Кызыла

КЫЗЫЛА
ТЕЧЕТ
Перепалец Богдан, Перепалец Олег.
(perepalec_bro@yahoo.com)
Мне 37 лет или около того.
Я главная героиня.
А сколько остальным — не так важно.

Вообще-то я в жизни не ругаюсь
и тогда не ругалась.


Разговор, во время которого он только и делает, что кивает и говорит «да», заканчивается, и Рома кладет телефон на стол. «Самсунг» — телефон, который меня бесит. «С6», во времена, когда уже есть одиннадцатый. С батарейкой, которая вообще не держит заряд. Он его в день по двадцать раз заряжает. Поэтому я все время думаю, что он тупой. Причем, что интересно, у меня раньше для этого не было никаких поводов.
Теперь он, конечно, не сможет себе купить новый «Самсунг». Это был не просто миллион рублей, это была надежда, что он купит себе что-то или другое, или, хотя бы, поновее. Теперь этого не случится. Я умру, глядя, как он в предсмертных судорогах ставит свой «Самсунг» «С6» на зарядку.
Дочь... как так получилось? Как мы не досмотрели? Неет, сейчас разрыдаюсь.
Еще смотрит на меня.
— Все нормально. Мы можем просто помолчать?
Он кивает.
Мы сидим в двух креслах. Доктор Ватсон и Шерлок Холмс. У нас даже кресла такие же британские. Разница только в том, что мы спим друг с другом. Очень не часто, но все ж спим. А раньше же было по-другому. Мы делали это постоянно. Прямо очень и очень постоянно. Потом Настя появилась и у него все, фобия, наверное, появилась. что мы сейчас опять начнем, как раньше, очень и очень постоянно, и появится еще кто-нибудь. А он и так еле справляется с жизнью. Ходить же теперь на работу нужно постоянно. Нельзя увольняться. Ребенок — это как ипотека. Так же дорого и примерно на тот же срок — 20 лет.
Так, опять никакого позитива. Нужно мыслить позитивно, думай позитивно. Ты можешь, ты знаешь, что такое позитив. Позитив — это когда ты покупаешь впервые за полгода стаканчик с мороженым, а оно оказывается вообще не как в детстве, но ты все равно радуешься, потому что это мороженое, и ты его все-таки купила.
Мысли позитивно.
Где-то на другом конце города Валера двигается до назначенной точки. Рискует своей задницей ради нашей дочки, а я должна мыслить позитивно.
Хорошо, позитивно. Давай, думай позитивно. Используй что-то под рукой. Можно детство вспомнить. Там хорошо было. Да, и Советский Союз. Ненавижу Советский Союз. Я его в конце застала — и это уже была полная лажа... Справедливости ради, вначале это тоже была полная лажа, Ленин, броневик, белые, тупые крестьяне, которые еще вчера пили постоянно. В Советском Союзе было более-менее в середине. При Сталине. Но зато людей умирало много.
Какой вообще к черту Советский Союз?
Так, сосредоточься на чем-то веселом или позитивном в сегодняшнем дне.
Про Настю думать не буду, сразу слезы пойдут... Все, уже увлажняются глаза.
Он это видит.
— Все нормально! Не трогай меня!
Я не говорю, а лаю. Хотя он тут при чем? Со всеми бывает. Мы же в ситуацию в такую попали не из-за того, что выиграли премию «тупые родители года». Нет, просто так случилось. И он хороший человек. Рома достойный. Он умный, не агрессивный. Он моется, когда потеет. Носки стирает сразу, как домой приходит. Некоторые женщины только из-за этого готовы за него выйти замуж. Нельзя недооценивать мужские носки, их вонь и способность мужчин не замечать ее совершенно.
Позитивное. Под потолком есть место, где чуть отклеились обои. Не критично, но, если присмотреться, видно. Как только я в первый раз это заметила и поделилась с Ромой, он что сказал? Да, это проблема, но небольшая. Давай выкроим в ближайшее время время и заклеим. Четыре года прошло, а с обоями так ничего и не произошло. Смешно. Да, смешно. Но как-то грустно. Как если бы я это кому-нибудь рассказывала, а он бы сразу сказал, что я проецирую свою боль на историю с обоями.
Может, он и прав. Тут утром просыпаешься и самой за себя страшно. Вообще не знаешь, что от себя ожидать. Способность проанализировать себя, свои действия — это точно не про современную женщину. Точнее не про современную не успешную женщину. Успешных с обычными женщинами объединяет только наличие груди и вагины. У них даже нет этой отличительной способности женщины своему мужчине не говорить про подарок, а только на него намекать.
Час... За час столько можно сделать всего. Пробежать десять километров, если ты в форме, пролететь на самолете около 900 тысяч метров, посмотреть серию любимого шоу: «Фарго», «Настоящий детектив», «Охотники за разумом», или почти три серии «Друзей», кроме специального выпуска, вышедшего на HBO Max. Он полтора часа идет. С этим проблемы, да.
За час можно решиться на самоубийство и его совершить.
За час можно потерять свою дочь.
За час можно насобирать миллион рублей по своим знакомым, даже если у самой нет ни одной лишней копейки.
Фуу, какая пошлятина. Миллион рублей. Почему эти ублюдки не выбрали какой-то вариант поинтереснее?
Ублюдки, ублюдки...
Опять слезы. Нет. Успокойся. Нужно быть сильной. Даже не ради себя, а ради Ромы. У меня такое ощущение, что он только ищет повод, чтобы разреветься, как ребенок. Формально он есть — Насти нет в наличии. Ее присутствие в нашей дальнейшей жизни, откровенно говоря, довольно сомнительно.
Стоп, мне нельзя так говорить про свою дочь. Это моя дочь. У меня из-за нее проблемы со спиной и клок волос над левым виском абсолютно седой — Настя долго сопротивлялась и не хотела менять свой уютный домик внутри живота, на непонятный и страшный мир снаружи.
Настя… Нужно было все-таки посильнее подумать над ее именем. А то мы выбирали, выбирали, а потом: или Юля, или Настя. Юль было настолько много вокруг, что пришлось выбирать Настю. Теперь я просто уверена, что люди в состоянии стресса перед новой формой жизни просто не способны взять и нормально выбрать какое-то имя, которое редко встречается. Фекла, Виталина. Марго, Василиса. Последние два сейчас жутко популярны, но четырнадцать лет назад единственной известной мне Василисой была Василиса Прекрасная из русской народной сказки, а Марго была королевой Марго из романа Александра Дюма. До сих пор не могу отделаться от мысли, чем вообще руководствуется современное поколение родителей, выбирая эти имена? Типа, Василиса не будет такой тупой, как ее брат, который стал козленочком? А Марго? Типа, все такие поклонники таланта Александра Дюма? Многие даже не знают, что был Александр Дюма отец и Александр Дюма сын...
Рома вот знает. Милый такой, грустный. Плакал сегодня столько времени. Заливал меня слезами, когда я его заливала в ответ. У нас было самое настоящее глубокое слезное соитие. Любопытно, кто-нибудь так про это хоть раз говорил?
Интересно, я вообще остроумная? Я же умею шутить, и я понимаю шутки. Когда кто-то красиво матерится, я всегда на это правильно реагирую. Как мужчина.
Может, я мужчина? Может, мне поменять пол, если все закончится плохо?
Не думай об этом, вообще не смей думать. Все будет хорошо. Это твоя дочь. Все будет просто отлично. Ни одна в мире дочь не заслуживает того, чтобы умереть, так ни разу и не напившись, а потом проснувшись в непонятном месте в юбке, но без трусов. Эти поиски трусов... И ты вообще не понимаешь, было что-то или нет.
Нет, все будет отлично.
Нос шмыгает. Но в пределах разумного.
Рома смотрит на меня так, что у него на лбу написано, ну давай уже, заной, я тоже хочу.
Не уверена, что, если я заною, я не умру от обезвоживания. У меня на щеках уже русло нескольких рек. Когда полноводные, когда такие себе, жалкие. Или когда их перекрывает Турция и Ираку почти ничего не остается. Так же вроде у них там вся эта история происходила?
Час времени. Нужно посмотреть на часы. Сколько осталось? Минут пять, наверное, прошло?
А с другой стороны, ну зачем смотреть? Посмотрю раз, и все, время остановится. Оно всегда так делает — останавливается, когда вообще не просят.
Миллион рублей больше никогда не будет в нашем кармане, а Рома просто кивал в телефон и говорил «да». Позитивное. Точно.
Вот оно. Абсолютно непонятная привычка у большинства людей общаться с кем-то по телефону, и при этом постоянно кивать, как будто собеседник тебя может увидеть. И Рома так же делал. Миллион рублей на том конце провода, Рома на этом. И все, что у них происходит — это кивки, которые никто не увидит.
Бесполезное занятие. Это как разговаривать вслух с самой собой. Зачем это делать, если ты себя и так слышишь? Мысли. Мысли летят безостановочно. Они растягивают твое восприятие времени.
Это даже не мои слова, а слова Ромы.
Он такой хороший, но мне теперь так жалко его. Он плачет. Не уверена насчет всех, но у российской бабы сердце кровью обливается, когда она видит плачущего мужика.
Поэтому Достоевский не прав. Или Толстой? Да без разницы. Тот, кто написал: «ни одно счастье мира не стоит слезы ребенка». Это вообще не правильное высказывание. Дети, как и женщины, плачут постоянно. Их слезы обесценены. А вот мужчины плачут очень редко. Причина должна быть сильной.
Я, когда иду по улице и вижу плачущего мужчину, инстинктивно ищу бомбоубежище. Кроме надвигающейся глобальной катастрофы мужские слезы я ничем никогда не смогу объяснить.
И он сейчас плачет.
Не плачь, Рома, не плачь. Нельзя, все хорошо будет. Давай начнем плакать, когда мы потеряем свою дочь. То есть никогда.
— Что? Что ты сказала?
Да я ничего не сказала, я только подумала. Но лицо у меня наверное такое было.
— Не плачь! Нам нужно держаться. Мы сильные.
— Да, мы сильные.
Его слезы показывают, что, похоже, он сам не верит в эти слова.
Креслу полгода. Я вообще не хочу, чтобы оно было залито его слезами. Садишься потом в него с неприятным ощущением, что тут муж плакал.
— Успокойся. Успокойся.
Ну вот, опять сопли из носа пошли. Рукой глаза. Тут тоже все плохо. Надвигается шторм.
Давай спокойнее. Ты давай спокойнее, я давай спокойнее.
Это я ведь тоже не говорю, только думаю?
Просто смотрит на него.
Действительно, начинает спокойнее дышать.
Хороший Рома, может, когда захочет это жена...
Так, мы сейчас как корова, после того, как она решила в свой двор не завернуть и побежать дальше. Остановились, пытаемся отдышаться. Трава есть. Ее жевать надо. Но со спокойным дыханием.
Так, позитивное. Брат где-то едет. Валера где-то едет. Здоровый мужик с большими руками. Непонятно только, откуда у него столько храбрости берется. Он же большой, в него целиться легче. Это, конечно, если у этих людей есть оружие. А почему его нет? Конечно есть. Как они Настю украли? Не на «Чупа-чупс» же. Или на «Чупа-чупс»? Настя любит сладкое. Очень сильно. Пока генетика ее спасала — толстеть не начала, зубы не сыпались. Но так долго продолжаться не сможет. Со временем все хуже станет...
Так, сейчас к какому выводу я должна прийти? Да, точно, что пусть она лучше толстой станет, чем мертвой.
Толстая Настя — неприятная снаружи, но добрая внутри. О чем мечтает любая мать? О возможности своей дочери быть злой, когда она захочет. А это могут себе позволить только стройные. Жирные молодые и при этом злые девушки, это как увидеть настоящего Деда Мороза после того, как тебе исполняется десять — теоретически шансы еще остаются, но на практике никто больше этого не постигает.
Когда у семьи происходит трагедия — они теряют своего ребенка, то чаще всего семья разваливается? Во всяком случае основная часть фильмов, посвященных этой теме, именно на этом и строится. Это, конечно, штамп, как и то, что главный или один из родственников главного героя умирает обязательно от рака. Такое ощущение, что все вообще забыли, что есть еще какие-то болезни кроме рака.
Рак-рак-рак-рак. Один рак. У мужиков еще сердечные приступы.
Да, я бы сейчас очень хотела, чтобы Настя умерла от сердечного приступа. В старости. Дети, внуки, правнуки и сердечный приступ. Даже в преклонном возрасте про женщину, умершую от сердечного приступа, обязательно кто-то скажет: представляете, она от сердечного приступа умерла. И все будут удивляться. Она же была не пожилым мужчиной? Которые от этого постоянно умирают. Так все устроено.
Совсем расклеился. Я это делаю уже весь день. Говорю себе, что он совсем расклеился. Но тем дальше, тем у него сильнее это получается. Наверное, нужно добавлять, что он очень-очень-очень совсем расклеился. И когда у него начнется новый этап в расклеивании, когда он начнет выглядеть еще хуже, я просто добавлю еще одно «очень» в «совсем расклеился».
А для чего они вообще разводятся после потери ребенка? Нужно подумать. А нужно мне про это вообще думать?
Да, нужно. Лучше так, чем постоянно ощущать в себе желание рвотой немного испачкать ковер. Единственный ковер во всей квартире. Нигде нет. Сейчас вообще ковров ни у кого нет. Времена прошли. Эти бесконечные хлоп-хлоп на турниках. Пыль от ковра во все стороны. Иногда идешь по улице и думаешь: у меня же белое платье. Пытаешься как-то обойти это облако пыли, которое движется на тебя.
Помню даже, как один раз... Да, смешно было. Ага. Облако пыли, на меня. Неожиданно, я из-за поворота выхожу, белое платье. Думаю, конечно, о том, что оно все белое и не будет уже белое после этого облака пыли. Подмышки чуть пропотели. Лето, жарко. Но признаюсь себе честно, я из тех, кто не стирает хорошее платье после каждого рабочего дня. Я просто чуть одеколонном и чуть простирнула, если там совсем потный застарелый ужас намечается. И вперед.
Вижу облако. И давай бежать от него. В голове мысль: я же смогу. Бегу. У меня еще туфли на шпильках. И нога такая. Бам. Растяжение месяц проходило. Стопа почернела совсем. Там уже не в туфлях ходить пришлось, а в сапогах. В жару. И платье белым так и не осталось. Тогда больно было, когда подвернула, плакала. Но сейчас без смеха, конечно, это не могу вспомнить. И потом уже, облако идет на меня, И я просто прикрываю глаза. Рот закрыла. Лицом в жару обычно чувствуешь, как эта пыль прямо на тебя оседает...
Почему женщины такие чувствительные? Плачут много. Все чувствуют. И при этом смеются меньше.
Рома вон постоянно смеется, ну, когда его дочь никто не похищает и мы не должны отдать за нее одолженный миллион.
О чем еще подумать? Нужно думать. Время? Может, посмотреть на него? Может, меня спасли мысли? Может, уже прошел час?
Это относительное время... Два часа идут фильмы «Семь» и «Земля кочевников», только «Земля кочевников» для меня проносится незаметно: там жизнь, там настроение, там нет этого напряжения, а «Семь» еле тянется. Каждые десять минут смотришь на часы и думаешь, когда это закончится? Кода они его найдут и поймают?
«Семь» по моим ощущениям шел часа три, не меньше. А «Земля кочевников» час. Ну и как это объяснить? Время индивидуально.
Накатывает волна.
Ну, блиииин, не сдержалась. Чуть-чуть не испачкала ковер. Все, теперь все хорошо. Я жива, ковер жив, обоняние Ромы тоже.
— Ты беременная, что ли?
Смотрит на меня так.
— Как, ты до меня почти не дотрагиваешься?
— Да?
— Да, ты сделал дело и пошел гулять смело. Настя же была, росла.
Рома физик, он ученый. Он немного не тактичный. Не сильно понимает, кода нужно сказать. Из-за этого такой милый. Но не сегодня. Нет, сегодня, прямо сейчас, это вообще не мило. Это раздражает. Его брат решает вопрос. А он сидит тут со мной. Ученый, чертов ученый.
— Я сейчас вижу, что для тебя это очень важно.
— Да... нет, не знаю. Я себя нормально чувствую. Но у всех, до кого долго не дотрагивались, женщин, у них так же.
Да, ходишь, живешь, а потом — раз! и у тебя замыкание. Тебя как будто с цепи сорвали, и ты пытаешься кого-нибудь уничтожить. Отсутствие секса.
Но со мной ведь все в порядке. Я контролировала процесс. Тихие ласки. Сама себе хозяйка. Это неплохо. Это позволяет не срываться. Ты остаешься женщиной, которая в жизни почти все контролирует. Ну, разве что кроме похищения своей дочери.
— Ты гандон, Рома. Ты Гандон!.
Не хватало мне только сейчас приступов ярости.
Мне страшно, я сама себя боюсь.
— Ты знаешь, какой у меня здоровенный вибратор под ванной спрятан? Вот такой.
Я развожу руками настолько, насколько их можно развести. Что я теперь могу о себе сказать, что у меня под ванной такой здоровенный вибратор, что после того, как его в себя засовываю, он протыкает меня насквозь?
Он теперь так смотрит на меня. На то место в воздухе, где еще недавно были мои руки и хвастались длинной тайны под ванной.
— У нас дочь похитили. Сейчас понятно, что у тебя стресс. Мы можем это обсудить потом?
Ох уж это его любимое слово. Потом, как символ моей жизни. Раньше я к нему приставала, а он ложился на кровать усталый, говорил «потом» и сразу засыпал.
Ну я и дура. Да, я дура. Дура, ну нельзя так. У меня дочь. У него дочь. Не знаю вообще что будет, если это не поможет, если они с ней что-то сделают. Может нужно было звонить сразу в полицию, а не верить им, что они сразу ее убьют, если узнают?
Миллион рублей. Да плевать на эти миллион рублей. Да, будет Рома вечно заряжающий свой «Самсунг» «С6», но зато Настя будет живая.
— Нееет, мы не можем это обсудить потом. Потому что сейчас у нас есть время. Мы просто сидим тут, мы просто ждем, и у нас есть время! — не кричи, только не кричи. — Давай сделаем это сейчас? Давай обсудим этот сраный момент в моей и твоей жизни? Вот ты как со всем этим справляешься? С желанием? Я смотрела историю у тебя в браузере. Там только научные статьи. У тебя вообще теперь нет либидо?
Долгая пауза. Очень плохо. Меня понесло, меня трясет, потому что он сраное говно. Он просто не трахает меня очень давно. Очень давно. Он не делает это со мной.
А если это я из-за него была слишком напряжена и не заметила того, как следят за мной или Настей?
Миллион рублей. Думай о позитивном. Позитивное.
Позитивное есть. Это то, что какое-то время точно прошло. Мы ближе к часу, когда будет встреча. Когда нам отдадут Настю.
Надеюсь, с ней ничего не сделают. Надеюсь, в нее ничего не засунут. В отличие от меня. Да, я хочу, чтобы он это сделал со мной. Да засунь в меня.
Божечки, о чем я вообще думаю? Какой стыд. Ужас какой.
А между тем свиньи постоянно спариваются друг с другом, когда находятся в стрессе.
— Утром. — Хорошо, что он хотя бы что-то говорит. — Чтобы всякое не лезло в голову. Я просто встаю пораньше и иду в душ. Я должен был все время быть сосредоточенным. А ты не изъявляла желание.
— Да? Я постоянно к тебе раньше приставала.
— Я к тебе тоже.
— Не смей, не смей вспоминать, что было до рождения Насти. Приставал он. Когда у нас было в последний раз? А?
Ну вот, ну зачем я это сделала? Что сейчас будет? Какой кошмар раскроется. Я не смогу себя уважать.
— Год, наверное.
— А не хочешь? Четыре? Четыре года. Господи ты боже мой? Мы вообще как жили? Как мы, ****ь, жили? Скажи мне? Четыре года ничего у нас не было. Прости меня... О, Господи...
Рыдаю. Ну как по другому, я же в стрессе? Я ругаюсь в стрессе. Я все время говорю «Господи», хотя меня просто крестили и я последний раз в церкви была, когда меня позвали, чтобы стать крестной для племяшки Лельки. Лелька.
Не верующая, но с крестиком. Как это многим знакомо. Если с Настей что-то случится, можно будет прийти на какое-нибудь ток-шоу и так и сказать, я не верующая, но с крестиком. Это хорошо продастся. Потому что всем знакомо.
Безбожники. Одни сплошные безбожники.
Куда меня вообще понесло? Стоп, стоп. Давай, не туда. Это отдельная тема. Думать над ней будешь, когда в постели лежишь одна и засыпаешь. Нет, этот рядом. Но его как будто нет. У него там очередная формула на четыре разворота доски.
Скучно. Скучно. Он скучный. Это нам наказание за скучную жизнь. Они ее украли, они знали, что Рома ничего не сможет сделать. Он же физик. У него руки мягкие, как у младенца, а размером с детскую рукавичку.
Раньше женщины выходили замуж за сильнейшего рыцаря. Рыцарские турниры. Интересно, они умирали или нет, когда проигрывали? Нет, наверное нет. Там затупленные копья были. Вроде. И она выбирала его. Не думаю, что она смотрела на его лицо и думала: нет, он не достаточно красив. Она смотрела на него и думала: да, он сможет защитить меня, сможет защитить нашего общего ребенка.
А потом эволюция. И тебе не нужно быть сильным мужчиной, чтобы защитить своего ребенка. Ты просто ходишь на работу, зарабатываешь деньги и тебя охраняет полиция. Насколько это возможно.
Страна большая, а полицейских мало. Часто жирные, никакой физической формы. Полицейский, да, этот полицейский в прошлом месяце, который за кем-то возле рынка бежал. Остановился. Побледнел весь. Его рвало. Он просто не мог бежать.
Тебя никто не защитит. И твоих детей кроме мужа.
Если бы это был не Рома, а кто-то сильнее и тупее, однозначно. Потому что Рома умный, Он много чего может. Много чего. Перемножать трехзначные числа в голове. Запоминать быстро страницы, Он еще много чего может... бесполезного. Да, этого бесполезного говна.
Кто-нибудь сильный. Кого уважают.
Нет, только не думай про Путина. Не думай. Нужно про кого-то более реального. Кого ты знаешь.
Андрей из школы? Ну он тощий был. Высокий. Но сказать, что... и видела его недавно. Он тощий, но при этом весь поплывший. Обрюзгший, скорее неконтролируемое рыхлое ожирение. Вот как это можно назвать. Когда его видишь, даже самой хочется ему дать кулаком в живот, просто для того, чтобы проверить — действительно он сможет очень глубоко зайти, как кажется, или нет.
Марсель?
Он курил много еще тогда. Думаю, у него случился бы сердечный приступ, если бы даже он заметил похитителей и побежал за ними. Но с другой стороны, он татарин. А татары, они… у них есть чувство локтя. Украдут ребенка татарина, они сами дружиной там пойдут. Не знаю, организуют Татарское ОПГ, чтобы вершить самосуд... Но он не сам. Нет, точно.
Костя? Костя да, Костю все боялись, а если не боялись, то уважали. Тупой был. Но сильный. И мощь, у него даже в школе была мощь. Костя.
Тупой мужчина, но сильный. Опасный. Они бы выбрали Настю, узнали бы, кто ее папа, и подумали бы, нет, не надо. найдем кого-то другого. Этот может и голову сломать.
Костя, Костя. Костя. А где вообще Костя? И почему я тогда ему не позволила? Может быть бы мы встречались? Хорошая была бы пара. Я относительно умная, он тупой. Но ребенок растет в здоровой безопасной среде. Это же возможно. Чисто теоретически..
Фуух. Все, давай заканчивай. Заканчивай про такое думать. Настю украли. Ну почему мысли так плохо контролируются в стрессовой ситуации? Это как во сне, когда ты хочешь еще немного походить в дорогой шубе и кроссовках «Нью Бэлэнс» и даже мысленно себе приказываешь продолжать в них ходить, но сон тебе говорит: так вообще-то я тут боженька и есть только моя воля. И ты смотришь на себя во сне, как на марионетку, которая подчиняется не твоей воле, а кому-то другому. Как марионетка.
А сейчас не так разве? Они украли, они позвонили. Напугали нас. Мы заплакались до смерти. И теперь мы тут просто сидим и ждем, что Валера сможет что-то сделать. Сердце у меня за это время уже бесконечное количество раз уходило до копчика и возвращалось обратно. Так резко, что я уже боюсь, как бы у меня в крови не закипел азот... Дайвинг. Я так и не стала дайвером. Теперь мы будем должны миллион рублей.
И следующий раз на море попадем только лет через пять. Через пять лет я уже буду настолько страшной, что у меня единственным выходом будет, не ловя на себе сочувствующие взгляды, отдыхать под водой.
Дочь. Настя. Думай про Настю. Нет. Лучше не думай. Не надо про нее думать. Я столько про нее думала. Настя
Сколько время? Сколько времени осталось? И осталось вообще? Позвонят. Телефон есть. Да он тут рядом. Просто нужно закрыть глаза и о чем-то подумать. Сконцентрироваться.
Почему, когда закрываешь глаза, ты не видишь кромешную темноту? Ты видишь пульсирующую радугу по всей длине. Такая неяркая радуга, прозрачная.
Почему я вообще задаю себе такие вопросы? Наверное, это нужно было задавать в детстве. А я не задавала.
Может, я уже с самого рождения делала все неправильно? Может, с самого рождения уже было понятно, чем все закончится?
Как будут про меня говорить со стороны? Ожидания: у нее горе, она потеряла ребенка, реальность — она проебала своего ребенка.
Все основное время люди матерятся. Даже женщины. Особенно между собой. Если не старые. А я старая? Нет, мои подружки матерятся только так. И я с ними. Нужно проконтролировать этот момент. Как только пересечем тонкую грань и станем бабками, я им скажу, все, Аля, все, Вера, все, Люда, больше не материмся. Мы уже бабки.
Темнота. Думай о чем-то. Думай, думай... Ребенок за окном, что ли, кричит? А если это мой?
Нет, это было бы не логично. Если ее украли, то она сидит где-то далеко, а не выходит орать на нашу детскую площадку во дворе.
Только не открывать глаза. Только не открывать. Сосредоточься. А то сойдешь с ума. Сойдешь с ума.
Ну, я же еще в детородном возрасте. Я рожала. Я смогу, если там будет все не очень хорошо. Если ее отдадут мертвой.
Нет, нет, нет, ее не отдадут мертвой. Такого не будет. Не будет. Ужас какой. Божечка сделай что-нибудь, чтобы я перестала? Я в церковь схожу на причастие. Оно по воскресениям. Точно, по воскресениям? Сколько я раз была на причастии? Ни разу. Но крещеная.
Думай, думай, думай. Позитивное. Думай о позитивном, Не нужно опять во все это уходить. Я там была.
А если ее не вернут обратно? Если она будет жива и не вернут ее обратно из-за того, что она побудет у них в плену и скажет: а можно я с вами останусь? А то у меня дома обычная квартира. И все скучные. Мама напивается раз в месяц, когда у нее с подружками встречи. Папа настолько криворукий, что не смог сам прибить полку, которая со стены свалилась. Ждали дядю Валеру.
И что тогда? Что тогда? Я буду знать, что она где-то есть, она не умерла? Мы будем опять делать ребенка? Опять воспитывать нового? Опять ждать того момента, когда его украдут и потребуют деньги?
И Рома опять будет вечно заряжать свой «Самсунг» «С 6»?
Ад.
Место, в которое я не хочу. Кызыл. Да, Кызыл, точно, когда Рома был в Кызыле и смотрел на весь этот ужас. На эту убогую жизнь. Ему же там рассказали шутку. Какая же там была шутка? Шутка, да, про Кызыл.
Про жителей Кызыла...
Если человек прожил достойную жизнь, то после смерти он попадает в Рай. А если прожил ужасную и все время грешил, то он опять попадает в Кызыл.
Да, смешно. Да, смешная шутка. Ад и Кызыл. Есть места и хуже. И верняка ее придумали не те жители, которые живут всю жизнь в Кызыле, а те, что уехали. Тувимцы или Тывимцы.
Да, это могли быть Тывимцы или Тувимцы, как правильно, не знаю. Нужно залезть и почитать, как это пишется правильно. Стыдно жить в стране и не знать, как, через какую букву пишется название никому не нужной республики.
Русских там живет мало.
Тува, Тыва. Что Рома еще рассказывал? Пьяных столько. Если человек слишком долго и сильно пьет, его лицо в какой-то момент теряет народность. Они все начинают выглядеть одинаково.
Пьющие люди. Зато им весело постоянно. Не то, что Рома. Милый Рома. Но скучный, хотя при этом постоянно смеется. Господи ты боже мой. Что вообще происходит?
Фуух, радуги уже не видно.
И времени, сколько прошло времени? Откроешь глаза, посмотришь на часы, а там еще пятьдесят пять минут останется.
Ужас какой.
А, что это? Щекочет мне лицо.

— Аааа! А, что это?
— Это? Это мой возбужденный половой орган.
Невозмутимый.
Вокруг все сходят с ума, начнется ядерная зима, Рома с той же самой интонацией прямо во время падения метеорита скажет про свой вставший пенис, это, это мой возбужденный половой орган.
— Убери это. Я прошу. Ты что? Какой половой орган? Какой?.. Сейчас что вообще происходит? Ты знаешь? Настя, Настя.
— Мы ведь выяснили, что в данных обстоятельствах от нас ничего не зависит. Так не повод ли это для того, чтобы прояснить кое-какие моменты в нашей личной жизни?
— Нет, конечно. Нет.
В жар, что ли, бросило?
Сопротивляйся, сопротивляйся, так не правильно.
А что правильно? А? Свиньи, они же делают это? Когда стресс.
Стресс.

Ммм... что вообще, как?
Думай, думай, о чем-нибудь думай, пытайся думать.
— А-аа-аа-аа-аа-аа!... Мать... мать мою. Мать.
Почему сейчас моя мать? Почему при чем?
— Аааа!

Так, теперь лежу. Да, одежды нет.
Потом все залило.
Воняет. Такой вонючий. Это мой или его пот?
Нет, мой пот не лучше. Не нужно его нюхать, не буду. Не нюхай свой пот.
Людям старше тридцати лет запрещено нюхать свой пот. Это идиотизм. Я как идиотка. Или больная. Особенная. Называй их особенными. Ну я же думаю, как хочу, так и называю. Больные люди. Инвалиды. Ну дауны. Они нюхают, наверное, пот.
Как все случилось?
Авиакатастрофа уже произошла. Вы выжили, и теперь у вас включается сознание.
У нас был секс. Точно, точно. Хорошо было. Но ему об этом не скажу. Не та ситуация.

— Надеюсь, один из вопросов мы на ближайшее время закрыли?
Он рядом.
Бледный такой. Жалкий. Мышц нет. Куда тонус ушел? Раньше он был просто худой, а теперь все начинает висеть. Живот.
— Да, закрыли. Но это было... неуместно. У нас Настя.
— Уместно. У нас есть несколько проблем. Есть время, чтобы решить одну из них... Ты пойдешь первая в душ или я?
— Иди.
Встает.
Дряблые ягодицы. Сутулый.
Какой кошмар. Что с ним сделало время? А что будет дальше? Когда сорок ему будет?
А я лучше выгляжу?
Совершенно точно я старею. Но я лучше. У меня работа, где нужно ходить. У меня йога. Далеко не всегда. Но у меня йога. У меня мышцы понимают, что такое напряжение.
Если разбираться. Подумать про секс.
Настя.
Нет, не думай про Настю, разберись с сексом. Что это было? Насколько он был хорош? Оправдались ли твои ожидания после такого большого перерыва?
Очень трудный вопрос. Анализируй...
Не анализируется.
Вывод один. Какой вывод? Да вывод такой, что, когда у тебя давно его не было, этого секса, ты перестаешь гнаться за качеством, длинной периода, эмоциональным вовлечением, разнообразием...
Ты просто открываешься. Навстречу всему. Никаких норм.
Пидоры. Зачем они это сделали? Нет, ну правда, пидоры.
И миллион рублей.
Не думай о Насте.
Настя хорошая, с ней будет все хорошо.
Тавтология. Не литературно.
Люди не говорят литературно. Они постоянно переспрашивают...
Классно было. Попробуй вспомнить, что ты чувствовала?
Непередаваемая игра слов, если концентрироваться на оргазме и состоянии, которое ему предшествует... действительно, концентрироваться. После, конечно, понимаешь, что со словами большая проблема. Многие вещи просто нельзя описать.
У Ромы маленький. Ну, наверное, не маленький, но не здоровый.
А у Кости, наверное такой, как надо. Мощный, наглый...
Хотя, нет, это вообще бред. Размер хозяйства не зависит от личности.
Размечталась.
Это как Люда, которая опять в разводе и ищет мужчин, похожих на тех, что в фильмах. Говорит, да, я знаю, что таких не существует. Но, все равно ничего не могу с собой поделать, блят.
Она так смешно говорит «т» вместо «дь». Люда.
Как же хорошо было в детстве. Лежишь на кровати. Смотришь в потолок. Можно ничего не делать. Никаких серьезных проблем нет. Прямо как сейчас.
Секс. А почему нельзя придумать аппарат, стоящий на входе в каждый офис, в каждый завод. Стоящий везде на работе, который будет замерять уровень счастья. Уровень сексуальной удовлетворенности.
Проверка, все нормально. Проходи на рабочее место.
Проверка. Срочно домой. Срочно связаться с конторой мужа, срочно выписать его домой. Чтобы он решил проблему.
От этого все идет.
Напряжение. Живешь и не понимаешь, что-то не то. Дерганая. Из рук все валится.
Настя позвонила и сказала, что идет от Кати. А это полчаса времени. Раньше с этим не было проблем.
Но я разбила чашку. Не смогла отгладить нормально рубашку. Там теперь потемнение. Много плакала в ванной. Причем не из-за чашки и порезанного пальца, а из-за пятна на рубашке.
И только через час или полтора поняла, что Насти все еще нет.
А потом позвонили. И выяснилось, что ее украли. Похитили. Так правильнее. Крадут вещи. Похищают людей.
Я забыла Настю, как какой-то телефон на работе.
Лучше бы Рома забыл свой на работе, чтобы он его потом не нашел. Но такой же не забудешь. Он все время на зарядке. А телефон на зарядке тяжелее забыть, чем обычный. Он же заряжается на видном месте.
Если Надя была дома, то она явно через стенку слышала, как я стонала. Может, я не стонала? Да, давай надейся, что ты не стонала.
А потом она узнает, что у нас украли Настю. Похитили. И всем расскажет: они там, прямо в этот самый момент, совокуплялись.
Потом здоровенная надпись «шлюха» над входом в подъезд. И никому не нужно объяснять, кому она адресована.
Может, даже сделают из этого со временем достопримечательность. Здесь жила шлюха, у которой похитили дочь, а она занималась в этот момент сексом.
И никто, совершенно никто не скажет, что свиньи занимаются из-за стресса сексом и что мы, люди, похожи на свиней.

— Ты идешь?
Стоит. Халат на голое тело. Поза мужественная, как будто он бык-осеменитель, а по факту это просто убого. Телосложение груша.
— Да.
— Надо глянуть, сколько еще осталось до...
— Даже не думай. Не смей. Не смей!
У меня горит квартира. Все в огне. Полыхает. А моя дочь, может быть уже вторая, пытается вернуться обратно, чтобы забрать игрушку. Я ей буду точно так же кричать.
Нет, с Настей все будет в порядке.
— Хорошо. Без проблем.
Ванная. Вот ванная.
Забраться в эту ванную и не сломать себе что-нибудь — это как отдельный вид искусства. Особенно после Ромы.
Почему она всегда такая скользкая? Как будто мыло катает. Тайная игра с мылом.
Или это... нет, это не сперма. Точно не сперма. Рому может спросить.
А зачем спрашивать? У него не хватит сил и на меня, и на ванную.
Ванная, как подруга, про которую ты вдруг узнаешь, что она четыре года спала с твоим мужчиной.
Все семя доставалось ей.
Миллиарды, нет, триллионы маленьких Романчиков, вылетавших из него и думавших, что это они купаться пошли под душ. А это была жестокая смерть. Как евреи в газовых камерах в «Списке Шиндлера».
Ну вот, голову мой. С шампунем. Утром мыла. Нельзя так часто. Нельзя. Ну что теперь будет? Ничего хорошего. Опять будут жирнеть раньше времени. Политика шампуней: сделай волосы чистыми, а потом заставь их быстрее засалиться.
Хитрые, хитрые производители.
«Проктер энд Гэмбэл». «Шварцкопф».
Перхоть, да. Перхоть. Когда она у меня была в последний раз? Давно.
Я везучая.
Нет, нельзя про себя так говорить, когда у тебя забрали дочь.
Миллион рублей. Господи боже мой. Это сколько раз можно было сходить на службу в церковь и сделать обязательное необязательное пожертвование батюшке. Света говорит, что теперь, когда говоришь: «нет денег, все на карте», они вообще не теряются и говорят «можно сделать перевод онлайн».
Вера.
Это неправильно. Просить, молить Бога, как можешь, и при этом думать о том, что батюшки совсем обнаглели, когда просят через помощников сделать пожертвования.
У нас батюшка при церкви ездит на «Тахо» и живет в трехкомнатной квартире. Ремонт ему сделали за счет какого-то прихожанина.
Все говорит о том, чтобы я не начинала.
Но мама и папа. Они ведь позаботились о том, чтобы меня крестили.
Я крещеная. Никогда не просила. Вообще никогда. Потому что себя не жалко. Я есть сама и отвечаю только за себя. Но Настя. Настя, за нее можно и попросить.
И как это сделать?
Как?
Поясница опять разболелась. Нужно сходить к мануальщику. Пусть все вправит. Может у меня протрузии или грыжи в области поясницы? Сделать МРТ.
МРТ деньги. Всегда было жалко. Не такие и большие. Но как это так: на МРТ при бесплатной медицине нужно ходить за деньги? Поставьте везде МРТ.
Мыло. Нужно побаловать себя и купить хорошее мыло. На тридцатипятилетие мне дарили отличное мыло. Душистое, мягкое. Кожу вообще не сушит. Приятно.
А тут такое. Как будто хочешь квартиру в новостройке, а тебе предлагает однушку в хрущевке.
Настя выросла, наверняка она уже может оценить хорошее мыло. Прочему мы ни разу с ней не обсуждали мыло?
Почему я последний год все время с ужасом ждала того момента, когда она напьется и придет домой в юбке, но без трусов? Хотя сама так приходила в ее возрасте.
Вода, это хорошо. Я уже не потная.
Полотенце. Хочу какое-нибудь дорогое полотенце.
Хочу выходить из ванной и чтобы меня обволакивало мягким. Чтобы меня не царапало мокрым. Хочу. Хочу.
Звон. Точно звонок.
— Это, это...
Кран, зараза, плохо работает. Вода не выключается. Течет... Рома.
Безрукий Рома. Живем в квартир, которая разваливается. И все течет и течет. На кухне тоже течет.
— Ты можешь быстрее, это...
Волосы чуть вытереть, полотенце на голое тело. Не очень приятно.
Смотрит на телефон, как кошка на непонятный предмет. Испуганно.
Опять начинает играть.
«Супер гуд». Когда мы ее на последней пьянке ставили на звонок, она мне казалась забавной. Теперь «Супер гуд» звучит совсем не так. Все не нормально и все не супер гуд.
Валера? Валера скажет, что все прошло, как надо? Он забрал Настю?
Нет, это не Валера.
— Это же моя мама.
— Да, это твоя мама. Я просто не знал, что ей отвечать, если она спросит про Настю. А она все время спрашивает про Настю.
Да, вопрос. Что отвечать маме про ее внучку. Мы даже миллион собирали без участия родителей, потому что не понимали, как им это объяснить. Получается, нам было стыдно? А стыд, как говорят — это страх наказания. Идиотизм какой-то. Мы взрослые люди, почему мы должны боятся того, что нас накажут? Нас ведь уже наказали, когда забрали Настю.
— И я тоже не знаю.
Сердце в пятки ушло. Прямо как в первый раз, когда они позвонили и сказали, что Настя у них.
Страшно. Так страшно.
Держись. И не плачь.
Мама сразу подумает, что что-то не то.
Жми.
— Да, мама.
— Ну, наконец-то. Я уж думала, что случилось что. Или все-таки случилось что?
Рома такой перепуганный. Если я скажу своей маме, она наверняка позвонит и расскажет Роминой. Какая глупость. Почему нам на это не наплевать?
— Нет, я в ванной была. А Рома не отвечает на мои звонки. Считает, что это не этично.
— Какой хороший Рома. До сих пор удивляюсь, какой он хороший. В гости когда заедете? Если не вас хочу увидеть, так Настю. Вы не меняетесь, а она растет постоянно.
— Мама, ей...
Было четырнадцать. Нет, не смей думать так. Не смей. Все хорошо. Позитив. Вздохни, настройся.
— Мама, ей четырнадцать. Они уже так не растут, как раньше.
— Да, а мне кажется, что она каждую неделю растет. А то и два раза в неделю, если получается видеть. Она рядом?
— Нет, она гулять ушла.
— Я ей просто звоню, звоню, никто не отвечает.
Думай, думай. Оставила дома. Думай, что еще?
— Она телефон дома оставила.
— А, хорошо, просто хотела с ней парочкой слов перекинуться. Я же бабушка. Ну да ладно. Сами приедете. Лично перекинемся. Мы соскучились.
Они все время скучают. Почему бы им не взять пример с родителей Ромы? Те скучают не чаще раза в два месяца, видимо, считая, это максимально приемлемой нормой второжения в жизнь их сына.
— Мы вас на вечер ждем тогда.
— Мама, сегодня нет. Завтра вечером.
— Ну завтра, так завтра. Хотели сегодня. Торт уже взяли. Но он и до завтра достоит без проблем, думаю. Все, целую. И не болейте.
— И вы тоже.
Все.
Я скучная, Рома скучный, мои родители скучные, его родители тоже скучные. Не удивительно, если Настя, после того, как ее отпустят и скажут идти домой, расплачется и попросит остаться у них.
Отвратительно.
У него сейчас глаза, как у оленя. Но из плюсов, он хотя бы не плачет. Он напуган, и ему стыдно.
Как это вообще может быть? Как?
— Нет ничего удивительного в том, что ты испугалась рассказывать маме правду. Людям иногда труднее отказать зайти к человеку в гости, чем уйти от него. Даже если они подозревают, что он убийца. И может с ними сделать то же самое. Страх отказа сильнее страха смерти. Смерть ведь где-то далеко.
— А можно не философствовать, а просто предложить, что мы дальше будем делать?
Глупость какую-то спросила. Что мы будем дальше делать? Ну, давай сейчас скажи, что мы можем посмотреть мультики. «Ну, погоди» или «Том и Джерри». «Гравити Фолз». Или «Наруто». Два последних смотрит Настя. Два первых мы. И не сказать, на самом деле, что мультики как-то деградировали. «Ну, погоди!» и «Том и Джерри» достаточно тупы с самого начала.
— Тебя же волновало, что я не прибил полку у Насти в комнате?
— Да, конечно, волновало. Была полка, а потом она не прибитая. Ее Валера прибил. Твой брат. А комната ребенка твоего, а не его.
— Мы исправим.
— Как?
— Пойдем.
Не хочу я заходить в комнату Насти. Там Насти много. Ну вот, слезы опять подступают. Еще и это полотенце. Оно неприятное. Снять его с себя. И ходить голой? А почему бы и нет? Я родила ребенка, но явно не отправилась в какой-нибудь топ самых откатившихся после родов женщин. Все нормально. Есть эстетика.
Можно было не рожать Настю и до сих пор сниматься в ню. Бесполезное занятие — родить ребенка. Вырастить его до четырнадцати лет, а потом совершить ряд ошибок в течение получаса и лишиться ребенка.
Трагедия.
Это сраная трагедия.
— Сраная.
— Она не сраная. Хорошая полка.
Неужели я это сказала вслух? Не удивительно. Я контролирую себя, я контролирую свое состояние. Но ведь на самом деле может просто казаться, что я его контролирую. Сумасшедшие думают тоже, что у них все хорошо, а потом раз, и ты уже разговариваешь с Гитлером. И самое главное, он тебе отвечает.
Полка и Рома в комнате Насти.
Полка красиво прибита. Стоит как надо. Нельзя про нее говорить, что она прибита. Ее же не прибивали. А просто фиксировали к стене с помощью винтов, саморезов или как это называется?
Красиво.
Рома, как будто хочет назначить дуэль полке.
— И что ты хочешь с ней сделать? Она же уже прибита.
Опять сказала «прибита». Я и мой словарный запас сегодня делают перерыв. Если буду молиться, у меня, надеюсь, хватит сил не забывать элементарные слова: трава, солнце, стол, бананы по скидке.
Так себе он ее, конечно пытается снять. Не получается. Он, правда, уже на ней висит? Там штук десять книг. Настя их явно не все прочитала. В одной из них точно было написано про маньяка, который нападает на девушек по ночам.
Настя как раз шла ночью.
Полка не поддается. Валера.
У него такие сильные руки. Он так умеет.
Стоп, не думай ты про него. Валера — это еще хуже, чем Костя. Костя хотя бы братом Ромы не является.
Быстро выбивается из сил. Даже слишком. Шорты, хватит уже сползать вниз и оголять его ягодицы. Страшное зрелище.
Хочешь не испортить себе настроение — не смотри на ягодицы мужа-физика.
— Извини, я не могу.
Смешно. Да, смешно. Нужно успокоиться. Мне не 18 лет, и у меня уже не ветер в голове. Я могу что-то внятно и систематически отвечать. Но рассмешил, конечно. Он такой смешной.
— Да я уже понял. Больше не пробую.
Полка и Рома смотрят друг на друга. Картина, озадаченные.
— Я даже сейчас ничего не могу.
Боже, точно рыдает. Давай без этого.
— Давай без этого? Я больше не могу плакать. У меня сил нет.
Теперь он пытается не плакать. Сдерживается, как может. Из носа потекло.
Фууу.
Ванная, вода. Где?
Все, хорошо. Горячая только. Но хорошо.
Рвать меня не будет. Все нормально. Невозможно. Настя, этот еще. Про Костю вспомнила.
Вода, свежести добавила опять. Да. Прохладненько.
Как он там? Под ванной один. Темно же. Давно его не вытаскивала на свет.
Лежит, в тазике. Да. Прямо так. Настя убираться не любит. Никогда туда не лазила.
Ах ты мой хороший.
— Ты в порядке?
Спрятать его обратно? Хотя... А зачем?
В руках он такой большой, но не так, как описывала, конечно.
Открыть дверь и показать ему вибратор? Наверняка? Он там, прямо за ней стоит.
— Я хочу вас лично познакомить. Я ему про тебя давно рассказываю. А тебе про него сегодня тоже.
В шоке. Стоит.
— Убери это. Убери.
Аж глаза закатываются. Точно, закатываются.
Так, сейчас закрой дверь. Прячь под ванной.
Да, Рома явно не из тех, кто постоянно хочет палец и член в жопу засунуть. Он классик.
Вибратор — это что-то страшное и для извращенцев.
Вытереться и выйти.
Что-то легкое натянуть. Шорты. Футболку. В квартире не особо прохладно.
Может, эту футболку с Микки Маусами? Милая. Хотя нет, эту не надену. Соседи увидят, а потом будут всем рассказывать: у нее дочь с****или, а она ходила в футболке Микки Мауса, представляете?
Просто серый цвет. Нейтральная.
— Ты должна его выкинуть.
Сзади. Бледный. Еще бледнее бледного, если точно.
Не знаю даже, когда он был бледнее, когда узнал, что его дочь похитили, или сейчас, когда он лично познакомился с вибратором.
Всю ночь еще не спали, это, наверное, сказывается.
— Хорошо, я его выкину, если ты будешь теперь меня постоянно.
— Постоянно что?
— Качественно, с эмоциональным вовлечением и долго...
— Не говори это слово вслух, прошу тебя.
****ец. Если верить подругам, то их мужиков не заткнуть. Они все время грязно выражаются и пытаются заняться грязным сексом.
А этот.
Такой жалкий...
Так, стоп, стоп, Не накручивай. Это твой муж. И он хороший. Ты его давно знаешь. Да, он сейчас жалкий, но во многом остальном хороший. Он дочь воспитывает, занимается с ней. Разговаривает.
И при этом он ее проебал. Да, проебал.
Я, наверное, виновата больше. Но он в комплексе тоже. Он проебал.
Не ругайся, не ругайся, не надо.
Интересно, что я буду чувствовать, если узнаю, что она умрет? Или мне скажут в трубку, что она уже умерла?
Эти люди. ****утые люди. Да, ебанутые. Как их еще назвать. Кто в наше время вообще людей похищает? Это уже не модно.
Причем, если она умрет, они это скажут, как нибудь странно. Допустим, догадайтесь, что смогла сделать ваша дочь, но не сделать Дракула?
Когда все закончится, надо искать этих придурков по клубам «Что, где, когда» или квизам.
Как они сказали? Мы похитили вашу дочь. Не сына, а дочь. Знаете, как мы узнали? Знаете, в каком глаголе разница между сыном и дочерью?
Я рыдаю, и точно не отвечаю на это вопрос.
А в чем разница?
— Я не могу. Я не могу пока это обещать. Когда все закончится...
Мне кто-то включил слух. Так хорошо было без него.
А он тут.
— Тогда он будет и дальше лежать под ванной и делать свое дело.
Семейная ссора из-за вибратора во время похищения дочери. Мы еще и потрахались.
Хочу побыть сама с собой. Да, хочу побыть. Он мне мешает. Надоедливый.
— Оставь меня в покое!
— Нет, как оставь? У нас же дочь. Звонка Валеры ждем.
— Пошел в жопу. Я имею право иметь минуту побыть одной.
Нужно рукой по шкафу. Пачку сигарет. В ней зажигалка.
Идеальное место для пряток. Рома не из тех, кто переживает из-за того, что у нас в квартире пыль толщиной с палец лежит. Ведь на 90 процентов она состоит из отмершей кожи. А он нормально относится к своей коже в любом виде.
— Ты, ты куришь?
— Иногда. В особых случаях. А ты дрочишь в ванной? Ты вообще заметил, что с ней случилось? Она теперь все время скользкая. Твоя сперма уже впиталась в дно. Я не удивлюсь, если наша дочь скоро залетит просто купаясь в нашей ванной.
Да, точно. Я хочу новую ванную. Чугунную. А не это говно, которое мы купили. Акриловая. Или какая она? По факту, конечно, просто пластмассовая хрень, в которой не полежишь даже нормально. Остывает.
— Этого не может быть. Это не научно. Вещества вымываются.
— Да? И от сигареты, которую выкуриваешь раз в год, у меня не будет рака легких. Скорее я быстрее ****анусь в ванной. И умру к херам.
— Не надо. Не ругайся. Ну не надо. Ты же хорошая.
— Господи ты боже мой. Заткнись, а. Ну заткнись. Я не могу так? Пять минут. Сама с собой побуду. Я хочу отвлечься. Мы можем, конечно, еще раз заняться... Это меня совершенно точно отвлекает. Ты готов?
Стоит, как в воду опущенный. Конечно, не готов. Если он сейчас приступит ко второму разу, то у него щеки провалятся, грудь... в общем, высосет всю жизненную силу.
Тапки. Шлепки. Ну почему я до сих пор в этой дешевой резине хожу? Хоть раз бы нормальные тапочки купили. «Найк», «Адидас», «Рибок».
Рома говорит, что это бред и вьетнамки от «Рибока» стаскиваются точно так же быстро, как и вьетнамки за триста рублей. У них материал один. И он прав. И насчет резиновых, наверное тоже. Но я хочу нормальные тапки. Хоть раз в жизни.
— Закрываться не буду. Я ненадолго.
Опять воняет старой мертвечатиной. Леха до сих пор воняет на третьем по утрам и только вечером стабильно моется?
Ступеньки так стесали. Кошмар какой. Миллион лет дому, не меньше.
На улице лето. Хорошо.
Наверх глянуть, на балкон? Вроде не смотрит.
Шумит так все. Люди ходят. Жизнь идет дальше, как будто вообще никого не волнует, что Насти нет, что она у кого-то в грязных лапищах.
Что делать? Чтооо делать?
Бабушка мне рассказывала? Время копать картошку. А ее почти парализовало. Огород, картошки плантация, а она ничего не может сделать. Позвонить родне, чтобы приехали и помогли? Нет, бабушка так не могла. Если кто-то приезжал копать картошку, то и она вместе с ней. Подавала пример, как старшая.
И вот представь, рассказывала. Эту картошку. Целое поле. И не могу ничего сделать. День, неделю. Две.
Это ужасно.
И сейчас так же ужасно. Так же.
Перекурить, нужно перекурить. Зачем еще я вышла с сигаретой?
Блин. Палец болит. Когда не пользуешься на постоянной основе зажигалкой, Оля, большой палец быстро начинает болеть от колесика. Хорошо хоть ноготь не сломала.
Первый пошел.
Ммммм.
Почему Кызыл не сделать столицей нашей страны? Чтобы у нас началась децентрализация, про которую все говорят? Нельзя, чтобы все в Москве и Питере строилось. Все офисы там. Никто в регионах строить не хочет. А вот если бы столица была в Кызыле, то все бы хотели построиться где угодно, но только не там. Эффективная децентрализация. И в самом Кызыле сразу бы меньше пить стали. Потому что бы все время алкоголь скупали приезжие. А так в реальном Кызыле заходишь в магазин, а там стоит она — никому не интересная — водка, и думаешь, почему бы ее мне не спасти?
Хорошо развезло, да. Фух, он усиливается. Сесть надо. Да. Вот сейчас дальше. Давай, в рот. Засовывай. Хорошо идет. Да.
Люди поэтому и курят. У них постоянные стрессы. Мы слишком много нервничаем. Животные вообще не нервничают. Вот стадо антилоп, и вот уже одну сожрал лев или тигр, кто у них там по географии должен быть. Антилопы такие, ну надо же, нас на одну стало меньше. И все. Дальше пасутся. А мы так не можем. Постоянные стрессы.
Интересно, у всех похищенных детей хотя бы один из родителей начинал курить? Меня, конечно к этой категории отнести нельзя.
Люба.
Да. Я хочу позвонить Любе. Пусть скажет «Блят». Я ей скажу, что ни на какую операцию маме своей я деньги сегодня не собирала. А то, что 105 тысяч она мне в долг дала на выкуп за мою дочь. Она скажет «Блат». И я заулыбаюсь. Позитивное. Нужно искать позитивное.
А Люба вообще была в Кызыле? Если была, наверняка, она про него бы сказала тоже «Блат».
Белка?
Нет. Не белка. Вообще никого. Мне показалось или это от никотина?
Так, телефон,
Ну вот, наблюдал за мной, оказывается. Это точно он в окне?.. Ну пусть пялится. Наверное, дальше ждет момента, чтобы я заплакала и он начал то же самое делать? Или...
— Ты что там, плачешь, что ли?
Ну ответь что-нибудь. Молча всхлипывает? Тихонько, чтобы я не услышала.
— Так, ладно. Плачь. Это полезно. Особенно мужику. Но, когда я поднимусь наверх, я не хочу эти потоки видеть у тебя на лице? Понимаешь? Я все время ищу что-то позитивное.
— Я понял.
Говорит, как будто нож в спину воткнули и он сейчас упадет. Хорошо, что хоть отключился сам.
 Люба. Точно, Люба.
— Привет. Ну и как у тебя мама?
— В смысле?
— В смысле, ты же на операцию ей со всех собирала.
— Да, но, это же не делается за пару часов. В смысле, я собираю деньги, мы их отдаем в больницу, и мою маму тут же оперируют. Такое не бывает. Разве нет?
— А меня зачем спрашивать, я что, специалист?
— Но ты же сама сказала.
— Блат. Да, я, признаюсь, не сильно разбираюсь в операциях. Единственное, что я знаю про операции, это фильм «Операция «ы» или другие приключения Шурика».
Да, сейчас бы сесть и посмотреть какой-нибудь фильм. Но не этот.
— Люба, а ты в Кызыле была?
— Блат. Нет. А так нужно? И это в Монголию ехать? Я не хочу в Монголию. Там кони. Татаро-монгольское иго.
— Какое иго? Какая Монголия? Это в Тыве. Республика у нас в России. Или Тува. Там еще бухают все.
— Нет, тогда я не хочу туда. Если бухают все, то я себе мужа точно не найду. Они, пьющие, красивые только первые несколько лет.
— Люба, у меня с мамой все в порядке. У меня дочь похитили. И просят за нее выкуп один миллион рублей.
Все, сказала. Отлично. Теперь вообще пофиг. Меня теперь к земле ничего не давит. Сейчас в воздух взлечу, если вдруг появится сильное желание.
— Ох, Блат. А я думала, что уже никогда не увижу мои деньги. Не сказать, что я не смогу без них жить. Все таки твоя мама важнее этих ста пяти моих тысяч. Но я была уверена, что они ко мне больше никогда не вернутся.

Фу, вкус какой. Фууу. До фильтра скурила. Ну надо же. Там химия. Там. Какой состав таблицы Менделеева мне сейчас в легкие попал? Рома, конечно, не химик, но точно знает ответ на этот вопрос, надо будет у него это спросить.
— Не поняла. Повтори.
— Да ничего такого, тут сигарету курю, нервничаю.
— Мы вообще с Вадиком марихуаной тогда жизнь себе спасали. Блат. А если меня прослушивают? А я сказала «марихуаной»?
— Люба, если тебя прослушивают, то всем плевать, что ты там курила. Ты же не наркодилер.
— Конечно я не наркодилер. Че ты такое вообще говоришь? Какой наркодилер? Блат, я сама даже косяк забить не могу. Вадик делал.
Вадик — это наверное, очередной ее кандидат в мужья. Почему я ничего не слышала про Вадика?
Настя. Нужно говорить про Настю. Нет, не нужно. Сейчас все силы, чтобы отвлечься. И, если так подумать, Настя не так мало и прожила. И видела много чего. Москву видела, Питер видела. В Европейской части была. На море тоже. Даже в Абхазии. Во Владивостоке и Калининграде были. Рома, спасибо тебе, конечно, за командировки. Но вот в Кызыле не была. А может, наоборот нужно умереть до того, как побываешь в Кызыле? Ты просто не будешь знать, что такое ад и, если умрешь нехорошим человеком, то попадешь в какое-нибудь другое место. Не такое грустное, как Кызыл.
— Вадик — это мой мужчина, с которым я познакомилась перед тем, как Лену сперли. Мы пережили это вместе, сделав это самое для спокойствия. А потом расстались. Вадик слишком сильном храпел. Это неприемлемо для меня и моего идеального мужчины. Сама знаю, что так неправильно. Нужно это бросать.
Люба — и попытка бросить искать идеального мужика — вещи несовместимые.
— Блат. Я к чему. Я к тому, что они позвонили с ее номера. Сказали, что ее сперли. Что им нужно два миллиона рублей. Я сказала, хорошо. Ну нервничать начала. В полицию звонить нельзя. Вадик говорит, нужно успокоиться. Чтобы глупостей не натворить. Поэтому мы чуть вдули запрещенной растительности. Блат, не легализованной. Именно так. Потому что это чистая органика. Никакой химии. А потом утром я проснулась от того, что в дверь ломятся. Я до утра проспала.
Дааа... сейчас бы травки. Но с Ромой это нереально. Теперь он скучный. Теперь переживать из-за всего этого можно только с помощью легальных средства. А там сильно ограниченный выбор. Литий? От него вырубает, но сильнее, чем надо, если верить где-то прочитанной информации.
— И что там было за дверью, Люба?
Она не умеет делает паузы, а просто иногда зависает прямо в середине истории. Это талант.
Люба, как редкий вид ленивца, умеющего говорить слово «блат».
— Блат. Извини, я задумалась. Понимаешь, лета нет вообще. Жары нет. В Москве вон умирают.
— В Москве давно все умирают. От тупизны. Там идиоты живут. Не веришь мне, давай спросим у Ромы, он все по полочкам разложит.
— Не хочу я видеть Рому, у него тело без каких-либо эстетических соображений.
Эстетических соображений. Любе нужно своей словарь составлять. Можно добавить к последней ее фразе. «Сегодня я магазинилась в шопе». Магазинилась. Да, смешно. Да, не смейся. Нельзя. У меня там.... Настя, да, точно Настя. Сигарета так хорошо пошла. Можно мне какое-то время об этом ужасе не говорить? Не хочу даже слышать.
— Я опять затупила? И ты опять думаешь? Ну, блат, Ольга. Я хочу чтобы ты успокоилась. Объяснить, что все будет нормально.
Если Настя не умрет, то в следующий раз я ее явно увижу только лет через десять. Когда она приедет с пятилетним сыном и скажет. Ну здравствуй, мама, теперь ты бабушка.
Я бы сама не вернулась к нам. Мы как Кызыл, только не пьем. Мы скучные. А Рома еще и полку даже прибить не может. Опять это слово «прибить»...
— У меня и так все нормально, Люб. Я в медитативной коме. Слезы уже выплаканы, нервы потрачены. Остается только отвлекать себя от времени. Скоро будет передача денег.
— Блат, ну вот слушай меня внимательно. Да и никакой передачи денег не будет. А если и будет, то это вообще эпик фейл будет. Они же сами себя похищают.
— Что?
Рука немеет, что ли? Да, точно. Пульс, что с пульсом? Не в висках стучит, но шея. Да шея, прожилки на шее. Господи, боже мой, мне кажется или это надежда? Сама себя украла? Точно, она ведь могла сама себя украсть. А почему мы с Ромой до этого не додумались? А самое главное, почему Валера до этого не додумался? Он же нормальный, приземленный человек. Токарь. Хорошо зарабатывает. Пальцы еще все на месте.
Боже, боже, боже. Прошу тебя. нет, стой, как там правильно, как правильно?
— Люба, как правильно Бога просить? Мне как-то батюшка не знаю, где сказал, что можно просить, как угодно, если не знаешь никаких молитв.
Придумали эти молитвы дурацкие. То есть, Бог понимает, только определенную последовательность слов? Произносишь их все — люди назвали это молитвой — и он такой, так, значит, она попросила у меня здоровье для себя, мужа и дочери? Сделано.
— Блат, я же не рассказала еще, Ольга.
Нет, вначале нужно помолиться. Попросить Бога. Люба, она такая. Иногда думаешь, что сейчас расскажет что-то хорошее, а она начинает рассказывать, как пришла вместе с новым мужиком к его родителям в гости и громко, очень громко икнула. Так, что это было похоже на отрыжку.
Нет, нужно просить... Давай, своими словами.
— В общем, мы покурили то, что покурили. А потом меня вырубило до утра.
— ЛЮБА. Ла! Ла-ла-ла-ла-ла-ла!
Да, орать. Орать, нужно орать.
Боже, боже, сделай, чтобы все было хорошо. Сделай, чтобы Люба сейчас рассказала что-нибудь хорошее. Отличное рассказала, это важно.
Все, я охрипла. Да.
— Да, да, да. Люба, давай я готова слышать. Сейчас момент истины.
— Блат. Ну ты нервничай как-то менее нервно, что ли. Я тебя, подруга, не вижу, но уже знаю, что ты выглядишь не очень. А женщине не позволительно выглядеть не очень. Мы королевы с самого, блат, начал... Ты поняла?
— Да, я поняла.
— В общем, мы покурили, легли на кровать, ну, мне так хорошо, что я и не поняла, что я на кровати. Звонят в дверь. Много раз. Я глаза открываю, на часы смотрю, у меня такие красные с крокодилом, похожим на гоблина. Это Вася подарил, кажется. Ну, не важно. Иду к двери. В ужасе. Потому что знаю, что я вообще все проспала. И никуда мы не поехали деньги передавать. Открываю дверь, а там она. Там Лиза. И она смотрит на меня устало. И говори: блат, мама, мы почти девять часов вас прождали, а вы так и не передали деньги. Я такая: блат. А она такая: да забей. Денег нам чуть нужно было, а я просто с Ирой-Валей-Верой — в тот период у нее была в подругах кто-то из этих... Короче, я проспорила тысячу рублей. Блат, тысячу рублей. Ты представляешь? Что я сделала, чтобы собрать эти два миллиона рублей? Они просто игрались. И у Насти то же самое, я, блат, готова поставить тысячу рублей.
— Я не буду спорить на свою дочь.
Голос становится тверже. Как-будто выпила адреналина, много. Адреналина-Монстра-Ред Була. Перемешала все вместе и сделала этот коктейль. Чистая энергия. Самое простое — всегда самое правильное. Я слишком сильно, нет, мы слишком сильно были сконцентрированы на самом похищении, на деньгах и не подумали, что все намного проще.
— Блат, я почти уверена, что ей нужно ваше внимание и все.
— Люба, я тебе потом. Я тебе хорошо, потом?
Кнопка не жмется. Интересно, сколько раз она услышала, как я пальцем по стеклу била и никак не могла выключить? Первый раз такое. Руки вспотели сильно. Я нервничаю.
Да, да, да. Подъезд. Молиться. Нужно будет теперь молиться, да.
Фууу, ну зачем харкать на перила? В ванную, нужно зайти в ванную и помыть руку. Не на кухне. Нельзя, чтобы чей-то плевок был в кухонной раковине, а с другой стороны...
Наверняка, по ступенькам лет сорок назад мне было бы тяжелее подниматься. Они раньше не были стесанными и были прямыми. А я...
Ну дверь, давай. Давай.
Стоит, прямо посередине комнаты. Как будто и не двигался. А как он не двигался, если он на балконе был и смотрел за мной?
Слезы были. Лицо красное. Пытался полностью прийти в себя. Но вместо этого похож теперь на обрюзгшего деда. А почему нет? Если Настя родит через четыре года, ровно в восемнадцать, физически он не будет сильно уступать себе сегодняшнему. Но будет, действительно, дедом.
— Звони.
— Что?
— Звони. Всем звони. Вообще всем. Мы найдем. Да, мы найдем.
— Что мы найдем?
— Не что мы найдем. А кого, мы найдем. Настю. Понимаешь?
— Нет, зачем нам искать Настю, если она уже известно где? Точнее, в каком направлении.
Ну что за мужчина? Почему он иногда такой нестерпимо тупой, так долго соображает?
— Ты звонишь всем ее подругам. Всем. А я просто сажусь и начинаю молиться как знаю. Понимаешь, я просто молюсь. Он нам поможет. Все будет хорошо.
И еще он купит себе нормальный телефон. Мы купим ему «С 11» или что-то около того. Или, может, вообще не «Самсунг», а что-нибудь неожиданное. Какой-нибудь хороший китайский телефон с созвучным с «попой» названием. Хотя, он на это не пойдет. Это как узбеки, что бы ты им ни предлагала, они все равно хотят только «Самсунг».
Рома похож на узбеков. Неожиданное открытие.
Так, все, соберись.
— Давай все номера из телефона. Ее подруг. Родителей ее подруг. Вообще всех. Потом вконтакте, инстаграм. Писать будем всем, пока не найдем, ту, которая будет знать. И я буду молиться.
— Оля, я так и не понял, а зачем в этот момент молиться?
— Потому что я не хочу рисковать. Лучше перестраховаться. Когда мой брат Дима... Помнишь, брата Диму? На реке долго тягался с какой-то рыбой. Он вытащил большой сачок, чтобы ее подобрать. А там оказалась маленькая рыба с большой силой. А он что сказал? Лучше перестраховаться. Ведь можно взять маленький сачок и не поймать тогда никакой рыбы, большая в него просто не влезет.
— Я тебя понял. Но может подождем, пока Валера все сделает? И они отдадут нам Настю?
Этот логичный Рома. Не понимает, что я просто так больше не могу? Наверняка, он не понимает, что и он так больше не может.
И еще мы просто отдадим куда-то миллион. Отдавать его еще потом годами. И его «Самсунг» «С6» с легкостью дотянет до того времени, когда телефоны уже будут не нужны.
Пялится так. Когда он уже поймет, что у него глаза меленькие и их нельзя удивленно распахивать, как в этих Настиных японских мультиках.
— Хорошо. Сейчас за ним только схожу.
Как они это делают? Своими словами, нужно своими словами.
На колени. На пол. Прямо тут на кухне. Я почти голая. Можно почти голой делать это самое? Просить Бога? Если он есть, то он меня уже такую видел и не раз. Так что это без разницы, голая я или нет. Наверняка нет даже запрета на то, чтобы молиться голой. Просто это нигде не показывают.
А представь, если ты смотришь фильм, какой-нибудь спектакль, а там молятся голыми, и соседка справа говорит своему спутнику: о, я, кстати, точно так же делаю.
На колени. Перед столом. Да, перед столом.
Это подойдет?
Ну, почему он там так долго копошится? Почему все так долго тянется? Или пусть тянется. Пусть время уходит. Или посмотреть уже на время? Ее ведь не украли. Она где-то сидит с друзьями и просто подхихикивает с того, что она такая умная.
Клянусь, тогда я ее точно свожу в Кызыл. Пусть увидит, как выглядит ад в России. Пусть. Но вначале я обрадуюсь. Буду так долго радоваться. Обниму ее. Спрошу про мыло, любит она хорошее мыло и чувствует ли разницу между таким и обычным. Прижму ее к себе, как в детстве. Она такая теплая. И буду ее гладить, гладить, пока она не уснет. В четырнадцать она, конечно, мне скажет: мама, ну что ты делаешь. А потом перестанет сопротивляться и уснет. Потому что от человеческого тепла всегда тянет в сон. Еще и когда гладит мама.
А потом мы поедем в Кызыл, и я ей расскажу, что если она будет плохо себя еще хоть раз вести: забеременеет раньше времени, попробует кокаин или героин, соли — что там еще сейчас? — и мы все всегда будем жить в Кызыле. В городе, где лица теряют национальность.
Кызыл...
Никогда не видела, чтобы молились перед столом. За столом, да — католики хватают друг друга за руки и благодарят Господа за еду. Перед кроватью, на ночь, тоже молятся. Но перед столом...
Что я, выбирать буду?
Сссс. Колени. Заболели опять. Забыла, что у меня больные колени. И диван, похоже, единственная поверхность, по которой я могу ходить на коленях без проблем.
Стой. Стой и никуда не двигайся. Я знаю, что с дочкой все в порядке. Но лучше я попрошу об этом еще и Бога. Как могу.
Кызыла. Точно. Настя, когда в первый раз услышала «Кызыл», а она удивилась и переспросила: Кызыла, а это где?
Я уже и тогда говорила про Кызыл?
Кызыла — как будто какой-то инструмент у якутов или калмыков, на котором или играют, или расчесывают гриву лошадям. Так звучит.
А мне нравится.
Самое страшное место в России — это Кызыла. У городов должно быть женское имя. С ходу так и не вспомнишь. Волгоград, Екатеринбург, Барнаул, Петрозаводск, Пятигорск, Красноярск, Ростов-на-Дону. Все мужское. Москва, разве что? Но какая Москва? Она отдельно. А тут будет Кызыла. Женское. Женщины имеют право. Да, да, мы имеем право. Калейдоскоп эмоций, который мы испытываем, старит нас и убивает где-то внутри быстрее, чем мужчин. Рома просто плачет, он просто потерянный? Он очень прямолинейный. Хороший, да, смеется. Но разве он чувствует то же самое, этот ужас? Отчаяние?
Молиться. я буду молиться?
— Боже, Божечки, дай мне, пожалуйста, возможность увидеть свою дочь Анастасию живой, целой и невредимой. Божечки, я больше не буду терять концентрацию. Я буду лучше следить за ней. Пока ей не стукнет восемнадцать. И потом я тоже буду за ней следить, как смогу, чтобы не злить. Божечки, прости меня за то, что я не обращалась раньше к тебе, не молилась.
Все. Хватит. Хватит этого или, все же, нужно просто прочитать какую-то молитву наизусть. Произнести какой-то код, который Бог понимает? Я может, наговорила какой-то ерунды, которой ему не понятна. Не по канонам. Таких молитв нет в молитвенниках.
Я не читала молитвенник, но так, пролистала, да. Когда на крестинах была. И «отче наше».
Я учила немного «отче наш». Потому что батюшка сказал, что на крестинах мы все должны его знать. Как верующие люди, крещеные. Я тогда не сказала, что не особо и верующая, и родители меня просто крестили, потому что всех крестят. Они не спросили меня в полтора моих года: Оля, а хочешь ли ты, чтобы тебя крестили? Чтобы тебя купали в этой холодной воде? Чтобы ты орала в свои полтора года на весь храм?
Они ничего не спросили.
— Сейчас сядет!
Наконец нашел свой телефон.
Удивил сейчас этой фразой. Он всегда так говорит, потому что телефон уже два года садится. Можно же батарейку поменять. Почему нельзя сделать просто что-то, что перестанет меня бесить? Но нет, нельзя. Сам он не разберет, а мастерам он не доверяет, потому что уверен, они как на СТО: какие-то качественные детали при замене заберут себе, а ему оставят чисто китайские.
— Конечно сядет, он у тебя всегда садится. Ты мою молитву прервал.
— Молиться, не умею молиться. Такое себе.
Все, в телефоне
Дать ему по башке, что ли?.. Нет, все же не хочется. Я не настолько раздражена. Когда все это закончится, мы попробуем все исправить. Попробуем наладить нашу связь. Это помогает.
Я действительно чувствую, что раздражение уходит, и это просто чудесно. Да, просто чудесно.
Никогда об этом никому не расскажу. Вообще никому. А потом стану легендарной женщиной, у которой украли ребенка и на руках не было еще доказательств, что она не сама это подстроила, и при этом она уже занималась, эта женщина, тем, что отмечала благотворные влияния секса.
Секса… Нет, теперь нужно чуть подождать.
Ситуация критическая. Но я не могу просить Бога о чем-то, когда говорила слово секс. Это вообще немыслимо.
Ну и дура, ну и дура. Как я сейчас в это вообще вляпалась?
Понятно как. Все отпустила. Я теперь не переживаю, как прежде. Все хорошо, баловство.
Но нужно постараться быть напряженной до конца. Без этого никак. Просто чуть дотерпеть, попросить у него, как есть, своими словами.
— А у меня нет ничего. Ни одного номера.
Смотрит на меня еще так.
Стыд, удивление? Он потерял деньги, которые ему мама дала на покупку тетрадей по пути к этим самым тетрадям?
— Рома, ты можешь сейчас не шутить? Сейчас не время для шуток.
Не понятно, зачем я это сказала. И он, и я знаем, что он не шутит. У него, может быть... И у меня тоже. Шок. Конечно, шок. Я в шоке.
Пальцы, пошевелитесь.
— Как нет ни одного номера? Это же твоя дочь.
— Не знаю, по статистике... Мы с ребятами, как-то нечего делать, проверяли вероятность того, что родителям нужны номера телефонов друзей их детей. И пришли к выводу.
— Что можно вообще? Вообще не иметь ни одного номера?
— Признаюсь, я не думал, что у меня все настолько печально в записной книжке. Это не правильно, я соглашусь.
Смотри, смотри на него. Рассматривай. Какой он жалкий. Какой он не приспособленный к этому всему. Домашний какой. Умный. Смеется постоянно. Такой милый. И такой… И такой... Костя бы так никогда не сказал и не сделал. Костя бы, наверное позвонил сейчас кому-нибудь, и уже бы все искали.
Миша, да мы даже пару раз куда-то вместе ходили. Ели мороженое. Ничего не получилось. Но был и Миша. Как сейчас Миша? У него же вроде СТО. Может съездить прямо сейчас на СТО?
Стоп, стоп, какое СТО? Все хорошо. Думай рационально. Думай.
Но Рома такой Рома. Такое ощущение, что это тошнота подходит.
— Хорошо, я сейчас свой достану. У меня там все есть.
Все Настины подруги. Начиная от Алены, заканчивая Яной. Хотя с Яной она с детского садика больше так ни разу и не общалась.
— Она скоро придет. Она так, конечно, не сказала, что скоро придет. Но можно сделать правильные выводы, исходя из полученной информации.
— Исходя из какой полученной информации?
Была моя информация. Но у него такой тон. У этого слабака. Такой тон, что понятно, что есть еще какая-то информация.
Какая информация.
Зацепка, думай, какая информация. Откуда начинать копать? Информация, может вообще вспомнить про информатику?
Ой, куда меня занесло. Что я вообще делаю? Может, я просто в шоке и не знаю, как правильно реагировать на то, что он тут ляпнул? Что у него нет ни одного номера телефона.
Вспоминай. Нет, он точно все время доставал телефон, вернее, просто отрывал его от зарядки и записывал номер какого-нибудь Настиного одноклассника или подруги. Или только притворялся?
Господи, он все это время притворялся. Или, все же, только в самое последнее время? Когда они с коллегами посчитали эту вероятность?
Час, надеюсь, уже заканчивается этот час. Телефон уже сто раз перед глазами промелькнул, но я так и не знаю, сколько прошло времени.
— Когда вы посчитали вероятность?
Ну скажи, скажи, что недавно.
— Четыре года назад.
Четыре года назад ему как раз купили телефон. До этого был кнопочный. И он все переносил на новую симку вручную. Он просто не перенес туда ни одного Настиного контакта.
— Оля, ты не переживай. Мы прямо посчитали. И прямо научно доказано, можно даже так сказать. Понимаешь, Оля. Все будет хорошо. Она сказала, что все будет хорошо. Вернее она прислала смс, когда я написал, Настя, мы с мамой знаем, что ты пошутила насчет похищения. Вместе с друзьями. И мы прощаем тебя. Просто приходи.
Рома, тот Рома, которого я знаю, никогда бы сам такое просто так не написал что-то, не проверив предварительно. Он не поверит ни одному утверждению женщины. И не только женщины.
— Рома, как ты смог написать смс?
— Я телефон нашел. Забил в поиске «похищения в городе». И там вышло целых шесть статей и четыре похищения. И все они были не настоящими похищениями. Тут просто без вариантов, Оля. Я написал ей сообщение. И она написала «хорошо».
По мне пустили разряд. Сердце забилось. И теперь все вокруг приобретает краски. Серость ушла. Да, вокруг было все серое, как только мне позвонили и сообщили о похищении. А теперь все совсем по-другому.
Даже он. Рома теперь не такой отвратительный и старый, как мне за этот последний час несколько раз показалось.
Вот чего мне не хватало. Люба обнадежила. Но где-то в глубине души я еще не могла в это поверить — никакого подтверждения.
И Рома. Сам не знает этого, но доказал, почему жить с кем-то в паре лучше, чем не жить с кем-то в паре. Мы друг друга дополняем.
Все ли я сейчас готова ему простить? Пожалуй, что все. Тем более был секс.
Блин, опять теперь сразу не смогу помолиться. Хотя нет, зачем теперь молиться?
Это была с самого начала плохая идея. Как его можно просить своими словами о чем-то? Я даже не была последние тридцать лет в его фан-секторе. Меня туда, конечно, отправили еще в детстве. Папа и мама в полтора года привели меня на стадион. Показали на зону для фанатов и сказали: ну, теперь это твое место, если, конечно, ты будешь ходить на футбольные матчи. А я просто не ходила на эти футбольные матчи...
— Она написала «хорошо»?
— Да, она написала «хорошо»... Ты рада, Оля?
Как будто я должна быть рада, а он просто мне делает одолжение. Конечно, я рада. Да, черт возьми, очень даже рада. Карусель эмоциональных переживай. Если каждый день такое проходить, то к Новому Году мне с трудом дадут меньше девяноста.
Нужен спорт, нужна йога, свежий воздух. Правильное питание. Морской рыбы купить и сварить, что ли...
Нет, ну не так же быстро. Давай дождись, пока Настя домой придет или приедет. Смотря с кем она из своих друзей. Максиму шестнадцать, но он вполне может взять и без прав покататься.
— Рома, а почему мы сразу не подумали, что это может быть не настоящее похищение?
— Честно говоря, я был в шоке. А предыдущий опыт... У меня не было предыдущего опыта столкновения с похищениями.
— А Валера?
— Думаю, все по той же причине.
Да, по той же причине. Кучка детей смогла облапошить целых трех взрослых людей.
Воды, нужно воды.
Ну почему, когда надо, в холодильнике нет минеральной воды? Под краном?
Да, можно и под краном. Намного хуже мне сегодня уже не будет. Нервы мне явно сильнее внешний вид подпортили.
Фууу. Невкусная. Хотя... теперь пошло, да. Свежесть. Добавилось свежести и во рту.
Хорошо? Она так написала.
Что-то. Что-то. Я что? Опять переживаю? Не переживай. Не переживай, Оля. Соберись. Все хорошо. Сейчас... Сейчас.
— Рома, нужно тогда Валере позвонить. И чтобы он обратно. Он, все-таки, с миллионом рублей гуляет по городу.
Когда Валера забирал у нас миллион рублей и складывал их в рюкзак, он уже потел. Сказал, что у него никогда такой суммы в руках не было. А нужно еще идти на стройку — в не самое безопасное место.
Или он? А если Валера и Настя? Они?
Нееет. Они так не могут. Не могут точно? А если они не только в сговоре? А если у них еще и... секс был. Или будет? Если... Если?
Да что ты вообще несешь? Успокойся.
Ты должна разумно мыслить. Сексуального напряжения больше нет. Оргазм пришел и постарался.
Хорошо. Хорошо, она сказала «хорошо».
— Сообщение еще одно. На ватсап.
Рома смотрит в телефон.
Давление падает.
Бууум.
Ни разу Настя не писала мне в своей жизни «хорошо». Может, только, когда мы ей телефон купили и она отправила нам одно из первых смс. Там точно было «хорошо». На мою просьбу вернуться домой побыстрее, я волнуюсь, она написала «хорошо».
А потом уже везде было «ок», несколько раз даже «гуд». Но это, скорее, показать, что она кое-что да запомнила на уроках английского.
Но никогда «хорошо». «Хорошо» пишут обычно взрослые люди, которые подчеркивают, что они не собираются укорачивать ответы в угоду американизмам.
— Рома, американизмы.
Вот рту сухо сразу так. У меня обезвоживание.
Лицо цвета смерти младенца. Нельзя так говорить про младенцев... Что он там увидел? Или я не хочу знать, что он там увидел?
Оля, прекрати. Прекрати думать про смерть. Еще и младенцев. Это еще ничего не значит.
Руслан Андреевич в групповом чатике ватсапа всегда пишет «хорошо», вместо «ок». И он четко тогда расписал, почему это делает.
Руслан Андреевич? Он, что ли? Ну этого просто не может быть.
Ничего не делает. Может, уже прекратишь на меня просто смотреть?
— Дай, сама тогда посмотрю.
Не нажимается. Опять пальцы вспотели. Нервничаю.
Хотите быстро похудеть, просто отдавайте свою дочь на похищения. Потеть будете безостановочно.
Стоит Настя. Точно Настя. Да, Настя. Господи боже мой, ее бьют.
Звук, нужно включить звук. Включаю, включаю, включаю.
— Не настоящее похищение? Настя, обижайся не на нас, а на родителей. Это они решили, что это не настоящее похищение.
Хлест. Хлест.
Щеки красные. Ужас какой.
— Звони. Звони им и говори, что у нас произошло недоразумение! Звони!
Настя плачет. Плачет. Господи, Господи, сделай так, чтобы она больше не плакала. Облегчи ей жизнь. Сделай, прошу тебя. И я не говорила сейчас про секс, так что я могу к тебе обращаться. Пожалуйста.
Только не нужно ее убивать, не нужно неправильно истолковывать мою просьбу.
Даже руки не сложила в замочек или в лодочку. Как правильно-то?
— Я-я-я-я.
Заикается как заика.
Кусок половой тряпки. Ужас. С кем я вообще жила? Опять дряблый, теперь еще хуже. И у нас был секс. А он вообще достоин того, чтобы у нас с ним что-то было?
Костя. Нужно позвонить Косте. Просто позвонить и попросить его не умирать. Или Мишу, Мишу тоже. Где они? Ну хоть кому-нибудь?
Понесло. Опять куда-то не туда. Успокойся.
Успокойся, Оля.
Люба, со своим «блат», сбила меня с толку. Хорошо ей, просто накурилась, и ее дочь пришла домой. Ее даже не били.
Господи, почему ты допустил то, что мою Настю били?
Мы ее никогда не били, даже маленькую. А теперь это делают незнакомые люди.
Время, я опять не посмотрела на время? А зачем уже теперь на него смотреть?
Все понятно.
Так, телефон. Да. Пальцы вытереть. Все теперь, жмется. Так, с этого они скинули? Да, это их, сейчас видео именно с него...
Дышит, на том конце тяжелое дыхание. Он нервничает? Все получается не так, как они хотели?
Что-то пошло не по их плану, и, если бы я была переговорщиком, я бы начала блефовать, точно.
— Вы вынудили меня и моего друга. Понимаете? Она хорошая девочка. У вас осталось семь минут и, если, вы не успеете, то будет то, что будет. Вам озвучить?
— Не надо. Я поняла. Все будет. Наш родственник уже почти на месте.
Мужской голос. Низкий, грубый. Если он принадлежит какому-нибудь пятнацадитилетке, то я официально завершаю карьеру взрослого человека, имеющего хоть какие-то представления о взрослом мире.
Оля, давай покороче. Не нужно так витиевато.
— Тогда ждем.
Тихо так. Ну пошуми хоть что-нибудь?
Холодильник? Нет, даже он.
Смотрит на меня. Развалился совсем, расклеился. Упадет, потеряв основание.
— Оля, все ведь будет хорошо?
Дежавю. Примерно с той же самой интонацией он спрашивал тоже самое, но часов семь назад. Хотя он тогда был больше похож на человека, мужчину и отца.
Как я могла столько лет этого не замечать? Или я замечала?
Да, я замечала, Но было плевать, Было весело. И он умный. Смеется. Да, повторяй, что он смеется. Качество, которое на сто процентов покоряло девушек в двадцать первом веке — мужчина смеялся. Он не смог бы завалить мамонта до нашей эры. Но он смеялся.
Так и напишут. В учебниках. Да. В тридцатом веке.
Но я до него не доживу. И Настя не доживет. Настя вообще ни до чего не доживет, если так будет дальше.
— Звони, звони. Мише, Косте звони... Блин, Валере звони. Спрашивай, где он.
— Мише и Косте? Каким Мише и Косте? Я их знаю?
— Ты с ума сошел? Ты хочешь, чтобы мы это сейчас выясняли? Там наша дочь. И ее били.
— Миша и Костя. Хорошо, да... А ты можешь сама позвонить? Меня сбивают эти Миша и Костя... знаю, что это неправильно, но иногда люди бывают нелогичны вопреки... логике...
Господи ты боже мой. Господи. Как он меня сейчас бесит. Умри. Заткнись. Ладно, не умирай.
И пальцы. Пальцы, хватит потеть. Ну все, теперь стирать платье придется. Зачем я вообще потные руки об платье вытерла? Оно висело и никого не трогало.
Валера. Сам звонит.
— Да, Валера.
— Ну, я подошел. Какие последние новости?
— Валера, ее били. Настю, ее мы никогда не били, Валера.
— Оля, успокойся. Сейчас самое главное что? Правильно, чтобы Настю отдали. Она должна быть живой. Мы почти сделали это. Я на месте.
Да, он прав. Успокойся. Этот тебе уже не поможет. Нужно помочь Валере. Не истерить. Вообще, я почему истерю? Секс был. Разрядка. Я должна быть логичной, очень логичной.
Как, как может быть логичной, когда дочь?
Интересно, если бы конкретно сейчас я бы была бы в Кызыле и жила там, если не всю жизнь, то хотя бы пару месяцев, интересно, я бы как на это реагировала? Реагировала бы так же: Божечки, Божечки, мою дочь... и пыталась бы молиться? Или я бы: дочь украли? Так такое тут каждую неделю проворачивают и меняют дочь обратно на водку. Если живешь в Кызыле, то можно вообще забыть про молитвы, даже своими словами. Зачем они тут? Ты уже в Аду.
Отче наш, иже еси на небесех?
Да, такое начало.
— Так мне подходить к этому столбу? Там синяя краска, я вижу, Оля?
Вырывает меня из... Валере нужно было в скорой помощи работать, а не на заводе — он отлично возвращает людей в реальность.
— Да, клади... Сейчас, подожди... Рома, он возле столба, ему класть сумку с деньгами?
Ничего не меняется. Он растерян, он плачет.
Ему нужно срочно вколоть мужественность.
— Я с ними в школе училась, Рома. Я даже не знаю, как у них сейчас дела, живы они или нет?
Странная логика, действительно верить в то, что Рому из равновесия выводят какие-то ему неизвестные, а мне известные имена.
Хотя оживает.
Это как вообще? Как кто мне объяснит?
— Это хорошо, Оля, и я тебе верю.
Да даже, если бы я с ними со всеми спала, он бы вообще никак на это не отреагировал. Он даже не смог бы устроить скандал. Он бы смеялся.
— Клади.
— Иду, Оля. Иду.
Почему телефон такой горячий? Никогда этого не замечала. Или он просто никогда так не нагревался? Или это из-за того, что я никогда по нему долго не говорю в ватсап. Все эти бесконечные сообщения на ватсап. Они забрали у меня всю необходимость прямых звонков по телефону.
Мы эволюционируем?
Нет, конечно нет. Какая это может быть эволюция? Если бы у нас у всех не было бы телефонов, то и Настю, скорее всего, не похитили бы. Это же нужно вырезать буквы из журналов. Много работы. А так просто позвонил и все.
КЫЗЫЛА.
Господи, Боже, сделай так, чтобы я от самой Насти услышала это ее «Кызыла». Сейчас бы все отдала, чтобы она только это сказала: «Кызыла». Как-будто каждый калмык или якут просыпается утром где-нибудь в деревне и не пьет чай, пока не поиграет на кызыле. Мы съездим, мы обязательно съездим, и она посмотрит Кызыл. и я посмотрю Кызыл. И мы, наконец, видим это место? Увидим, как выглядит это место, в которое возвращаешься обратно, если при жизни похищал людей, а потом тебя убили.
А Рома, он поедет с нами смотреть Кызыл? Нет, как он поедет, если он уже столько раз говорил, что ни в какой Кызыл больше не поедет. Он там уже один раз был. Только через его труп, или...
— Оля, я положил. Я человека вижу. Как ты думаешь, какая вероятность встретить тут какого-то просто мимо проходящего человека?
Валера испугался. Валера, не надо. Не беги, ты нужен. Твой брат уже давно убежал. С самого начала.
— Валера, он... Валера кого-то из них видит.
И зачем я это ему говорю? Рома потерялся совсем. Нет Ромы. Тело тут, а сам он не участвует? Мне его жалко? Нет, мне вообще не жалко. Из нас двоих только я могу думать, когда с Настей такое. Я сильнее Ромы? Однозначно.
Это страшно. Очень страшно.
— Он руки, Оля, поднял. И говорит, что он просто сразу проверит деньги и все. И мы на месте решим этот вопрос. И я думаю, что неплохо бы воспользоваться его предложением. Я не вижу пистолет, Оля. Я ни разу не видел людей, которые его держат где-то за поясницей, но этот не слишком похож на такого человека.
— Валера, прошу, будь аккуратнее. И Настя...
— Знаю... Оля, он просит закончить разговор.
Гудки. Ну вот, гудки. Ну вот пальцы. Пальцы. Потеют. Опять потеют. Сейчас буду вытирать. Нет, вообще никакого пота.
Что происходит? Что происходит со мной? Не потеют.
Холодно. Так холодно. Ужас какой. Может это и есть ужас?
Отче наш на небесех...
Вслух, Оля. Вслух. Как можешь, давай. Получается. Откуда оно вылезло? Память, такая память.
— Отче наш на небесех, да святится имя твоя, да будет воля твоя, яко ж на земле, так и на небе.
— Оля, ты что делаешь? Это никак не поможет.
— Хлеб наш насущный даж нам днесь и оставь нам грехи наш, яко ж и мы оставляем должникам нашим. И не введи нас во искушение, но избавь нам от лукавого. Аминь.
Тихо. Но сердце бам, бам, бам бам, Лишь бы грудную клетку мне не сломало. А то как я Настю по новой буду любить? Или, если не Настю, не думай, не думай так. Не буду любить, Кого-то другого, Это же клетка.
— Рома, ты внимательно слушал?
— Да, я слушал.
— Вот скажи мне, много в этой молитве про похищение нашей дочери было?
— Из того, что я понял, вообще не было.
— Вот и я так же... такого же. Ну и как после этого просить Бога о чем-то своими словами, если только пол молитвы выучила? А я крещеная.
— Оля, это не имеет сейчас значения.
Какой-то чужой и страшный мужик сидит рядом со мной и рассказывает мне про то, что это все не имеет значения. А то, что я с ним столько прожила, имеет хоть какое-то значение? Или имеет значение только то, что я не вышла за Мишу, не вышла за Костю? Может только это имеет значение.
— Костя, как бы все сейчас все ни закончилось. А мы сейчас все узнаем. Вот сейчас. Но я еду в Кызыл. Настя, едет в Кызыл. Понимаешь. Она обязательно поедет. В Кызыл. С ней обязательно все будет в порядке.
— Оля, но я не могу. Я же сказал, что я никогда больше не поеду в Кызыл и ты тоже, только если?
Смотрит на меня. Все понял. Такое видишь редко. А я вообще когда-нибудь такое видела? Глаза зеркало души? Обычно никогда в них ничего не видно. Но сейчас все видно. Он все понял. Когда я в них еще что-то видела? Когда мы только начали жить вместе? В ЗАГСе? Я смотрела туда и видела там то, что он меня действительно любит.
— Кызыла, Настя называет это место Кызыла. Если человек всю жизнь прожил в Кызыле и делал хорошие дела, то он попадает в рай, а если плохие, то возвращается в Кызылу. Ты не мне это рассказывал?
— Я чуть-чуть не так это рассказывал.
Течет. Точно течет. Да, да. Когда хочешь что-то решить, нужно об этом забыть, и решение само придет тебе голову. Так люди говорят. И когда тебе загадывают загадку, все то же самое. Нужно просто забыть, и решение само придет к тебе в голову.
— Течет, Костя. Течет. Течет, течет. Понимаешь, я решила. Течет. Ну все просто. Да, течет и течет. Господи, как все тут течет. Ну все кап кап и течет. Краны постоянно. Да все течет. Косят все.
Я смеюсь? Да, я смеюсь. Смеюсь. Отличные новости. Просто отличные новости у нас тут в Кызыле. Все течет. Все течет.
Отче наш на небесех да святится имя твое. Да будет воля твоя.
Своими словами, своими.
— Господи, давай уже сделай все хорошо? Ок?

КОНЕЦ
Или, все-таки, в жизни я ругаюсь?

20.10.21