Контрастники

- Можно назвать нас «извращенцами». Как-нибудь еще. Суть от этого изменится? – спрашивал Сорокин, лукаво, но вежливо улыбаясь. Маргарита Всеволодовна игриво мялась…
Сорокин же и придумал, как играть. И что делать победителям. Раньше Сорокин работал в типографии.
- Вы там всего и начитались, Анатолий Анатольевич.
- Бог с вами! Если бы. Дрянь писали фантастическую. В смысле полного отсутствия фантазии и чего-то по-настоящему дрянного. Но вы мне не ответили, Маргарита Всеволодовна.
Маргарита Всеволодовна раньше плясала. В танцевальном ансамбле: от классических балетных фрагментов, до краковяка и, так называемой, «кадрили» с визгами и топотом, ничего общего с подлинной кадрилью не имеющей. Отсюда ее (Маргариты Всеволодовны) свободное обращение с Сорокиным и Богучаровым, которых знала недавно – полгода назад познакомились в филармонии. Отсюда ее хроническая привычка кокетничать, бездетность, маникюр и неумение съедобно готовить.
На стене висела довольно крупная любительская фотография – одетая в военную форму Маргарита Всеволодовна, согнув ноги в коленях, совершает высокий прыжок. В руке треугольник, на ногах сапожки, узкая талия перетянута солдатским ремнем. Улыбка завораживает: белые ровные зубы счастливого человека. Танец назывался «Полевая почта».
Глядя на Маргариту Всеволодовну теперешнюю невозможно представить, что та девица на стене – она самоё, спустя сорок лет.
- Позвольте я отвечу за нашу хозяйку, Анатолий Анатольевич.
- Сделайте милость, Богучаров.
Богучаров имел имя-отчество. Но сразу предупредил о самой удобной форме посланного в свой адрес сигнала, на который откликается – Богучаров. Как и всякий приличный физик-теоретик (печатался журналах, ездил на симпозиумы) Богучаров имел странности. Не только эту. Но, например, давать бытовым предметам и явлениям названия из своего лексикона. Не сугубо специфические, а посильные для осмысленного восприятия – физика первого курса любого технического ВУЗа. Не радио, а «источник низкочастотных колебаний». Не салат, приготовленный Маргаритой Всеволодовной к встрече гостей, а «субстанция со средней степенью вязкости». 
Еще Богучаров практически не вынимал изо рта трубку. Курил табак на улице, но придя к Маргарите Всеволодовне, рот от трубки не освобождал:
- И Черчилль с трубкой не расставался, и академик Ферсман. Помогает мыслить.
Трубка пахла прескверно. Лишенная обоняния Маргарита Всеволодовна этого не замечала. А Сорокину это нравилось.
- Есть в этом «амбре» что-то чеховское. Помните его Чимшу-Гималайского из «Крыжовника»? Чудесно! Вот уж кто фантазер. И настоящий садист. Никому еще не удавалось так изнасиловать душу, как милашке Чехову. Во все, так сказать, отверстия. Вроде, и сюжетик несложный; вроде, и звучит в них «призыв гордый к свободе, свету»… Но жуть, чем вся его ахинея заканчивается. Кстати, Богучаров, скажите – может ли душа иметь отверстия? Если считать ее психическим полем? Или она сплошное отверстие?
- Вижу вашу хитрость. Посему ограничусь замечанием – перечень возможных ответов теряется в пассивной бесконечности. По причине двойственности: объекта познания и его субъекта. Имею в виду параметр «психический».
- А что такое «пассивная бесконечность»?
- Это восьмерка, лежащая на боку. В дремотном состоянии Обломова. Все могу, но ни черта не хочу!
- Браво, Богучаров!
- Так вот, Анатолий Анатольевич. Суть не меняется ни от чего. Это константа, постижение которой зависит от позиции исследователя. А неудачный термин или «название» порой уводит очень далеко от намеченной цели. Важна первая интуиция.
- Именно. Интуиция, а не аналогия.
- Господа, мне скучно. Давайте играть – скривила губки Маргарита Всеволодовна.
- Конечно…
Играли в шахматы. В «поддавки». При обязательных условиях: во время партий работает радио (довольно громко); во время партий обязательно пьется пиво, и сидят на стульях.
У Маргариты Всеволодовны имелись и мягкие пуфики, но Сорокин требовал, чтобы все сидели на жестких венских стульях, которые приносили с кухни. Пиво приносил Анатолий Анатольевич. Три банки безалкогольной «Балтики-нулевки». Наличие радиопомех добавил Богучаров, после первого же их турнира.
- Замысел ваш постиг, - сказал он, пожимая Сорокину руку. – Гениально!
Богучаров определил количество партий. Исходя из элементарного рассуждения – каждый имеет возможность проиграть, выиграть, отделаться ничьёй. Их трое. Соответственно, девять партий по кругу.
Почему в «поддавки»? Потому что Маргарита Всеволодовна играть не умела. Ходы знала, но играть не могла.
- Я буду все время проигрывать, - капризно кривила губки она, - а я не хочу!
- Ну тогда в «поддавки», - сказал Сорокин. – Обязательно в «поддавки»!
Богучаров на миг задумался. И через секунду кивнул:
- Гениально!
Призы такие. Наибольшее количество раз выигравший раздевается догола. При всех.
Наибольший «ничейник» - выпивает штрафной стакан пива.
А тот, кто больше всех проиграл, имеет право исполнить свое насущное желание. И первым сходить в уборную. Ее посещали только, когда Сорокин и Богучаров уходили. Это еще одно условие - терпеть и бороться с позывами.
Если чемпион по выигрышам Богучаров (ему, как раз-таки, было очень сложно проигрывать), то он может выкурить трубку в квартире Маргариты Всеволодовны. В любом месте – на балконе, в комнате, где играли, в той же уборной, в конце концов.
Если максимально выигравшим становился Анатолий Анатольевич, то он мог попросить Маргариту Всеволодовну раздеться еще раз. Келейно, в ее спальне, без Богучарова. Но уже без «фанта».
Если больше всех выиграла Маргарита Всеволодовна, то она имела право заказать себе «фант» на будущую встречу. То есть, прикрывать некую часть тела той или иной деталью туалета. Одну часть, одной деталью.  Скажем, бюст. Бюстгальтером, но не сорочкой. Или ногу чулком. Любую на выбор, но одну (на левой вспухших вен было почему-то больше). Или волосы (редкие, имеющие свойство к концу партий блестеть, словно Маргарита Всеволодовна их не мыла, а она их мыла!). Но только волосы, а не плечи или живот. Именно косынкой, а не банным полотенцем.
Поскольку играли уже долго, оголялся каждый. И неоднократно.
Грузный Богучаров окончательно становился похожим на мопса, сидящего с грустными глазами в ожидании корма. Трубка в этот момент (голым нужно было оставаться ровно три минуты – «бог любит троицу») делала его очень комичным.
Тощий и лысый Анатолий Анатольевич с сиреневым родимым пятном на груди там, где сердце, воплощал собой гнусного Кощея. Не имеющего стыда, но обладающего неприлично «размерными» гениталиями.
Маргарита Всеволодовна хотя и расплылась и подряблела кожей и пошла местами складками, но была еще на удивление смотрибельной. Видимо, следствие танцев. Так казалось Сорокину. Богучаров придерживался противоположного мнения.
...Выходили из квартиры все. И шли мимо Летнего сада, через Марсово поле до Миллионной. Там прощались и назначали дату очередных состязаний.
Дальше Богучаров продолжал свой неспешный путь по Миллионной - его дом рядом с Эрмитажем. Анатолий Анатольевич брел через Троицкий мост на Петроградскую.  Маргарита Всеволодовна прогулочным шагом возвращалась домой на Соляной переулок.
                ***
И вот тогда наступало счастье. Счастье обрушивалось! Окутывало. Мягко и нежно: тишиной, одиночеством, молчанием…
Счастье от того, что затекшая задница окончательно перестала беспокоить, и мочевой пузырь не давит… От того, что измученные чужим телесным безобразием глаза с наслаждением пьют бесформенный, уже ночной полумрак. От свежего запаха воды, ветра…
 От того, что «я» - это я. Без возраста, вызывающего жгучий стыд тела и уставшей от шахмат головы. Просто я и счастье, в котором оно утонуло… Так просто. Господи, как просто.
Гениально!