День двенадцатый. Кулер

Кулер (Cooler) — проигранная раздача,
когда у игрока была сильная рука и он
корректно её разыграл, однако рука
соперника оказалась сильнее.




Я – идиот. Я стоял и смотрел вслед уходящей от меня навсегда Лиз. Знал, что навсегда. Знал. И стоял не в состоянии перестать на неё смотреть. И не мог протянуть руку, чтобы поймать хотя бы её пальцы. А вот она не смотрела на меня вовсе. Деловито отщелкнув брелок, она сняла ключ от съемной квартиры и разжала ладонь, отпуская ключи в свободное падение, прямо над моей протянутой рукой. Развернулась и пошла прочь. И я сжал пальцы в надежде поймать ускользающую нить, однажды связавшую нас. Вместо этого сжал ключи до отрезвляющей боли и понял, что это не они, это я сейчас стремительно лечу вниз в свободном падении – нить порвалась.

– Милый, а это кто? – я повернул голову и уставился в совершенно чужое лицо. «Кто это?» - футбольным мячом ударилась о мозг мысль. «Кто это? Кто это? Кто?» - мысль отскакивала, а её снова и снова вбивали в меня, пытаясь вернуть в действительность. «Не знаю» - наконец мозг выдал свою реакцию, и я с ним согласился и сказал вслух:

– Не знаю.

– Ты не знаешь кто это и отдал ей ключ? Ключ от чего ты ей отдал?

– Тебя не знаю. А ключ был от… счастья, - я пожал плечами и повернул снова в сторону метро. Я шел, не видя никого вокруг, натыкаясь на людей и отодвигая их со своего пути, как досадные препятствия. Мне нужно было к Ивановым. Единственный человек, который мог мне помочь – это Витка. Нет, она не сможет мне помочь вернуть Лиз. Я просрал всё! Я это знал точно. Я хотел поговорить. Вита могла, я надеялся, что могла, уговорить Лиз приехать к ней и тогда… Что тогда? Я скажу. Что скажу? Что тут можно сказать? Я ведь даже не знаю, когда она меня увидела. Как долго шла за мной, собирая себя для этого последнего «Счастья вам…» Где сейчас? Плачет в каком-нибудь безлюдном месте или напротив бежит домой, чтобы собрать вещи и вернуться к Лобышеву? Стоп! К нему она точно не вернется. Она никогда не возвращается ни к кому. Девочки же рассказывали. Она всегда такая была. Тянула до последнего, давая парню уйти самому, а если больше не могла быть с ним, уходила и никогда не возвращалась. А уж измена? Это было не простительно. Любящий изменить ей не мог. Я смог. Или я не любящий? Бред. Бред, чушь…  Так что Лобышев не вариант. К нему не вернется. Она и тогда так сказала, когда пришла, держа в руках только школьные принадлежности. Как я ее тогда спросил:

– Ты за вещами завтра вернешься к Лобышеву?

– Я никогда не возвращаюсь туда откуда ушла.

Никогда. Это слово подстёгивало, заставляя бежать. И я побежал. Дом Ивановых тянул меня, помогая не сбиться, распахнув двери, мигая зеленой кнопкой лифта. Он не успел мне только открыть дверь Виткиной квартиры, и я давил и давил на звонок, совершенно не понимая есть ли кто дома, чтобы открыть мне эту дверь.

– Какого… Глеб? Что случилось? Глеб! – Витка. Дома. Я шагнул и обнял её.

– Вит, спаси.

– Эй, Глебушка, ты жен друзей не перепутал? Одну ты уже из семьи увёл. Эта моя. И она не уводится. И друзей у тебя как-то меньше стало. Не заметил?

– Вовка, я всё потерял. Помогите. – Я разжал руки.

- Иванов, - Витка пошла на мужа подбоченившись и сверкая глазами, - ты офигел? Недоперепил? Какого бена ты несёшь? Ты не видишь он не в себе? Друг называется! Глеб! – Она практически заорала на меня. – Что за кошкин кардебалет? Быстро всё рассказал! Только разуйся, задолбалась я полы намывать. И марш на кухню! Там один пострадавший уже пьет.

Я не стал заморачиваться и сняв ботинки прошел на кухню в носках. В углу на диване восседал Лобышев собственной персоной.

– Опочки! Пророчества сбываются. Я Елизавете Петровне сразу сказал, что счастье её будет ярким, но не долгим. Впрочем, как и моё. Стоило одну ночь провести под супружеской крышей, как я стал снова свободен для новых отношений. Печалька. А ты-то что такой изжеванный судьбой?

– Ты… - мои кулаки сжались, радуясь, что можно поделить свою боль надвое или хотя бы перевести её в другое качество, но мокрое полотенце хлестануло меня по оскаленной в ненависти к моему старому другу роже.

– Остынь! – рявкнула Вита и тем же полотенцем помахала перед носом у Андрея. Потом она повернулась к мужу и рявкнула на него. – И долго я буду ждать? Быстро налил! Всем!

– Боже, сжалься! Как мне понять эту женщину? Я десять минут назад у неё просил коньячка в кофе плеснуть и получил отказ по всей морде. А стоило явиться этому недоразумению и сразу «Наливай! – бурчал Вовка, ставя на стол четыре банки водки «Petrov». – Сами нальете, вот! Глебушка, специально для тебя берег. Именная.
Он ловко подцепил язычок на банке и вскрыл свою.

– Рассказывай. Медленно и со всеми подробностями. – Витка смотрела хмуро. Я вскрыл свою банку, сделал несколько глотков и закусил протянутым Виткой бутером.

– Вит, я ей изменил.  И не раз. Я ей много раз изменил. – Я смотрел на жену друга, мою и Лизину подругу, как на последнюю надежду, а она медленно отодвигалась в абсолютной тишине. Протянула руку и взяла мокрое полотенце со стола и стала вытирать им руки, палец за пальцем, стирая следы нашей былой дружбы. Потом поднесла ладони к лицу и посмотрела их со всех сторон. Встала и вышла. Я сидел, продолжая смотреть на то место, где она только что сидела. Никто не шевелился. Щелкнул выключатель в прихожей. Витка сняла трубку и стала набирать номер, прокручивая диск.

– Наташенька, доця, я мама уже пришла? Нет ещё? А у вас там всё хорошо? Ты Олежку обедом накормила? Хорошо, солнышко. Умничка. Мама, как придет пусть мне сразу наберёт. Целую тебя, котёнок. Олежку тоже поцелуй.

Вита положила трубку на аппарат и еще постояла в прихожей.
 
– Когда-то при этой девочке я сказала, что Петров – настоящий мужик, теперь мне придется ей объяснить, что это неправда. Ты – настоящий мудак. Вон из моего дома. Вон!

Она вышла из проема двери и отошла в сторону, освобождая мне дорогу. Я встал, но Лобышев вдруг ударил кулаком по столешнице.

– Сел. Быстро. Вита, ты можешь выйти, если не хочешь знать подробности. А мне они нужны. И если он мне сейчас не расскажет, то я их из него выбью.

– Не нужно выбивать. Вит, не уходи. Мне друзья нужны и помощь…

– Ты когда свой х..

– Вит, умолкни. Пусть он сам себя накажет. Хотя, - Вовка достал сигарету и кивнул жене, - пепельницу дай. Не пойду на лоджию. – Он прикурил и толкнул пачку по столу к жене.  И продолжил мысль. - Хотя он и сам себя походу наказал уже, а сейчас нам расскажет. Давай, парень, кайся.

Я откинулся на стену и закрыл глаза. Не хотел видеть ни жалости, ни брезгливости, ни торжества, а это всё будет там, в глазах, позах, движениях моих друзей. Не хотел. И поэтому начал говорить. Рассказал, как повез их всех на дачу, пытаясь загнать Лизу в угол, не давая ей больше возможности откладывать свой уход от Андрея. Как был счастлив, что она все правильно поняла. Что, как я и рассчитывал, не желая меня терять, она согласится сделать всё, как нужно. Как плескалось счастье и решимость у неё в глазах. И про детскую рассказал, и про разговор с матерью… тоже. В подробностях. На фразе «А всего-то что тебе нужно – регулярный секс» удар кулака достался столу от Иванова.

– Долбоящер! Тебя, сука, жизнь ничему не учит? Она тебя с Киркой так развела в первый раз. Ты думаешь я не помню? Пьян был в хлам, но мозги мои всегда целы. Она же тебе теми же словами вливала. «Сынок, зачем тебе эта пустышка? Она тебя не стоит. Всё, что тебе от неё нужно это регулярный секс. Но его вокруг хоть пруд пруди, сынок.» Ты забыл? Как Кирка рыдала на разводе?

– Она аборт сделала на следующий день. Сказала, что не хочет сына от мудака. – встряла Витка. Я повернулся и открыл глаза.

– Что она сделала?

– Аборт, - пожала подруга плечами, что слово незнакомое? Это когда ты сознательно идешь убивать своего ребенка, потому что дала не мужику, а мудаку.
 
– Я не знал.

– Ладно, тогда ты не знал. Погусарствовал в восемнадцать, женился и свалил в училище и являлся на перетрах, а твоя мамаша Киру кушала на завтрак, обед и ужин. Я думала ты вырос, мальчик, когда закончил училище и уговорил Кирку выйти за тебя замуж снова. Оказалось, что нет. Ты там, в Сибири был мужик. А рядом с мамой – сопляк.

Вита уже не взрывалась эмоциями. Она просто говорила, глядя в стену. Вовка встал и принес ей рюмку и налил из открытой банки.

– Глотни, Вит, попустит. Чутка.

– В общем, как я понимаю, после - слова маман запали в душу, и ты пошел на сексуальный штурм всех с передним приводом? И это в то время, когда я отпустил любимую жену, потому что, однажды будучи пьяным вдрыбодан сказал ей слова, которые выжгли в ней дыру?  А потом шантажировал, измывался, ковыряясь в этой дыре и не давая ей зарасти? Я ведь поверил, что ты можешь дать ей то, что не дал я. Счастье. А ты всё просрал.

– А я всё просрал.

– А я вот пойду любимой жене позвоню. Пора ей домой возвращаться.

Лобышев вышел и мы все замерли, слушая что он говорит Лизе.

– Ты что нёс?

– Хватит с неё на сегодня потрясений, Вит. Пусть хоть я буду тем же, что и раньше.