Читая 142-й псалом

Скажи мне, Господи, путь,
в онь же пойду
Так уж случилось, что я, как и большинство родившихся
в нашей, тогда атеистической, стране, выросла в незнании и
непонимании Бога. В первые годы после революции в стра-
не взрывали храмы, убивали и расстреливали священников,
преследовали всех, кто открыто и безбоязненно оставался ве-
рен Церкви, я родилась позже, когда наступило обманчивое
затишье. О Боге не говорили и не вспоминали Его. Его как
бы не было. Он оставался лишь в суетных, частых, бессмыс-
ленных упоминаниях. В давке трамвая можно было услышать:
«Господи, ну куда ты лезешь?» Дома в семье мать или бабуш-
ка твердили своему чаду: «Господи, не ребёнок, а чистое нака-
зание» Оставалось с нами и литературно-книжное лицо Бога.
О Боге можно было прочитать, например, у Толстого или у
Достоевского. Но тот Бог был для нас некием подобием вы-
ходца из фантастического мира. Да и отношение к Нему в этом
бумажно-книжном мире было презрительное: великое слово
«Бог» подобало писать только с маленькой, неприметной,
обыденной буковки.
В эти годы всеобщего забвения, безразличия к Богу я как
раз вышла замуж. Мой муж был интересным, разносторонне
образованным человеком. О чём мы только ни говорили с ним
за этот, прожитый вместе, не очень-то длинный отрезок вре-
мени: о всех происходящих в стране событиях, даже о тех, о
которых говорилось потаённо, с оглядкой на запертую дверь;
о гонимом тогда в литературе «серебряном веке» (муж хорошо
знал поэзию того времени); даже о футболе, на который он,
преодолев сопротивление, порой вытаскивал меня. Казалось,
что не было ни одного, сокрытого друг от друга, потаённо-
го уголка в наших душах. И всё же, помнится мне, никогда
не заходила речь о Боге. Потому что Его не было ни в наших
сердцах, ни в наших душах. Богу не было места в нашей жиз-
ни. Лишь много лет спустя, на похоронах мужа, от его второй
жены, которая оказалась куда прозорливее меня, я впервые уз-
нала, что в детстве он был крещён. И когда я вдруг решила
прочитать Псалтирь по усопшему мужу, то почувствовала, что
с таким неоправданно долгим опозданием я, наконец, загово-
рила с ним о Боге и о Вере.
Как разнятся друг от друга пути, ведущие к Богу. Я зна-
ла человека, который никак не мог принять Бога умом, хотя в
его сердце уже зажглась Божья искра. Он выискивал факты,
взвешивал их, пытаясь научно обосновать. А кому-то Бог от-
крывается внезапно, как луч солнечного света, прорвавшийся
сквозь сплошную серую облачность. О себе ничего подобного
сказать не могу. Я не знаю, как и когда ступила на этот путь.
Возможно, всё началось с обычной, ничем не примечательной
экскурсии в Загорск. В 70-е годы в обществе проснулся инте-
рес к церковной архитектуре, и стали модными эти воскрес-
ные автобусные поездки по Подмосковью.
Загорск в тот день встретил нас разливом солнечного све-
та. Солнце играло на золочёных куполах соборов, солнечным
светом был пронизан лёгкий, светящийся воздух. Неумолчно
о чём-то говорящей, шумной стайкой обошли мы внутренний
двор Троице-Сергиевой лавры. Запрокинув головы, постояли
возле монастырской колокольни, осмотрели лепное убранство
трапезной и долго в молчании стояли подле белокаменного
Троицкого собора, опоясанного лентой резного каменного ор-
намента. Я не помню, пришлось ли нам войти под своды Тро-
ицкого собора, где покоятся мощи преподобного Сергия. Нас
тогда интересовало другое, мы с огорчением узнали, что не
сможем попасть в знаменитый Загорский музей игрушек.
На выходе из монастыря я зачем-то, совсем бездумно,
купила дешёвенькую бумажную иконочку преподобного Сер-
гия: бледное худое лицо и лёгкий неземной жест благослов-
ляющей руки. Теперь я берегу эту милую сердцу копеечную
иконочку, как самую дорогую среди моих, уже по-настоящему
дорогих икон.
У моей мамы была сестра. В последние годы своей жиз-
ни она ослепла и почти потеряла способность двигаться.
Я помню её сидящей на постели с руками, безвольно сложен-
ными на коленях. Против неё на стене — икона Спасителя,
которую она уже не видит. Тётка была глубоко верующим
человеком. Икона Спасителя в молодости была подарена ей
её духовным отцом, священником ныне бесславно разрушен-
ного Никитского монастыря, память о котором сохранилась
лишь в названии московской улицы. Она хорошо знала цер-
ковную службу, многое помнила и порой пыталась объяснить
мне. Я всячески увиливала, церковные тексты воспринима-
лись мной тогда, просто как народный фольклор. Она умерла
мученической смертью у меня на руках, не получив главно-
го, что было необходимо для её изболевшей души, — Свято-
го причастия.
Первый раз мне довелось причаститься в начале 80-х го-
дов. Помню полупустой храм «Всех скорбящих радость», что
на Ордынке. Общая исповедь. К аналою, на котором лежат
крест и евангелие, жмётся кучка старушек в неизменно свет-
лых платочках. Пока ещё не пришло, не наступило время с
достаточно обильной жатвой кающихся. Оно ещё впереди.
Отец Борис, настоятель храма, высокий, полный, с мягким
добрым лицом, призывая нас к покаянию, называет наиболее
распространённые грехи и поясняет их. Старушки отвечают
ему дружным хором: «Грешны, батюшка, грешны». И я со все-
ми вместе говорю те же слова, потому что во всём грешна, все
названные грехи — мои грехи. Наконец и мою голову отец Бо-
рис накрывает епитрахилью, теперь я смогу подойти к Святой
Чаше. Мне немного страшно, немного беспокойно и вместе с
тем — радостно.
Сегодня обычный будничный день, служба идёт в пра-
вом приделе храма, посвящённом Варлааму Хутенскому.
Придел маленький, тесный, но в нём, как звёздочка, справа от
алтаря, — икона Казанской Божией Матери. Литургия идёт
своим чередом, я не очень хорошо понимаю, что поёт хор:
незнакомые слова, незнакомая мелодия. И вот открываются
Царские врата. Отец Борис выносит Святую Чашу. Словно
бы издалека, доносятся до меня слова молитвы «Верую и ис-
поведаю…», а потом: «К Святой Чаше подходят только те,
кто на исповеди получил разрешение у священника, и с на-
тельным крестом на груди.»
Я хватаюсь рукой за грудь. На мне нет креста. Но я и
без этого знаю, его там и не было. Я смотрю на отца Бориса,
какой-то туман стоит у меня в глазах.
— Господи! Помоги!
Со всех ног я бросаюсь к свечному ящику. Я кого-то весь-
ма грубо толкаю, и возмущённые моим непристойным поведе-
нием ропщут старушки в белых платочках.
Крестики. Их так много, можно купить любой, но самый
недорогой стоит — 50 копеек. В моём кошельке всего — 20.
На остальные деньги уже куплены свечи и расставлены перед
иконами. Я стою возле свечного ящика и плачу. На моей ни-
щенски протянутой руке одиноко белеет злосчастная двадца-
тикопеечная монета. Вдруг кто-то, совсем незнакомый, кладёт
мне на ладонь ещё несколько монет. О, чудо! Ровно 50 копеек.
Дрожащими руками я надеваю на себя крестик, привязанный
к простой суровой нитке. Это мой, по-настоящему первый в
жизни крест. Тот давний, от далёкого в детстве крещения, по-
терян. Да и вряд ли я смогла бы носить его, не в пионерские же
и не в комсомольские годы. А этот простой скромный крестик
я ношу до сих пор и не променяю его ни на какой другой, ни на
серебряный, ни на богато изукрашенный, золотой.
Мне казалось, стоит всего лишь один раз прийти к Свя-
той Чаше, и сразу станешь другим, очищенным и просветлён-
ным. Но со мной этого не случилось, я осталась таким же, и
куда более грешным, человеком. При этом внутренне открыв-
шимися глазами увидела я, что число совершённых мною и
постоянно совершаемых грехов бесчисленно и подобно реч-
ному песку, в котором песчинок не сосчитать. И молитва при
всём моём старании оставалась такой же холодной и механи-
ческой, и не было в ней главного — Любви к Богу. Как же на-
учиться любить Бога, таинственно сокрытого от тебя, чужого
и незнакомого?
Я выросла без отца. А как мне хотелось иметь его в дет-
стве да и в годы моего взросления. И вдруг открылось мне,
что есть у меня Отец Небесный, Отец, всё мне подающий,
наказующий меня за мою леность, милующий за добрые мои
дела. Это открытие, как громом небесным, поразило меня, и
внезапно в молитве, обращённой к Богу, появилась сердечная
теплота, дарующая радость.
Прошлой осенью со мной произошло событие, которое я
отношу к чудесным. В храме Знамения Божией Матери, что у
Рижского вокзала, есть почитаемая чудотворная икона святого
мученика Трифона. Я часто бывала там. Святой мученик исце-
ляет болезни и прогоняет нашествие бесов. Святого мучени-
ка Трифона на иконах изображают с соколом, который мирно
восседает на его поднятой вверх руке. От лика святого муче-
ника исходит притягательный свет.
В тот день на выходе из храма меня остановила незнако-
мая женщина. Мимо шло много людей, но она почему-то ска-
зала мне: «Матушка, в Кремле выставка христианских релик-
вий. Обязательно сходите» Я верю, что Бог каждому человеку
подаёт то, что нужно для его души. Значит, мне это нужно.
И я пошла на выставку.
Соборная площадь Кремля. Величественный Успенский
собор, увенчанный пятиглавием золотых куполов, горящих в
синеве осеннего неба. Празднично нарядный Архангельский
собор. А вот и белокаменная красавица колокольня Ивана Ве-
ликого, в её основании, в нижнем зальце как раз и расположе-
на выставка. Но так не хочется уходить с Соборной площади,
хочется долго-долго дышать её святым воздухом.
Контроль. Разрывают мой билет, и я вхожу в зал. На пер-
вый взгляд что-то непонятное, будто я не на выставке, а в Бо-
жьем храме. Я вижу людей, молитвенно стоящих на коленях.
Здесь стоит глубокая тишина, здесь не разговаривают, здесь
ходят тихими, неслышными шагами.
Возле одной из витрин особенно много народа. Все на
коленях. Здесь главные христианские святыни: кусочек ризы,
некогда принадлежавшей самому Господу Иисусу Христу;
обломок тернового венца, возложенного на Его безвинную го-
лову накануне распятия; гвоздь, которым прибиты были к кре-
сту Его святые руки, руки безвинного Мученика. Гвоздь стра-
шен, он непривычно огромен, с чётко очерченными острыми
гранями. Не гвоздь, а орудие пыток. С острия этого гвоздя тог-
да, при распятии Господа, по каплям стекала Его Святая Кровь
в знак Его нескончаемой Любви к нам.
Господи, а чем мы ответили на эту Безмерную, Нескон-
чаемую Любовь? Да тем, что продолжаем вбивать в Твоё
любящее сердце бесчисленное количество других гвоздей:
кривых, ржавых, коротких, длинных, острых, тупых…
— Господи, простишь ли ты нас когда-нибудь за всё это?