Первый раз в первый класс

  Лужи в нашей деревне были неотделимой частью ежедневного пейзажа. Они были не только весной и осенью, но и оставались во многих местах, не высыхая даже летом. Характерным строением почвы для территории села, является наличие под внешним чернозёмным слоем, слоя суглинков, которые задерживают воду, не давая ей просачиваться в грунт. Кроме этого было много природных мест, в которых грунтовые воды постоянно выступали на поверхность, создавая невысыхающие лужи.
  С уверенностью могу сказать, что единственным живыми существами в деревне, радовавшимися этим лужам, были свиньи. Этих неприхотливых в содержании и всеядных домашних животных во множестве можно было наблюдать на улицах села. Как тяжело бы не было жителям с питанием, но используя очистки и отходы пищи, а летом траву, в каждой семье старались к зиме выкормить домашнего кабана.
Летом свиньи паслись у домов, а днём принимали грязевые ванны прямо на дорогах. Для этого рыли ямы (делали гайно), которые заполнялись жидкой грязью. Им там было прохладно, и их там не кусали различные насекомые. Иногда водителям, проезжающим через деревню, по нескольку раз приходилось останавливать машину у очередной лужи и каким-нибудь дрыном сгонять с дороги свиней.
  К слову скажу, что в обеспечении летом питанием домашних свиней большая роль отводилась мальчишкам. В каждом дворе у пацанов была самодельная тачка. Главная проблема было найти колесо, ну а остальное - молоток и гвозди. Проще всего было, где-нибудь в колхозных мастерских, стащить зубчатую шестерёнку. Но, учитывая сопротивление зубцов и внутреннего паза под шпонку, такое колесо на тележке требовало при движении больших усилий. Мы искренне завидовали тем, у кого на тачках колёса были гладкими. Однако, вот с такими транспортными средствами, собравшись по нескольку человек, мы ездили за молочаем и борщевиком (по местному лапкой, а это любимое растение свиней) далеко за деревню. Чаще это были окраины полей у Глубокой пади.
  С лужами на дорогах у меня было связано несколько очень неприятных происшествий. Дело вовсе не в промоченных ногах, ведь вода в сапогах являлась ежедневной обыденностью. И не в том, что машины ездили во многих залитых водой местах улиц только с разгону, обдавая пешеходов жидкой грязью. Дело было в большем, и это большее оставило не только мрачные воспоминания, но и серьёзную психологическую травму на всю мою жизнь.
  Всё начиналось, как всегда, хорошо и радостно. В связи с подготовкой меня к школе, мать купила мне очень красивый школьный костюмчик чёрного цвета, со стоячим воротничком и брюками. Это была первая одежда, которую именно мне купили в магазине. После моих выцветших трусов, которые летом являлись основной одеждой, это было нечто заоблачное, вызывающее исключительный восторг.  Хотя костюмчик и был слегка великоват, ведь покупался на вырост, однако, как и на взрослом, на нём было много карманов. Радости моей не было предела. Я одевал его с новыми ботинками, но без шнурков (шнурки мать прятала, чтобы я раньше времени не начал носить ботинки), становился перед зеркалом, разглядывая себя со всех сторон. Эти примерки для меня были в радость, и меня распирали возвышенные чувства от предстоящего  поступления в школу, и я очень гордился, что буду ходить в такой красивой одежде. Следует признаться, что в таком костюмчике, я нравился не только себе, но и всей семье.
  Наступило 1 сентября, мать нагладила мой костюм, белую рубашку, достала купленные по этому поводу носки и зашнуровала мои новые ботинки. Старшая сестра Нина принесла белый носовой платок и вставила его уголком в нагрудный карман. Другая сестра, Клава, долго расчёсывала мои неподдающиеся расчёске волосы, а затем принесла отцовский праздничный тройной одеколон и для солидности побрызгала им меня. Подстриженный, свежевымытый, с отпаренными в горячей воде цыпками на ногах, я блистал как герой, с новеньким орденом. Пьянящий запах неведомого для меня одеколона кружил мне голову.
  Глядя на мою незамечаемую доселе интеллигентную красоту, вся семья восхищалась и вместе со мной радовалась. Мать на радостях слегка всплакнула, но не забыла меня предупредить, чтобы я не порвал новые штаны. Когда я вышел на улицу, все соседи тоже смотрели на меня и, видя мою радость, улыбались. Все махали мне руками и я, полный гордости и достоинства, двинулся в самостоятельную жизнь.
Понимая значимость события и красоту своей одежды, я медленно и вопреки своему желанию запрыгать, шёл по улице. По переулку за домом Чухуновых, я благополучно дошёл до огромной лужи при выходе на 2-ю улицу (Комсомольскую). Лужа была большая и вдоль забора лежали две жёрдочки, по которым ходили люди. Ходил по ним ранее и я. Боясь наступить ногой в грязь, я потихоньку переступал ногами. И вот когда я был на середине лужи, вдруг теряя равновесие, я вынужден был рвануться к спасительной дороге. Но зацепившись ногой за проволоку, которая была привязана к одной из жердочек, я со всего маху упал лицом в лужу. По инерции я ещё проехал какое-то расстояние на животе, собрав головой грязь.
  От внезапности и чудовищной нелепости произошедшего, меня вдруг сковал дикий ужас, и мне казалось, что я даже на мгновение потерял сознание. Как-то интуитивно, чтобы меньше испачкаться, я пытался вскочить на ноги, но мои руки разъехались по жидкой грязи в стороны, и я вновь повалился на бок. Сидя среди лужи и, выковыривая грязь из глаз и головы, я с ужасом рассматривал себя. Слёзы бессилия и обиды ручьём текли из глаз, а дыхание перехватывали спазмы независимых от меня рыданий. Спасенья от неизбежного позора уже не было. Это была катастрофа… Какие-то мои тетрадки, приготовленные для школы, вместе с сумкой одиноко плавали в луже.
  Людям, не испытавшим подобного состояния, невозможно представить себе весь кошмар таких чувств и ощущений, внезапно обрушившийся на меня. Ведь минуту назад я был красивый, счастливый, полный фантазий и планов и вдруг низвергнут, раздавлен и унижен. Почему-то в голове у меня стучала мысль, что меня, такого никчемного теперь в школу не возьмут. Рухнул такой красивый и значимый для меня мир, к которому долго и тщательно готовили меня, и к которому готовился я сам.
Когда истекая грязью, я всё-таки встал на ноги, то первым желанием было всё-таки пойти в школу. Однако, осмотрев себя и вспомнив торжественность моих проводов, я понял, что даже домой-то в таком виде возвращаться стыдно. Я был морально раздавлен, и моё унижение было полным.
  Тем же путём я плёлся домой и горько рыдал. Понимая, что избежать позора можно только потихоньку вернувшись домой, однако, я не мог сдержать рвущуюся из моего сердца обиду и крики. Слыша мои вопли, соседи выскакивали из дворов. Нужно было видеть их лица, когда они, в этом истекающем грязью «Чудо-Юде», начинали узнавать меня. Ведь минуту назад все радовались со мной, провожая меня сверкающего в школу, а сейчас все задавали один и тот же вопрос:
- Да где же это тебя так угораздило?
Или:
- Да кто же это тебя так извалял?
  Я не знал значения слова «угораздило», но понимал, что это значит, будто бы меня наказал бог. За что меня так наказали,  я естественно не знал. Поэтому захлёбываясь слезами и грязью, я продолжал вытаскивать руками куски глины из волос и из-под рубашки, и плакал навзрыд.
Да и не мог же я всем рассказывать, что это я сам так извалялся в грязи. Ведь в это не верил даже я сам!
  Кто-то из взрослых, от Чухуновых, взял меня за руку и повёл домой. Вся моя семья, услышав мой громкий плач, выбежала из дома на улицу. И это был финал, который я запомнил на всю свою жизнь. Появившаяся из калитки мать от увиденного неузнаваемо испачканного в грязи сына, и от внезапного шока, резко присела на корточки и закрыла лицо руками.
  Кричала мать, кричали сёстры, плакал брат и матерился дед. Многократно было сказано, что мне нужно ходить в школу только в рваной фуфайке и в трусах. И почему я туда попёрся, и в кого я такой, уродился. И много ещё такого неожиданного, я тогда вдруг услышал и узнал о себе.
Сбросив грязный костюм на крыльцо, я сказал, что в школу больше никогда не пойду и в трусах убежал в огород. Через некоторое время мать и сёстры стали искать меня в огороде, но я лежал между грядками, замаскировавшись в картошке, и не показывался. Я был самый несчастный человек на белом свете, и готов был умереть от обиды и позора. Я лежал и думал, что  вот сейчас возьму и умру, и все тогда поймут, что я ведь не специально упал в лужу!
  Через некоторое время, когда не на шутку встревоженные родственники, стали искать меня уже за огородом и говорить, что мой костюм они уже отмыли, и осталось его только погладить. Да и к тому времени я и сам очень замёрз и понял, что вылезать всё равно мне надо. Я вылез из картошки.
  Меня отмывали, поставив в железную ванну во дворе, но я руками всё равно держал свои трусы, чтобы сёстры не подсматривали. Ведь я уже всё-таки был большой и пошёл в школу…
  После этого случая, я никогда не испытывал восторгов или радости по случаю новой одежды или других серьёзных приобретений. Я понял, что в жизни все ненадёжно и временно, а одежда всего лишь предмет, закрывающий тело. И даже в мыслях не следует возноситься высоко и далеко, и мнить из себя больше, чем ты есть на самом деле. Помня этот урок, я всегда одевался скромно и просто. С этим «грязным» опытом, как-то пришло понимание того, что хоть и встречают по одежке, но ведь провожают то, по уму.
  На следующий день в школу меня отправили с сестрой.  Мы шли по центральной дороге села, которая называлась «Шоссейка». Путь хоть и был несколько дальше, но больших луж на нём не было. Мой стираный костюмчик уже никого не радовал своей новизной и свежестью. Торжеств с отцовским одеколоном тоже уже не было, а только грозное предупреждение моей матери : «Смотри там, а то не дай бог опять»! Да я и сам, всё ещё находясь под впечатлением предшествующего позора, выглядел подавленным и ощущал себя загнанным и несчастным. В общем, праздник прошёл стороной.
  Моё неудачное начало первого дня в школе как-то очень сильно повлияло на меня. После падения в грязь, я долгое время испытывал чувство какой-то вины и подавленности, своей неполноценности и держался несколько отчуждённо и в стороне от всех.