Няня Оня

    Стоял жаркий, душный полдень. Всё томилось, жухло и трещало под солнцем. Няня Оня выглянула в окно и заметила небольшой дымок над соседним сараем. С тревогой подумала: «Не пожар, ли?»
 
    Ещё из рассказов своего деда  помнила, что на  Руси пожары были  очень тяжким бедствием, так-как печей в домах не было, огонь разводили в яме, а дым выходил через соломенную крышу в дыру. При возгорании спасали только детей и имущество. А на няниной Они памяти в церкви звонили колокола, сбегался народ  из  уцелевших домов  со всех сторон с вёдрами, лопатами, баграми. Из колодцев и реки набирали воду, становились цепочками, передавая вёдра с водой из рук в руки. А также воду возили на повозках в больших бочках. Мужчины баграми растаскивали горящие брёвна в разные стороны. Боролись с огнём всем миром.

    Няня Оня смотрела в окно, на неё нахлынули воспоминания прошлых лет.  Родителей звали Афанасий Григорьевич, Евдокия Никитична. У отца два  родных брата жили рядом, все трое были многодетными. Няня Оня была старшей дочерью из 12 детей. Её звали Анной, нянчила всех 11 детей, из них только трое не выжили в младенчестве. Сёстры до самой старости звали друг друга нянями: няня Настя, няня Таня, няня Арина, няня Маруся, а Анну – няней Оней. Семья в своём хозяйстве имела лошадь, две коровы, два вола и прочую живность. Работали с раннего утра и до позднего вечера. Отец купил паровую мельницу, стали молоть зерно на муку себе и родичам.

    Новая власть посчитала их богатыми и раскулачила. Разъехались в разные стороны: Анна с родителями, братьями Петром и Павлом приехали в Урюпинск. Пётр устроился  на завод, получил жильё.   Замуж Няня Оня не выходила, молилась по утрам и вечерам, соблюдала   посты, была очень добрая, никогда не раздражалась, имела кроткий нрав, всем помогала. Ни она, ни баба  Дуня, ни с кем не ссорились, всегда на их лицах было  умиротворённое выражение. Няня Оня на производстве никогда не работала, была неграмотной, но без дела не сидела, бралась стегать одеяла на заказ. Одеяла получались красивыми, тёплыми и долговечными. Заказчики их всегда хвалили.

    Няня Оня всегда кого-нибудь нянчила, вот и теперь за ней, как хвост, бегала племянница Танька. Малышка часто лила слёзы  и, если её спрашивали: « Ну, что ты кричишь?» - отвечала: «Хочу кричать и кричу».  Тогда няня терпеливо её уговаривала, рассказывала сказки, а та, прижавшись к ней, незаметно засыпала. Когда же  у матери лопалось терпение, и она собиралась  отшлёпать капризницу,  няня Оня выхватывала Таньку из рук и несла  в землянку, вырытую во дворе. Раньше в ней была летняя кухня. Няня Оня брала Таньку на руки и, согнувшись, заходила внутрь. Сквозь подслеповатое оконце проглядывались плетёные из хвороста гнёзда, насест с курами. Они начинали взволнованно квохтать, а няня Оня читать молитвы.
 
    Два раза в год к няне  Оне  приходил дед  Матвей. Он был среднего роста, широкий в плечах, крепкого телосложения, обросший с длинными, растрёпанными волосами, длинной бородой. Загоревшее лицо производило впечатление здорового человека. Он ходил во все времена года в кирзовых сапогах, одет был в плащ с капюшоном поверх темной рубахи. В жару плащ нёс на руке, а в другой руке держал старую брезентовую сумку.  Если Танька первая его увидела, то бежала впереди него:
     «Няня, к тебе жених идёт!». Дед Матвей называл её Аннушкой. Няня Оня ставила на огонь чайник, доставала немудрёную снедь, они садились за стол. Бабушка Дуня к ним присоединялась, а дед Афоня даже в разговор не вступал. Дед Матвей    часа два рассказывал всякие житейские истории, когда он собирался уходить, то няня обязательно давала ему что-нибудь из еды и провожала до угла. Они ещё долго стояли, разговаривали. Вернувшись, она с большим уважением говорила бабе Дуне о том, какой Матвей хороший человек и проповедник. По церковным праздникам  строго следила за тем, чтобы в эти дни никто в семье не работал, можно было только готовить пищу.

    И вдруг кто-то испуганно крикнул: «Горим!» Няня Оня мельком глянула в окно: над сараем курчаво ввинчивался в небо дым. Кровельный камыш трещал и бросал искры в сторону соседних построек. Она спохватилась, полезла в сундук, достала чистую одежду. Обычно она ходила во всём чёрном: чёрная  ситцевая юбка до пят,  чёрная кофта с длинными рукавами, чёрный платок. Кто-то называл её черничкой, кто-то презрительно монашкой, хотя няня Оня могла полечить от сглаза, испуга, вывести бородавки, быстро излечить ячьмень. Няня поставила чашку с водой на табуретку, разделась до пояса, стала обмываться. Её густые чёрные волосы, заплетённые в косу, упали на спину. Четырёхлетняя Танька крутилась возле няни. Она никогда не видела её без платка и раздетой. Раскрыв рот, с удивлением разглядывала свою няньку, которая на глазах превратилась в красивую женщину. В нянином лице появилась решительность. Няня Оня быстро переоделась, взяла в руки икону и пошла к сараям. Они были плетнёвые, помазанные глиной, крытые толью, а некоторые даже камышом. Мелькнула мысль: «Хорошо, что козы в стаде, корова на выпасе». Но в сараях хранились высушенные на солнце кизяки, хворост на топку, ёмкости с керосином. Ведь летом готовили пищу на керосинках и примусах.

    Узкий проход между нашими и соседскими сараями был метров двадцать длиной. Сначала загорелся один, потом второй. Поднялся ветер, вызвали пожарную команду. Но она всё не ехала. Няня Оня подошла близко к огню, перекрестилась, стала читать молитву. От волнения её лицо раскраснелось. Уже начал гореть третий сарай, от ветра языки пламени поднимались высоко в небо. Лицом к лицу с огнём стояла высокая статная женщина в новой, сатиновой юбке до пят, вздёрнутой вокруг пояса, в белом переднике с кружевами по низу, в белой батистовой кофте с прошвами на рукавах. Кофточка была прозрачной, сзади проглядывалась исподняя белая рубаха без рукавов, спереди ничего не было видно из-за мелких вертикальных складочек. На голове повязан белый платок, няня Оня всегда покрывалась, закрывая лоб и завязывая концы платка сзади на шее. Ни одной прядки волос не было видно. Это была её праздничная одежда, в которой она ходила молиться.

    Все стояли и смотрели, как няня Оня бесстрашно вошла на середину узкого прохода между сараями, держа в руках икону. Танька подняла рёв, вцепившись няне в юбку, истошно орала: «Няня, няня, не ходи…». Кто-то с трудом оттащил её подальше от огня. Окружающие со страхом наблюдали, как  няня Оня медленно ходила по проходу взад-вперёд, читая молитвы. Казалось пламя огня вот-вот достанет её или он перекинется на наши сараи.Поблизости колонок с водой не было, водокачка стояла на соседней улице, поэтому все с испугом дожидались пожарных.
 
    Вдруг ветер… начал затихать, также  неожиданно, как он появился. Пламя огня стало полыхать всё меньше и меньше и вскоре усмирилось. Когда приехали пожарные то сараи медленно горели  и опасность, что загорятся другие, прошла.Няня Оня с раскрасневшимся, пунцовым лицом медленно взошла на высокий порог,  присела, устало произнесла: «Ну, слава Богу, всё обошлось». Зарёванная Танька залезла к няне на колени, стянула с неё немного обгоревший платок и стала примерять на себя. После этого случая, все кто видел няню в центре пожарища, соседи и знакомые перестали её называть с насмешкой «монашкой», а звали уважительно няней Оней.

    Р.S.Эта невыдуманная история произошла в маленьком провинциальном городке Урюпинске  в начале 50-х годов. Няня Оня всю жизнь всем помогала. Когда у брата Павла родился долгожданный сын, то няня Оня с бабой Дуней стали жить у Павла в доме, построенном своими рукам. Деда Афони уже не было в живых, его не стало в 1959 году в возрасте 86 лет. Бабушка Дуня дожила до 92 лет, когда её похоронили, няня переехала к сёстрам Марии и Татьяне, у сестры Татьяны подрастали внуки. Няня Оня дожила до 95 лет, проживая с племянницей Верой. Когда умерла, случился пожар, от упавшей свечки обуглилось окно, холодильник,  прогорели потолок и полы, стена, у которой лежала няня Оня, но огонь не тронул ни её, ни покрывало, которым она была накрыта, даже не было сажи на её лице.