VIII 6 Ладья

— Магистр? Это вы? Моё почтение. – Бледный и на вид явно нездоровый и замотанный Фредерик поспешно согнулся в поклоне. Магистр только раздражённо кивнул. На плечо ему спикировал крупный ворон и покосился на юного авантюриста чёрной бусинкой глаза. Стоящей у полки с книгами Дайре птица показалась смутно знакомой. Место встречи изменить нельзя – они все вновь столкнулись в библиотеке. Магистр вдруг подошёл к Фредерику, цепко заглядывая ему через плечо
— Ты чего ищешь, парень?
Фредерик поспешно захлопнул книгу, причём, сделал это с громким стуком, напугавшим Дайре окончательно.
— Уроки учу, – буркнул он. Магистр неприятно усмехнулся. В свете Фредериковой свечки золотые украшения на нём тускло поблёскивали, вызывая смутные ассоциации с проклятыми кладами и могильными склепами.
— А. Ну, учи, учи.
Авантюрист невольно отодвинулся.
— Учу...

Шаги простучали по тёмной галерее, свернули в длинную анфиладу комнат. В блеклом лунном свете всё казалось сине-чёрным. По помещениям гуляли холодные сквозняки, каждый звук отдавался эхом. Ласточка метнулась вслед за шагами, и успела заметить внизу, у основания широкой пологой лестницы, замершую человеческую фигурку.
— Постой, – окликнула она, свешиваясь через перила – длинные волосы закрыли лицо, а потому человек внизу не сразу её узнал. Он видел тонкую фигурку в облегающем военном мундире с густыми пушистыми волосами. Не императрица. Линнардин приземистее, и у неё короткие волосы.
— Да, госпожа?
— Я тебе не госпожа. – Лёгкие шаги Ласточки прошелестели вниз по лестнице. – Слушай, ты не имперский. Ты ведь служишь Дэннеру, не так ли? Не мог бы ты кое-что передать... Да постой же! – Она снова догнала его и ухватила за руку. – Пожалуйста.
Мужчина резко выдернул руку. У него были чёрные волосы и чёрные глаза. Южанин.
— Как вы можете так говорить? Вероятно, вы меня с кем-то перепутали...
— Постой!.. – умоляюще прошептала Ласточка, глядя на него огромными глазами. Волосы растрепались. Вид у неё был диковатый. – Пожалуйста, я очень тебя прошу...
Мужчина напряжённо улыбнулся.
— Удачная шутка. А теперь разрешите мне идти, моя госпожа.
Ласточка беспомощно опустила руки, сообразив, что ничего от него не добьётся. Он развернулся и быстро зашагал прочь.
— Если не выполнишь мою просьбу, – отчаянно заорала Крылатая, – я тебя выдам, вот!
— Я не понимаю, о чём вы говорите.
Ласточка ухватилась обеими руками за перила лестницы и разрыдалась.

Крупный чёрный ворон плавно снизился аккурат на середину площадки с фонтаном, расположенной в дворцовом саду. Сейчас сад был заметён снегом, и облетевшие ветви покрылись маленькими сугробчиками вместе с фонтаном, который, несмотря на зимнее время года, журчал тоненькой струйкой ледяной воды, льющейся из кувшина в руках у мраморной русалки.
Ещё не достигнув земли, ворон начал стремительно терять перья, и вскоре обратился в очень недовольного молодого мужчину. Мужчина закашлялся, ёжась от холода, полез в кусты с краю площадки и принялся по-собачьи, обеими руками, раскапывать сухой снег. Довольно скоро он откопал заиндевевший мешок, из которого с заметным трудом, так как мешок сморозился накрепко – видимо, лежал здесь давно – извлёк шёлковую синюю рубаху с серебряным шитьём, камзол, штаны, портянки и пару сапог. Нижнего белья в мешке не оказалось, и Ворон принялся приглушённо ругаться, спешно натягивая онемевшими пальцами одежду.
— ...Ну, Гертруда, ну, попадись ты мне... – мог бы услышать случайный прохожий, если бы в тот момент проходил мимо фонтана. Но случайных прохожих в такой мороз, соответственно, не наблюдалось, а потому ругань эту слышала только русалка, которая продолжала проливать кувшин, осуждающе глядя на мужчину мраморными пустыми глазами. Ворон же закончил шнуровать сапоги и быстрым шагом направился к порталу императорского дворца.
— Сэр Рафаэль, на аудиенцию к Её Величеству, – отрекомендовался он охране. – Меня ждут.
Солдаты поклонились. Ворон уверенно проследовал коротким коридорчиком, пересёк обширный холл, поднялся по широкой пологой лестнице, миновал длинную анфиладу комнат и, наконец, оказался у ворот тронного зала, куда его пропустили безоговорочно. Видимо, уже знали.
Шаги звонко простучали по тёмно-зелёным мраморным плитам. Императрица при виде посетителя внезапно дёрнулась, будто хотела вскочить, и широко улыбнулась – затем тряхнула головой и сделала вид, будто просто сменила неудобную позу. Улыбка превратилась в холодно-вежливую гримасу. Ворон поклонился, заглянул ей в глаза и... побледнел и отступил на шаг. Императрица не отвела взгляда.
— Пожалуйста, сэр Рафаэль, – очень медленно и отчётливо произнесла она. – Подумайте о благе народа Империи – и пусть тайны останутся тайнами.
Ворон взял себя в руки и прищурил синие глаза.
— Где она? Скажи мне, где она!

Дэннер, не останавливаясь, перепрыгнул растяжку и оказался у костра.
— Здравия желаю, товарищи бойцы. – Махнул рукой, когда собравшиеся – человек пятнадцать – порвались было встать. – Отставить. Мерригана не видели?
— Нет, товарищ...
— Ясно, – не дослушал до конца Дэннер. – Благодарю...
— ...Рогатого не встречали?
— Нет...
— ...Не видели Мерригана?
— Не видали...
Расспросив едва ли не четверть лагеря и так ничего и не узнав, Дэннер вышел за оцепление и привычно свернул к реке. Склон утёса белел нетронуто-чистой снежной скатертью, на дороге тоже никого не было. Впереди и справа темнела искусственная роща – некрополь. Дэннер свернул к кладбищу. Литые чугунные ворота были чуть приоткрыты. Сбоку от входа расправил мраморные крылья скульптурный ангел. Из-под тонкого снежного слоя проглядывала почерневшая прошлогодняя листва. Что его привело именно на кладбище – Дэннер и сам не мог бы сказать. Может, здесь просто было спокойно. Мёртвые не пишут писем и мечами не размахивают. Они просто тихо спят в своих могилах.
Под сапогами захрустел гравий, кладбище было довольно большое и ухоженное. Впереди широкая мраморная лестница полого уводила вверх, к дверям богатого склепа с двумя колоннами по бокам. Облетевшие лозы вьющихся роз обвивали колонны, теряясь в занесённых снегом вычурных капителях. Под розами, по широкой дуге арки тянулись золотые литеры. Дэннер прочёл смутно знакомую фамилию – он не помнил, чью именно, и так понятно, что кто-то знатный. Мягко, умиротворяюще поблёскивал снег. Даже дикий океанский ветер здесь присмирел, и только тихонько перебирал холодными пальцами голые ветви деревьев, да легонько теребил чёрные извивы роз. Стихии словно боялись потревожить сон мёртвых, да и самому Дэннеру уже начало казаться, будто здешний покой оберегает всё, начиная от Матери-Земли и заканчивая вот этими самыми розами и колоннами.
И тут вечернюю тишину прорезал приглушенный грохот.
Дэннер рефлекторно отстегнул крепления ножей и отступил на шаг от лестницы – а именно из-за стен золочёного склепа донёсся звук.
Ветер взметнул волосы. Земля дрогнула. Дэннер ждал.
Прогрохотало вторично, затем раздался звук совершенно неожиданный в данной ситуации. Кто-то чихнул.
Затем выругался. Затем снова чихнул.
— Твою мать, сколько ж здесь праха! – услышал Дэннер. Затем двери склепа распахнулись. На пороге показался небольшого роста и с внушительным горбом некто в плаще, на ходу вытирая нос и брезгливо срывая с себя остатки паутины, стряхивая лохмотья праха и отчаянно матерясь. Дэннер зажал нос чтобы тоже не расчихаться – ветер подхватил прах и развеял его по кладбищу.
— А ты что здесь забыл? – вместо приветствия осведомился горбатый и чихнул вторично. – Сейчас прокляну.
Дэннер, не удержавшись, фыркнул – уж очень забавным был переход от чихания к угрозам – и отозвался:
— Да вот, троюродного дедушку выкапываю.
— Зачем? – уточнил горбатый.
— На холодец! Зачем же ещё.
Выходец из склепа не удивился.
— А... это дело хорошее. – Потом насторожился и подозрительно осведомился:
— А ты, случаем, не имперский шпион?
— Очень похож, – насмешливо отозвался Дэннер. Голос казался ему смутно знакомым, хотя он и не видел лица.
— Смотри, – строго сказал горбатый. – А то, если шпион, то я тебя...
— ...Прокляну, – завершил Дэннер. – Слышали, знаем.
— Не-е, не ты меня, а я тебя, – поправил горбатый. Он деловито скинул плащ и с наслаждением потянулся. Дэннер подошёл поближе.
У незнакомца оказалась поджарая жилистая фигура вместо кожи покрытая мелкой серой чешуёй, что, впрочем, не мешало расти на голове ярко-рыжим волосам. Впечатление довершали глаза, узкие продолговатые, лишённые и белка, и радужки, с жёлтым отливом как у кошки. А горб оказался широкими перепончатыми крыльями.
— Приятно размяться, – пояснил он Дэннеру, эти самые крылья с наслаждением расправляя. – Слушай, вот теперь о деле. Мне нужен человек по имени Дэннер Менестрель. Говори, где его можно найти, а не то ща как прокляну...
— Вот, заладил, – поморщился упомянутый Дэннер. – Что за привычка? Здесь я, нигде меня искать не нужно. А я думал, вас всех истребили.
— Вот, как видишь, не всех. И вообще, не шути со мной! Про...
— Да понял я, понял. Можешь не повторять. – Дэннер демонстративно повернулся к свету, откинув волосы с лица. – Ну? Так больше похож?
Крылатый распахнул жёлтые глазищи и вдруг – подлетел к командиру и крепко его обнял.
— Дэннер! – провозгласил он. – Сколько лет, сколько зим!
Дэннер осторожно отстранился.
— Мы знакомы?
Крылатый удивился ещё больше.
— Дэннер, ты чего? Головой, что ли, где приложился?
— Не исключено, – мрачно согласился Дэннер. – Я тебя не помню.
— Да ладно! – не поверил крылатый. – Мы же с тобой на фронте... двести лет назад... Вспомни!
— Двести лет назад меня и в проекте не было. Может, ты меня... – В памяти искоркой сверкнула картинка – уход Мерригана, лазарет... и Ласточка... – Постой... возможно, ты и прав.
— Ну, разумеется, прав! Дэннер, очнись!
Воспоминание о сцене в лазарете вызвало новую вспышку боли. Дэннер затряс головой и, пытаясь хоть как-то отвлечься, быстро сказал:
— Я, наверное, просто не помню. Прости. Как тебя звать?
Крылатый уставился на него с искренним сочувствием.
— Стиган. Дэннер, ты чего, правда, что ли, не помнишь?
Дэннер устало устроился на ступеньке.
— Не помню. Мне память заблокировали.
— Ай-ай-ай, паршиво-то как! – окончательно расстроился крылатый. – Ладно, Дэннер, ты не переживай, всё будет замечательно! – бодренько заверил он, хлопнув командира по плечу. – Слу-ушай, я ж к тебе не просто так. У меня для тебя есть информация. Интересуешься?
— Интересуюсь, – безо всякого энтузиазма отозвался Дэннер, который никак не мог выбросить из головы ни Эндру, ни Ласточку. И неизвестно ещё, что хуже. Откровенно говоря, в данный момент его не интересовало ничто вообще. Хоть трава не расти. Впрочем, зимой она так и так не растёт...
Крылатого это, казалось, ничуть не впечатлило. Он важно поднял вверх чешуйчатый указательный палец с тяжёлым кольцом.
— Это ты правильно интересуешься. Потому как информация касается нашего общего друга. Знаешь, какого?
— Это какого же? – так и не дождавшись продолжения, уточнил Дэннер, которого начала потихоньку раздражать необходимость постоянно отвечать на риторические вопросы. Похоже, крылатый прочно сросся с этой привычкой, и приходилось терпеть.
— О, ты его знаешь, знаешь! – заулыбался крылатый. – Мерригана, помнишь такого?
Дэннер резко развернулся к нему.
— Во-во! – возрадовался крылатый. – Я говорил, тебе будет интересно!
— Ну! – подстегнул Дэннер, распрямляясь.
— Императрицу знаешь?
— Знаю!
— Чем она занимается, знаешь?
— Стиган! – взмолился несчастный командир.
— Не перебивай, – назидательно произнёс крылатый. Дэннер от такой наглости даже не съехидничал. – Так вот. – Пауза, во время которой Дэннеру стоило немалых усилий не вытрясти из Стигана обещанную информацию телепатически. – В общем, Мерригана надо спасать, – торжественно завершил крылатый. – Ты дашь мне отряд?
— Погоди, – сказал Дэннер. – Что произошло?
— Ты знаешь о Слепой Смерти?
— Знаю, – терпеливо отозвался командир.
— Ну, вот. А кто ими командует, знаешь?
Дэннер стиснул зубы. Зелёные глаза сузились. Крылатый помрачнел.
— Не может быть.
— Может, Дэннер, ещё как может! Так ты дашь мне отряд?
— Дам, – отозвался Дэннер. – Потом догоню и добавлю.
— Прокляну, – обиделся Стиган. – Я серьёзно!
— Я тоже.

Вскоре Дэннер со Стиганом остановились перед лазаретом, откуда доносились приглушённые голоса Халлис и Маргунд. Командир подошёл и резко постучал в дверь.
— Эй, вы там живые?
— Дэннер! – услышал он голос Эндры.
— Почти, – отозвалась изнутри Маргунд.
— Ой… со мной всё хорошо…
— Вижу. Потерпи немного. Больно? А так? Где больно?
— В груди…
— В груди? Странно. Холодная испарина… Тебя знобит? Или кидает в жар?
— Я не знаю… Маргунд, это бесполезно…
— Вот ещё. Помолчи.
— Ты только не говори Артемису, хорошо?..
— Вот до кого мне сейчас нет дела, так это до Артемиса. Повернись.
— Ай!
— Маргунд, что с ней такое? От чего это?
— Не знаю, Халлис, не знаю.
— Эндра, ты потерпи немного. Сейчас пройдёт.
— Терплю…
Тени беспорядочно метались по потолку, отплясывая бешеный танец.
— Ничего не выходит… Так мы её только больше замучаем.
Маргунд вздохнула и выпрямилась.
— Значит, всё-таки, проклятие? – спросила Халлис.
— Скорее всего.
Райдо грустно хлюпнула носом. Было тоскливо, от того, что, вот ещё сегодня днём рыжая ходила, стряхивая снежинки с куртки, держала её за руку. А теперь умирает, прямо здесь, у них на руках.
— Маргунд, ты тут?
— Тут, – склонилась ведьма над эльфкой.
— А где Дэннер? Почему он не приходит?
— Он обязательно придёт. Немного позже, – сказала Маргунд, как обычно утешают детей.
— Не придёт… – вздохнула Эндра, сворачиваясь ещё более тесным клубочком. Тяжёлый ком в груди давил и мешал дышать. – Никто не придёт подержать меня… за руку…
— Что вы там устроили? – Дэннер, который голоса слышал, только слов не различал, устало опустился на крыльцо. И вдруг обнаружил, что состояние Эндры его больше не трогает. Ничуть. Мало того, ему сделалось абсолютно всё равно и на всех остальных – на друзей, на солдат, на страну, на, в конце концов, себя самого... нет, на себя ему уже давно наплевать. Но чтобы на людей?! Дэннер старался отыскать в себе хотя бы малейшую искорку каких-либо чувств – но их не осталось. Ни единого. Что-то сломалось внутри – что-то, что до этого вело его вперёд, заставляя верить и жить, выживать там, где выжить невозможно, мыслить и действовать. Будто огонь в груди бушевал, а теперь огня нет. Пепел. Мёртвый холодный пепел... Только тупая режущая боль из-за Ласточки, и эта боль жгла и не давала дышать. И всё. И сделалось страшно.
И вдруг где-то на грани сознания мелькнуло отрешённое удивление: почему это случилось так поздно. Ведь это должно было случиться гораздо раньше, ещё тогда, когда убили родителей, тогда, когда его вели на эшафот, тогда, когда дороги запестрели шибеницами, тогда, когда умирали один за другим все, кто был ему дорог, тогда, когда сломили имперцы его гордый и непокорный народ, тогда, когда самого его пытали инквизиторы, тогда, когда возвели на костёр, тогда, когда... Да к чёрту! Раньше! Почему именно сейчас?..
— Простите, – выдохнул он, свистом подзывая бродившего неподалёку коня и взлетая в седло. Стиган едва успел увернуться из-под копыт сорвавшегося в бешеный карьер гнедого.
Что-то сломалось...
Эндра вздрогнула.
— Он ушёл?..
— Вернётся, – успокоила Маргунд, сама не капли в это не веря.
— Не вернётся… – вздохнула Эндра.
Вернее – попыталась вздохнуть. Чёрный тяжёлый ком давил всё сильнее. И было обидно. Дэннер даже не заглянул, снова умчался по своим делам.
«Притихни, – строго сказал внутренний голос. – Ему тяжело. Сама знаешь.»
Эндра знала и понимала. Но всё равно, было обидно. У неё же никого, кроме него, нет. Очень хотелось, чтобы он посидел рядом, подержал за руку. Это казалось жизненно важным. Им ведь нужно попрощаться. Попрощаться! Теперь действительно насовсем.
Она умирает. На этот раз она чувствовала это совершенно отчётливо. Конечности холодели и плохо слушались, сердце билось неровно и с перерывами. Было горько и обидно, но не страшно. Сам факт своей смерти Эндра восприняла спокойно. Было только очень больно, что именно сейчас.
— Маргунд… – попросила она. Голос тоже подчинялся с трудом. – Пожалуйста, потом скажи Дэннеру… что я его люблю… и что всё будет хорошо… А Артемису – чтоб он был счастлив…
Она смолкла и уткнулась в колени Маргунд.
— Передай, пожалуйста… Обещаешь?..

Дэннер нёсся, не разбирая дороги. Вернее, умный конь сам выбирал дорогу, чтоб не увязнуть в снегу. Командир не знал, куда он скачет и зачем. Он не знал вообще ничего. Даже зачем он живёт. Самым страшным было то, что боли не было. Ни от того, что Ласточка предала, ни от того, что Эндра умирает, ни от того, что без него никакого Народного Восстания не будет. Боли не было. Не было горечи. Была только пустота – бездонная, гнетущая, страшная. Она засасывала Дэннера в свой душный омут.
Снег сверкал под лунным светом. Отлучаться одному в Серебряную Ночку было не самым удачным решением, но Дэннер, конечно, об этом не думал. Коню передалось его состояние, и он нёсся, как ветер, а Дэннер, к тому же, инстинктивно пришпоривал его носками сапог. Он мог сколько угодно повторять себе, что жизнь закончилась, прошла, и что больше ничего не будет. Не прижмётся к нему Ласточка, не станет нетерпеливо и при этом немного смущаясь распутывать шнуровку его рубахи, не будет ждать, когда он закончит дела, чтоб вместе забраться в постель, не будет уютно варить обед на всех, не будет ловить его взгляд. И Эндра больше не влетит в палатку, не попросит у него лютню, не станет влезать с комментариями в разговор, и просто не подойдёт и не ткнётся ему в плечо, чтобы поддержать, или, наоборот, самой попросить поддержки. Но это не помогало, не вызывало никаких чувств, никаких эмоций. Наверное, он должен был больше заботиться об Аретейни, чтобы её не арестовали. Тогда бы она и не предала. И лучше следить за сестрой, чтобы не попадала в неприятности. Верно, он должен был. Был. А теперь не осталось ничего.
Тут конь, который уже почти понёс, отчего-то испуганно заржал. А в следующее мгновение он столкнулся с чем-то или кем-то, и Дэннер вылетел из седла и полетел в снег. Инстинктивно затормозил ладонями, чтобы не сломать себе шею. Под ним кто-то заметался, пытаясь выкарабкаться. Дэннер выдернул этого кого-то из-под себя.
Если бы Дэннер был в себе, он бы удивился, как это, двигаясь всё время вперёд, он умудрился наткнуться на Дерр. А если бы был ещё более в себе, то сообразил бы, что конь, предоставленный сам себе, скакал не по прямой, а описал широкую дугу, дав, тем самым возможность себя догнать волшебнице, которая неслась, сломя голову, верхами от лагеря.
Обе лошади ржали и барахтались в снегу, но, кажется, не пострадали.
— Жива? – машинально спросил Дэннер. Хотя его это совершенно не волновало.
Вместо ответа Дерр обхватила его за плечи и уткнулась носом ему в грудь.
— Остроу-ухий… не мути… Мутно это, када мутишь… Ну, чё ты, а? Ну, не надо… Ну, Остроухий, ну, миленький… – сбивчиво говорила она, комкая рубаху на спине командира и всхлипывая.
Боль вернулась. Навалилась удушливой пеленой и холодными тисками сдавила сердце. Волшебница ревела и цеплялась за него, лошади барахтались и жалобно ржали, рубаха и сапоги промокли, снег падал, хрупкими тающими звёздочками оседая на волосы и одежду. А дышать сделалось невероятно тяжело, и отчего-то кружилась голова, и картинка морозного зимнего пейзажа расплывалась перед глазами.
— Мне очень больно, Дерр, – тихо проговорил он. – Не надо. Не трать время.
— Не мути, – всхлипнула волшебница. – Пожалуйста, не мути...
— Дерр! – позвал он, встряхнув её за плечи. – Я больше не вернусь! Понимаешь ты это, или нет?! Я больше никогда не вернусь!
— Неправда, – прошептала Дерр. перебирая холодными пальцами его волосы, совсем Ласточкиным жестом. – Ты можешь. Я ж знаю, что ты можешь!
Лошадям, наконец, удалось распутаться и подняться. Дерр встала и потянула его за руку. Налетевший ветер швырнул ей в лицо соломенные волосы.
— Идём. Ты должен. Ты должен попрощаться!
— Что толку, если она умирает? Все там будем. Там и свидимся.
— Не говори, как Чернявый. Это он мутит – не верит, и всё такое. А ты ж знатный, я знаю. Ты веришь... И Ласточка...
Слово ножом резануло по сердцу. А ведь это он её так прозвал...
Дэннер медленно поднялся и отряхнулся.
— Нет. Я больше ни во что не верю.
Дерр всё продолжала тянуть его за руку.
— Веришь! – всхлипнула она. – Ты сильный. Идём!
Командир махнул рукой и забрался в седло.
В лазарете царил приглушённый уютный полумрак. Пахло морозом, потом, кровью и болезнью. Эндра тяжело, хрипло с присвистом дышала где-то в темноте. Рядом обречённо устроились Маргунд и Халлис.
— Эндра, я пришёл попрощаться.
— Правда, пришёл? – спросила Эндра совсем в своём духе. Только хрипло и тихо.
— Правда, – ответил Дэннер. Отыскал и сжал тонкую похолодевшую ладошку сестры. Совсем как тогда, в таверне, когда они только познакомились.
Дерр пристроилась за спиной командира, и вид у неё был такой, как будто она очень сильно боится.
— Дэннер… а я ухожу домой…
— Знаю, Эндра.
— Всё будет хорошо… честно… Ты же в это веришь…
Дэннер усмехнулся, погладив взмокшие, спутанные волосы сестры и не стал рассказывать, что не верит уже ни во что, кроме глухой пелены боли, которая прочно поселилась в груди.
— Госпожа Эндра… Эндра…
В помещение влетел Роланд, и Маргунд шикнула на него, чтобы вёл себя потише. От бега в глазах у оруженосца потемнело, а виски сдавило, поэтому он не сразу разглядел Эндру. А разглядев, подобрался и взял её за другую руку.
Теперь Эндра могла быть спокойна: есть, кому держать её за руку. Жаль только, что не выйдет попрощаться с Артемисом. От этого было очень больно. Но сделать было ничего нельзя.
— Вы… вы поправитесь, – тихо сказал оруженосец.
— Роланд… ты прости, что так получается…
— Как же так… – совсем как-то растерянно пробормотал юноша. – Вы… как мамка…
Дерр всё-таки набралась смелости и осторожно погладила Эндру по руке.
А Дэннер вдруг обхватил её за плечи и прижал к себе.
— Сестрёнка! – неожиданно сам для себя, сдавленно попросил он. – Хоть ты не уходи…
— Я вернусь, – пообещала Эндра. Голос стал почти неслышным. Она опустила голову на плечо брату, свернувшись калачиком, и затихла. Дэннер осторожно встряхнул её, но она не ответила. Тогда он встряхнул чуть сильнее, и Эндра безжизненно откинулась у него в руках. Дэннер уложил её обратно, на постель.
Дерр беззвучно ревела, уткнувшись в колени. Роланд молчал.

Конь летел во весь опор, хрипя и рискуя переломать себе ноги, но всадник, казалось, вовсе не замечал опасности. На морде гнедого хлопьями взбухла пена, всадник едва держался в седле, утоптанная дорожная лента стремительно убегала под ноги, взметая комья снега из-под копыт, колючий мелкий снег хлестал в лицо. Но всаднику всё равно казалось, что огоньки лагеря приближаются ужасно медленно.
Дорогу перегородили трое.
Место выбрали весьма удачное – здесь дорогу с двух сторон сдавили каменистые утёсы, оставляя узенький проход, где вчетвером разъехаться было никак невозможно. Разве что, ещё проехала бы телега, но четверым конным не протиснуться. Пришлось резко натянуть поводья, заставляя несчастного коня взвиться на дыбы, едва не столкнувшись со встречными.
Всадник и опомниться не успел, как его и без того тяжело хрипящего коня крепко ухватили за узду. Подняв голову, он встретил взгляд насмешливых карих глаз.
— Привет, – улыбнулся кареглазый, продолжая удерживать животное. С обеих сторон щёлкнули затворы спусковых механизмов – в спину – один из четверых успел пролезть сбоку назад – и в грудь уставились наконечники бронебойных болтов. – Нам не нужна твоя жизнь, братец. Отдай кошелёк и считай, что мы договорились.
Всадник вздрогнул и невольно откинулся в седле.
— Нет у меня денег. Хотите – обыщите.
— Как знаешь. – Кареглазый пожал плечами, едва прикрыл глаза и... замерев на мгновение, заметно расстроился. – Ты прав. Тогда – оружие, драгоценности, что там у тебя ещё есть.
И тут меч на поясе внезапно дрогнул, как живой. Затем сам собой пришёл в движение ремень перевязи, шевельнувшись, изогнувшись и змеёй выскользнув из пряжки. После чего оружие прыгнуло в руку кареглазому. Само собой. Тот перекинул меч одному из своих товарищей и улыбнулся вторично.
— Спасибо. Бывай, братец.
Всадник поспешно подобрал челюсть, дрогнувшей рукой принял поводья и...
И вот тут загнанный конь всё-таки споткнулся.
Едва выпустивший поводья, кареглазый не удержал равновесия, по инерции клюнув носом и едва не вывалившись из седла, конь испуганно взбрыкнул, оповестив людей об их интеллектуальном уровне коротким недовольным ржанием, а рука арбалетчика от неожиданности дрогнула на спуске, высвобождая стрелу. Болт, коротко свистнув в воздухе, застрял в позвоночнике – и имперец с хрипом откинулся на круп, повалившись на спину. Кареглазый охнул и придержал коня.
Втроём ещё живого всадника спустили из седла, уложили на снег, оставляя на белом пушистом покрывале кровавые ожоги. Он вдруг ухватил кареглазого за руку. Голос вырвался из груди вместе со сгустком крови, срываясь и медленно угасая.
— Найди... найди командира Армии... Освобождения...
— Что? – не расслышал кареглазый, склоняясь к самому лицу умирающего. Тот уже, видимо, почти не воспринимал окружающее.
— Скажи ему... это важно... скажи...
Слова перекрыл хрип. Всадник дёрнулся, глаза широко распахнулись и остекленели, пальцы, скрючившись, царапнули снег. А голова откинулась назад, рассыпая по дороге ярко-рыжие кудри. По телу снова прошла судорога, но и она быстро стихла.
— Что он говорил? – беспомощно обернулся к товарищам кареглазый.

Водяница не показывалась. Видимо, уснула до весны. Дэннер не представлял, как это можно спать подо льдом, у него ледяная крыша ассоциировалась с тюремной камерой.
Вот и всё. Теперь ещё и нежданно обретённая сестра потеряна вновь, на этот раз – навсегда. Сердце будто сдавили ледяные тиски, и было удивительно, почему снова больно. Ведь пора бы уже привыкнуть. Все, кто с ним сближается, до срока отправляются к пращурам. Он ведь знал, что так будет. С самого начала знал. Даже старался оттолкнуть её от себя, чтобы уберечь. Не помогло...
И Ласточка.
Ласточка...
Нож плавно скользнул в руку. Пальцы рефлекторно сжались годами тренированным движением, едва ощутив прохладную тяжесть рукоятки. Странно, а ведь он никогда не задумывался, как это просто – избавиться от боли. Вот оно, спасение – ближе, чем можно было бы подумать. В руке. Ещё никогда ничего так не хотелось, как сейчас – покоя. Чтобы исчезла эта боль, мучающая во много раз искуснее всех инквизиторских палачей. Одно движение – и избавление придёт. Дэннер засмеялся, подняв руку и коснувшись холодным лезвием шеи, полуиграючи-полувсерьёз примериваясь к артерии. Даже через нож, словно электрический разряд, он чувствовал по руке биение жизни. Сердце застучало чаще. Победить боль очень просто – достаточно лёгкого движения руки.
Разумеется, он никогда этого не сделает. Во-первых, это будет предательство. На него вся страна надеется. Во-вторых, он же не мальчишка. И уж точно не поступит как последний трус, эгоист и предатель. Нет, но каков соблазн...
— Дэннер, ты это напрасно. – Всадник мягко приблизился и коснулся его плеча. – У тебя нет причин.
Дэннер молча смотрел на воду.
— Ну разумеется, нет. – Он обернулся и улыбнулся собеседнику. – Да не буду я себя убивать, не думай.
Всадник уселся на корточки, задумчиво выковыривая из ледяной слежавшейся корки камешек.
— Я знаю. Мы с тобой хорошо знакомы. Она была первой и последней, кому ты поверил. – Он поднял взгляд. – Больно поверить – и ошибиться. Только, если подумать, не всё так драматично...
— Не стоит меня успокаивать, – осадил Дэннер. – Это ведь даже не столько предательство. Я-то знал, что императрица не станет разбрасываться крылатыми направо и налево. Она – этого не знала. Разумеется, она ждала моей помощи. Пусть даже и утверждала обратное – но ждала. И не дождалась. Это её и сломало. – Он отвернулся. – А я... я ей даже разъяснить всё не мог, не имел права выдавать ни её, ни себя с этой телепатией. На неё ведь наверняка заклинаний навешали что конфет на новогодней ёлке.
— А теперь ты от неё отрекаешься, хотя и продолжаешь её любить. – Всадник, наконец, отковырял камешек и, размахнувшись, с плеском запустил его в воду.
— Рэдгар, я всегда буду её любить. Просто потому, что она для меня остаётся, несмотря ни на что, дороже всего на свете. Знаешь, я бы на всё пошёл, согласился в Бездну вернуться. Она снова сделала меня живым. И дело даже не в том, кто из нас по какую сторону баррикад. Просто она – это вся моя жизнь. Но я прошу тебя только об одном: больше никогда не произноси в моём присутствии её имя.
Слова были не те. Они просто не способны были выразить чувства, они были для этого слишком слабыми. Но приходилось объяснять ими – ведь других не было.
Всадник тряхнул головой и поднялся.
— Дэннер, я ведь здесь не просто так. Я должен тебе кое-что сказать. Я прекрасно отдаю себе отчёт в угрозе, под которую тем подставляю нас всех, но я просто не могу, чёрт побери, этого видеть! Я не могу... – Он махнул рукой, перебивая сам себя. – Так вот, слушай. Твоя Ласточка...
Всадник вскрикнул и тяжело повалился в снег.
Дэннер ещё за несколько секунд успел почувствовать характерный озоновый запах вскрытого энергопотока, в последний момент резко обернулся, но таинственный заклинатель уже успел исчезнуть в яркой вспышке портала. Сообразив, что догнать напавшего невозможно, он склонился над Всадником. Тот, казалось, уснул – он дышал, но едва заметно. Дэннер коснулся основания шеи в поисках пульса, но далеко не сразу пальцы уловили слабый, будто бы очень далёкий, удар.
Дэннер вздохнул. Поднял Всадника на руки и двинулся обратно, к лагерю.
Там всё как будто притихло и замерло. Дэннер вошёл в лазарет и положил пострадавшего на койку.
В лазарете сидел Форх, обхватив колени руками. При виде Дэннера он встрепенулся.
— Вы не видели Дерр, командир? – спросил он. – Она вылетела так быстро, что я не успел ничего сказать.
— Видел, – кивнул Дэннер. – С ней всё хорошо.
Пробудившийся Артемис завозился на своей койке и приподнялся.
— А может, ты ещё случайно и рыжую видел? Вот, чует моя задница, она ещё куда-то вляпалась. Мне, собственно, всё равно, я просто так спрашиваю, – поспешно прибавил он.
Дэннер откинул назад ладонью тёмную медь волос и вздохнул.
— Нет больше рыжей, – сказал он. – Она умерла час назад.
— Час от часу не легче, – буркнул арбалетчик. – А с этим-то что?
Всадник был тяжёлым и каким-то холодным. Даже попав в отапливаемое помещение, он таковым и оставался. Кожа всё не желала согреваться, дыхание и пульс оставались едва заметными.
— «Заморозка», – предположил Дэннер. – Только какая-то странная «заморозка». Будто кома по заказу... Знаешь, как земноводные на зиму в спячку впадают? – Артемис кивнул. – Вот, похоже на то. – Дэннер поглядел на мирно спящего Рэдгара. – Ничего не понимаю.
Форх сдавленно вдохнул. Видимо, он только сейчас в полной мере осознал, что же произошло. Паренёк вскочил, едва не опрокинув койку, и метнулся к Дэннеру, ухватив его за руку. Командир вздрогнул от неожиданности – тонкие пальцы сдавили его ладонь с совсем даже не детской силой. Глаза на побледневшем лице широко распахнулись, голос осип. Ему ещё почти не приходилось терять близких. Это привычные к трагедиям Дэннер и Артемис могли держать себя в руках. Форх не привык. Не хотел и не мог. Ни принять, ни смириться.
— Товарищ... командир... – просипел он. – Вы... вы ведь пошутили, да? Правда ведь? Пошутили? Товарищ командир? – Тут слёзы хлынули из глаз, и Форх сорвался на крик, потому что в глазах Дэннера он не нашёл ни тени веселья. – Скажите, что это шутка! Глупый розыгрыш!
Дэннер стиснул зубы, обернувшись к нему.
— Нет, Форх. Это не шутка.
Форх отступил назад и как-то неуютно передёрнул плечами, как будто ему вдруг стало холодно или спина затекла. Он яростно вытер непрошенные слёзы.
Рыжая… Которая вытащила их из деревни, которая притворялась мальчишкой, которая научила их вырезать оружие, которая постоянно огрызалась с Артемисом. Которая познакомила его с Дерр…
— А отчего она… – язык отказался произнести страшное, холодное слово. – Что случилось?
— Не знаю, – ответил Дэннер. Его надёжная, крепкая рука легла на плечо юного партизана.
— Не кисни, – грубовато сказал Артемис. Видно было, что, хоть он и держит себя в руках, но ему тоже не по себе. – Это жизнь…
Форх тряхнул волосами.
— Нужно… сложить погребальный костёр. Или как там принято у неё на родине?
— Червячки… – пробормотал южанин.
— У неё на родине принято закапывать покойников в землю, – отозвался Дэннер. – Да только для того, чтобы выкопать могилу в скальной породе потребуется заплатить много денег. Слишком дорогое удовольствие...
Артемис нервно теребил ворот собственной рубахи.
— Денег найдём.
— Денег – найдём. Разрешение на погребение эльфки-еретички нам никто не даст. А сами... Знаю! Кристофер.
— Что – Кристофер?
— Он сможет нам помочь... – Дэннер отвернулся. – Я пойду, у меня дела ещё.
На пороге он столкнулся с заплаканной волшебницей. Она вытерла нос рукавом и прокомментировала:
— В землю – это совсем мутно када. А так – костёр надо. Или лодку. Так все рыжие делают.
Артемис припомнил рыжеволосых магов из Морулии. Только, вот, название он позабыл.
Дерр уселась рядом с Форхом и молча уткнулась ему в плечо.
— Костёр – так костёр, – сказал Дэннер. – Оно и к лучшему. Я пойду…
Он вышел. Хлопнул за ним полог.
— А лодку совсем никак нельзя? – спросила Дерр с надеждой.
Ей казалось куда менее страшным, чем сжечь или закопать ещё совсем недавно живого и близкого человека, вот так, уложить его в лодку и отпустить в море. И верить, что где-то там, далеко, куда не может добраться ни один корабль, его примет к себе легендарный загадочный народ, который уплыл за море века назад. Это просто как будто человек отправился в странствие.

Ночной зимний лес походил на сказку. Ветви деревьев и мохнатые лапы сосен и ёлок покрыли маленькие сугробчики, и оттого деревья казались пушистыми и нарядными. Искрящееся в свете луны, надкушенной с одной стороны, покрывало снега, на вид мягкого, как пуховая перина, чистотой укрыло землю. А кристально-прозрачная вода ручейка по-прежнему пела свою вечную песенку, перегоняя по дну мелкие веточки, камешки и прошлогодние листья, будто узорный калейдоскоп в хрустале.
Элисон плотнее завернулась в куртку, шмыгнула носом и, остановившись у ручья, некоторое время наблюдала спину и вихрь чёрных кудрей Маргунд, склонившейся над водой и что-то в ней выискивающей. Наконец, окликнула:
— Ты чего там делаешь?
— Дело, – не оборачиваясь, лаконично отозвалась ведьма. Элисон она почему-то не жаловала.
По берегу, цепляя участок мокрого песка, протянулась цепочка заячьих следов. Элисон некоторое время разглядывала следы.
— Ну, не хочешь – так не говори.
— И не скажу, – согласилась Маргунд. Элисон растерялась. Ручей плескал. Невдалеке, сверкая красной грудкой, прыгал снегирь. Разговор возобновился. Причём, снова по инициативе Элисон.
— Мне нужно тебя кое-о чём спросить.
Маргунд сдула прядь с лица. Прядь немедленно вернулась на место, и ведьма убрала её за ухо рукой. Рука обветрилась и посинела в ледяной воде. Элисон всерьёз заинтересовалась, из-за чего же можно так рисковать здоровьем. Так ничего и не придумала и, поскольку Маргунд молчала, продолжила:
— Вот, люди говорят, что существуют способы управлять человеческим сердцем. Ему, конечно, не прикажешь, но...
Тут Маргунд распрямилась и обернулась, глядя ей в глаза. Во взгляде вдруг полыхнуло нечто нечеловеческое, и очень опасное. Элисон испугалась и отступила на шаг.
— Вот что, – ледяным, как вода в ручье, тоном произнесла ведьма. – Заруби себе хорошенько на носу: он – мой друг. И я не позволю ни одной эгоистичной девчонке причинить ему вред. Приворотного зелья не существует. Это досужие домыслы суеверных дур. Счастливо оставаться. – Она развернулась и быстрым шагом направилась дальше в лес. Элисон понадобилось около минуты, чтобы прийти в себя, оправиться от испуга, обусловленного неоднозначной угрозой в зелёных глазах ведьмы, и обрести заново дар речи. За это время снегирь успел вспорхнуть на ближайшую ветку, видимо, надеясь на угощение, зато Маргунд ушла довольно-таки далеко, и почти скрылась среди деревьев. И неожиданно вырвалось – отчаянное, обиженное – чтобы только в отместку задеть:
— Это потому что он тебе самой нужен, да?!
Маргунд покрутила пальцем у виска.
— Будешь его доставать – пожалеешь, – спокойно произнесла она. В морозной тишине её слова прозвучали звонко и отчётливо. – Ты уже сделала ему доброе дело, хватит. – С этими словами ведьма ушла окончательно, и Элисон осталась в компании со снегирём, который уж точно не умел делать приворотного зелья. Зато у него были красивые алые пёрышки.
И ручей мелодично журчал.
Однако Элисон скисла окончательно.
И чего люди вечно не замечают красоты за своими проблемами?..

— Ваше величество!
— Отвяжись.
— Ваше величество...
— Я сказала – отстань! Что тут непонятного?
Императрица мерила шагами тронный зал и нервно грызла ногти. Советник ходил за ней и всё совал под нос какую-то бумагу, но Айрин Элизабет упорно отмахивалась. Так они и бегали.
— Это уже ни в какие рамки не лезет! Вы должны хотя бы прочесть...
— Я не стану подписывать указ о повешении ста человек! – рявкнула Императрица, остановившись. – Не стану, ясно тебе!
— Не станете?! – ошалел советник – человек, хоть и занятый на ответственной должности, но довольно пожилой. – Как так – не станете?
Императрица сверкнула глазами.
— А с какой бы это стати? Где основания, чёрт побери?! Мы, твою мать, не на ярмарке, а на ответственном посту! И я не буду разбрасываться указами от фонаря, доступно излагаю?!
Советник остановился.
— Знаете, что? С тех пор как сбежала эта... Ласточка, вы сама не своя. В чём дело? Разве она может быть опасна?
Императрица перестала орать и явно задумалась.
— Нет, – сказала она немного погодя, – разумеется, нет. Просто... Мне кажется, она меня очень многому научила. – Она устало вздохнула и присела на подлокотник трона. – Давай свой указ. В чём их обвиняют и есть ли доказательства? Позови того, кто вынес им приговор, я хочу с ним поговорить.

Повозка мерно стучала колёсами по заснеженной дороге. Редкие снежинки опускались на брезентовый полог. Воздух был ледяным и колючим от мороза. А впереди свинцово серело море. Высоко в небе кружили чайки, которые, сами не подозревая о том, исполняли роль плакальщиц.
Дэннер правил. А в повозке собралась вся прежняя компания. Только никто не смеялся и не шутил, как обычно. Ехали в полном молчании. Все осторожно примостились вдоль борта. Дерр сжимала руку молчаливого Форха и, не стесняясь, глотала слёзы. Райдо сидела, хмуро обхватив колени руками, Роланд уткнулся носом в плечо Маргунд. Рядом с ним сидел Милдек и глядел в щель неплотно пригнанного брезента. Пелга осторожно гладила по плечу Артемиса. У южанина темнело в глазах, а шевелиться не было почти никакой возможности, но остаться в лазарете он не пожелал ни в какую. Просто сверкнул глазами и забрался со всеми в фургон.
На дощатом полу повозки лежала Эндра, укрытая плащом Дэннера. В полутьме казалось, что она просто спит, правда почему-то посреди телеги, и не свернувшись привычным уютным калачиком. Только веки были неестественно плотно сомкнуты, и лицо приобрело под загаром восковую бледность.
Артемис рассеяно разглядывал лицо рыжей и думал, что почему-то теперь она стала очень красивой. А, может, он просто только сейчас это заметил, потому что не отвлекался на бесконечные споры и ругань с ней.
Повозка пошла чуть быстрее, спускаясь по склону. Она обогнула последний холм и оказалась у самого моря. Берег был не пустынен. Здесь стоял один человек. Он обернулся, тряхнув тёмными волосами и привычно щуря карие глаза. Дэннер остановил телегу и соскочил с козел. Заглянул внутрь и взял Эндру на руки, укутав её в плащ. Вот, опять он должен отправлять в последний путь того, кто дорог. А у сестры теперь всё будет хорошо. Она теперь встретится со своими детьми, и с Мастером, и с Раедри…
— А как же мы… – Райдо остановилась, растерянно глядя на неспокойную поверхность моря.
— Идём, – сказал Медвин.
Они прошли по крепкому прибрежному льду, присыпанному снегом, и подошли к чёрному глазу проруби. Разбойник соскочил туда первым и принял из рук Дэннера эльфку. Под лёд спускаться было жутковато. Но внизу оказался пологий каменистый мокрый берег. Чуть пониже плескались волны, а над головами протянулся почти нереальный полупрозрачный ледяной потолок. Это из-за отлива, – догадалась знакомая с морем Дерр. Океан отступил, оставив над собой крепкий ледяной свод и обнажив дно.
В воде покачивалась небольшая лёгкая лодка, пришвартованная к удобно торчащему камню. Медвин втащил её на берег – зашуршал под днищем мокрый песок, заскрипели мелкие камушки. Эндру уложили в лодку, освободив из складок Дэннерова плаща. Медвин некоторое время разглядывал старую куртку Эндры, которая была ей немного велика. Потом достал из-под плаща свёрток.
— Это подарок, – пояснил он, разворачивая новую зелёную куртку, отделанную у ворота кудрявым мехом. Голос прозвучал хрипло. Разбойник принялся расстёгивать куртку эльфки. Все как-то немного ожили и принялись помогать. Хотя со стороны это, вероятно, выглядело немного жутко – зеленоватый полумрак, море и компания людей, переодевающая в новую куртку неживую эльфку.
Скоро они закончили. Эндру уложили на дно лодки. Лодка была настолько маленькая, что рыжая выглядела в ней, как будто в постели. Эндру укрыли плащом Дэннера, словно одеялом. Поскольку вещей у неё почти не было, рядом положили только лук и колчан со стрелами. Это был тот самый лук, который ей подарил отец Форха. Свет, проникающий сквозь ледяной свод, приобретал ирреальный зеленоватый оттенок и бросал на лицо Эндры изумрудные блики. Он колыхался, подрагивал, и, от этого, всё происходящее казалось сном. Вот сейчас он закончится и все проснутся в своих привычных местах – кто в телеге, кто в лазарете, кто в палатке – а потом непременно встретят Эндру. Или тренирующейся ходить вслепую и не спотыкаться, или задумчиво пинающей камушки около штаба, или сидящей в обнимку с лютней.
Но сон всё никак не кончался.
— Наверное, – вдруг сказал южанин, который еле держался на ногах, – надо… как там у них положено. Молитву, или чего.
Все поглядели на Дерр, потому что из всех она была единственной ордалианкой. Волшебница всхлипнула и серьёзно кивнула.
— Ты ж знатный, – сказала она. – Ты там возьми рыжую к себе. И чтоб ей тож было знатно. Amen.
Дэннер отвязал швартов и подтолкнул лодку. Она скользнула, открыв между собой и берегом полоску тёмной холодной воды и остановилась. Через некоторое время отлив унесёт её в открытое море. А пока казалось, что она не двигается.
— Счас, – Дерр вдруг кинулась к проруби и выкарабкалась наверх. Вернулась через некоторое время. Спускаясь, она едва не сорвалась и не полетела вниз (к счастью, Форх подхватил её, потому что руки у неё были заняты. Она осторожно прижимала к себе Дэннерову лютню.
— Вот, – сказала волшебница, вручая инструмент командиру. – Остроухий… сыграй ей.
Дэннер принял лютню и чистый голос полетел над водой.

По сонным кварталам, по скверам заросшим
Неспешно брела одинокая лошадь.
Размеренно, глухо стучали копыта
По сломанным доскам, по стёклам разбитым.

Стелилась серебряно-длинная грива,
И лошадь порой танцевала игриво.
По серым бокам, и по бархатной шкуре
Мерцали созвездья как в небе-лазури.

Копытами пыль монотонно сбивая,
Согнувшись устало, шла лошадь седая.
А чёрные окна (в них не было света)
Смотрели ей вслед, равнодушно и слепо.

А лошадь свернула с пустого проспекта –
Ей голос послышался рядышком где-то –
И в чёрную пасть переулка нырнула,
А в гриве звезда одиноко сверкнула.

В разрушенном городе было пустынно,
Не лаяли псы, не шумели машины.
Ни разу никто не пресёк ей дорогу,
И лошадь до цели дошла понемногу.

Завален обломками грязный квартальчик,
Где в яме сидел тихо маленький мальчик,
Смотрел молчаливо на светлое небо
И комкал в ручонках штандарт с тусклым гербом.

А лошадь взглянула, кивнула устало,
Напротив мальчишки на краешке встала,
Его отыскав безо всяких приборов –
Ей цель указал сам разрушенный город.

И мальчик, поднявшись, слегка улыбнулся,
Штандарт прихватив, на руках подтянулся,
Накинул на спину – как будто попона
На сером алел гордый символ закона.

«Пора!» Пролетел над руинами ветер,
Ему громким карканьем ворон ответил.
А мальчик, поджав онемевшие ноги,
Уехал верхом по закатной дороге.

...По тёмным лесам, по полям и оврагам
Шагает неспешно седая бродяга –
Четыре копыта и звёздная грива,
И бархатный бок её дрогнет лениво.

Когда ты устал, когда воля сломалась,
Когда у тебя ничего не осталось –
Зови. Увезёт тебя серая лошадь
За пламя заката по тропкам заросшим.

— Вот и всё, – сказала Халлис. Дерр ревела, уткнувшись в плечо Форха. А Дэннер вдруг пожалел, что не может вот так же разреветься. Говорят, становится легче... а он уже и не помнит, что же это такое. Подошла Маргунд и обхватила его за пояс.
— Держись, – шепнула она.
— Держусь, – машинально ответил он.
Артемис который был ещё очень слабым после ранения, присел на скользкий камень. Лодка покачивалась на воде. Уже чуть дальше, чем только что. Как будто ещё колебалась, а стоит ли вот так вот навсегда уносить эльфку от мира, от друзей, но уже потихоньку сдавалась. Минут через десять она отойдёт ещё подальше, и её начнёт укутывать холодный зелёный сумрак. Она будет плыть и плыть, медленно, мерно покачиваясь на волнах, как мать качает колыбель. Как Эндра качала колыбель своей дочки. Только вечный сон не нуждается в колыбельных. Она будет плыть и плыть под ледяным сводом, а волны будут плескаться в борта, унося спящую эльфку всё дальше и дальше, пока не вынесет в открытый океан, когда истончится и кончится ледяной потолок. Лодочка выплывет под небо и понесёт её дальше, в край, куда много лет назад уплыл волшебный народ её родины.
А пока она покачивалась ещё совсем близко.
Они стояли, глядя на воду и на тонкую полоску света далеко впереди, похожую на белую ниточку. После того, как песня Дэннера смолкла, стало совсем тихо. Уйти казалось невозможным. Пока лодка ещё рядом, уйти – казалось бросить Эндру здесь одну. А вдруг она проснётся, как обычно, усядется и осторожно позовёт:
— Артемис, ты тут? Ты сердишься?
Медвин взял длинный шест и подтолкнул лодочку в темноту, придав ей ход. Она начала скрываться из глаз, наконец, увлекаемая продолжающимся отливом. Всё дальше и дальше, и дальше… пока, наконец, её уже стало невозможно разглядеть в изумрудной полутьме.
Они ещё некоторое время стояли, прислушиваясь. Каждый ловил себя на мысли, что невольно ожидает услышать голос, движение, сообщающее о том, что все это просто ошибка, неправда, иллюзия, наваждение зелёной тьмы. Но ничего такого не случилось. Слышался только плеск волн, да крики чаек где-то наверху, над ледяной крышей.
Наконец, не сговариваясь, потянулись к проруби. В молчании выбрались наверх, к воздуху, шуму жизни и небу. Нетерпеливо встряхивал головой и позванивал уздечкой верховой Медвина. Упряжная лошадка стояла смирно.
Хорошо, что есть ледяной потолок, вдруг подумал Дэннер. Он скрывает Эндру от чаек. Они не набросятся на неё и не выклюют ей глаза. А когда потолок кончится, она уже будет в открытом океане, и чаек там не будет.
Он тряхнул головой.
— Поехали. Дерр?
Волшебница стояла в сторонке, глядя на волны.
— Я потом, – не сразу отозвалась она. – Я приду потом, Остроухий…