствовала замене со временем знания звучания у этого знания связи “ак” на “ка” примерно с тем же у него значением, что и было у “ак”.
 
С объединением “р(ь)э” всё обстоит проще, - одно из древнейших в Древнем языке, оно имело значение [мужик, возможностью которого является всё равно что]. Этим “всё равно что” у мужика уже тогда могло быть много чего, настолько он оказался деятельным. Из знания признака, которому это объединение соответствовало в Действительности, - “река”, - следует, что этим “всё равно что” являлось то или иное действие мужика.

(Кстати, суть [Р] обязательно присутствует в объединениях со значением [река] у языков всех тех народов, в контексте проживания которых текли, скажем так, достаточно большие реки. И наоборот, где таких рек не было, то и не было знания звучания “р” в объединениях им соответствовавших. И зависимость здесь абсолютная. Из чего я делаю вывод, что такие реки тогда были объектом приложения сил именно мужиков, но никак не женщин и детей. Мужики на реках охотились, плавали, рыбачили, в то время как женщины и дети только собирали моллюсков на полу (отмелях и мелководьях). Похоже страсть к той же рыбалке у мужиков за это время сформировалась в некую вещественную потребность. В смысле она передаётся (сегодня правильнее будет сказать “передавалась”) так уже генетически.)

И здесь обратите внимание, разных действий тогда у мужика было уже множество, как и других признаков. А потому знание звучания “р(ь)э” является так названием множества признаков, что вообше уже могли быть у мужиков. А объединение “ка” таким образом делает значение объединения “р(э)ка” как [один из признаков, что есть вообще у мужиков]. Естественно, что одного только знания звучания, чтобы так уже идентифицировать сам признак было мало. Следовало обязательно его увидеть и при этом услышать его знание звучания, - “А это и есть река”.
 
Ещё раз, сама конструкция у объединений Древнего языка предполагает второму значению объединения быть возможностью (одной из вообще уже существующих) первого значения объединения. Потому роль объединения “ак” или “ка” на конце с ними образованого объединения как способ выделения элемента из однотипного множества с первого взгляда кажется излишней. Но нет, знания связи для образования объединений Древнего языка возникали тогда, когда практически ещё не было (знаний) искусственных признаков, вещественных и невещественных. В смысле таких, появление которых в Действительности так или иначе не обошлось без участия Сознания. Когда же их стало особенно много, то и возникла необходимость отделять искусственные признаки от естественных. Потому как у них были достаточно разные свойства. И сделано это было в Древнем языке за счёт формирования объединения “ак” (в Руском языке оно становится уже “ка”)

На этом можно было бы уже, наверно, и закончить, - значение объединения “р(ь)эка” (”река”) похоже так мы уже определили, - если бы... Если бы в Руском языке не было другого знания звучания, которое тоже соответствует значению [река], а именно “речка”. А оно такое тогда в нём зачем? Что оно таким образом вообще значит в Руском языке? Ведь если бы это был пример простой многозвучности, то одного бы из этих знаний звучаний давно бы уже не было в языке. А оно же всё совсем не так, - оба эти знания звучания все ещё в Руском языке существуют. Почему? - Давайте уже так разберёмся.

Значение знания звучания “речка” несколько отличается от значения “река”. В смысле структуры значений у обоих объединений, которым они соответствуют, у них практически одинаковые, - в них содержатся одни и те же знания. Только вот в той, что есть у объединения “речка” есть ещё и знание “небольшая”, которого нет в структуре значений “река”. И присутствует оно, получается, только из-за одного какого-то “ч”, что есть в знании звучания у одного из них!

Нет, всем так вполне понятна уменьшительно-ласкательность значений суффиксов на основе “н”, - в структуре их значений присутствует знание “наименьший”, которому в Древнем языке изначально соответствовало знание звучания “н”. И вместе с которым в эти суффиксы (объединения) знание “наименьший” и попало, придав таким образом самим суффиксам уменьшительно-ласкательные значения. Но ведь никакого такого знания “наименьший” в значении “ч” близко нет, чтобы так с ним [речка] стала уже значительно меньше, чем [река]. А что же тогда есть, если, один чёрт, она таки становилась с ним меньше?

Из “прочтения” объединения “р(ь)эч(ь)ка” следует, что образовалось оно в три этапа, - {”р(ь)э” “ч(ь)”} - “р(ь)эч(ь)” - {“р(ь)эч(ь)” “ка”} - “р(ь)эч(ь)ка”. В смысле, так оно образовалось гораздо уже позже, чем то же “река”. Когда в Древнем языке давным давно уже произошла детализация (дт) на (д) и (т), и теперь в Руском языке вместо звука (ч) появилась модуляция (тш(ь)). Значением же знания звучания “тш(ь)” из его “прочтения” рускоязычными так становится уже [действие, возможностью которого является челюсть]. Таким образом из структуры значений знания звучания “ч” [огонь/звук огня], уходят практически все знания, что в ней были, и появляются новые уже новые. Так, - ещё раз, - знание звучания “ч” в Руском языке становится знанием звучания “тш(ь)” со всеми оттуда вытекающими следствиями (в том числе и сменой значений).

Сам этот процесс смены у них значений был очень даже многоэтапным, чтоб описывать его здесь целиком. (А иначе я так превышу формат, которым здесь добровольно себя и ограничил.) Тем более, что значение “р(ь)э” мы уже разобрали. А потому я сразу скажу результат, - значением объединения “р(ь)эч(ь)” в Руском языке является [речь]. В смысле так оно выделяет из множества всех способностей и умений, что у мужика тогда уже были, именно его способность издавать (через рот) звуки. Так признак “мужик” посредством его становится членом множества признаков, которые могут издавать свои собственные звуки.

Таким образом объединение “р(ь)эч(ь)ка” было сформировано для выделения признака действительности, которому оно и соответствовало, по этому его свойству, а именно умению производить свои собственные звуки. Проще говоря, значение объединения “речка”, которое следовало из его “прочтения”, было аналогично таким значениям как [шумелка] или [болтушка]. И с этим своим значением знание звучания “речка”, как мы помним, соответствовало признаку действительности “река”. - Почему?

А потому, что вовсе и не каждая река способна звучать. Так у большой, широкой, равнинной реки вы не только не услышите как она течёт, но и в некоторых случаях засомневаетесь, - а течёт ли она вообще? В то время как какой-нибудь руЧей, или небольшая реЧка обязательно будет звуЧать, - журЧание того же ручья в траве вы услышите за десятки метров, когда его ещё и не видно.

Как видите, для описания реки и речки я использовал слова “большая” и “небольшая” соответственно. И не случайно, потому как способность издавать звук и величина являются для этих признаков действительности совмещёнными признаками. И, если знание звучания объединения “река” никаких таких эмоций у нас не вызывает (кроме купания, рыбалки, плавания, и т.д.), то несколько изменённое её знание звучания “речка” говорит о том, что мы в первую очередь имеем в виду именно её небольшой размер.

А это значит, что когда звуки стали терять свои собственные значения в Языке, и так становится уже буквами, все забыли тогда в том числе и значение модуляции (тш(ь) = (ч). А помнили только то, что присутствие (ч) в знании звучания того или иного объединения, предполагает обязательное присутствие в структуре его значений знания “небольшой”. Отсюда (из присутствия знания “небольшой” в структуре их значений) и проистекает их уменьшительно-ласкательное значение.

Таким образом вам следует помнить, что это именно река обогатила наш Руский язык уменьшительно-ласкательными суффиксами с “ч”. Живи мы в пустыне, таких суффиксов у нас никогда бы в Руском языке не возникло.